Текст книги "Куплю тебя за миллион"

– Ещё!

– Ах ты маленькая грязная девочка!

Мужские пальцы резко и грубо ныряют в мои волосы, жадно собирают их на затылке. Бекетов вынуждает меня запрокинуть голову.

Он наклоняется и смотрит мне прямо в глаза.

– Ты сегодня другая. Что с тобой? – напряжённо спрашивает.

– Хочу… Я тебя хочу-у-у-у… – стону.

Жажду продолжения!

Потому что, чёрт побери, он остановился, его пальцы лежат на моих складочках, а я хочу, чтобы он…

В общем, сделал ещё!

Вставил свои волшебные пальцы куда надо. Он же умеет и хочет.

Почему медлит?!

– Хочешь меня?

– Да-а-а-а… – соглашаюсь с восторгом.

– Почему?

Глупый вопрос.

Завёл девушку, подвёл к обрыву и бросил руль управления ситуацией… Кто же так делает?!

– Ты мне нравишься, – облизываю губы. Выдыхаю рвано. – Хочу, чтобы ты меня поцеловал.

Я едва не растекаюсь клубничным сиропом, когда губы Бекетова медленно приближаются к моим.

Наконец он прижимается ко мне губами.

Осторожно, трепетно, мягко.

– Так? – спрашивает.

Издевается, Мастер пыток!

– Не так!

– Скажи как.

– Сам знаешь! – краснею и требую капризно. – С язычком хочу.

– Сучечка мелкая. С язычком, значит!

Губы Бекетова налетают на мои штормом. Его язык уверенно врывается ко мне в рот.

Чувствительность обостряется до предела. Мои нервные окончания просто сгорают без следа и всякого стыда.

Я приподнимаю ноги, обхватив Бекетова за поясницу. Сгребаю ткань его рубашки пальцами и льну всем телом.

Какой-то неконтролируемый, животный порыв…

– Ещё, – стону ему в рот.

Поцелуй ускоряется, углубляется. Превращается в грубое сношение. Он…

Ох…

Впервые понимаю смысл выражения «трахать рот языком».

Потому что да… именно так!

Быстро. Жадно. Грубо…

Ещё глубже!

Бекетов умело и жестко сжимает возбуждённую плоть, а через миг два мужских пальца уверенно вторгаются в истекающее соком лоно, я испытываю…

Наверное, это оргазм.

Но я чувствую бурю. Одновременное удовольствие и бессилие.

Телу хорошо, но я его не ощущаю. Только волны и сжатия, бурление крови.

Пожар в каждой клеточке тела.

Это прекрасно. Так прекрасно и хорошо, что почти больно, и начинает давить на грудь…

– А-а-ах… – выдаю с затухающим стоном.

Пытаюсь унять сердце и дыхание.

Но в груди упорно и гулко, часто стучит.

Не унимается. Напротив, ещё быстрее начинает биться. Я делаю вдох и издаю стон боли – в грудь как будто вонзаются шипы.

– Больно, – шепчу.

– Ты что-то пила?!

Уколы боли не прекращаются, но одновременно накатывает отупение, теплом сжигает чувства и мысли.

Хочется спать. Даже боль можно потерпеть. Если дышать часто и неглубоко.

– Марианна, ты пила?!

Тон голоса Бекетова снова резок и холоден.

Я пьяно и счастливо улыбаюсь, прикрываю глаза. Меня резко начинает вырубать.

– Глаза открой!

Хлопок по щеке.

Резкий. Обжигающий.

Боже, он ещё и девушек бьёт!

Хам. Грубиян.

Почему он мне так безумно нравится?!

– Тебе что-то кололи? Таблетки давали?! Ты пила хоть что-то?!

Голос Бекетова доносится до меня как сквозь сон.

– Марианна, блядь! – тормошит меня, как куклу. – Говори!

– Лимона-а-а-ад. Такой вкусный. Ты тоже… выпей, – шепчу слабым голосом, понимая, что мне не то что говорить, но даже дышать становится трудно.

Почти невозможно.

– Не отключайся. Не отключайся!..

Глава 2

Марианна

Пробуждение ужасное. Больно всюду, горло словно распухло изнутри, а меня начинает выворачивать наизнанку.

Зрение то проясняется, то затухает.

Кажется, рядом со мной суетится врач.

В борделе есть врачи?!

Рядом гудят голоса. Крики. Маты. Грубые мужские голоса ругаются до хрипоты.

