Текст книги "Лорд и леди Шервуда. Том 3"

Глава девятнадцатая

– Что значит – ее нет дома? А где она?!

Задержав у самых губ кубок с горячим вином, поданный ему Кэтрин, Робин расширившимися глазами смотрел на жену Джона, которая только что с тревогой сказала, что Марианна уехала из лагеря. Встретившись с его глазами, в которых сгустилась грозовая синь, Кэтрин виновато опустила голову. В трапезной было шумно от гомона стрелков, которые старались протолкнуться к очагу и погреть озябшие руки, но Робин ничего не слышал: он молча смотрел на Кэтрин. Та вскинула на него агатовые глаза, в которых дрожал испуг, и торопливо пересказала события, повлекшие за собой отъезд Марианны. Она очень надеялась, что причина нарушения приказа Робина послужит оправданием всем, кто его допустил, и смягчит неумолимый и суровый взгляд лорда Шервуда и точно такой же взгляд мужа, который по выражению лица Робина почувствовал неладное и тут же оказался рядом с ним и Кэтрин. Но они оба выслушали ее молча. Бросив взгляд на двери трапезной, за которыми начали сгущаться ранние зимние сумерки, Робин быстро спросил:

– Когда они уехали?

– Наверное, через час после вас. Может быть, через полтора, но не позже, – ответила Кэтрин.

Робин и Джон переглянулись с одинаковой тревогой. Как ни далеко был собор Святого Георгия, Марианна и Вилл с Хьюбертом давно должны были вернуться. Волна тревоги захватила Клэренс, Мартину и Дикона, которые невольно окружили Робина, потом докатилась до остальных стрелков. Они смолкли и с беспокойством смотрели на лорда Шервуда, догадавшись: он далеко не обрадован тем, что сбивчиво нашептывала ему Кэтрин.

Резко поставив так и не тронутый кубок на стол, Робин подхватил со скамьи отложенный было колчан и стремительно вышел из трапезной. Стрелки во главе с Джоном поспешили следом за ним. Вскочив на еще не расседланного иноходца, Робин, не дожидаясь остальных, пришпорил коня.

Гнедой, понукаемый его рукой, мчался во весь опор. Робин торопил и торопил коня, не давая ему и минуты отдыха. Его сердце сжимало леденящее предчувствие беды. Он на миг задержался у дозорного поста, услышал от дежурных краткое известие о том, что Вилл действительно в первой половине дня проехал мимо них с Марианной в сопровождении Хьюберта, но никто из троих не вернулся той же дорогой, и снова пришпорил иноходца.

Осадив взмыленного Колчана у кромки леса, расступившегося вокруг собора, Робин кинул по сторонам пристальный взгляд. Он ничего не увидел, кроме конской туши, темневшей неподалеку от ступеней, ведущих к дверям собора.

– Все внимательно осмотреть! – отрывисто приказал он и, спрыгнув с коня, поспешил к собору.

Склонившись над мертвой лошадью, он попытался узнать ее, но тщетно. Этого коня – тонконого, явно с примесью восточных кровей и, следовательно, стоившего очень дорого, – он прежде не видел ни под одним всадником. Седло было снято, но лошадь осталась в оголовье с обрезанными поводьями. Те, кто забирал дорогую амуницию, не стали заботиться о той, что была испорчена.

Джон присел на корточки перед головой лошади, осмотрел медные бляхи на налобном ремне и отпрянул так, словно увидел змею.

– Герб Гисборна! – тихо вскрикнул он и, подняв голову, встретился глазами с Робином.

Тот медленно выпрямился и тяжело провел ладонью по груди – там, где зажившая от стрелы рана вдруг заныла тупой тянущей болью. К нему подошел Статли, сжимая в руке тяжелый меч.

– Посмотри! Я нашел его неподалеку. По-моему, это меч Вилла.

Бросив взгляд на меч, Робин мгновенно убедился, что догадка Статли верна. Он поспешил к дверям собора. Снег перед ступенями был утоптан и в нескольких местах почернел от впитавшейся в него крови. Робин открыл тяжелую дверь и вошел внутрь.

В соборе было пусто и темно. Робин заметил две опрокинутые скамьи. Остановившись, он долго стоял неподвижно. Разум быстро свел воедино все находки, которые свидетельствовали о том, что днем у дверей собора разыгралось сражение, и Робин невольно скрипнул зубами, понимая, чем оно закончилось.

