Текст книги "Избранное Избранное"

Айлин Майлз
Избранное

Несколько слов от Маши Гессен

– А теперь Айлин пишет книжку, – сказала мне общая подруга. Дело было лет 20–25 назад, подруга только что рассказала мне о неурядицах в личной жизни Айлин. А теперь Айлин пишет книжку.

– Это стихи? – уточнила я.

– Это, кажется, месть, – ответила подруга.

Написала Айлин в результате книгу Cool for You. Это, как выяснилось, была жизнь. В которой есть место и стихам, и мести.

“То, что я пишу – это на самом деле такое средневековое перепевание всего, что есть, – сказала Айлин Майлз в интервью поэту Бену Лернеру. – Нерезкая, но подробная копия”. Жизнь описана изнутри, с короткой дистанции, без фильтров и почти без знаков препинания, но с периодическими вспышками обобщений – жизнь, какой она дана нам в ощущениях.

Жизнь, ощущаемая так остро и описываемая так точно, неизбежно протекает в чужом, непонятном мире. Девочка из рабочего пригорода Бостона, дочь детей иммигрантов (отец спился и умер на глазах у одиннадцатилетней Айлин, мать воспитывала троих детей одна) начинает писать стихи чуть ли не по ошибке. В романе Inferno – написанном, как и всё остальное, с собственной жизни, – Майлз пишет, что неверно поняла задание полученное от преподавательницы английского в Массачусеттском университете: “Напишите свою версию «Ада»”. Айлин, единственная в классе, написала стихи. Осознав ошибку, пришла в ужас: как всегда, сделала не то и не так, а также не так, как все. Но любимая преподавательница попросила разрешения прочитать стихи всему классу. А потом назвала Айлин поэтом.

“Нет никого амбициознее молодого поэта, – говорит Майлз в интервью Лернеру. – Чувтсвуешь себя всесильной. Как будто у тебя биполярное расстройство, и ты на пике мании. Это бесит поэтов постарше – а это, при определенном складе характера, делает тебя только еще более наглой, развязной и тщеславной. Закон тебе не писан. Так и должно быть —

у этого королевства ключников нет”.

Под этим королевством имеется в виду “страна Поэзия”, а также город Нью-Йорк, куда Айлин Майлз перебирается в начале 70-х. Здесь живут поэты, аферисты, проститутки, гомосексуалы, лесбиянки, художники, танцоры, алкоголики, наркоманы и разнообразные другие, кому нет места в благополучной одноэтажной Америке. Для начала Майлз пьет по-черному. В какой-то момент начинает любить женщин. То есть начинает любить. Становится своей в этом городе чужих. Мешает только бостонский акцент – хотя именно на этом чужом языке, на говоре рабочего класса, она пишет стихи, даже когда бостонский акцент из ее разговорной речи почти исчезает.

Этот говор – американский эквивалент акцента Элизы Дулиттл – как нельзя лучше подходит для выражения внутреннего ощущения дискомфорта человека, живущего в непонятном мире. Периодически внешний мир, так мало соответствующий внутреннему восприятию, просто посылается на хуй. Возьмем, например, стихотворение “На смерть Роберта Лоуэлла”:

 
Ааа, мне наплевать.
Он был седой мужик
беспредельно бесчувственный
………………………………………
Старый седоволосый дурень облезлый
Умер на хуй.
 

Впрочем, были и другие поэты. На излете 70-х Майлз попадает на работу к великому Джеймзу Шуйлеру. Он уже на грани смерти, Майлз работает у него сиделкой. То есть она дает ему лекарства и кормит его обедом и ужином, но в основном буквально сидит – и читает. Шуйлер лежит и читает. Периодически дает Майлз советы в области личной жизни и не только. Стараниями Майлз, в гроб он не сойдет еще долго – больше десяти лет – так что она многому успевает научиться.

Потом Майлз бросает пить. Выясняется, что внешний мир казался столь чуждым отчасти оттого, что скрывался за парами алкоголя. В нем можно многое попробовать – Майлз становится более публичной, экспериминтирует с перформансом. Во внешнем мире можно попытаться что-то нащупать – возможно, собственную альтернативную мифологию. Можно написать стихотворение о Жанне д’Арк, можно – о себе.