Или мы уже не в борделе?

Всё раскачивается.

Я в машине?! Или это просто комната так быстро меняет цвета и тона, крутится адской каруселью.

Потом меня резко бросает в темноту.

Затем снова вытягивает на поверхность, где неоновые кляксы цветов режут глаза.

И так по кругу.

Изматывает нереально сильно.

Потом всё замедляется. Чувства возвращаются, продираются сквозь пелену отупения.

С трудом разлепив мокрые ресницы, оглядываюсь кругом. Даже зрение возвращается. Только мне не нравится то, что я вижу.

Кажется, я до сих пор в борделе. Ад не выпустил меня.

Мне так плохо и страшно…

– Б-б-бе…

Говорить не получается. Блею, как овца.

Слёзы катятся градом.

– Я здесь!

Знакомый голос снисходит на меня как божественная благодать. Близость этого мужчины для меня успокоительна и желанна.

Бекетов садится рядом с кроватью на стул, перетягивает правую руку на своё колено и сплющивает мои пальцы.

– Меня знобит, – снова всхлипываю.

– Скоро отпустит. Обещаю.

– Мне плохо. Мне плохо…

– Знаю.

Лицо Бекетова склоняется над моим. Оно кажется мне белым-белым, как алебастровая маска, без единого признака жизни. Без эмоций, только глаза чернеют, как бездна.

Пугающая темнота его зрачков страшит и манит одновременно.

Тошнота снова подкатывает. Но тошнить нечем. Желудок сжимается и не выдаёт ничего. Только сухой, противный кашель и резь во всём теле.

– Мне плохо, – снова повторяю, как заевшая древняя пластинка, и плачу.

– Знаю-знаю. Потерпи. Тебя экстренно промыли, вкололи препарат. Скоро полегчает.

– Что со мной было?

В ответ Бекетов издаёт такой трёхэтажный мат, что я не понимаю ровным счётом ничего.

– А перевести? – пытаюсь улыбнуться.

– Хозяин борделя решил угодить щедрому клиенту. Преподнести тот же сюрприз, что и другим клиентам.

– Не понимаю.

– Шмаль в твой лимонад добавил. Поэтому ты на меня лезла, как голодная шлюха.

Сказав очередную грубость, Бекетов выпрямляется и отпускает мою ладонь. Складывает руки под грудью.

Его лицо сейчас выглядит мрачно и пугающе. На лбу резко обозначились все морщины, возле губ пролегли глубокие складки.

Бекетов злится. Даже воздух потрескивает от негативной энергетики, собравшейся над его головой в огромную, чёрную зловещую тучу.

Беда лишь в том, что грозовой фронт быстро разрастается и движется в моём направлении.

Бекетов в ярости.

– Я не знала, что в лимонад подсыпали наркотики. Иначе бы пить не стала, – говорю, словно оправдываясь.

– Я должен был понять, – цедит сквозь зубы. – Это не в твоём духе.

– Что именно?

– К моему члену тянуться.

– А я тянулась? – включаю дурочку.

– Очень. Как будто сожрать хотела. Но потом тебя рубить начало. Болезненная моя, – качает головой. – У тебя пошла аллергическая реакция. Очень сильная.

Словно потрясений за прошедшие двое суток мне было мало, Бекетов добавляет:

– Ты могла умереть.

Мужчина резко вскакивает со своего места и пулей вылетает из комнаты.

Хлопает дверью.

– Бекетов! – кричу ему вслед.

Вернее, едва шепчу, потому что сил у меня почти нет.

– Мне холодно, – плачу. – Здесь так холодно!

Кутаюсь в одеяло, сгребаю его в охапку, желая согреться.

Но в дорогом борделе всюду холодный, роскошный шёлк, который скользит по телу, но ни черта не греет…

Просыпаюсь от звука шагов по комнате. Не хочу подавать признаков того, что проснулась, однако Бекетов мгновенно поворачивается в мою сторону, будто только и ждал моего пробуждения.

– Как ты? Легче стало?

Прислушиваюсь к своим ощущениям.

– Кажется, да. Только слабость небольшая.

– Слабость – это ерунда. Встать можешь?

– Не знаю. Я не пыталась.

– Давай проверим.

Я опираюсь на протянутую ладонь Бекетова.

– Голова чуточку кружится, – признаюсь как есть.

– Будет кружиться немного из-за того, что в желудке пусто. Нам нужно ехать. Дорогу выдержишь?

