Текст книги "Гнев"

Часть 2. Как Зорн встретил Еву

12 ноября 2028 года. Инспектор иммиграционной службы курил, и Зорн попросил сигарету и себе.

– Итак, вы выехали в Лондон утром 3 ноября.

– В Париж, – поправил Зорн.

– Хорошо, – кивнул инспектор. – Какова была цель вашего путешествия?

* * *

1 ноября 2028 года. Зорн сел на поезд в Брюсселе. Город был темен, окна местами заколочены, на улицах попадались редкие прохожие. Тем временем мировой экономический кризис, похоже, был в своей высшей фазе. Альтернативные прогнозы на будущее пользовались на черном рынке большим спросом. Шарлатаны, специализирующиеся на оценках вероятностей, построенных на ворованном софте, процветали. Китайская Московия разорвала дипломатические отношения с несколькими ближайшими соседями и грозила выслать всех западных иностранцев. В Европе были свои проблемы. Париж частично закрыли на карантин после очередной биотеррористической атаки. Чтобы попасть в законсервированную часть, нужно было специальное разрешение.

Зорн только что закончил очередное дело, и у него опять начались старые проблемы со здоровьем. С самого детства он страдал от приступов, которые про себя называл аллергической реакцией на реальность. Внешне это напоминало эпизоды острой депрессии или, как было модно говорить в его юности, панические атаки. В какой-то момент ему пришлось признаться себе, что он не справляется: не помогли ни мозгоправы, ни антидепрессанты. И последние два года почти после каждого выполненного заказа он на несколько дней погружался в состояние, выйти из которого, он это понимал, однажды не получится. Его контора всегда присылала безупречное описание задачи: устранить террориста, плохие олигархи, угроза мирному населению. Но все чаще при внимательном взгляде он обнаруживал очевидные нестыковки. Последнее задание было обставлено как цель, которая работала на террористов, но по факту это был какой-то незадачливый молодой физик, который явно изобрел что-то странное. Зорн работу сделал. Уже вечером начался страшный озноб, ночь и весь следующий день он просидел в темноте, закрыв все шторы, шарахаясь от каждого звука и напрягая слух до звона в ушах. Несколько суток провел без сна, а когда немного пришел в себя, позвонил шефу. Шеф помычал в трубку, сказал, что перезвонит. И действительно, перезвонил и продиктовал номер перуанского шамана, широко известного в узких кругах. Шаман жил в Париже. Свой человек помог с билетом до Брюсселя. Самолеты летали настолько редко, что Зорн особо не надеялся быстро добраться. Тем не менее, ему повезло.

В Париже он надеялся встретить и Еву Монограммисту. Но Ева не выходила на связь. И кто знает, может быть, ее тело уже валялось на какой-нибудь помойке на окраине Парижа. Работа перевозчиком имела свои издержки, несмотря на все подписанные пакты о неприкосновенности.

* * *

3 ноября 2028 года, 16:50. Зорн наслаждался путешествием в поезде из Парижа в Амстердам. Надолго или нет, но шаман помог. Зорн чувствовал себя прекрасно, приступы казались неудачным сном, он был как никогда живым, ехал налегке провести пару вечеров в мутных шалманах Амстердама. Гаш, трава или проститутки – как расслабиться, он еще не решил. Его манила и опера, в ней было много рассудочной страсти, которая отзывалась в нем яростной жаждой жить. А перед оперой был план – зайти в кофешоп.

Он купил билет на старый поезд, который ехал древней черепахой, никуда не торопясь. Внутри были обитые велюром деревянные кресла, он с удовольствием поерзал, устраиваясь поудобнее. И смотрел на пейзажи, которые плыли за окном. Редкое для после Заката светило солнце, до Амстердама оставалось несколько часов. Зорн бездельничал и считал, что для этого идеально устроены поезда, когда можно ничего не делать и просто смотреть на картинки, которые реальность разворачивает перед тобой, не требуя никакого участия, даже реакции. Он бы всю жизнь провел в поездах.

И тут все поменялось.

Она вошла в вагон, как будто случайно обернулась – но Зорн хорошо знал этот взгляд. И, конечно, ее он тоже знал.

– Ева! – окликнул он.

И в ту же секунду понял, что она заметила его гораздо раньше и ждала только, чтобы он сам ее увидел. Она направилась прямо к нему, с каким-то ведьминым смешком прильнула к его губам и, через мгновенье отпрянув, непринужденно села в кресло напротив.