Тяжелая ладонь Джона легла ему на плечо. Робин очнулся и повел глазами в его сторону:

– Поднимай весь Шервуд. Надо узнать все, что возможно. Я поеду по следам.

– Нет нужды, – без промедления ответил Джон, – следы ведут на дорогу к Ноттингему. Судя по окоченению лошади, все закончилось несколько часов назад. Ты никого не догонишь. Надо вернуться и ждать вестей, а потом уже решать, что делать.

Робин молчал. По его напрягшимся плечам Джон понял, что лорд Шервуда готов броситься по следам, как волк по запаху свежей крови, слушая только голос инстинкта, но не рассудка. Он с силой тряхнул Робина за плечо, чтобы вывести его из этого состояния. Робин растянул губы в неживой улыбке и успокаивающе потрепал Джона по руке.

– Ты прав, Малютка! – обронил он. – Прав, как всегда, во всем. Поехали в лес.

Когда они подъехали к дозорному посту, дежуривший стрелок бросился наперерез лорду Шервуда и схватил иноходца под уздцы.

– Робин, мы только что перехватили гонца шерифа! Тебе надо послушать его!

Лорд Шервуда спешился и прошел вслед за дозорным в укрытие стрелков, устроенное в густых зарослях орешника. Там под стражей второго дозорного лежал связанный человек, из-под плаща которого на одежде был виден герб Ноттингемшира. Робин, которого окружили стрелки, сделал знак вынуть кляп, заткнувший рот пленника. Глашатай шерифа судорожно глотнул холодный воздух и облизал пересохшие губы.

– Дайте ему вина, – приказал Робин и обернулся к Джону: – Сделай из чего-нибудь факел и посвети на нашего гостя.

От сухой и смолистой ветки, которую Джон отыскал и зажег вместо факела, с треском посыпались искры. Гонец сделал несколько жадных глотков из фляги, приставленной к его губам, и посмотрел в темные глаза лорда Шервуда.

– С какими известиями тебя послал сэр Рейнолд? – негромко спросил Робин, устремившись взглядом вглубь зрачков гонца и почувствовав, как того одолел страх.

Посыльный шерифа заерзал, но, не сумев укрыться от терзавшего его взгляда Робина, торопливо ответил:

– Нас разослали по Ноттингемширу, чтобы мы от имени сэра Рейнолда объявили… – он запнулся, но Робин предупреждающе вскинул бровь и словно невзначай накрыл ладонью рукоять меча, и гонец поспешно сказал: – Милорд, то, что мне велено объявить, вас не порадует! Но я прошу сохранить мне жизнь, потому что я только посыльный и делаю то, что мне велят!

– Говори, – глухо ответил Робин.

– Ваша супруга леди Марианна и ваш брат Уильям Рочестер, известный как Вилл Скарлет, будут завтра преданы казни. Через три часа после полудня.

Все стрелки пораженно замерли, потом одновременно заговорили. Робин властно вскинул руку, призывая к молчанию, и, сжигая гонца почерневшими глазами, тихо спросил:

– Что дальше?

– Сэр Рейнолд обещает сохранить жизнь и вернуть свободу леди Марианне и Скарлету, если вы, милорд… – гонец опять поперхнулся словами, поймав предостерегающий взгляд Джона, который успел догадаться о сути предложения шерифа. Но Робин не сводил с посыльного глаз, и тот, выбрав из двух взглядов наиболее опасный, не посмел промолчать: – …если вы до полудня сами добровольно отдадите себя в руки правосудия.

Робин расправил отяжелевшие плечи и посмотрел невидящим взором поверх черной кромки леса на усыпанное звездами небо.

– Мерзавцы! – яростным выдохом слетело с его губ. – Какие мерзавцы!

Джон, в душе испугавшись, что Робин прямо сейчас отправится в Ноттингем, крепко ухватил друга за плечо, но Робин даже не заметил его жеста. Опустив глаза на замершего посыльного, он сказал:

– Их было трое. Ты же говоришь только о двоих. Что сталось с третьим? Его убили?

– Милорд, я мало что знаю! – умоляюще воскликнул посыльный. – Я и в глаза не видел пленников и говорю только то, что мне было велено говорить в Рэтфорде, куда я не доехал.