 
когда эта ничего не подозревающая
женщина впервые назвала
мою фамилию, я поняла,
что это все. Да,
я Кеннеди.
Мои попытки оставаться
в неизвестности мне службы
не сослужили. Начала я
как скромная поэтесса и
быстро достигла
вершин в своей профессии
заняла позицию одну из главных и почетных.
Это закономерно, что эта женщина
вывела меня на чистую воду
сейчас. Да, я Кеннеди.
 

Ну ладно, не совсем о себе. Майлз – не Кеннеди. Хотя кто знает.

 
Это ненормально для меня быть Кеннеди.
Но я больше не стыжусь
этого, я больше
не одинока. Я не
одна сегодня вечером, потому
что мы все Кеннеди.
И я ваш президент.
 

В 1992-м году Майлз баллотируется в президенты в качестве “открытой женщины” (по аналогии с “открытой лесбиянкой”). Это перформанс, но растянутый во времени, с подробной медийной сценографией. Как выясняется со временем – а про искусство вообще многое выясняется, как правило, только со временем – это произведение искусства проницательное и даже провидческое. Спустя 24 года после того перформанса “открытая женщина” во главе Америки – по-прежнему невозможность.

А тогда, в 90-е, все умирают. Начали умирать еще в 80-е. Сначала знакомые знакомых, потом друзья, а потом вообще все. Долгое время количество больных СПИДом удваивается каждые полгода. После диагноза живут от нескольки месяцев до двух лет. Если это, конечно, можно назвать жизнью. Долгая смерть Шуйлера в сравнении кажется сытой роскошью. Жизнь в Нью-Йорке похожа на жизнь в прифронтовой полосе. Каждый день приходят похоронки.

Не умирает только собака Роуз. Айлин Майлз завела ее в 1990-м году, и собака дожила до 16-ти лет. Это самые длинные отношения в жизни поэта. Сейчас она пишет о Роуз книжку – это будет первая книга, главным персонажем которой будет не сама Айлин. Впрочем, это, конечно, глупости – все книги по-прежнему пишутся изнутри, из той самой точки, где почти ничего не понятно, а потом происходит вспышка. Озаренные светом вспышки персонажи жизни автора не всегда оказываются довольны написанным, точнее – прочитанным: “Точно так же когда-то люди реагировали на появление фотоаппарата. Боялись, что украдут душу. …Родственникам, если о них писать, кажется, что у них украли душу. Творческие люди тоже хотят, чтобы о них писали строго определенным образом. Когда человек в тебя влюблен, он в восторге от того, что ты написала о нем стихотворение, а когда любовь проходит, то и стихи больше не нравятся. Хочется, чтобы стихи исчезли”.

Стихи, как известно, не исчезают. Совсем наоборот. Пару лет назал произошло странное, неожиданное событие. Внешний мир вдруг развернулся лицом к Айлин Майлз и заключил ее в страстные объятия. Сразу две книжки, включая одно переиздание, вышли не в маленьких андерграундных издательствах, а в большом и мейнстримном Харпер Коллинз. Посыпались бесконечные интервью, профайлы, рецензии. В маленьких нью-йоркских книжных и среди восторженных литературных девушек Айлин Майлз давно звали “рок-звездой”, но теперь она стала просто звездой, без кавычек. Журналы писали о том, что на Айлин надето и где Айлин обедает после тренажерного зала.

Кульминацией новой славы стала персонаж сериала Transparent, основанная на Айлин Майлз. Попутно случился роман с создателем Transparent Джилл Соллоуэй. Похоже на стихотворение Айлин Майлз: мир переворачивается, выворачивается, человек раздваивается, другая женщина играет Айлин Майлз в телевизоре, но там же, в телевизоре, и сама Айлин Майлз в аудитории (в шляпе и без рубашки), а потом Айлин Майлз может посмотреть по телевизору, как настоящая (но в телевизоре) Айлин Майлз слушает, как ненастоящая Айлин Майлз (актриса Черри Джоунз) читает настоящее стихотворение настоящей Айлин Майлз, но как будто написанное персонажем, которого играет актриса Черри Джоунз. Айлин Майлз, разумеется, написала об этом:

