Текст книги "Объяснение в любви"

9

На нем был темный костюм, ослепительно-белая рубашка и темный галстук. Первые свои впечатления от гостя Анхела выразила бы двумя словами: холодный и чопорный. Ничего общего с человеком, изображенном на газетной вырезке, что некогда хранилась у матери. Там он выглядел молодым и энергичным, под стать Клайву.

Но, с другой стороны, та фотография была сделана двадцать лет назад! Возможно, за два десятка лет Клайв с его циничным взглядом на жизнь вполне уподобится Анхелю Дорадо. При этой мысли Анхела внутренне похолодела и обратилась с короткой молитвой к Небесам: Господи, пусть этого не произойдет!

– Доброе утро, сеньор, – церемонно приветствовала она гостя. – Чем обязана?

Анхела держалась любезно и вежливо, делая вид, что ровным счетом ничего не знает о нежданном визитере. Пусть сеньор Дорадо сделает первый шаг… пусть сам себя выдаст.

Здороваться гость не стал. Сощурившись, он оглядел Анхелу снизу вверх, точно некий любопытный музейный экспонат. Нервы молодой женщины напряглись. Лицо сеньора Дорадо казалось отлитым из бронзы, а тонкие губы, по всему судя, давным-давно разучились улыбаться. Еще не зная этого человека, Анхела испытывала к нему подсознательную неприязнь, и, похоже, самые худшие ее предчувствия вполне оправдались.

– Ты – дочка Росауры, – объявил гость наконец, удовольствовавшись осмотром.

– Да, – подтвердила Анхела. – Вы пришли расспросить меня о матери?

Сеньор Дорадо переступил с ноги на ногу. Он явно чувствовал себя до крайности неуютно.

– Si, – неохотно ответил он. – Да… и нет. По твоему ответу я заключаю, что ты обо мне знаешь?

– Да, о ваших отношениях мне известно, – кивнула Анхела, не видя необходимости скрывать очевидное.

Гость цинично сощурился.

– Вплоть до вчерашней нашей встречи я был свято убежден, что на полотнах Ренана Бенавенте изображена твоя мать. Это и неудивительно: ведь о твоем существовании я понятия не имел.

В кои-то веки нашелся человек, правильно проидентифицировавший натурщицу Ренана Бенавенте! А теперь, – что за ирония судьбы! – он вдруг решает, что ошибся и склоняется ко всеобщему мнению!

– Мы были очень похожи, – сдержанно проговорила Анхела. – Нас многие путали.

– «Были»?.. – тут же насторожился гость.

– Мать умерла два года назад, – пояснила молодая женщина.

– Мои соболезнования, – буркнул себе под нос сеньор Дорадо.

– Спасибо, – поблагодарила Анхела. Как официально, как холодно это прозвучало!

Разве в подобной ситуации не полагается испытывать хоть что-нибудь? – спрашивала себя Анхела. Есть же на свете такая вещь, как пресловутый «зов крови»? С запозданием осознав, что она до сих пор стоит в дверях, молодая женщина направилась в гостиную. Настороженно оглядываясь по сторонам, гость проследовал за ней. Интересно, чего он опасается? Что она выхватит из-за корсажа кинжал?

– У тебя даже походка в точности как у Росауры, – отметил тот.

Анхела коротко улыбнулась. Ничего нового она не услышала. Да, она как две капли воды похожа на мать.

– Не желаете ли присесть? – учтиво пригласила она. – Может, выпьете что-нибудь? Кофе или?..

– Я – твой отец, – внезапно рявкнул гость, обрывая собеседницу на полуслове. – Все: точки над i расставлены. Так что с любезностями можно покончить. Чего ты хочешь?

– П-простите? – недоуменно заморгала молодая женщина.

– Ты меня слышала, – нетерпеливо отозвался сеньор Дорадо. – Назови свою цену.

Анхела ушам своим не верила: ей казалось, что она спит и видит дурной сон.

– Но ведь это вы пришли ко мне, сюда, – напомнила она. – Я вовсе не…

– Предупрежден – значит, вооружен, – фыркнул гость. – Я знал, что очень скоро ты заявишься ко мне, и решил опередить тебя. – Он пожал плечами. – Я хочу знать: во сколько мне обойдется твое молчание?