Мужчина пристально вглядывается в моё лицо и, не дождавшись ответа, кивает, словно говорит сам с собой.

– Только сначала я хочу в туалет.

Бекетов ведёт меня в ванную комнату и остаётся стоять.

– Чего ты ждёшь? Выйди.

– Останусь, – вздыхает. – Ты ещё слабая.

– Мне нужно кое-что сделать.

– Я отвернусь.

Мужчина поворачивается спиной ко мне, лицом к двери.

Я ошарашенно приседаю на унитаз.

– Бекетов, перевожу с человеческого языка на язык беспардонных, непробиваемых грубиянов. Мне пописать нужно!

– Писай, – хмыкает.

Мужчина тянется к крану, включая струю воды на полную мощность.

– Я тебе не мешаю и даже ничего не слышу.

– Выйди!

– Не выйду.

– Извращенец!

– Я о тебе забочусь. Ты проблемная, забыла? Можешь на ровном месте упасть, можешь с толчка соскользнуть, удариться об угол ванны и хер знает что ещё! – перечисляет громким голосом. – Так что умоляю. Писай и не стесняйся. Я хочу покинуть этот гадюшник как можно скорее…

Я сижу на крышке унитаза, сложив руки на коленях. Шумит вода. Бекетов стоит ко мне спиной. Ничего не происходит.

Кажется, Бекетов не пошутил ничуть!

Он будет торчать здесь, добавив на счёт моих неловкостей добрую сотню баллов!

Будь ты проклят, Бекетов.

Я выполняю процедуру, не свалившись, как он прогнозировал!

– Умница, – скупо хвалит, когда я умываю руки.

Я сильно покраснела от смущения, настолько сильного, что даже слабость отступает на второй план.

– Готова?

– К чему? – спрашиваю.

– Одеться, – едва уловимо гладит меня по щеке. – Тебе нравится щеголять передо мной голой. Или почти голой…

Бекетов первым выходит из ванной комнаты, однако он постоянно держит меня в поле зрения своего взгляда.

Не собирается упускать из вида.

– Твоя прошлая одежда здесь, – указывает кивком на картонный пакет, приютившийся у кровати. – Но там мало.

Вытряхиваю содержимое.

На пол летят крошечные кружевные трусики. Новые, с этикеткой.

– Это не мои трусики! Где моя одежда? Сорочка, пеньюар, чулочки…

– Наверное, выбросили. Надевай трусики.

В ответ я прикрываю грудь руками, словно только вспомнив, что на мне надета лишь полупрозрачная и короткая сорочка!

Одежда для шлюхи!

– Я ни за что не выйду из комнаты голой! И в том, что на мне сейчас надето, тоже не пойду!

– Надевай трусики, Анна-Мария, – тяжело вздыхает мужчина. – Я могу попросить хозяина борделя найти тебе одежду. Но не хочу находиться здесь больше ни одной секунды.

– Но я…

– Я пожертвую тебе свой пиджак.

– Ого… Какой ты щедрый.

– Оживаешь, Проблема. Начинаешь язвить. Поторопимся. Только перед выходом из комнаты мне придётся закрыть тебе глаза повязкой. Таковы правила.

– И ты им подчиняешься?

– Увы. Представь, как меня это злит? – рыкает.

– Ты пошёл на такие жертвы ради меня, – выдыхаю, натянув трусики и укутавшись в мужской пиджак.

Он скрывает всё от глаз посторонних. наполнен теплом и приятным мужским запахом. Мне в нём уютно, хоть он безразмерно велик.

– Ради тебя? Нет, Проблема. Я здесь не ради тебя. У меня здесь были свои дела. А ты… просто под руку повернулась! – убивает признанием.

Я замираю без движения.

Даже не знаю, из-за чего мне стоит беспокоиться больше: что Бекетову на меня плевать или что у него дела в элитном, закрытом борделе?!

Бекетов выводит меня из комнаты. Я ничего не вижу, но всё слышу. Впрочем, по тем звукам, что доносились до моего слуха, многого понять не получится. Шепотки, лязганье замком, треньканье лифта.

Гораздо больше мне говорят другие ощущения: холодок, скользнувший по ногам.

– Обхвати меня за шею, – командует мужчина и легко поднимает меня, унося прочь на руках.

– Ты забираешь меня из этого ужасного места навсегда?

Я доверительно прижимаюсь к мощной широкой груди, наслаждаясь звуком гулкого биения сердца и запахом мужского тела.

