Книга: Инферно - Айлин Майлз

В общем-то, начала я читать ее еще в феврале, и бросила примерно там же, еле дойдя до полсотни страниц. На самом деле, я купила «Инферно» (в этот раз даже не скачала, поскольку не смогла найти электронной версии, и вообще синусоида моих отношений с книжками сейчас находится в том периоде, когда желание понянчить в руках красивое и приятное на ощупь издание перевешивает острую необходимость похавать пару раз в маке) после прочтения «Это я - Эдичка» (про русского поэта-эмигранта в условиях Америки годов 70х), и Эдичка снес мне башню своей чрезмерной искренностью и эмоциональностью, близкой к истерике. Эдичка – человек без кожи, чья «профессия - герой», которого болтает в жизни из стороны в сторону в поисках Великой идеи и все причиняет ему почти физическую боль, так что сложно не почувствовать сродство с ним.

Поскольку, аннотация к «Инферно» обещала погружение в ту же временно-пространственную точку координат, но на этот раз со стороны персонажа, почти во всех смыслах Эдичке противоположного – поэтессы-лесбиянки-американки, - начала я читать ее не раздумывая.

Но споткнулась на чрезвычайно распадающемся повествовании: паттерны и узоры, за которые пытаешься зацепиться взглядом в сюжетной канве как будто рассыпаются у тебя в руках и нет возможности за что-то зацепиться. Если бы термин «потока сознания» в литературе придумывала я, то я бы придумала его именно для «Инферно». Но в то же время, в какой-то момент чтения осознаешь, что эта обрывистость создает ощущение реального присутствия (как когда-то в предисловии «Апофеоза беспочвенности» писал Шестов, использование афоризмов вместо цельнокроеного текстового полотна гораздо ближе к реальному способу мышления человека. И «Инферно» эту мысль подтверждает).

В то время, когда Эдичка затаскивает тебя на самую глубину своих чувств, туда, где начинаешь захлебываться в попытках глотнуть спокойствия и размеренности, туда, где лежит уже начинающий вонять и разлагаться труп сбежавшей «его несчастной русской девочки», в «Инферно» все рассказывается честно, но сквозь дымку уже давно пережитых эмоций. Там, где Эдичка бродил по улицам Нью-Йорка, «чтоб поймать случайность, удостоиться встречи, а в большинстве случаев шел как будто просто так, по желанию своей души прогуляться, а на деле все с той же целью – сподобиться встречи», сбегая от себя, от страха «вдруг душа моя не найдет здесь к кому бы прилепиться, тогда и за гробом обречена она на вечное одиночество», героиня «Инферно» выбирала одиночество осознанно, «чтобы сохранить иллюзию того, что времени не существует, а пространство бесконечно» и проводила свои продуктивные дни в загородном доме, где она «писала страницы за страницами, романы и стихи, разжигала огонь, лежала в огромной кровати и смотрела все, что снял Пазолини, и Далай-ламу – по чуть-чуть каждый вечер (он говорил о «прибежище» - и читала отличную книгу Делеза «Мазохизм»)» (в этот момент чувствуешь родство с ней в самоизоляции).

Когда ты наконец осознаешь, что рассказы Эдички – это дневник, это то сокровенное и кровоточащее, что люди привыкли прятать ото всех (давно вам рассказывали, как «она мне сказала тогда, 13 февраля, у меня отвратительная память, когда я лежал и хотел уморить себя голодом, так хотел умереть, сказала мне по телефону жуткое слово: «Ты – ничтожество»»?), а «Инферно» - рассказ случайного человека, сидящего рядом с тобой за барной стойкой, восприятие, ждущее души нараспашку и самых личных подробностей, перестраивается.

В общем-то, если перестать с дубинами и факелами ломиться в комнату номер 19, а воспринимать не больше и не меньше, чем героиня хочет поделиться, картинка наконец складывается, и следить за путем взросления и становления поэтессы, которая на самом деле все равно очень живая, иногда косячная, иногда не понимающая ничего (а тут выход один – «если ты не могла разобраться, что тебе делать, можно было решить, хорошо, буду чьей-то девушкой»), иногда восхищающая, со своими проблемами и «новоприобретенными лесбийскими страданиями (как будто не хватало еще одной их разновидности)», оказывается захватывающе. После пятидесяти страниц, остаток я закончил за пару полуночничеств, буквально взахлеб.

Короче, если перспектива, пускай и на социальной дистанции в полтора метра, зарелейтиться с поэтессой-лесбиянкой вас не пугает (а я всякий раз наивно полагаю, что количество боящихся должно стремиться к множеству меры нуль), то «Инферно» - хорошая компания для нескольких вечеров, да и поддержать No Kidding Press, которое издает литературу, не влезающую в вашу зону комфорта – дело хорошее.