Ее молчание? Анхела недоуменно уставилась на собеседника. Сеньор Дорадо пришел сюда, будучи свято уверен, что она вот-вот начнет его шантажировать?

– Но я вовсе не требую…

– Такие, как ты, всегда требуют!

Дыхание у молодой женщины перехватило. Сколько презрения в его голосе! Сколько презрения в его взгляде! Да этот человек ее всей душой ненавидит! Он совсем не знает дочери, однако загодя счел ее расчетливой интриганкой! «Такие, как она»! Перед мысленным взором Анхелы возникло надменное лицо миссис Риджмонт… все вы, богачи и аристократы, одинаковы!

– Росаура меня надула, обвела вокруг пальца! – прорычал сеньор Дорадо. – Тебе вообще не полагалось появляться на свет.

Интересно, он вообще понимает, что говорит? Анхела внезапно ощутила неодолимый приступ тошноты.

– Вы сочли само собой разумеющимся, что моя мать уедет в Мадрид и сделает аборт? – уточнила молодая женщина. – Только потому, что вам это было на руку?

– Росаура требовала денег, – пояснил сеньор Дорадо. – Я предположил, что эти средства нужны ей для того, чтобы избавиться от… проблемы!

– Проблемой моей матери была не я, а вы! – возмущенно вскричала Анхела. – Деньги ей требовались для того, чтобы не умереть с голоду! Вы бросили ее без гроша в кармане, закрыли банковский счет, даже за квартиру не заплатили!..

– Такова жизнь, знаешь ли, – равнодушно пожал плечами гость. – Со временем ты сама в этом убедишься… когда пробьет и твой час.

Вот как, значит, негодяй обошелся с ее матерью в ходе последнего их разговора! Не поэтому ли несчастная Росаура навсегда утратила самоуважение? Как могла она полюбить такого подонка? Как могла не разглядеть его истинного лица?

– Меня от вас тошнит, – с отвращением проговорила Анхела.

– Вот только не надо мне высокоморальных проповедей, сеньорита! – взорвался гость. – На себя бы посмотрела! Живешь с мужчиной, продалась ему за деньги! – Лицо гостя вновь превратилось в каменную маску, в холодном голосе звенело презрение. – Ты думай, с кем говоришь! А то как бы я сам не объявил всему миру о том, что любовница Клайва Риджмонта – незаконнорожденная дочка Анхеля Дорадо! А пресловутая «Женщина в зеркале» – это ее дешевая потаскушка-мать!

Анхела со всего размаху ударила его по щеке. Это получилось само собою; она просто не сумела сдержаться. И ни малейшего раскаяния по этому поводу не испытала. Отец и дочь стояли лицом к лицу, пепеля друг друга взглядами. Гость схватился рукой за пламенеющую щеку; во взгляде его читалось обещание скорой мести.

– Извольте выйти вон, – отчеканила Анхела.

– Между прочим, это вообще не твой дом, чтобы выгонять меня за порог, – ответствовал гость, язвительно усмехаясь. – Просто назови сумму, и все.

И сеньор Дорадо невозмутимо извлек из внутреннего кармана чековую книжку. Никак, откупиться собрался! Молодая женщина себя не помнила от гнева. И хорошо, что так; в противном случае она бы наверняка разрыдалась.

А гость подумал минуту, взялся за перо – и вписал в нужную строчку весьма внушительную цифру.

– Этого должно хватить, – не без самодовольства проговорил он, вручая чек дочери. Кажется, сеньор Дорадо сам не ожидал от себя подобной щедрости.

Не сводя с отца глаз, Анхела разорвала чек надвое, затем еще раз, и еще, и демонстративно швырнула клочки в мусорную корзинку. А затем, не говоря ни слова, развернулась и вышла из комнаты.

Будь тут Клайв, он бы наверняка одобрил ее поступок. Но Клайва не было. Более того, Анхела вовсе не собиралась его дожидаться. Если собственный отец видит в ней лишь дешевую содержанку, вправе ли она рассчитывать на уважение других людей?

Нужно бежать – и поскорее. Немедленно, сейчас! Пока не вернулся Клайв и не убедил ее в обратном. Что самое печальное, ему это несложно! Одно слово, одно прикосновение, – и она вновь примется ластиться к нему, точно котенок!