– Если только ты не попросишь вернуть тебя обратно.

Бекетов отвечает в своей привычной манере, с густой усмешкой, проникнутой иронией. Я настолько сильно выжата, что не могу сходу придумать остроумный ответ, а через миг понимаю, что не хочу ёрничать.

На меня волнами накатывает запоздалое понимание того, что именно произошло со мной. Целые сутки, проведённые в страхе, на приливе адреналина… Я не сошла с ума и не скатилась в истерику, держалась, как могла.

Однако теперь мой организм даёт слабину. Я начинаю плакать.

– Не стоит солить мне рубашку, Анна-Мария. В бордель я тебя не сдам, – успокаивает.

Бекетов останавливается на парковке возле чёрного седана и кликает по кнопке автомобильного пульта.

– На заднее или в багажник?

Это шутка, наверное. Но у меня нет сил шутить. Я ничего не отвечаю.

Бекетов выбирает сам, бережно расположив меня на заднем сиденье. На миг наклоняется и касается губами щеки.

– Я буду ехать быстро, но ровно. Можешь поспать.

Верчу головой, пытаясь понять, где мы находимся, но вижу лишь густую черноту глубокой ночи и огни проезжающих машин где-то вдалеке.

– Мы за городом. Ехать придётся долго. Спи, Проблема.

Бекетов ускользает в сторону. На меня накатывает страхом, что сейчас он уйдёт, и я останусь совсем одна!

Я успеваю схватить его за широкое запястье.

– Постой.

– Ну, что ещё?

– Я не сказала тебе спасибо.

Мужчина молчит, словно предоставляя мне возможность сказать всё, что хочу. У меня в голове сумбур и лёгкая слабость ничуть не добавляет ясности ума.

– Я думала о тебе. Сразу же, как только поняла, в какую западню попала, подумала о тебе первым, – признаюсь. – Хотела, чтобы ты мне помог и вытащил из беды.

– Нашла палочку-выручалочку, – цедит сквозь зубы.

Я приподнимаюсь на сиденье и пиджак соскальзывает с плеч, снова обнажая меня под взглядом Бекетова.

Он не собирается прятать свою заинтересованность и явно увлечен разглядыванием моего тела.

Воспользовавшись паузой, я сокращаю расстояние до минимума и осторожно целую Бекетова. Он не противится поцелую, но и не помогает, держится в стороне, ожидая моих действий.

Осмелев, я легко провожу языком по его губам, раздвигая их и проникаю внутрь. От соприкосновения с его горячим языком по телу рассыпаются острые иголочки возбуждения. Эмоции бьют прямиком в голову, опьяняя.

Бекетов углубляет поцелуй, превращая его в ураган, но потом резко отстраняет меня, удерживая на расстоянии.

Мои губы горят от поцелуев, с телом творится что-то невероятное: слабость и возбуждение превращают меня в податливую глину.

– Это твоя благодарность? Ещё успеешь сказать мне спасибо и не только.

Бекетов ясно очерчивает взглядом то, что его интересует. Я невольно сжимаю бёдра плотнее.

Он замечает этот крошечный жест и смеётся.

– Я не буду трахать тебя в невменяемом состоянии, пьяной или под кайфом. Я не стану пользоваться тобой в момент слабости или дурного самочувствия, как сейчас.

Ох…

Я не ожидала услышать что-то подобное от Бекетова, который заявил мне однажды, что его интересует только одноразовый перепих.

– У тебя есть принципы, – говорю удивлённо. – Ты джентльмен?

Бекетов обводит пальцами мои щиколотки, нежно лаская подушечками пальцев, и переводит взгляд на моё лицо. В его глазах горит ледяной огонь.

– Когда я буду глубоко в тебе, а твои ножки будут красоваться на моих плечах… – говорит многообещающим тоном, отчего у меня поджимаются пальчики на ногах, а бабочки порхают всюду, не только внутри живота, но и в каждой клеточке тела. – Вот тогда и посмотрим, захочется ли тебе назвать меня джентльменом.

Облизываю пересохшие губы.

Я не знаю, чего мне хочется…

С ним? Все запреты перестают иметь значение.

Я понимаю, что хочу большего, осознаю, что ещё не знаю точно, каково это – принадлежать мужчине полностью. Но от мысли об этом мне становится волнительно до дрожи и приятной, горячей тяжестью наливает низ живота.