Помолчав, Робин негромко спросил:

– Как будет сегодня охраняться Ноттингем? Тебе известно?

– Да, милорд! На этот счет мы тоже получили распоряжение объявить о том, что должны узнать и вы! Гай Гисборн приказал удвоить число ратников на стенах города и у всех ворот. Въезд и выезд из города возможны только по письменному разрешению сэра Гая. Он отдал приказ, согласно которому в случае попытки штурма Ноттингема казнь пленников последует незамедлительно.

– Это все, что ты знаешь?

– Да, милорд, – ответил посыльный, но Робин по его глазам уловил, что пленник о чем-то вспомнил, но предпочел умолчать.

– Что еще?! – резко спросил он.

Посыльный замялся, проклиная себя за неосторожность, но отступать было поздно, и он еле слышно сказал:

– Я слышал, что леди Марианну пытались заставить написать вам подложное письмо. Она отказалась.

– И? – морозным облачком пара вылетело из губ Робина.

– Ее подвергли пыткам, милорд.

Глаза Робина полыхнули таким страшным огнем, что посыльный попытался вжаться в орешник, лишь бы спрятаться от этих глаз.

– Кто отдал приказ пытать ее?!

– Сэр Рейнолд по настоянию сэра Гая. Но леди Марианна… От нее так ничего и не смогли добиться!

Робин рассмеялся тихим зловещим смехом и отвернулся от посыльного, понимая, что теперь тот сказал ему все, что знал. Заметив, что лорд Шервуда собирается вернуться в седло, посыльный воскликнул с мольбой:

– Милорд! Что вы решили насчет меня?!

Робин обернулся.

– Мы отпустим тебя, – услышал посыльный его изменившийся голос, который пугал звеневшей в нем сталью. – В три часа пополудни.

Дозорные успели доложить ему, что ими был замечен Роджер Лончем, который в сопровождении ратников Гисборна проследовал по окружной дороге, очевидно, во Фледстан.

Робин едва помнил, как они снова вернулись в лагерь: дорога домой промелькнула перед его глазами как в густом тумане. Яркий свет костров, разведенных на поляне, ослепил его. Придя в себя, он увидел много оседланных коней, а когда вошел в трапезную, она оказалась полна стрелков со всего Шервуда. При его появлении воцарилась мертвая тишина. Взгляды всех стрелков были устремлены на почерневшее, словно обуглившееся изнутри лицо Робина.

– Ты уже знаешь? – осторожно спросил Мэт, подойдя к лорду Шервуда.

Робин не успел сказать ни слова в ответ, как к нему, расталкивая стрелков, бросился Дэнис. Захлебываясь рыданиями, он крепко обнял колени Робина:

– Крестный! Скажи, ты не оставишь моего отца?! Ты не позволишь шерифу казнить его?! Ведь там и леди Мэри! Твоя леди Мэри!

Робин подхватил мальчика на руки и прижал к груди, унимая его рыдания. К нему подошла Мартина и забрала Дэниса из рук Робина, ласково нашептывая ему на ухо слова утешения. Но Дэнис продолжал отчаянно рыдать, не слыша ни слова из того, что она говорила.

– А что же Хьюберт? – воскликнул Дикон. – Почему о нем ничего неизвестно?! Неужели его убили сразу?

Робин медленно провел ладонью по лбу и глухо ответил:

– Если он жив, то мы наконец нашли ответ на давно мучивший нас вопрос.

Его слова услышали все, и стрелки настороженно смолкли. Дикон, не замечая враждебных взглядов, которые теперь обратились и на него, подскочил к Робину.

– Это неправда! – убежденно сказал он. – Я не верю! Мы были с ним в дозоре и вместе встретили посыльного брата Марианны. Все вышло случайно!

– Мне хотелось бы верить, что ты сам уверен в том, что сейчас сказал, – ответил Робин, избегая встречаться с Диконом взглядом. – Но посыльного Реджинальда Невилла вы не встречали.

– Письмо было написано рукой сэра Реджинальда! – воскликнула Клэренс. – Марианна показывала мне его письма, и я знаю его почерк!