Лусия дожидалась в прихожей. Она обеспокоенно хмурилась: возможно, до нее донеслись какие-то обрывки разговора.

– Будьте добры, проводите сеньора Анхеля Дорадо к выходу, – небрежно обронила молодая женщина. И, стремительно пробежав мимо, скрылась за дверями спальни.

В то самое время, как Анхела «знакомилась» со своим отцом, в тиши фамильной библиотеки Клайв объяснялся со своим. Повсюду вокруг красовались бесценные шедевры искусства, – наследие нескольких поколений одержимых коллекционеров. Сама усадьба, если на то пошло, являлась национальным достоянием.

– Мне нужна твоя поддержка, – мрачно заявил Клайв. – Я абсолютно не хочу враждовать с собственными родителями, но, если вы с матерью меня вынудите – что ж, мне придется объявить вам войну! – Слова эти заключали в себе и предупреждение, и угрозу.

– Ты, никак, просишь, чтобы я приструнил твою матушку? – Мистер Риджмонт сардонически усмехнулся. – Извини, сынок, но я слишком болен, – а может быть, слишком мудр, – чтобы брать на себя подобную задачу.

Однако, не мог не отметить про себя Клайв, несмотря на все свои заверения в обратном, отец его явно шел на поправку.

– Ты неплохо выглядишь, – с запозданием проговорил сын.

– Спасибо, что заметил. – Мистер Риджмонт не преминул намекнуть, что разговор следовало начинать именно с этой фразы. Несколько месяцев назад глава семьи перенес тяжелую операцию на сердце. К тому времени, как пациенту позволили вернуться из госпиталя домой, он потерял половину веса и превратился в бледный, изможденный призрак.

– Медицина просто чудеса творит, – отмахнулся старик небрежно: он терпеть не мог разглагольствований на больнично-лекарственные темы. – Так что это за женщина, в которой мать твоя видит угрозу и считает нужным публично ее оскорблять?

Ага, стало быть, с темой здоровья покончено, – отметил Клайв про себя. Уж таков его отец: предпочитает сразу брать быка за рога. В создавшихся обстоятельствах Риджмонт-младший поступил бы точно так же.

– Ты ее знаешь, – вздохнул он. – Мы вместе вот уже год.

– Как – ты все с одной и той же? – изобразил изумление Риджмонт-старший. Но Клайв не поддался на провокацию. Он лишь коротко улыбнулся, признавая за отцом право на насмешку. – Неудивительно, что твоя мать в панике.

– И совершенно напрасно.

– Тогда повторяю вопрос, – повысил голос отец. – Кто она такая?

Клайв извлек из внутреннего кармана пиджака фотографию, сделанную на свадьбе Криса с Эстрельей. Риджмонт-старший поднес карточку к самым глазам, внимательно рассматривая избранницу сына.

– В твоем хорошем вкусе я никогда не сомневался, – протянул он наконец.

– Но?.. – не отступался Клайв.

– Возможно, последний год я провалялся на больничной койке, но пресловутую картину я видел, – проговорил Риджмонт-старший. – Роскошная фигура и печальные глаза. – И он пододвинул фотографию через стол обратно к сыну.

А Клайв в очередной раз подивился иронии судьбы. Сейчас, зная всю правду о портрете, он не испытывал ни малейшего желания опровергать слова отца. Да, Анхела была права. Посмотри на обнаженную мать – и увидишь обнаженную дочь. Так что какая, в сущности, разница, что болтают люди!

Как бы то ни было, к отцу Клайв приехал отнюдь не за этим. У него есть право выбирать собственное будущее, и он его выбрал. И если его родители не желают с этим смириться, тогда…

А что тогда? – в очередной раз спросил себя он.

– Такой женщиной приятно обладать, – задумчиво проговорил мистер Риджмонт. – Приятно поразвлечься с ней время от времени. Но не более того, сынок. Не более того.

Итак, отец отказывается его поддержать? Клайв взял со стола фотографию и вновь убрал ее в карман.

– Это твое последнее слово? – холодно осведомился он, вставая.

Отец хмуро глянул на сына из-под кустистых бровей.

– Она что, беременна?

Интересная мысль, цинично подумал Клайв. Незаконнорожденный ребенок в семействе Риджмонт… Губы его изогнулись в невеселой улыбке.