С трудом держу себя в руках и пытаюсь не смотреть на мужчину, как на большой чупа-чупс, который хочется облизать и покусать.

Я с большим трудом контролирую свои реакции и задаю вопрос о том, что способно отрезвить и приземлить даже такую восторженную, как я:

– Бекетов, а как быть с тем, что меня обманом лишили денег?

Мужчина резко выпрямляется и сжимает кулаки.

– Ты МЕНЯ об этом спрашиваешь?! – интересуется со злостью. – Разве я тебя не предупреждал?! Но ты захотела показать, что прозорливее меня. Захотела? Получила.

Жизненный урок жестокий. Но должно быть, я его заслужила.

Однако от этого мне не менее горько на душе и тошно… Тошно от собственного бессилия и глупости. Я подвела всех, не только своего покойного отца, возлагающего на меня большие надежды. Но и биологического отца, который позаботился о том, чтобы я жила в безопасности до совершеннолетия, а после этого жила ещё и припеваючи.

– Я лишилась всего? – спрашиваю тихо.

– У меня не было достаточно времени, чтобы выяснять подробности. Но даже поверхностных сведений хватило. Ты абсолютно всё подарила глубоко любимому супругу, Леониду Андрополосу. Фамилию мужа брать будешь? – предлагает с усмешкой.

– А ты жесток, – говорю со слезами.

– Жестока жизнь, а я лишь констатирую факт.

– Неужели совсем-совсем ничего нельзя поделать?!

– Не знаю, Анна-Мария, – говорит без тени усмешки, а глаза принимают странное, нечитаемое выражение. – Это сложный вопрос. Ляг, закрой глаза и захлопни болтливый рот… – приказывает с нажимом.

Дверь захлопывается. Меня накрывает плотным коконом паники, но лишь до мгновения, когда Бекетов занимает водительское сиденье.

Автомобиль срывается с места, взвизгнув шинами.

Я следую приказу Бекетова и закрываю глаза.

Если очень-очень сильно постараться, то можно притвориться, будто удалось отмотать плёнку назад и вернуться в исходную точку нашей истории: я сбегаю из дома мачехи вместе с опасным мужчиной.

Я, Бекетов, дорога в неизвестность, баюкающий шорох шин.

Как бы я хотела вернуться назад и развернуть свою жизнь в ином направлении.

Ни одной досадной ошибки. Ни одного глупого решения. Ни одного лживого обещания.

Однако реальность – иная, мне придётся проглотить эту горькую пилюлю не подслащённой.

Теперь я в полной власти Бекетова.

И, кажется, даже сам чёрт не знает, что творится в голове наёмника, и какие у него планы насчёт меня.

Глава 3

Марианна

Просыпаюсь я среди облаков перистой ваты. Иначе я не могу назвать это великолепие мягких одеял и перины, в которой можно утонуть.

Я не помню, как здесь оказалась. Уснула в машине Бекетова и проснулась только сейчас.

С трудом и большой неохотой выпутываюсь из них и приземляюсь на прохладный пол из светлого дерева.

Оглядываюсь по сторонам.

Комната настолько просторная, что на мгновение я теряюсь в обилии света и позолоты.

Потолки высоченные, больше трёх метров, точно.

Может, Бекетов меня в музей принёс?!

У него очень специфическое чувство юмора.

Но постель роскошнейшая, бельё не пахнет ни старьём, ни нафталином.

Так что вариант с музеем можно смело отмести в сторону.

Так где же я?!

Взгляд цепляется за низкий журнальный столик, стоящий возле кресел на гнутых ножках. На столике аккуратно сложена мужская белоснежная рубашка.

И, кажется, записочка. На красном стикере.

Мгновенно подлетаю.

Корявым почерком Бекетова на красном стикере выведено.

«Разрешаю тебе надеть свою рубашку, Анна-Мария»

О-о-о-о, это так мило!

Схватив рубашку, я закапываюсь лицом в белоснежную ткань.

Сумасбродно пытаюсь вдохнуть знакомый аромат мужского парфюма.

Рубашка пахнет лишь чистотой, но я всё равно вспоминаю, как звучит запах кожи Бекетова.

Таю в тот же миг.

Улыбаюсь, как сумасшедшая.

Сам Бекетов пожертвовал мне свою рубашку.

Если учесть, как он не любит делиться одеждой, это почти что благословение свыше.

А записочка?! Ну, разве не мило?!

Бекетов отрицает существование чувств. Но кажется, он романтик!

Теперь не отвертится!