– Какой сюрприз.

Улыбнулся Зорн, наблюдая, как она расправляет на своих красивых коленях складки модного новехонького пальто. И вспомнил, как последний раз видел ее в начале лета в обжигающем взгляд шелковом коротком платье, по обыкновению, абсолютно черном. В Еве совсем не было всепоглощающей женской витальности, понятной и легкой, победной, дающей, но и целиком, до костей, забирающей. Ева, напротив, не нуждалась, похоже, ни в ком. В ней не было тепла, но не было и отчужденности. Она напоминала тревожное произведение искусства, которым можно было любоваться, но которым невозможно владеть. Худая, бледная, с копной черных волос, холодными серыми глазами, острыми скулами. На ней было черное пальто, черная же водолазка и узкая юбка, тяжелый гранатовый в золоте браслет на запястье, сапоги до колен с замком в виде головы змеи, какой-то слабо уловимый хищный парфюм, мелкие, неброские детали – вещи, от которых всегда исходил тонкий аромат денег и опасности. Ее внешняя красота и хрупкость в первый раз их встречи ввели его в заблуждение. На самом деле, как он потом не раз убедился, она отлично могла позаботиться о себе. Он поймал себя на мысли, что ему жаль, что между ними никогда ничего не было.

Ева небрежно кинула черный портфель в соседнее кресло и с улыбкой убрала прядь волос со лба.

– Все еще дуешься из-за Парижа?

Зорн пожал плечами.

– Нет, обожаю, когда меня подставляют, кидают на деньги, а потом мне приходится заметать следы и ложиться на дно на месяц-другой. И ты даже не сказала, что тебе нужно уехать, когда вышла на минутку.

– Не люблю долгих прощаний.

Они поулыбались друг другу.

– У меня неприятности. И это не так, как в прошлый раз, – вдруг серьезно сказала она.

– Твои неприятности в этом портфеле? – спросил Зорн и посмотрел на потертый портфель, на котором теперь заметил красную бирку, с неровным отпечатком монограммы.

Ева нервно поправила ворот пальто и покачала головой.

– Нет, это просто посылка.

– Ева, тебе никакой портфель не нужен, ты сама и есть неприятности, – сказал он, закидывая ногу на ногу и любуясь цветом ее глаз.

Глаза Евы от природы были банально серыми, но свет играл отражениями и делал их цвет непредсказуемым: то серым, то голубым, то крыжовнично-зеленым. Сейчас они напоминали талый лед и свинцовое небо перед первым снегом.

– Ну брось, Зорн, по-моему, было весело.

– А теперь?

– А теперь не совсем, – кивнула Ева. – Знаешь, один философ сказал, что людям становится смешно, когда реальность не соответствует их ожиданиям. И вот мне даже интересно, что́ он имел в виду. Потому что реальность, которая не соответствует нашим ожиданиям, особенно, когда она сильно не соответствует – это вообще не смешно.

И тогда в вагон зашли двое. Зорн не успел их толком разглядеть, но в первый момент был уверен, что они близнецы. «Наверное, – вспоминал он потом, – он так решил, потому что оба были примерно одного роста, темноволосые, в одинаковых черных пальто и костюмах. Они улыбнулись Еве – или нет?» Пока Зорн соображал, что́ происходит, Ева издала приглушенное шипение, в котором Зорн смог различить «твою ж мать», схватила портфель и бросилась к противоположному выходу. Один из двоих был как будто неуловимо старше, и он негромко сказал что-то напарнику, который аккуратно полез в карман.

Времени на решение было совсем мало, и Зорн сделал выбор, который, возможно, и был для него не очевидным еще пару секунд назад, но не теперь. Он резко встал, прикрывая Еву, выхватил пистолет и выстрелил пару раз в крышу вагона. Началась обычная в таких случаях паника. Кто-то закричал, пассажиры бросились кто куда. Двойники, или кем там они были, замерли: появление Зорна явно не входило в их планы, и это было хоть каким-то, но преимуществом. Философ Шопенгауэр смеялся на заднем плане. Зорн подмигнул всем троим и быстро вышел в тамбур вслед за Евой. Вот только девушки там уже не было.