– Нет, – честно проговорил он. – Но я могу быстро поправить дело.

Ага – вот теперь отец, кажется, начинает воспринимать его всерьез! Брови мистера Риджмонта сурово сошлись над переносицей.

– Сядь, – коротко приказал он.

Клайв послушался: чего-то в этом роде он, собственно говоря, и ждал.

– А теперь, будь так добр, объясни, зачем тебе именно эта женщина? Ты же можешь выбрать любую красавицу в Европе!

Ах, как бы «порадовалась» Анхела, услышав это циничное заявление! Вот вам пресловутая надменность Риджмонтов как есть!

– Я выбрал эту, – просто объявил Клайв. И, глядя прямо в глаза отцу, добавил: – И я ее получу. Понимаешь?

Воцарилось напряженное молчание. Секунд тридцать Риджмонт-старший пепелил взглядом непокорного сына. А затем вдруг откинулся в кресле и от души рассмеялся.

– В следующие выходные, – проговорил он многозначительно. – Думаю, здесь, в усадьбе. Все будет очень официально, очень торжественно, – словом, как полагается.

– Gracias, – машинально перешел на испанский Клайв. Только что он одержал небывалую победу – но злорадствовать над стариком-отцом и не думал.

Глаза Риджмонта-старшего заговорщицки сверкнули.

– А теперь тебе осталось всего лишь уговорить матушку, – не без ехидства напомнил он.

Клайв стремительно ворвался в парадное и направился прямиком к лифту. День у него выдался на редкость удачный! Просто-таки решающий день! Однако объяснения с родителями и авиаперелеты заняли слишком много времени, и теперь ему не терпелось увидеться с Анхелой и сообщить ей радостную весть.

Мечтательно улыбаясь, он запустил руку в карман и нащупал небольшую коробочку с кольцом. Лифт остановился, створки разъехались в стороны. Клайв вложил ключ в замок. Вот оно, свершилось! От того, что произойдет сейчас, зависит счастье всей его жизни!

Вот ведь ирония судьбы: надменный аристократ Клайв Риджмонт никогда не думал, что мысль о предстоящей помолвке и свадьбе приведет его в такой восторг!

Он переступил порог – и сразу же заметил прислоненную к стене картину, завернутую в коричневую бумагу и перетянутую клейкой лентой. Это из музея доставили портрет Анхелы. А затем… взгляд Клайва упал на Лусию. Экономка стояла у дверей кухни, заламывая руки. И сердце его пронзила ледяная игла страха.

– Анхела? – выдохнул он. – Где она?

– Она ушла, сеньор, – в неподдельном горе сообщила Лусия. – Она ушла насовсем…

10

Задыхаясь, Клайв вбежал в спальню – и направился прямиком к шкафу. Чемодан исчез. Не в силах смириться с неизбежным, он обвел взглядом комнату.

Спальня, некогда так радовавшая его своей просторностью и размахом, теперь казалась холодной и спартанской, и словно нежилой.

Внимание его привлекли несколько вещиц, аккуратно сложенных на застеленной кровати. Клайв подошел ближе. Ключи от квартиры, цепочка с бриллиантовой подвеской, стопка кредитных карточек…

Клайв оцепенел. Итак, Анхела всерьез считает, что должна ему только это? Даже кровать здесь играет некую очень символическую роль. Молодой человек передернулся от отвращения. Анхела не смогла бы выразить свои чувства яснее, даже если бы швырнула на постель скомканное нижнее белье!

На телефоне белела записка. «Мне очень жаль», – говорилось в ней – и ни слова больше. Клайв перечел ее трижды.

Было что-то бесконечно-печальное в том, что последние свои слова Анхела обратила к нему по-английски. Не потому ли, что мечтала говорить с ним на одном языке? Или, может быть, английское «Мне очень жаль» выражало ее чувства точнее, чем испанское «Lo siento mucho»?

Но Клайв вовсе не собирался довольствоваться этим коротким прощанием! Ему хотелось знать больше! Почему? Неужто Анхела так и не нашла в себе сил ему довериться – довериться еще только на один-единственный день?

– Когда она уехала? – В дверях застыла встревоженная Лусия. Судя по всему, она принесла важные вести – иначе не стала бы врываться к нему без стука!