 
Она читала мои стихи. Как свои. Я об этом долго
думала. Вот Черри Джоунз играет поэта Лесли
Макинау, основанную в какой-то мере на реальном
поэте Айлин Майлз, а стихотворение под названием
“Косяк рыб” выдается за стихотворение, написанное
вымышленным поэтом по имени Лесли Макинау.
Стихотворение, как и актриса, работает, ходит на
службу. Вымышленное стихотворение может даже
что-то заработать, как и другие вымышленные вещи —
телесериал, например. У меня было родительское
чувство. Как будто стихотворение – мой ребенок. Я ее
рожала. Хотя вот она, уже на вечеринке. Ее позвали.
Ее чествуют. Стихотворение вкалывало, в отличие
от меня – я-то просто сидела в ковбойской шляпе
и с сиськами. А на сцене стихотворение было во рту
у Черри (странное ощущение), потому что у нее теперь
было мое стихотворение, а на ней – моя одежда, ну
и конечно прочитала она только часть стихотворения,
потому что оно слишком длинное, а сцена вообще
о том, как во время воображаемого фестиваля женской
музыки одна женщина (Эли) влюбляется в другую
(Лесли), и в моем мире это служит доказательством
того, что вот она, сила поэзии. Без нее, без поэзии,
я бы тут не сидела. Это моя любовь.
 

Что это? Пост в фейсбуке? Стихи? Кажется, это жизнь.

Маша Гессен, журналист, писатель

От переводчика

Я познакомилась с Айлин Майлз в 2011 году, когда записалась в ее поэтический семинар в Вильнюсе, в программе знаменитых международных летних семинаров, основанных Михаилом Иосселем в Монреале. В первом же семинаре я увидела умную, чуткую и невероятно энергичную женщину, которая держалась и вела себя с большим уважением к студентам разного возраста и заражала своей любовью к поэзии. В Вильнюсе мы и подружились с Айлин. Там я прочитала ее роман “Инферно”. И конечно же я, женщина, приехавшая в Нью-Йорк в 80‐е без денег, с больной матерью и ребенком, могла легко прочувствовать историю Айлин, приехавшую туда из Бостона в 70-е, тоже без денег, но с мечтой стать профессиональным поэтом.

Айлин многие считают последовательницей и продолжательницей традиции битников. Она стала культовой фигурой для молодежи, общины ЛГБТ, независимых работающих женщин, то бишь феминисток, не зря. С ярко выраженным инстинктом справедливости – она защищает людей, болеющих СПИДом, права женщин, волков, которых истребляют в Америке, она баллотировалась в президенты США.

Сейчас, когда ее звезда взошла, ее интервьюируют и печатают самые престижные журналы, а Голливуд предлагает ставить фильмы по ее произведениям, но она не изменилась, как многие, коррумпированные славой люди, а осталась человеком с душой и сердцем, которое всегда на стороне оскорбленных и униженных.

Я люблю стихи Айлин за их честность, за их способность говорить о жизни поэта в обществе лаконично, страстно и дерзко, без желания угодить истеблишменту или критику. Тем не менее, Айлин стала членом нового истеблишмента – истеблишмента богемы и авангарда.