Это так мило и заботливо с его стороны.

И необходимо, должна признать. Не разгуливать же мне голой, в трусиках, которые вообще ничего не скрывают, но больше демонстрируют.

Впрочем, я не против продемонстрировать Бекетову себя.

Ведь он спас меня.

Мой герой… Вредный, конечно, но всё равно такой желанный.

Я с наслаждением надеваю рубашку, привычным жестом закатываю рукава.

Внезапно до моего слуха доносится отдалённый шум.

Ох, это он, Бекетов! Вне всяких сомнений!

Метнув взгляд в зеркало, немного поправляю пальцами пышную шевелюру.

Краситься времени нет и нечем. Быстро чищу зубы, умываю лицо ледяной водой и выбегаю из комнаты.

Бегу вприпрыжку на звук мужского голоса, пока приглушённого. Я так взбудоражено, что даже интонаций не различаю.

Лишь слышу знакомые вибрации.

Вылетаю из коридора и замираю на самом верху мраморной лестницы.

Поражённая. Шокированная наповал.

Вот это холл!

Может быть, я всё-таки в музее?!

А этот мужчина, стоящий внизу, смотритель?!

Высокий, полностью седой, с жёстким, грубым лицом, но всё же породистым.

Он переводит взгляд на меня. Острый, леденящий до глубины души.

– А вот и шлюха.

Что он такое говорит?!

Кто шлюха?! Где шлюха?!

Я кручу головой из стороны в сторону и даже оборачиваюсь, чтобы увидеть ту самую шлюху, о которой говорит незнакомец.

Однако через миг понимаю: мужчина смотрит прямо на меня.

Он медленно поднимается по ступенькам, опираясь при этом на трость.

Стук звучит зловеще.

Ещё более зловещим становится взгляд незнакомца, когда мужчина останавливается на две ступеньки ниже меня. Старик стоит ниже, но он высокий и наши глаза оказываются на одном уровне.

У него гнетущая, давящая энергетика. Создаётся ощущение, словно он вверху, а я на самом дне.

– Я говорю про тебя. Марианна Устинова. Или Марианна Золотникова…

Старик ухмыляется и трогает пальцами воротник рубашки Бекетова, надетой на мне.

– Шлюхаа-а-а, – смакует, растягивая слово. – Шлюха, которая обошлась моей семье в миллион евро.

– Миллион?! – повторяю растерянно.

Секундой позже добавляю ещё более пораженно:

– Евро?!

Ни хрена себе расценки!

Я в шоке. Но всё же шок перекрывает радостью: как-то Бекетов сказал, что и сотни тысяч рублей за меня не выложит!

Однако отвалил на аукционе для богатеев за меня миллион евро!

О-ФИ-ГЕТЬ!

Или «охренеть» будет намного уместнее?!

– Миллион евро, – повторяет мужчина.

Крючковатые пальцы ползут вверх, чтобы потрогать меня за щеку.

Я успеваю перехватить мужчину за сухое, жилистое запястье.

Он брезгливо смотрит на мои пальцы.

– Кто вы такой?! – спрашиваю.

– Бекетов, – каркает мужчина.

– Я знаю Бекетова! – возражаю. – И вы не он.

– Бекетов-старший, – остро ухмыляется.

Смотрю на его лицо: и волосы, седые, и короткая, стильная бородка, и даже брови!

– Я бы сказала, старейший, – вырывается против воли из моего рта.

Ответом служит тишина.

Взгляд мужчины становится ещё более мрачным.

Кажется, я только что подписала себе смертный приговор и надерзила…

Собственно говоря, кому я надерзила?!

Отцу Бекетова?!

– Дерзишь, шлюха?

– Да что вы меня обзываете постоянно?! – возмущаюсь. – Шлюхи и шлюха! Неужели у вас такой ограниченный словарный запас? Или из-за преклонного возраста вы страдаете Альцгеймером?!

Мне дико страшно.

Мало того, что этот мужчина наводит жуть одним лишь взглядом.

Так ещё и холл наполняется верзилами в одинаковых чёрных костюмах.

Лица как один – кирпичи.

Мне страшно, до адских колик в животе и обледенения конечностей, а когда мне страшно, я несу всякий вздор.

– Я вас не знаю. Вижу впервые и не позволю себя обзывать. Ещё доказать надо, что вы Бекетову хоть кем-то приходитесь! Мало ли какая блажь могла прийти в голову выжившему из ума старику?!