Выпрыгнуть на полном ходу было слишком нерационально. С другой стороны, все зависело от степени отчаяния… Повинуясь интуиции, Зорн рванул на второй этаж, вошел в вагон. Здесь было пусто. Впереди хлопнула дверь, и Зорн поспешил дальше на звук.

Ева стояла в тамбуре, окно было открыто. В момент, когда Зорн распахнул дверь, она с сомнением смотрела на портфель.

– Есть другая идея. – Он кивнул. – На крышу, – и показал глазами на люк над ее головой.

Помогая ей забраться наверх, он попробовал взять портфель, но Ева только усмехнулась. На его молчаливый вопрос ответила сквозь зубы:

– Не сейчас, Зорн. Это хуже, чем ящик Пандоры. Поверь мне, самое умное, что ты можешь сделать – это поскорее забыть о том, как выглядит эта посылка.

Они выбрались на крышу. Ветер бил наотмашь, рывками, не давал вдохнуть, и волосы Евы взбесившимися змеями плясали над ее головой. За несколько метров до тоннеля они посмотрели друг на друга и одновременно молча легли навзничь.

– Пора выходить, – еще немного погодя одними губами произнесла Ева.

До станции оставалась изрядная пара километров, но поезд сбавил ход, и теперь можно было прыгать.

Они спустились по внешней лестнице, и сперва он, а потом Ева спрыгнули. Ева тихо ругалась, отдирая колючки ежевичного куста от пальто и пытаясь усмирить волосы. Ежевика была мелкая, сохлая. Зорн автоматически положил одну ягоду в рот, почувствовал горечь и выплюнул. Осень была уже повсюду: и в прохладном воздухе, и в желтых листьях, и в небе, которое было набухшим и недобрым.

Они медленно поднимались по насыпи к шоссе. Начинало темнеть.

– Оторвались вроде, – сказала Ева.

– Что это были за люди? – спросил, наконец, Зорн.

– Я не знаю…

– Ева!

– Я не знаю! Правда. Могу только догадываться.

И она помахала портфелем.

– Что в портфеле?

– Зорн, я не скажу. Это вопрос очень больших денег, которые связаны с очень плохими людьми.

– Мы, знаешь ли, тоже не наряжаем елочку на Рождество.

– Нет, но они – гораздо, гораздо хуже.

– Ну и что теперь?

– Ты куда ехал-то? – ответила Ева вопросом на вопрос.

– В Амстердам, – Зорн мрачно вспомнил, как в целом неплохо начинался день и что оперы не будет.

– Амстердам, – задумчиво повторила Ева. – Значит, нам по пути, у меня там встреча.

* * *

Они добрались до центральной площади Амстердама чуть за полночь. Их шаги по пустынной мостовой шарахались в темноте эхом, как выстрелы. В каналах мерцала ноябрьская вода, и Зорн не мог отделаться от мысли, что из какого-нибудь темного окна за ними следит через прицел невидимый стрелок.

– Дальше в переулках, прямо за площадью Дам, был такой затертый сетевой отель, «Тюлип», – прозвучал из сырой темноты чуть впереди него голос Евы.

– Как скажешь – ответил Зорн почти беззвучно.

Они уже какое-то время петляли по узким переулкам вокруг площади. Свет фонарей во тьме, отражения, тени, все было древним как время, ненадежным и предательским, как сама жизнь.

Зорн считал Амстердам своей нежной любовью. Были еще снежная, горестная, лучезарная, последняя, неизбежная, затянувшаяся, усталая и торжествующая. Есть города, которые ты любишь, но они – они не любят тебя. Всякий раз, оказавшись в таком городе, ты терпишь неудачу. Там никогда ничего не получается: не встречаются нужные люди, не находятся адреса, ты плутаешь в одних и тех же трех петлях проклятых улиц и долго не хочешь понять, что выход только один – бежать. И до последнего тебе кажется, что, наверное, просто в этот раз что-то пошло не так. Между тем есть города, которые любят тебя больше, чем ты их. И когда входишь в такой город несчастливым, одиноким, жестокосердым, судьба вдруг, как Вий, кажет на тебя пальцем. И ты приободряешься, выбираешь костюм понаряднее… для внезапно случившейся победы. Пусть. На Амстердам Зорн привык полагаться, как на самого себя.