– Сразу после того, как сеньор ушел, – сообщила она.

«Сеньор»? Клайв стремительно развернулся.

– Сеньор Бенавенте? – переспросил он. Лусия покачала головой.

– Нет, сеньор Дорадо, – сообщила она. – Кажется, они поссорились, – смущенно добавила она. – Сеньорита приказала мне вывести его за дверь. А он вручил мне чек – для сеньориты Анхелы. – Экономка перевела взгляд на корзинку для бумаг. – Сеньорита очень расстроилась.

В этот миг зазвонил колокольчик, возвещая о прибытии очередного гостя.

– Я никого не желаю видеть, – мрачно отрезал Клайв.

Понимающе кивнув, Лусия удалилась, оставляя его наедине с корзинкой.

Примерно в то же время, как Ренан Бенавенте ожесточенно спорил с Лусией, требуя проводить его к хозяину, наконец-то объявили посадку на нужный Анхеле рейс.

Вылет задерживался уже на два часа с лишним, и нервы Анхелы были на пределе. Подхватив с полу чемодан, молодая женщина встала, вдохнула поглубже, собираясь с духом… Вот и все, сказала себе она. Можно идти. Хватит спорить с очевидным. Довольно мучительных колебаний! Лучше уйти самой, пока еще у нее достает на это силы воли, нежели остаться и ждать, чтобы Клайв сам вышвырнул ее за порог, а потом горевать и плакать, мечтая о его возвращении! Незачем повторять судьбу матери!..

«Так вперед же!» – приказала Анхела своим непослушным ногам. И побрела вслед за толпой пассажиров, точно одна из многих возвращающихся домой туристок.

– Сколько у вас мест багажа?

Анхела опустила взгляд на чемодан: что за жалкий итог ее жизни в Барселоне! Год назад, упаковывая его в Мадриде, она собиралась послать за остальными своими вещами, как только обоснуется на новом месте. Но Клайв и слышать об этом не захотел. А, напротив, осыпал ее подарками, купил все необходимое…

Молодая женщина покачала головой – и извлекла из сумочки посадочный талон.

– Это все, что у меня есть, – проговорила Анхела. «Да еще израненное сердце впридачу», – мысленно добавила она.

Когда Ренан Бенавенте ворвался в спальню, Клайв стоял у двери на террасу, прижимаясь лбом к прохладному стеклу. У художника хватило-таки пробивной силы прорваться через заслоны неумолимой экономки.

– Мне необходимо поговорить с вами, – сурово объявил он. – Не знаю, что произошло вчера вечером, когда вы ушли из музей…

– Случился Анхель Дорадо, – пояснил Клайв, не оборачиваясь.

В воздухе повисло молчание. И пауза эта была не из тех, что вызваны недоумением, – дескать, «что вы такое имеете в виду?», а из тех, в которых слышится невысказанное: «Господи милосердный, неужели?»

– И что ему было надо? – осведомился Ренан.

– Я вижу, вы его знаете, – сухо откомментировал Клайв.

– Что ему было надо? – яростно повторил художник.

Риджмонт устало указал в направлении кровати.

– Сами смотрите, – предложил он.

Ренан Бенавенте подошел ближе, оглядел сиротливую кипу карточек и ключей. Тут же лежал чек – аккуратно составленный из мелких обрывков. Художник долго смотрел на все это, не говоря ни слова.

– Вчера я встретил его в музее, – признался он наконец. – Я так надеялся, что вы увели Анхелу до того, как он приехал!

– Они столкнулись в дверях, лицом к лицу. Сеньор Дорадо назвал ее Росаурой.

Ренан поджал губы, но от комментариев воздержался.

– А чек откуда взялся? – мрачно осведомился он.

– Этот тип вручил его сам, не далее как сегодня утром, пока меня не было, – удрученно сообщил Клайв.

– Неудивительно, что она уехала в такой спешке. Он угрожал ей, так? – Художник сурово свел брови. – Вы знаете, кто он такой?

– Ее отец, надо думать, – поморщился Клайв.

– Она сама вам сказала? – В голосе Ренана звучало изумление столь неприкрытое, что Клайв не сдержал саркастической улыбки.