В ответ выживший из ума старик показывает, что силёнок у него до сих пор предостаточно.

Он резко хватает меня за глотку.

Сжимает пальцы и давит.

Лишает возможности дышать.

Перед глазами мгновенно темнеет.

– Убери руки. Отец! Убери от неё свои руки!

Голос Бекетова – моего Бекетова – приходит как чудесное спасение.

Тиски пальцев старика ослабевают. Ко мне возвращается возможность дышать. Урывками.

Покачиваясь на ногах, опасно балансирую на одном месте.

Благо, знакомые руки крепко обхватывают за плечи и удерживают меня.

Ещё не могу различить очертания лица, всё плывёт тёмными пятнами.

Но уже ощущаю крепкий, пряный запах Моего Мужчины.

К чёрту всё то, что Бекетов плёл про невозможность быть вместе.

Он мой. Просто ещё не понял! Но однажды его озарит, и он ещё за мной побегает!

– На её шее останутся синяки, – цедит Бекетов, трогая мою шею пальцами.

– Она их заслужила. Объяснишь, что в ней такого ценного? Ты отвалил за неё миллион евро. Из семейных денег. Ну? – требовательно нагнетает отец Бекетова.

– Поговорим. Не здесь, – отрубает Бекетов.

Он бережно придерживает меня за плечи, уводя по коридору.

Отец следует за нами, так же жутко стуча тростью.

Бекетов замирает возле одной из дверей и раскрывает со словами:

– Дамы вперёд, – пропуская меня.

Однако я и шагу ступить не успела. Трость отца Бекетова резко взмывает вверх, перегораживая проход.

– Она будет присутствовать при конфиденциальном разговоре? Ты настолько сильно ей доверяешь?

– Доверяю? Ей? Ни за что! Но я хорошо знаю Марианну. Она обязательно попытается подслушать. Будет проще дать ей услышать часть разговора.

Отец Бекетова смерил меня тяжёлым, изучающим взглядом и внезапно улыбнулся. Но лучше бы он не улыбался. Акула и то приятнее скалится. И безопаснее.

– Хорошо. Пусть войдёт.

Сделав шаг в кабинет отца Бекетова, я замираю на пороге.

Роскошь ослепляющая.

Кажется, даже у Короля-Солнце не было такого кабинета. Причём, оформлено всё в стиле прошлого века. Или позапрошлого…

Тяжёлая дорогая мебель, роскошные картины на стенах. Споткнувшись взглядом об одну из известных, но пропавших картин, почему-то верю, что вижу подлинник, а не репродукцию.

Офигеть.

По спине ползёт громадная капля ледяного пота. Страшно становится до жути.

Выходит, что Бекетов не шутил, когда говорил, что он – наследник многомиллионного состояния?!

Но как же тогда он пришёл в ту сферу, в которой он невероятно хорош? Как он стал работать наёмным киллером?!

Я оглядываюсь на мужчину. Его лицо непроницаемо, как всегда.

Мужчина-загадка, тайна, которую хочется разгадать немедля!

Кажется, я в него ещё больше влюбилась. Не из-за богатства! Может быть, дело в ореоле таинственности, который его окружает, или просто в его харизме и умении держаться невозмутимо.

Постукивание трости прерывает мои мысли. Отец Бекетова огибает меня и занимает место во главе огромного стола. Его появление пробуждает меня, вытягивает из мыслей, в которых я увязла.

– Какой роскошный у вас кабинет! Чернильница, золотое перо, винтажная печатная машинка! Стилизованный под древность телефон, даже пресс-папье… А письма вы сургучом запечатываете?

Отец Бекетова смотрит на меня ещё более пронизывающим взглядом. Бекетов позади издаёт то ли усталый смешок, то ли вздох. Большие ладони смыкаются на моей талии.

Мужчина опускается на диван, кивком показав, что мне стоит сесть рядом. Но под взглядом отца Бекетова становится так жутко, что мой рот готовится выдать очередную порцию вздора.

– Ц-ц-ц-ц, ты совсем неуправляемая, – Бекетов хлопает себя по бедру, давая разрешение присесть поближе. – Ты в безопасности.

Однако я проворно перебираюсь на его колени, прижавшись к груди плечом.

Вот теперь полный порядок. Намного спокойнее, молоть всякую опасную для жизни чушь хочется намного меньше.

– Меня зовут Бекетов Яков Матвеевич, – размеренно говорит отец Бекетова. – Я хочу знать причину, по которой Глеб…

– Бекетов, кто такой Глеб? – спрашиваю громким шёпотом.