Дождь разошелся уже вовсю. Зорн краем глаза следил за маршрутом, сосредоточившись на звуках вокруг. Один раз он зашел вслед за Евой в подъезд, но они только прошли дом насквозь, пересекли внутренний двор и, пройдя в арку, попали в следующий внутренний двор, где Ева, свернув к одному из домов, спустилась по ступеням к лакированной красной двери цокольного этажа, над которой светил фонарь с разбитой створкой.

В ответ на звонок раздались треск, шипенье, и немолодой женский голос развязно спросил:

– Вам кого?

– Добрый вечер, нам нужна комната – ответила Ева таким вежливо-лилейным голоском, что Зорн с удивлением глянул, нет ли кого-нибудь поблизости.

Через несколько долгих секунд сработал сигнал электронного замка, и Ева с силой толкнула дверь. Они попали в темный коридор, в конце которого в тусклом электрическом свете виднелся ресепшен. Пахло приторно-сладким парфюмом и еще чем-то затхлым, как в комоде со старыми вещами. За стойкой никого не было, и они долго ждали, пока на их звонок не вышла увесистая дама неопределенного возраста с взывающим к отмщению макияжем, одетая в черный бархатный спортивный костюм со стразами. Она посмотрела на них с сомнением и, не здороваясь, попросила карточку идентификатора личности. Потом несколько раз переспросила имя Зорна, рассматривая его фотографию.

– Очень много смотрю сериалов, – наконец сообщила она. – В старости, боюсь, начну подозревать сама себя. Вот ты, – она ткнула наманикюренным пальцем с кристаллом, приклеенном на ногте, в нагрудный карман Зорна, – не ты играл в сериале – не помню уже, как называется – в седьмом сезоне, маньяк убивает всю свою семью, потому что его раскрыли?

– Нет, не думаю, – ответил Зорн.

Она вдруг потеряла к нему интерес, как будто его тут и не было, и обратилась к Еве:

– Вам, может, верхний уровень на этот раз? Или нижний, как обычно, милочка?

– Нижний, пожалуйста, – вежливо улыбнулась Ева.

Толстуха набрала что-то, потыкав в пожелтевшие кнопки клавиатуры. Компьютер зашумел.

– За обстановку по вашему вкусу – доплата двадцать процентов. Берете?

– Да.

Ева кивнула и надела на голову широкий обруч сканера. Такие старые уже и не встречались Зорну. Он с сомнением посмотрел на сканер: интересно, что́ она выберет.

– Вы есть в нашей программе лояльности, поэтому ждать номер после сканирования не нужно: он готов.

Дама нежно улыбнулась Еве. На панели зажглась лампочка, и Ева сняла с головы обруч.

«Престарелая Мерлин Монро», – назвал администраторшу про себя Зорн. Тем временем звезда повернулась к ним спиной и стала смотреть на пустые крючки с номерами, висящие на стене. Некоторое время спустя покачала головой, сказала себе под нос: «Божье наказание», и принялась рыться в ящиках стола. После долгого громыхания, из его недр она выловила что-то, что оказалось железными ключами. Настоящими ключами с брелоком, на котором был написан номер комнаты. Выложив их на стойку перед Зорном и Евой, она повернулась и отправилась в сторону буфета, в глубине которого Зорн различил многочисленные бутылки с мерцающими этикетками.

– Не забудьте свечи, дальше по коридору темно, электричество отключают временами за неуплату, – бросила она им, сделав неопределенный жест.

– Серьезно? – Зорн с недоумением смотрел на ключи в руке. – Я думал, в Европе такого уже не найдешь.

– Пошли. – Ева потянула его за рукав. – По крайней мере, это приятнее, чем кусок пластика.

Они прошли через темный вестибюль. В неверном свете свечей тени тревожно разбегались по углам, под диваны, стоящие как попало, мелькнул огромный камин, и они вышли к лифту.

Лифт был настоящей рухлядью. Чтобы войти, нужно было самим открыть кованые двери, а затем еще одни внутренние, деревянные. Нажимая кнопку, Зорн, стоящий с тяжелым подсвечником в руках, не был уверен, что сейчас вообще что-то произойдет, но машина вдруг ожила и со скрипом начала движение. Весь путь на минус третий этаж лифт дрожал, тросы издавали скрежет, а электрический свет судорожно мигал. Вокруг лампы, за железной сеткой, вился непонятно откуда взявшийся огромный мотылек. Второй такой же, засохший, валялся на полу.

– Да, – Ева кивнула своему отражению в треснутом зеркале лифта, – есть в этом мире места, которые не меняются.