– Нет, – признался он. – Я сам догадался. «Она не сочла нужным мне довериться». – мысленно добавил он, снова отворачиваясь к окну. Если задуматься, так Анхела ни на йоту ему не доверяла! Не она ли скрыла от него правду насчет «Женщины перед зеркалом»? И даже свои абсолютно невинные отношения с Ренаном Бенавенте сочла нужным утаить!

В ослепительно-синем небе мелькнул серебряный проблеск – это солнце вспыхнуло на крыльях пролетающего самолета.

– Вы знаете, где она? – тихо спросил он.

– Только не на этом рейсе, – отозвался Ренан, проследив направление его взгляда. – Она улетела в Мадрид несколько часов тому назад, – добавил он мягко.

Нежданное сочувствие собеседника оказалось последней каплей, переполнившей чашу. Изумрудно-зеленые глаза затуманились слезами. Клайв с досадой закусил губу, засунул руки в карманы, вдохнул поглубже, всей грудью. Нащупал коробочку с кольцом… и снова едва не потерял над собою контроль.

– Я еду за ней, – объявил Клайв, по-прежнему пряча лицо от Ренана.

– Но я пришел сюда не просто так, – напомнил художник.

– Хотите позлорадствовать? – предположил Риджмонт, берясь за ручку двери. Ренан тяжко вздохнул.

– Слушайте, да перестаньте же, наконец! – устало взмолился он. – Я люблю Анхелу как родной отец – нет, куда больше, чем родной отец, если на то пошло! И мне отнюдь не все равно, что между вами происходит! Перед тем, как уехать, она зашла ко мне, – неохотно сознался художник. – И выглядела она – краше в гроб кладут! И теперь я понимаю, почему. Раз тут побывал сеньор Дорадо… – цинично протянул он. – Но дело не в этом. Анхела оставила мне кое-что… о чем вам следует узнать.

Клайв стремительно развернулся.

– Ключи. – Художник извлек их из кармана и многозначительно побренчал ими в воздухе. – И некий барселонский адрес. Я приехал сюда, решив, что вам тоже было бы небезынтересно узнать, что такое Анхела скрывала от нас обоих!

Анхела с горечью поняла: довершить начатое – не в ее силах.

Она стояла у выхода на посадку, сжимая в руке посадочный талон… лишь несколько метров отделяли ее от долгожданной свободы, а она словно приросла к месту!

Слезы жгли ей глаза, комом стояли в горле. «Я люблю его!» – беззвучно повторяла она, не в силах сделать последний шаг!

– С вами все в порядке? – озабоченно спросил кто-то. – Сеньорита, вам плохо?

«Да, плохо, еще как плохо. Я больна, смертельно больна любовью».

– Я в-вспомнила кое-что важное… – дрожа, пролепетала Анхела. – Мне придется вернуться. – Она нервно сглотнула: работник аэропорта изумленно хлопал глазами. – В-вы не могли бы вычеркнуть мое имя из списка пассажиров? Весь мой багаж здесь, со мной, так что выгружать вам его н-не придется.

Не поэтому ли Анхела взяла с собой самый маленький чемоданчик? Может статься, подсознательно она и не собиралась покидать Клайва? Может статься, только зайдя настолько далеко, она наконец-то смирилась с мыслью, что этот мужчина – ее вторая «половинка»! Нельзя, никак нельзя уехать, зная, что оставляешь позади часть самой себя!

Вручив работнику аэропорта посадочный талон вместе с билетом, Анхела развернулась и стремительно бросилась прочь. Нужно вернуться – и поскорее! «Прошу, не пугай меня больше, любимая, – написал ей Клайв. – Будь на месте, когда я вернусь».

Она нужна Клайву! Так, Господи милосердный, чего же ей еще желать? Ведь во время той сцены с миссис Риджмонт Клайв искренне огорчился за нее, Анхелу! И даже предложил ей выйти за него замуж, лишь бы она не уходила!

Ох, Господи, ну, почему прозрение приходит так поздно? Почему она не дождалась Клайва и не рассказала ему про Анхеля Дорадо? Ведь Клайв Риджмонт – совсем не таков, как Дорадо, нет! Как она только посмела их сравнивать?

У стоянки такси выстроилась длинная очередь. И, по иронии судьбы, спустя двадцать минут ожидания, Анхеле достался тот же самый таксист, что привез ее в аэропорт. Она назвала адрес. Тот изумленно присвистнул.