________________________________________________

«Когда тебе двадцать с чем-то, ты плывешь, пых-пых, цепляя по пути чувства и переживания. Казалось, что все тогда много чего чувствовали, и можно было накрутить это все на себя, […] и жить в этом какое-то время, или полностью отстраниться, как это делала я (по профессиональным соображениям) и расценивать свои поступки исключительно как искусство, материал для творчества»

«Все кончено, сказала она. Дело не в том, веришь ли ты тому, что кто-то говорит в этот момент. Ты и так уже все знаешь. Огромная часть романтических отношений – это просто обмен алиби. Когда она говорит, что там «все кончено», она имеет в виду, что потом, когда начнется черт знает что, ты можешь винить во всем ее. Я думала, что все кончено, будет говорить она. И все, что тебе останется – эта жалкая фраза, как мертвая змея. Поверила девчонке. Ты этого хочешь?»

«У меня есть проблема. Дело в том, что я совсем не из той культуры, к которой делаю вид, что принадлежу. Я тайно хочу чего-то консервативного в этом модном современном мире. Это прямо убивает меня каждый раз. Я чересчур серьезно отношусь к сексу. Слишком много чувств. Дрожь в моем теле настолько ощутимая, что это, должно быть, любовь»

«По величайшему городу нашей страны бродят бездомные люди. Среди них мужчины, больные СПИДом. Разве так должно быть? Что нет домов для бездомных, что нет бесплатной медицинской помощи для этих мужчин. И женщин. Что им ясно дают понять – пока они там умирают на улице, - что они здесь чужие?»

“Инферно” (роман поэта) - книга, которую приходилось у самой себя отнимать, чтобы не заглотить её, а наслаждаться отрывком, главой или даже абзацем… И написана она по-поэтски выверенными небольшими порциями, так что легко дочитать до паузы, отложить, подумать, прочувствовать, насладиться образностью языка и подробностями частной жизни обитателей нью-йоркской литературной тусовки. Удивительно гармонично удалось при переводе сохранить авторскую простоту и понятность синтаксиса. При этом совершенно становится не важным, что из написанного документалистика, а что художественная литература, потому что нам же сказали “роман”, и таким образом на первый план выведено главное - переживания основной героини и то, как она видит свои отношения с миром, с иными персонажками и персонажами, с вхождением в профессию поэта/поэтессы.

Айлин Майлз в своём произведении представляет поэтическую деятельность именно как труд и профессию, щепетильно показывая, из чего они состоят. Хоть безденежность этого рода занятий тоже подчёркнута через описание необходимости добывать средства на проживание и пропитание продажей поддельных жетонов для метро, например, или страховок, целая небольшая глава посвящена попытке героини заработать на сборе яблок. Как и другая икона литературного феминизма Виржини Депант в “Кинг-Конг-теории” (книга издана на русском No Kidding Press), Айлин Майлз описывает свой опыт решения заработать денег проституцией. Но в романе она предстаёт мастерицей неожиданно или ожидаемо, но круто поворачивать, разворачиваться и давать повод для раздумий, почему она поступила именно так: сказалось воспитание католической школы, происхождение или изживание этого - и почти все линии будут приводить к тому, что Айлин Майлз показывает нам и проходит сама как героиня путь к принятию себя.

Сквозь повествование проступает цель-лейтмотив стать признанной поэтессой, но и “стать лесбиянкой”. И если поэтская сущность в писательнице и героине Айлин предстаёт как данность и нужно лишь добиться успеха и признания на этом поприще, то процесс попадания в лесбийство выглядит именно как путь, как достижение, чуть ли не более сложное, чем восхождение на Парнас.

“Инферно” изобилует упоминанием известных имён из американских 70 - 90-х, все они просто предстают как герои и героини романа, оказавшиеся в одно и то же время в одном и том же месте с Айлин Майлз, приехавшей из Бостона в Нью-Йорк, чтобы стать литературной элитой. Эта элита живёт в лофтах, где нет благоустроенности, но есть пространство творца, курит дешёвые сигареты, всегда находит амфетамин и не всегда, что поесть. “Художник должен искренне хотеть жить в худшем районе”, - говорится в “Инферно”, в той части, где даётся анализ классовости американского общества и пояснение, как люди искусства вынуждены размывать границы своих классов, чтобы стать лучшими, опускаться на дно, потому что даже представители среднего класса не могли становиться художниками в стране, где доступ к лучшему образованию и постижению прекрасного есть только у самых привилегированных слоёв общества, а значит, нужно выбрать альтернативу - отрицание прекрасного. Мне кажется, что эта идеология американских 70-х как никогда востребована в современных поэтических кругах России и постсоветского пространства.