– Высокие, высокие отношения… – каркает Яков Матвеевич. – Я понимаю, что шлюхам необязательно представляться. Но в таком случае за них не платят миллионы.

Ох, так Яков Матвеевич говорит о своём сыне! О моём Бекетове!

Бекетов Глеб Яковлевич…

Бекетов Глеб.

Глеб. Глебка… Глебушка…

Нет, пожалуй, за Глебушку я отхвачу по попе.

– Так тебя зовут Глеб! – радостно шепчу, повернувшись лицом к Бекетову. – Приятно познакомиться.

– Цыц, проблема! – шлёпает меня по бедру.

– Позволь узнать причину, по которой ты не только пронёсся ураганным штормом по счетам семьи Бекетовых, но и почтил меня своим присутствием? – ледяным тоном интересуется Яков Матвеевич. – После стольких лет игнорирования семейных связей…

– Лишь обстоятельства вынудили меня переступить порог этого дома. До моего дома слишком далеко добираться, а Марианне нужен был отдых. Но не беспокойся, мы скоро покинем твой дом.

– Не так быстро, сын. Не так быстро…

Глаза Якова Матвеевича начинают остро и опасно мерцать, и мне становится совсем жутко.

Я ещё не понимаю всех причин натянутых отношений между отцом и сыном. Но от их общения веет могильным холодом.

– Вам придётся задержаться. Тебе и твоей… – губы отца Бекетов презрительно кривятся, готовясь в очередной раз обозвать меня.

– Назовёшь её шлюхой ещё раз, я проломлю твой череп! – грозит мой защитник.

– Сойдёмся на нейтральном определении «гостья», – добавляет отец Бекетова с кошмарной улыбкой и звонит в колокольчик. – Я всё же настаиваю, что оставшаяся часть разговора должна пройти без лишних ушей. Марианну Устинову-Золотникову проводят в Янтарную гостевую спальню…

– Бирюзовую, – возражает Бекетов.

– Ближе к Сапфировой, то есть той, что была твоей? – цепляется к словам мужчина.

– Так и есть.

– Хорошо, – соглашается отец. – Пусть будет Бирюзовая.

Он отрывает тяжёлый взгляд от нас и переводит его в сторону прислуги, появившейся бесшумно.

– Отведите девушку в Бирюзовую спальню, проследите, чтобы ей выдали хотя бы гостевую пижаму, накормите завтраком.

– У меня аллергия.

– У неё аллергия.

Говорим с Бекетовым одновременно.

Левый глаз Якова Матвеевича подозрительно дёргается.

– Прежде чем кормить гостью, расспросите у неё обо всём как можно подробнее. Если её после приёма пищи осыплет дерматитом или не дай бог ещё что похуже случится, можете распрощаться со своим местом! – напирает Яков Матвеевич. – Вам всё ясно?

– Разумеется, Яков Матвеевич. Разрешите проводить гостью? – вежливым тоном интересуется женщина средних лет.

– Убирайтесь, – цедит сквозь зубы Яков Матвеевич.

– Иди, – шепчет Бекетов, шлёпнув по попе. – Валентина Петровна служит семье много лет. Она обслужит тебя как надо…

Я делаю большие глаза, сигнализируя, что нам нужно поговорить. С глазу на глаз.

– Потом, – отрубает и переводит взгляд на отца.

Я выхожу из кабинета, как мне и приказали, следуя за прислугой, на шаг позади неё. Но я была бы не я, если бы не отстала от Валентины Петровны уже через мгновение и не припала ухом к двери, чтобы услышать хоть что-то.

Мой манёвр не остаётся незамеченным.

– Марианна, подслушивать – это дурной тон! – голосом строгой директрисы отчитывает Валентина Петровна и добавляет. – Вам не поздоровится, если об этом узнает Яков Матвеевич.

– Да больно надо! – фыркаю и отхожу. – Веди меня в цветную комнату!

– В бирюзовую.

Боже… Куда я попала?! Здесь даже у комнат есть свои названия.

Я иду следом за прислугой и прокручиваю в голове то, что успела подслушать.

Успела услышать не так много, но мне это жуть как не понравилось:

– А теперь поговорим о том, как ты собираешься вернуть семье долг в миллион евро… – произнёс Яков Матвеевич голосом самого жестокого и злопамятного коллектора на всём белом свете.