Робин скользнул по взволнованному лицу сестры ничего не выражающим взглядом и мрачно усмехнулся:

– А вот в этом я как раз не сомневаюсь. Письмо несомненно написано рукой Реджинальда, иначе Марианна никогда бы в него не поверила. Вот только посыльный ее брата давно уже мертв, Клэр.

Дикон хотел возразить, но слова застыли у него в горле: Робин смотрел на него пристальным взглядом, от которого у Дикона похолодело сердце. Угадав его состояние, Робин заставил себя положить ладонь ему на плечо.

– Дик, я не хочу без веских оснований подозревать Хьюберта. Возможно, он убит, потому что не был нужен Гисборну так, как Марианна и Вилл. Мои слова касаются всех! – повысив голос, сказал Робин, окинув взглядом стрелков, глаза которых, обращенные к Дикону, не обещали ничего хорошего. Добившись суровым и предостерегающим взглядом повиновения, Робин посмотрел на Дикона и приказал: – Иди к себе, и ни шага из лагеря без моего разрешения!

– Робин, что нам следует делать? – спросил Статли, с сочувствием глядя на лорда Шервуда. – Какая тебе нужна помощь?

– Дозоры на все дороги из Ноттингема, – ответил Робин. – Больше пока ничего.

Отыскав взглядом заплаканную Кэтрин, он принудил себя улыбнуться ей обычной улыбкой, подошел к ней и прикоснулся кончиками пальцев к опущенным уголкам ее губ. Кэтрин в ответ невольно улыбнулась.

– Вот так-то лучше! – вздохнул Робин. – Кэтти, милый мой дружочек, накрывай столы к ужину. Оттого что ты всех оставишь голодными, дело не исправится.

– Да, Робин! – всхлипнув, послушно ответила Кэтрин и подала знак Мартине и Клэренс, чтобы те помогли ей.

Джон настороженно следил за Робином, который неподвижно застыл, сложив на груди руки, и невидящим взглядом смотрел вглубь пляшущих в очаге огненных языков. Не выдержав молчания, Джон осторожно спросил:

– Что ты решил?

Робин нехотя обернулся на его голос, и Джону показалось, что он не видит его: такой густой мрак затмевал обычно ясные глаза лорда Шервуда.

– Пока ничего, Джон, – ответил Робин и похлопал его по руке. – Займи мое место на ужине: я побуду у себя.

Он тяжелыми шагами ушел из трапезной. Дэнис, шмыгнув носом, хотел побежать следом за ним, но Джон поймал его за плечо и суровым взглядом указал на его обычное место за столом.

Робин остановился перед дверью, не найдя в себе сил открыть ее. На миг ему показалось, что из-за двери до него доносится голос Марианны – негромкий и нежный, словно она что-то напевала по своему обыкновению. Но только на миг. Его вновь окутала тишина, он толкнул дверь и вошел в комнату.

Тонкий и нежный аромат трав, смешанный с теплым запахом минувшего лета, окутал его с головы до ног, едва он переступил порог. В этом знакомом, любимом аромате Робину почудилось дыхание Марианны – такое нежное, родное и теплое! Ее губы словно дотронулись до его губ, и вся она приникла к нему, согревая теплом солнечного дня. Вот она на миг отстранилась, и он как наяву утонул в огромных, светлых, любимых глазах. «Кого из нас ты любишь больше?» – И в ответ снова послышался ее голос – ласковый, слегка упрекающий его за ревность к собственному ребенку: «Я еще не решила. Но обещаю, что скажу тебе, когда пойму сама».

– Милая, милая! – задыхаясь, прошептал Робин. – Что же ты наделала? Как ты могла быть так неосторожна!

Медленно пошевелив плечами, он уронил на пол плащ и снял с плеча ремень тяжелого колчана. На столе лежал оберег. Всегда прозрачный, голубоватый аквамарин сейчас был ярко-синего цвета. Отторгнутый от Марианны, он все равно поддерживал с ней такую крепкую связь, что своим синим мерцанием настойчиво предупреждал о смертельной опасности для той, кого был обязан беречь.

«Сердце мое, радость моя, почему ты сняла его?!»