– Сегодня этот адрес чертовски популярен, сеньорита. Сперва я забрал оттуда вас – не далее, как нынче утром! А потом отвез туда же еще одного пассажира. Теперь вот вы возвращаетесь. Как вы думаете, а тот джентльмен в аэропорт прокатиться, часом, не захочет?

Таксист весело рассмеялся собственной шутке. Но Анхела его не поддержала.

– А как звали джентльмена, вы не знаете? – глухо осведомилась она.

– Кто ж не знает сеньора Беллини? – пожал плечами таксист. – Уж он-то на чаевые не скупится…

Риджмонт заплатил таксисту, вышел из машины, подождал Ренана Бенавенте. Его «Феррари» все еще был в ремонте, а что до «Шевроле Корветта», принадлежащего Анхеле, Клайв скорее удавился бы, чем сел за его руль. Пусть стоит где стоит – до тех самых пор, пока за ним не вернется законная хозяйка.

– Ну, и какого черта ей делать в таком захолустье? – вслух полюбопытствовал он.

Ренан не ответил. Он вложил ключ в замок, а затем отступил на шаг, пропуская спутника вперед. Так, вдвоем, поднялись они по лестнице, минуя обшарпанные двери с поблекшими медными табличками.

– А вам известно, что это – квартал публичных домов? – проворчал Клайв мрачно.

– Теперь известно, – невозмутимо отозвался художник. Ренан уже догадался, в чем заключается тайная сторона жизни Анхелы, и все-таки изрядно нервничал: а что, если он ошибается?

Мужчины поднялись на верхний этаж. Не говоря ни слова, Ренан отпер последнюю из дверей – и на сей раз вошел первым. Выиграв тем самым несколько секунд на то, чтобы осмотреться по сторонам – и облегченно пробормотать:

– Ну, слава Богу.

Но Клайв отнюдь не разделял его радости. Как давно знает он свою возлюбленную? – спрашивал себя Риджмонт, в свою очередь обводя взглядом то, что иначе как художественной мастерской и быть не могло! Сквозь огромные окна струился солнечный свет; в воздухе танцевали пылинки. Пахло старым деревом, масляными красками и скипидаром. И повсюду, куда ни посмотри, стояли картины. Одни – еще влажные, другие – оправленные в рамы, третьи – ожидающие своего часа. Красоты готического квартала: собор святой Евлалии, покровительницы Барселоны, капелла святой Лусии, узкие средневековые улочки. Величественный Королевский дворец. Собор Святого Семейства – непревзойденный шедевр архитектора Гауди. Ла Рамбла – главная пешеходная улица города с ее «живыми статуями», птицами и цветами. Причудливые пейзажи парка Гуэль.

У окна примостилась складная табуретка; на ней – стопка набросков. На мольберте – незаконченный эскиз: вид на Барселону сверху с террасы, что являлась частью апартаментов Клайва.

Клайв понятия не имел, что Анхела занимается живописью! Не говоря уже о том, что способна создавать такие шедевры!

– Да вы только гляньте сюда! – пробормотал Ренан, просматривая наброски, в беспорядке сваленные под окном.

Наброски людей, спешащих по своим делам. Как удачно схвачены выражения лиц и позы; несколько уверенных, стремительных штрихов – и мгновение остановлено! У Клайва на мгновение стеснилось в груди: он вдруг представил, как Анхела, устроившись на скамеечке или на каменной приступке, самозабвенно водит карандашом по бумаге. В то время как сам он ворочает миллионами из своего офиса, полагая, что возлюбленная его проводит день так, как полагается подругам богатых бизнесменов. То есть слоняется из комнаты в комнату, красится, наряжается…

Нет, не так. Как ни грустно это признавать, он, Клайв, никогда всерьез не задумывался, чем занимается Анхела в его отсутствие.

Ренан извлек из кипы очередной набросок – и одобрительно хмыкнул. Клайв оглянулся: с листа на него смотрело его собственное лицо! У Риджмонта даже дыхание перехватило: настолько удачно передала настроение художница. Ни дать ни взять, акула, нацелившаяся на добычу!

Невесело улыбаясь, Клайв отложил набросок и взялся за следующий. Снова он. И опять. И опять. И всякий раз выражение лица, – выражение досады, задумчивости, злости, тоски, – прорисовано в мельчайших подробностях.