Анна Гальберштадт

Американская поэма

 
Я родилась в Бостоне в
1949. Я никогда не хотела
чтобы этот факт был кому-то известен, на
самом деле, я провела лучшую
половину моей взрослой
жизни, пытаясь замести следы своей юности
под ковер и жить жизнью
которая отчетливо принадлежала только мне
и не зависела бы от истории моей семьи. Можете ли вы
представить, что это значило быть одной из них,
иметь телосложение как у них.
Говорить, как они
обладать привилегией
быть рожденной в такой
богатой и обладающей такой властью
американской семье. Я училась
в лучших школах,
у меня были репетиторы, тренеры, я путешествовала
по миру, встречалась со знаменитостями,
с сомнительными и
не такими уж обожаемыми личностями
и я знала с очень раннего возраста, что
если была бы когда-нибудь
хоть какая-нибудь возможность избежать
коллективной судьбы этой знаменитой
бостонской семьи, я бы выбрала
этот путь, и я выбрала его.
Я вскочила в экспресс, идущий в Нью
Йорк в начале
70-х и, я думаю, тут,
можно сказать, началась моя тайная
жизнь. Я думала
Ну вот, стану поэтом.
Что еще могло быть глупее и непонятнее.
Я стала лесби.
Каждая женщина в моей
семье похожа на дайк,
но действительно стать одной из них —
это просто ни в какие ворота не лезет.
Находясь в этом позорном положении
я многое увидела и поняла,
и начинаю думать о том,
что от истории не убежишь. Женщина,
с которой у меня сейчас роман, сказала
знаешь, ты выглядишь, как Кеннеди. Я почувствовала
как кровь приливает к моим щекам. Люди всегда
смеялись над моим бостонским акцентом
когда я путала “large” и
“lodge”, “party”
и “potty”. Но
когда эта ничего не подозревающая
женщина впервые назвала
мою фамилию, я поняла,
что это все. Да,
я Кеннеди.
Мои попытки оставаться
в неизвестности мне службы
не сослужили. Начала я
как скромный поэт и
быстро достигла
вершин в своей профессии
заняла позицию одну из главных и почетных.
Это закономерно, что эта женщина
вывела меня на чистую воду
сейчас. Да, я Кеннеди.
И я ожидаю
ваших приказов.
Вы Новые Американцы.
Бомжи слоняются по улицам
величайшего города
нашей нации. Среди них,
бездомные мужчины
со СПИДом. Разве это правильно?
Что нет жилья
для бездомных, что
нет бесплатной медицинской помощи
для этих мужчин. И женщин.
Что им дают понять —
в то время как они умирают —
что это не их дом?
И что у вас с зубами сегодня? Можете ли вы
себе позволить их лечить?
Какая у вас квартплата?
И если искусство это высшая
и самая честная форма
коммуникации в наше время и молодой поэт
больше
не в состоянии переехать сюда и говорить
о своем времени… Да. Я смогла,
но это было 15 лет назад
и я помню, как мне и положено,
что я Кеннеди.
Не должны ли мы все стать Кеннеди?
Величайший город этой нации – это
дом бизнесмена и дом
богатого художника.
Людей с прекрасными зубами, которые не на улице.
Как мы можем разрешить эту дилемму?
Слушайте, я получила образование.
И я изучала западную цивилизацию. Как вы думаете,
в чем идея западной цивилизации?
I am alone. Я одна, сама по себе.
Я одна в этот вечер?
Я не думаю. Что я,
единственная с кровоточащими деснами
в этот вечер? Единственная лесбиянка в этой комнате
сегодня вечером? Единственная, у которой умерли
друзья, и продолжают умирать сейчас.
И мое искусство не может выжить, пока оно
не вырастет и не станет великим, мощнее
чем у кого-либо еще, и не подтвердит
ощущение публики, что они все
одиноки. Что одни они хорошие люди, заслужившие
право купить билеты и увидеть это Искусство.
Что у них есть работа.
Что они здоровы, что они выживут, что они
нормальны. А вы
нормальны сегодня вечером? Вот вы все
здесь, а мы все нормальны?
Это ненормально для меня быть Кеннеди.
Но я больше не стыжусь
этого, я больше
не одинока. Я не
одна сегодня вечером, потому
что мы все Кеннеди.
И я ваш президент.
 