Робин взял в руки оставленное на столе письмо, развернул его и пробежал глазами, выхватывая отдельные фразы:

«Дорогой отец и любимая сестра! Милая моя, маленькая сестричка! Радость моя, светловолосая Мэриан, чьи глаза такие же ясные, как серебряные глаза нашей матушки! Как бы я хотел увидеть тебя: ведь ты выросла, пока я был далеко. Какой же красотой ты должна была расцвести, иначе зачем бы я пытался заплетать твои косы, снося упреки твоей няньки? Мэриан моя, знай, что никого на свете для меня нет дороже тебя и нашего отца! Как я надеюсь на скорую встречу с вами обоими!»

Печально усмехнувшись, Робин не заметил, как письмо выскользнуло из пальцев и упало на стол. Зная, что Марианна является самым уязвимым местом его души, он ни разу не вспомнил, что и у нее есть такое же уязвимое место, в которое можно нанести точный удар. Если он знал о беспредельной любви Марианны к брату, то почему бы и Гаю не знать о том же? Ведь были времена, когда она доверяла ему!

Он посмотрел на аккуратно разложенные по краю стола выкройки из тонкого полотна – детали для детской рубашки. Его задрожавшие пальцы погладили ткань, и Робин, скрипнув зубами, отвернулся от стола и прижался лбом к холодной стене. В памяти прозвучал сбивчивый от страха голос гонца шерифа: «Ее подвергли пыткам, милорд…»

– Всемилостивейшая Фрейя! Дай мне силы не думать сейчас о том, что с ней! – выдохнул Робин.

Но камень на столе мерцал, не давая его мольбе быть услышанной: Марианна как наяву предстала перед глазами Робина – такая, какой он запомнил ее, наблюдая за ней на охоте в позапрошлом ноябре. Вот она склоняется к шее Воина и ласково треплет вороного рукой, затянутой в перчатку. Длинные светлые волосы струятся волнами ей на плечи из-под отороченной мехом шапочки, падают на шею коня и смешиваются с черной гривой. Нежные губы подрагивают в беззаботной улыбке, большие глаза блестят, не остыв от охотничьего азарта и удовольствия, доставленного быстрым галопом вороного. Холодный воздух разрумянил ее лицо. Отец предлагает ей руку, она легко соскальзывает с седла, смеется и перебрасывается шутками со знатными юношами, которые не сводят с нее восторженных глаз. Гай Гисборн заботливо отряхивает опавшие пожухлые листья с ее плаща, не зная, что его недруг стоит в нескольких шагах от него, отделенный только завесой густых ветвей, и тоже не сводит глаз с Марианны.

«Я смотрел на ее лицо, порозовевшее от румянца, и вспоминал его бледным и осунувшимся, каким оно было в Руффорде. Она одинаково оставалась мила мне, но тогда я хотя бы мог обмануть себя и посчитать ее своей, когда целовал ее горячие от болезни губы. Я смотрел на нее и думал, что если бы моя судьба сложилась иначе, она в тот день уже год была бы моей женой и сейчас опиралась бы на мою руку. И не ее отец, а я сам поймал бы ее, спрыгнувшую с лошади, в свои объятия и согрел бы губами ее лицо. И так же, как в Руффорде, она бы доверчиво приникла ко мне, закрыв свои гордые глаза под моими поцелуями. Но она не видела меня, да и не могла увидеть! Воин раздувал ноздри и тянул голову в сторону моего укрытия, не слушаясь конюха. А она уходила, так и не почувствовав моего присутствия, моего взгляда. Как я проклинал себя! В которой раз я себе обещал, что не стану больше искать ее! И запоминал, против воли запоминал каждый ее жест, поворот головы, смех, голос, походку, чтобы потом вновь и вновь вызывать из памяти ее облик, задыхаясь от тоски по ней и от безысходности своей любви!»

Янтарные глаза Вилла, сощурившиеся в обычной усмешке. Улыбка брата, тепло крепкого пожатия его руки, высокий силуэт, замерший позади тонкого, изящного силуэта Марианны.

– Как же ты мог поддаться на ее уговоры! – прошептал Робин, приникнув лбом к стене и силясь устоять перед новой волной отчаяния. – Вилл, Вилл! Почему ты не удержал ее? Почему сам не почувствовал ловушку?!