Вторая глава “Инферно” рассказывает непосредственно о работе, о соискательстве и получении грантов, о постановках пьес, о поэтических выступлениях и гастролях. Майлз рассказывает, как они ездили в турне по Европе с Энн Роуэр, Кэти Акер, Линн Тиллман, Ричардом Хеллом и Крис Краус и иногда Сильвером Лотранжем. Это были уже 90-е годы, Айлин выступала с программой, в которой была “Американская поэма” - одно из знаковых её произведений. К тому времени она уже стала и поэтессой, и лесбиянкой, но именно в этой главе её больше возбуждают взаимоотношения в профессиональной среде, а романтические идут фоном. Никому из коллег не уделено столько места, откровенных эмоций и упоминания имени, сколько Кэти Акер, при этом не только по имени (что могло бы снизить немного уровень документальности), как многих других персонажек, но и по фамилии. В Германии на выступлении Майлз не получила ожидаемой реакции от публики на своего "Кеннеди", виной чему был оператор, который запал на Кэти Акер и транслировал на экран за спиной у выступавшей Айлин татуированные руки дерзкой Акер, которая всегда выступала в конце как звезда наибольшей величины. И Майлз резонно возмутилась, обратившись к оператору: “Ты, мудила...” И по тексту чувствуется, что дело не в ревности или профессиональной зависти, а скорее в неприятии востребованности гетеронормативности поведения и образа Акер.

Майлз постоянно помнит, откуда она - из семьи рабочих. Чтобы показать, каково это - завоевать и отстоять свою индивидуальность, будучи непривилегированной по происхождению, она прибегает к сравнению с афроамериканскими детьми, которых белые фотографы всегда запечатлевали только на общих фотографиях, а портретов они удостаивались только тогда, когда попадали в криминальную хронику. Она стала именем в списке великой американской литературы. Она стала там женским именем, что немаловажно. В “Инферно” она показывает и свои отношения с феминизмом, упоминает о своём стихотворении “Мизогиния”, которое не приняли в печать. По сути мы видим процесс осознавания героиней романа себя квир-персоной. “В чём всегда была сложность с феминизмом, так это в том, что в нём не было места для мальчика. Никто не хотел иметь дела с этой моей частью, так что я всегда чувствовала себя грязной и несчастной. Мальчик был тайной частью меня, куда я должна была её девать? Даже если бы я была была феминисткой, у меня всё равно было бы тайное порочное дитя”, - так говорит героиня Айлин о себе - после трёх первых лет жизни в Нью-Йорке. И по сути это одно из замечательных феминистских высказываний в современной литературе, потому что мы знаем, что феминизм со времени, описанного в романе, изменился, и в нём нашлось место для огромной звезды Айлин Майлз.

В третьей части романа “мальчик” Айлин Майлз разошлась не на шутку и начала описывать в подробностях вульвы женщин, которые ей доверили в какой-то момент обладательницы. Я хочу вычеркнуть предложение про мальчика, потому что оно поверхностное и показывает, что я изначально восприняла Айлин Майлз, как подростка, который хвастает своим сексуальным опытом, относящегося к женщинам как к объектам для описания их гениталий и особенностей поведения во время интимной близости. Но это не так, это моя ошибка. Она мне нравится, и я её не стану вымарывать из рецензии.

В изобразительном искусстве есть множество произведений, показывающих вульвы, можно вспомнить хотя бы скульптуру "Великая стена" Джейми Маккартни - несколько панно со слепками гениталий реальных женщин. Айлин Майлз делает нечто подобное, но лингвистическими и поэтическими средствами, восполняя, на мой взгляд, значительный пробел в литературе. Она показывает, насколько индивидуальны женщины, их вагины и вульвы, насколько уникальны оргазмы - одна из высокохудожественных репрезентаций женских половых органов и женской сексуальности в искусстве. Пожалуй, это самая божественная часть романа “Инферно”.

Да, части романа Айлин Майлз неслучайно соответствуют "Аду", "Чистилищу" и "Раю" в “Божественной комедии” Данте. В католической школе Айлин не только засматривалась на попу и грудь учительницы литературы, она единственная из всего класса неверно трактовала её задание и написала не эссе по теме “Ада”, а стихотворение, соблюдая размер, как и у автора эпохи Возрождения - терцины. Это было первое в жизни девочки поэтическое произведение. И на следующий же день учительница, в которую юная Айлин явно была немного влюблена, прочитала его всему классу. И понеслось.

Прочесть эту книгу стоит по двум причинам, на мой взгляд. Во-первых, чтобы на живом примере увидеть, как устроена, существует и развивается поэтическая и художественная жизнь в США. Как молодежь попадает на этот рынок, в сообщество, в тусовку. Как творцы организуют свои круги и на что живут. С поправкой на время действия это все равно любопытная тема, потому что их традиции и поэзии, и романа развиты намного лучше, чем российские, безнадежно стагнирующие последние лет -цать.

Потом, сама структура романа и форма повествования. Нельзя сказать, что в России ну совсем ничего похожего нет. Но совершенно точно все очень плохо со смелостью высказывания, тем более женщины, которая определяет себя как квир-персону. Майлз пишет о том, что чувствует начинающая поэтесса в городе, стране и обществе, которое недружелюбно ко всем, кто не белый цигендерный мужчина. И рассказывает она об этом так, как вряд ли одобрили бы на наших литературных курсах. Впрочем, и американскую магистратуру Майлз бросили.

В общем, если хотите расширить свои читательские горизонты, это определенно та книга. С другой стороны, она крайне вязкая, затягивающая и переполняет тебя чужими мыслями до краев, так что легким чтением я бы ее не назвала.