Арахисовое масло

 
Я всегда голодна и хочу секса.
Это факт.
По сути дела
новомодное необработанное
арахисовое масло
ни к черту не годится
и покупать его надо
как всегда в банках
в самом большом
тебе известном
супермаркете.
И как вам известно
я ненавижу перемены.
Все новшества
которые я принимаю
это на самом деле
старые вещи,
в новом издании: плавание,
ощущение грязи на теле
и в мыслях
лета как времени
ничегонеделанья
и отсутствия денег. Молитвы
как последнего прибежища.
Удовольствия как средства
и еще раз средства
без какой-либо цели
на горизонте.
Я абсолютно против
каких-либо целей. У меня
нет никакого желания
знать к чему это,
что либо, меня приведет.
Когда вода закипает
я наливаю себе
чашку чая.
Я случайно прочитала
все сочинения Пруста.
Это было летом.
Я там была
и он там оказался. Я
пишу потому
что я хотела бы
чтобы мною пользовались
долгие годы
после моей смерти.
Не только мое тело
станет удобрением
но и мысли которые
после меня останутся
на протяжении моей жизни.
Я была женщиной
с зелено-карими глазами.
В окне кривая
силосная башня.
Я думаю
о частях твоего тела
как о полосах
которые я научилась
любить вдоль. Мы
плаваем голышом в прудах
и я научилась
писать втайне от тебя.
Мои мысли о тебе
не то что запретны,
но возвышены потому
что они бесцельны,
без намерения
заполучить тебя
потому что ты у меня есть
и ты меня любишь.
Это как детская площадка
где я играю
с моим отражением тебя
пока ты опять
не превращаешься в себя
настоящую
в которую
я могу вонзить зубы.
С тобой
я умею расслабляться.
И вот я работаю
тайком от тебя. Что прелестно.
Природа сошла с ума
ты говоришь мне
и вот это как раз
и прекрасно.
Я безмерно тебя люблю,
в восторге от твоих
новых седых волос
почему же то,
что я всегда
знала, не должно быть
самым лучшим на свете.
Я люблю тебя с детства,
начиная с того
когда один день был
как все остальные,
редкий кустарник
и ветерок,
постоянство любви.
сэндвич в полдень,
маленький шажок на
на обычном пути
солнца.
Я щурюсь.
Я моргаю,
Поехали!
 

Апрельский полдень

 
Что пахнет
прекраснее всего на свете?
Подкладка моего портфеля
и вот это существо.
Птицы сегодня галдят
требуя внимания
Ветер на улице как речной
несущий корабли.
Люди с кожаными рюкзаками
обсуждают Шанель,
белье для стирки распухает
у меня в руках.
Я гляжу на тебя сквозь
сетку своей жизни,
на небольшом расстоянии,
занимающуюся своими делами.
Я хочу потрогать твой лоб
нет ли жара
поехать с тобой в Россию.
Посмотреть в твои глаза
такие синие и иностранные.
Они похожи на пару
вопросительных знаков.
Я сегодня стою
с моей чашкой
в руке
в то время
как этот день
ожидает Тебя.
 

Жанна

 
В этот день, 30-го мая, Жанна
д’Арк была сожжена.
Ей было 19 и
когда она умерла
мужчина увидел белых голубей
вылетающих у нее изо рта.
 
 
Жанна родилась в 1412
между Лотарингией
и Шампанью. Жанна
выросла слушая сказания.
Мерлин предсказал что Франция
будет потеряна женщиной
и спасена девственницей.
Жанна не была искательницей
приключений или сорванцом, наоборот,
она была мечтательной домохозяйкой,
младшей в семье.
У нее ни разу не было менструации.
 
 
Она слышала голоса в звоне
колоколов, видела ангелов
в витражах цветного стекла.
Она верила, что солнце вращается
вокруг земли, потому что так
и было. Она верила
что Господь желал чтобы Шарль VII
был Королем Франции
потому что это ей говорили Михаил,
Катерина и Маргарита
когда она прислушивалась
к колоколам.
Ее отец сказал что утопит ее
если она не прекратит.
Ей было 19 лет
когда они сожгли ее тело посреди города
когда она была еще жива. Белый голубь
вылетел из ее рта когда она скончалась
пятьсот и сорок восемь лет тому назад.
Голубь выпорхнул прямо у нее изо рта.
 

На смерть Роберта Лоуэлла

 
Ааа, мне плевать.
Он был седой мужик
предельно бесчувственный
и нечеловечески озабоченный
своей воображаемой болью.
Хотя, почем я знаю,
терпеть не могу мерзких васпов11
  Васп, на английском сокращение WASP – White Anglo-Saxon Protestant.