Тут внимание его привлекла незаконченная картина, стоящая у стены. Крис и Эстрелья, отбывающие в свадебное путешествие. Видимо, этот эскиз Анхеле чем-то не понравился и был заброшен. Однако размер его в точности соответствовал той завернутой в бумагу картине, что Анхела вручила молодым супругам в день годовщины их свадьбы. Значит, второй вариант оказался удачнее?

И все-таки Анхеле не пришло в голову показать картину ему, Клайву, и узнать его мнение. Глядя правде в глаза, в том, что касается ее здешних занятий, мнение Клайва Риджмонта ее абсолютно не интересовало! И эта мысль причиняла неизъяснимую боль.

– Ну, почему бы не сказать мне? – прошептал он убито.

Ренан Бенавенте молча поднял глаза, и Клайв прочел в них ответ – и приговор собственному эгоизму. Анхела боялась его насмешек, ведь рядом с возлюбленным она никогда не чувствовала себя спокойно и уверенно…

– Да что я, людоед, что ли? – свирепо прорычал он. Как тяжко осознавать, что и в эту область своей жизни Анхела его не впустила!

В последнюю минуту Анхела передумала. Молодая женщина сама не смогла бы объяснить, почему; видно, некий инстинкт подсказал ей, что, раз уж она осталась в Барселоне, незачем Ренану хозяйничать в ее студии! Так что она назвала водителю другой адрес, напрочь позабыв, что ключей от мастерской у нее уже нет.

Вспомнила она об этом уже на ступеньках крыльца. По счастью, в дверях она столкнулась с одним из обитателей дома. Тот, узнав Анхелу, улыбнулся и отступил в сторону, пропуская даму вперед.

– А у вас гости, – приветливо сообщил он.

Ренан. Ну, конечно!

– Gracias, – поблагодарила она и побежала наверх, размахивая чемоданом.

Почти не запыхавшись, Анхела птицей взлетела на последний этаж. Дверь была приоткрыта. Молодая женщина шагнула через порог, поставила чемодан в угол, – и в это самое мгновение раздался хриплый голос Клайва:

– Она что, думала, я рассмеюсь ей в лицо?

Дыхание ее сбилось с ритма, во рту пересохло, глаза затуманились. Клайв – здесь, с Ренаном! Анхела чувствовала себя беспомощной марионеткой в руках судьбы.

– И что – рассмеешься? – еле слышно прошептала она.

Клайв стремительно развернулся к двери. Воцарилась гробовая тишина. Воздух дрожал и вибрировал. В его светлых, чуть вьющихся волосах запутались солнечные лучи. Его графитово-серый костюм эффектно дополняли светло-серая рубашка и черный галстук. Изумрудно-зеленые глаза потемнели до грозовой черноты: в них отражались гнев, и страсть, и оскорбленная гордость.

При виде него, – такого непередаваемо-прекрасного и желанного, – Анхеле отчаянно захотелось разрыдаться от счастья. Захотелось броситься к нему, обнять за шею и прильнуть к любимому так крепко, чтобы он вовеки не сумел от нее избавиться!

Но вместо этого молодая женщина лишь вызывающе вздернула подбородок. А что еще ей оставалось? Она так боялась услышать ответ на свой вопрос… в конце концов, гордость есть и у нее!

– Ты же в самолете, – проговорил Клайв недоуменно. Анхела готовилась услышать все, что угодно, – но только не это!

– Я не смогла улететь.

– Я не смеюсь, – с запозданием ответил Клайв на ее вопрос.

– То, что ты здесь видишь, для меня очень важно, – твердо проговорила она.

– Вижу, – кивнул Клайв. – Почему ты не улетела?

Черные ресницы дрогнули. Ощущение было такое, словно вокруг сгущается туман. Молодая женщина нервно облизнула губы, в немой мольбе заломила пальцы.

– Т-ты же не хотел, чтобы я уезжала, – пролепетала она. – Т-ты мне доверился, а я тебе – нет… – Голос ее беспомощно прервался. – Этот вот набросок н-никуда не годится. – Молодая женщина шагнула ближе, словно ей не терпелось указать на ошибки.

Клайв опустил взгляд, словно впервые осознав, что держит что-то в руках.