****

Клэренс не выдержала гнетущего молчания за ужином, когда глаза всех, кто сидел за столами, невольно устремлялись к трем пустым местам в середине главного стола. Она незаметно ускользнула из трапезной и поспешила к брату. Неслышно открыв дверь, она увидела Робина. Он сидел на скамье, привалившись спиной и прижавшись затылком к стене, сложив руки на груди и вытянув ноги на стул, стоявший рядом. Его лицо было спокойным, глаза закрыты, и, если бы Клэренс не знала, что это невозможно, она подумала бы, что Робин спит. Но, конечно, он не спал и, услышав скрип двери, открыл глаза и молча посмотрел на сестру.

– Можно к тебе? – тихо спросила Клэренс.

Робин глубоко вздохнул и поднялся на ноги.

– Входи!

Она опустилась на скамью и неотрывно смотрела на Робина, который достал из ниши в стене шкатулку с письменными принадлежностями. Разложив на столе чистый лист пергамента, он придавил его по краям, сел за стол и стал что-то писать. Украдкой посмотрев на строчки, выходившие из-под быстрого пера, Клэренс увидела, что Робин пишет по-французски, но не смогла прочитать слов, перевернутых для нее, сидевшей напротив.

– Не молчи! – сказала она, переводя взгляд на склоненную над пергаментом голову Робина. – Почему ты всегда прячешь душу, когда тебе тяжело?

– Что ты хочешь узнать? – осведомился Робин. – Что я сейчас чувствую?

Он поднял голову, и, встретившись с его глазами, обычно такими непроницаемыми, Клэренс увидела, какие они сейчас беззащитные перед невыносимой болью, затопившей все его сердце. Глядя в его потемневшие глаза, в которых трепетал отблеск свечных огоньков, Клэренс почувствовала, как на ее глаза навернулись слезы.

– Пожалуйста, не плачь. Хотя бы ты, – попросил Робин, вновь опустив взгляд на пергамент.

Закончив писать, он подождал, пока чернила высохнут, и скатал пергамент в свиток. Клэренс, не зная, как утешить брата, отвела взгляд в сторону и вздрогнула, ослепленная пронзительным мерцанием аквамарина, синева которого сгустилась почти до черного цвета. Она осторожно прикоснулась к нему и отдернула руку: кристалл обжег ее холодом.

– Что с ним?!

– Предупреждает, что Марианна в опасности, – ответил Робин. – Чем сильнее опасность, тем больше сгущается цвет аквамарина, а сам он становится холоднее.

– А если? – и она замолчала, не в силах договорить, но Робин понял ее:

– Тогда он рассыплется в пыль.

Достав из шкатулки сургуч и одну из печатей, Робин запечатал свиток и поднялся из-за стола. В его движениях чувствовалась решимость, которая испугала Клэренс.

– Что ты намерен делать? – спросила она, затаив дыхание и не спуская насторожившихся глаз с Робина.

– Ехать в Ноттингем, – не оборачиваясь к ней, ответил он.

Клэренс подскочила и бросилась к нему. Схватив его за руки, она крепко прижала их к своей груди и посмотрела в глаза Робина так, словно ослышалась и он должен был разуверить ее в том, что сказал. Но его глаза были спокойными и безмолвно подтвердили: да, она все расслышала верно. Клэренс яростно помотала головой:

– Ты не сделаешь этого! Я позову Джона, и, если понадобится, он просто свяжет тебя!

Робин улыбнулся и, поцеловав ее руки, отцепил пальцы Клэренс от своих запястий.

– Ты поняла меня неправильно. Я не собираюсь сдаваться. Даже если бы я пошел на условия Гая, он не отпустит ни Вилла, ни Марианну. Я поеду в Ноттингем, чтобы выручить их и вернуть в Шервуд.

– Ты сошел с ума! – ахнула пораженная Клэренс. – Любая случайность – и тебя немедленно схватят! И тогда вас казнят всех троих.

– Значит, такова судьба, – холодно обронил Робин.

Клэренс обвила руками его плечи, сковав Робина в объятиях.

– Брат, образумься, прошу тебя! – с отчаянием взмолилась Клэренс, глядя в глаза Робина, синь которых вновь стала непроницаемой. – Я люблю тебя и не хочу терять, как мы с тобой потеряли отца!

– Да, я знаю, что Вилла, который тебе тоже доводится братом, ты не особенно любишь. Оказывается, что и жизнь Марианны тебе безразлична.