[Закрыть].
Мужик был сумасшедший.
Записался на семестр в Мак Лин22
  Мак Лин в городе Бельмонт, Массачусетс – психиатрический госпиталь, пациентами которого были такие поэты как Сильвия Платт, Анн Секстон и другие. Игра слов – записаться на семестр – есть также Мак Лин колледж.


[Закрыть].
Роскошная постройка в сосновом лесу
с обслугой из хиппи.
Рэй Чарльз там
как-то отдыхал.
И Джеймс Тейлор…
Мы же знаем, знаменитости все чокнутые.
Возьмем Роберта Лоуэлла:
Старый седоволосый
дурень облезлый
Умер на хуй.
 

Дыры

 
Однажды,
когда я проходила мимо Вест Четвертой по Первой Авеню,
думаю это было ранней осенью,
и у меня была маленькая дырочка
на плече в моей белой рубашке, и еще одна на спине —
я выглядела прекрасно. Был целый период
в 70-х когда было прикольно
носить свитера и рубашки с дырками.
Но теперь уже шел 1981-ый,
а я все несла на себе эту моду
как олимпийский факел.
Существовал специальный тип отношения к себе:
скорее европейский чем американский,
разве что
вокруг 1910-го года это было так,
когда почитался образ сильной духом
голодающей иммигрантки страшно уверенной в себе,
которая была частицей движения,
огромного как сама история
и это объясняло присутствие дырки в ее рубашке.
 
 
Сегодняшний вечер – самое начало
лета и в каждом времени года есть щели в которые
может просочиться зима или осень. Это лучше всего
чувствуется в июне. О, ты помнишь когда я была
иммигранткой? Я взяла таблетку “Черная Красавица”33
  “Черная Красавица” – одно из названий наркотика “Speed”.


[Закрыть]
и поднялась с горы стихотворений
что была мне по колено и была слишком
возбуждена чтобы думать и пошла к тебе
домой, где пиво не переводилось. В конце концов
мы стали пить Райнгольд, шикарное пиво. В дверях
я упомянула что вы оба мне нравились, что еще
можно сказать семейной паре? К тому моменту дети
уже были в койке. Я даже не помню наверняка
что я хотела эту женщину. Хотя в те времена
это было главным принципом – всем хотелось
все попробовать. Я была частью поколения людей
которые ходили по барам на 7-ой улице и пили дешевый
виски и разливной эль и мечтали о том
чтоб остаться наедине. Эти большие груди.
Я носила с собой тоненькие тетрадки где умещались
строчки только в два-три слова. Ты мне нужна.
“Приближаясь к Лошади”. Во всех названиях мои стихов
были кровь и молоко. У меня в кармане были две ярко
синие таблетки. Я тебя так любила. Это была
последняя дань юности в моей жизни,
конец моего возрождения,
иммиграция в мир моих фантазий
о котором даже предки мои не мечтали,
будучи в плену у шизофрении и алкоголя, хоть и я была
в интимных отношениях и с тем, и с другим.
Самое прекрасное
в этой истории было то, что она произошла.
Это было последним событием в Нью Йорке. Все остальное
случилось когда я пыталась предотвратить случившееся.
Все остальное приобрело собственную
жизнь. Я не думаю что я перед ними
виновата хотя,
их дочка
меня на дух не переносит.
Как по мне, могла б пойти
на хер. На груди моей черной
безрукавки была маленькая
дырка. Просто так случилось.
Она становилась больше и больше.
Мне нравилось засовывать в нее
палец. В декабре я не могла
встать с постели. Я просыпалась
в 6 утра и было Рождество
или Новый Год и мне надо было
начать есть и пить. Я помню
как ты мне подала красивую
красную тарелку спагетти. Как
собственную пизду на блюде. В твоем доме
я знакомилась с людьми
даже находила с кем встречаться и потрахаться,
к сожалению, не зная про запретный плод.
Я даже не помню что такое
первородный грех. Кто-то
напомнил мне недавно. У меня
так много дыр в памяти. Между
мной и вещами которых у меня
больше нет. Я беру в руки
одну книгу и еще одну
и память и расставание
кажутся тем единственным
о чем все как один
пишут. Или тем что мне
всегда попадает в руки.
Но я помню эти красивые дыры
у меня на спине как
прекрасный плащ
из переживаний.