В его голосе промелькнул гнев, и такой же гнев отразился в глазах, устремленных на лицо сестры. Резким движением Робин снял с себя руки Клэренс и, не отводя от нее потемневших глаз, с упреком воскликнул:

– Я не ждал от тебя такого малодушия!

Клэренс молча склонила голову, не в силах найти правильные слова для ответа. Робин с усмешкой посмотрел на нее и спросил:

– Скажи, если я останусь в Шервуде, как ты хочешь, запрусь здесь и пробуду до того часа завтрашнего дня, когда этот аквамарин превратится в горстку пыли, ты по-прежнему будешь любить меня, уважать и гордиться мной?

Клэренс молчала, с горечью признавая его правоту. Догадавшись и без ее ответа о том, что она думает, Робин невесело усмехнулся:

– Вот видишь? И Вилл, и Марианна – они оба могли спастись, стоило им пойти на сделку с Гисборном и предать меня. Так неужели я выкажу себя недостойным их преданности, даже не попытавшись спасти жену и брата?

– Ценой собственной жизни? – с горькой усмешкой возразила Клэренс.

– Если они погибнут, моя собственная жизнь не будет дорого стоить без дружбы Вилла и любви Марианны. Конечно, мой долг не позволит мне искать смерти – пусть не от собственной руки, но даже ценой намеренной оплошности в бою. Кроме долга у меня останется возможность призвать их в снах, вера в то, что я однажды встречусь с ними, и понимание, что я не вправе сокращать свой путь и торопить эту встречу. Ничего, кроме снов, Клэр. До конца жизни – никакой иной радости, кроме воспоминаний. Ты желала узнать, что у меня на сердце, и я тебе поведал.

Он замолчал, посмотрел на Клэренс – она тоже молчала, по-прежнему низко склонив голову. Робин обнял сестру и, накрыв ладонью ее затылок, прижал ее лоб к своему плечу.

– Я еду в Ноттингем, Клэр, – повторил он. – Там моя жена и наш с тобой брат. Я не вернусь в Шервуд без них.

Клэренс подняла голову, посмотрела в погруженные в неведомую даль глаза Робина и, печально улыбнувшись, провела ладонью по его щеке.

– Да, ты прав, а я нет. Прости меня! – сказала она и, когда Робин опустил на нее глаза, прикоснулась губами к его подбородку. – Ты вернешься, и Вилл с Марианной вернутся вместе с тобой. Пытаясь остановить тебя, я проявила постыдное малодушие. Если бы я обладала достаточной смелостью и не отвергла собственный дар, ничего бы сегодня не случилось. Я снова сожалею о проявленной в детстве слабости.

– Что сделано, то сделано, Клэр, – сказал Робин и, улыбнувшись, тихонько щелкнул ее по кончику носа. – А чтобы ты не терзалась запоздалыми сожалениями, я открою тебе один секрет, и ты подумай над ним до нашего возвращения. Из нас двоих ты выбрала в любимые братья меня. Но в первые месяцы после твоего рождения Вилл – не я! – проводил у твоей колыбели все свое время, свободное от уроков с Эдриком и книжных занятий. Он, а не я, помогал твоей кормилице пеленать тебя. И когда ты впервые протянула руку и ухватилась за пальцы брата, это были его пальцы, а не мои.

– Но я всегда помнила тебя, чувствовала твою любовь ко мне, – растерянно ответила Клэренс, пытаясь понять, что ей делать с тем знанием, которое открыл сейчас Робин. – И все время потом…

– Потом, Клэр, потом! – кивком подтвердил Робин. – Но первым из братьев в твоей жизни был не я, а Вилл.

Дверь в комнату снова открылась, и Робин увидел на пороге Эдрика.

– В Маласэт приезжал глашатай шерифа. Как только я услышал то, что он объявил, сразу отправился к тебе. Что ты намерен делать? – повторил он слово в слово вопрос Клэренс.

Робин с трудом сдержал тяжелый вздох. Эдрик, загородивший собой дверной проем, был куда более серьезным препятствием, чем нежные, цеплявшиеся за него руки сестры. Он помнил суровые выговоры, которыми наставник встретил его, едва он очнулся после ранения в Локсли: «Ты не должен был сам ввязываться в бой. Твое дело – руководить сражением, так как это делал Гисборн. Почему ты бросился, очертя голову, сражаться с ратниками? Вот ты и получил то, что неминуемо должно было произойти в результате твоего собственного легкомыслия…»

– Можешь не отвечать, – усмехнулся Эдрик. – Я и сам по тебе вижу, что ты намереваешься совершить вылазку в Ноттингем. И сейчас думаешь о том, что я стану тебя отговаривать, а у тебя нет ни времени, ни сил разубеждать меня.

Он подошел к Робину, положил ладони ему на плечи и посмотрел в глаза:

– Нет, мой мальчик! У тебя нет другого пути, и ты должен это сделать. Я пришел не отговаривать тебя, а пожелать удачи и сказать, что ты можешь во всем на меня положиться. Все мое воинское умение, мой опыт в твоем распоряжении. Пока ты не вернешься, я останусь вместе с твоими стрелками, чтобы помочь им.

Робин вздохнул с облегчением, и, услышав этот вздох, Эдрик, как ни тяжело было у всех на душе, рассмеялся и слегка оттолкнул Робина от себя. Хорошо зная суровый нрав наставника, Робин понял, что время добрых слов и пожеланий закончилось, уступив место обсуждению дел.

– Кого ты оставишь вместо себя? – спросил Эдрик.

– Вилла Статли, – ответил Робин и в свой черед улыбнулся, когда до него долетел тихий, облегченный вздох сестры.

– Почему не Джона?

– Статли – воин по призванию, Джон – по необходимости.

– Хорошо, пусть так, – не стал спорить Эдрик и внимательно посмотрел на Робина: – Сколько человек ты возьмешь с собой?

Робин ответил ему только взглядом, и Эдрик покачал головой.

– Ты не справишься один. Возьми тех, кто сам вызовется пойти с тобой. Если никто не отважится, в чем я сильно не уверен, то я пойду с тобой.

– Нет, Эдрик, – непреклонно ответил Робин. – Ты обязан остаться. Если меня постигнет неудача, ты должен позаботиться о Дэнисе и Клэренс.

Посмотрев на Робина долгим взглядом, Эдрик кивнул:

– О них не беспокойся, мой мальчик.

Взяв оружие, Робин захватил со стола приготовленный свиток с печатью, обнял сестру и вместе с ней и наставником вышел в трапезную. При его появлении стрелки смолкли и посмотрели на лорда Шервуда в ожидании его слов.

– Что ты решил? – настороженно спросил Джон.

– Я отправляюсь в Ноттингем.

Тишина взорвалась протестующими криками. Джон медленно пошевелил могучими плечами, собираясь применить ту силу, которой Клэренс пыталась угрожать брату. Робин положил ладонь на стол и несильно хлопнул ею:

– Тихо!

Все разом смолкли, повинуясь его голосу.

– Я не собираюсь сдаваться и радовать Гая зрелищем трех казней вместо двух, – сказал Робин. – Я намерен проникнуть в подземелье Ноттингемского замка и освободить Вилла и Марианну.

– В одиночку?! – воскликнул Статли и обменялся с Джоном ошеломленным взглядом. – Робин, это даже не риск. Это безумие!

– Согласно условиям Гая штурм Ноттингема возбраняется, – усмехнулся Робин. – Значит, придется рискнуть и проникнуть в город тайно, в чужом обличии. Джон, у нас есть одежда с его гербом? – неожиданно спросил он.

Джон испытующе посмотрел на Робина и, видя в его глазах неумолимость, протянул:

– Найдется. Только ты даже не думай, что я отпущу тебя одного. Сколько тебе понадобится людей?

Робин окинул взглядом притихших стрелков и отрицательно покачал головой:

– Я не имею права звать кого-то из вас с собой. Риск не просто велик – он смертельный, и дело касается только меня.

– Все, что касается тебя, относится и к нам! – гневно возразил Алан. – Вилл не только твой брат, он и наш друг. Мы приносили Марианне клятву верности, обещая защищать ее ценой собственной жизни. Я пойду с тобой!

Рядом с Аланом встал и Статли. Клэренс горестно ахнула, но не стала и пытаться удержать возлюбленного, лишь растерянно посмотрела на брата.

– Вилл, я хочу, чтобы ты остался, – сказал Робин.

– Найди себе другую замену, Робин, – спокойно ответил Статли. – Из всех вас только я знаю Ноттингемский замок как свои пять пальцев. Без меня вы не пройдете дальше двора.