– Мы спускаемся в ад? – спросил Зорн, притворно закатывая глаза.

– Мой ад везде, и я навеки в нем: это давным-давно объяснил еще Мефистофель. Ад – это самое надежное место, чтобы спрятаться. Никто не хочет спускаться туда вслед за тобой.

– Если только те, кто за нами охотится, – люди, а не черти, – проворчал Зорн.

Стены в коридоре были обшиты снизу темным деревом, а дальше, до потолка, красным шелком, потертым и несвежим. Кое-где к стене были прикручены вазоны с выцветшими пластиковыми тюльпанами.

– Брендинг, – пожала Ева плечами в ответ на его молчаливое недоумение.

Она привычным движением отперла дверь, щелкнул затвор и они вошли. Вниз в комнату вела еще пара ступеней. В глубине горел свет.

В целом здесь было лучше, чем Зорн представлял себе, пока они шли. Ева выбрала интерьер из старых европейских домов. В центре комнаты стояла огромная кровать с балдахином, тяжелые бархатные драпировки с золотыми кистями вверху держались на головах котов, которые с открытыми пастями пялились в потолок. Деревянный пол из темного гладкого дуба с широкими половицами вел до самой ванной, куда скрылась Ева почти сразу, как они вошли. Единственное окно было плотно задернуто шторой. Оно было глухим, как и следовало ожидать: подняв тяжелый занавес, Зорн посветил подсвечником в полумрак и, обнаружив кирпичную кладку, задернул штору.

Поставил свечу на пол у кровати, лег, не раздеваясь, и уставился в потолок. Над кроватью висел круглый плафон, украшенный по кругу лепниной. В хитросплетениях орнамента Зорн постепенно разглядел тело змеи, свернутое в кольца. Ее голова с хищной раскрытой пастью нацелилась на невидимого в полумраке противника. Зорн взял подсвечник. При свете он увидел, что вслед за змеей летела птица, похожая на петуха, а за ней следовал разъяренный кабан. Было не вполне ясно, преследовали ли они друг друга, но все трое бежали по кругу.

Когда Ева вышла из ванной в сером гостиничном халате и села на кровать с другой стороны, он предложил:

– Расскажи мне о себе, Ева.

– О себе? – повторила она с сомнением, продолжая расчесывать волосы. – Я сама себе боюсь о себе рассказывать.

Зорн промолчал.

– Ну хорошо. Вот сегодня мой день рождения. Начался сорок минут назад.

– Поздравляю, – сказал Зорн, и в воздухе повисла неловкость.

– Да, звучит как бы не к месту, – согласилась Ева.

– У тебя есть семья? Родители?

– Родителей я не помню. И вот такой у меня день рождения – как вся моя жизнь. Когда я в свое тридцатилетие сижу в нелегальном отеле на кровати с человеком, которого едва знаю, с портфелем, в котором лежит что-то, что может нас обоих убить. Разве это не круто? – расхохоталась она через мгновенье.

– Ну да, – поддержал Зорн. – А у тебя есть план? Кроме того, что нас, возможно, убьют?

– Мой план – лечь спать, пока еще что-нибудь сегодня не случилось. – Она уютно устроилась на своей половине кровати. – И кстати, – пробормотала она, почти засыпая, – спасибо. Не помню уже, когда мне дарили подарки на день рождения.

* * *

Зорн проснулся на рассвете. Это не было ни сном, ни кошмаром – будто кто-то слегка толкнул его в плечо. Он глянул на циферблат наручных часов: было почти четыре утра. Зорн включил маленький ночник на своей стороне кровати. Ева спала рядом в том же положении, в каком заснула, и он долго смотрел на ее лицо. Потом не удержался и, едва касаясь, провел большим пальцем по краю ее губ. Она улыбнулась во сне и, что-то пробормотав, свернулась клубочком.

Зорн встал и тихонько поднял портфель, который Ева ночью положила рядом с кроватью на пол. То, что лежало внутри, не было особенно тяжелым. Портфель был бы совсем неприметным, если бы не красная атласная бирка, подшитая с краю, и на ней Зорн раньше заметил отпечаток монограммы. Теперь он взял телефон и сфотографировал картинку. Символ был простым: скрещенные ключи. Один ключ был больше другого, и над ними шла надпись на латыни: omne nimium nocet. «Все излишнее вредит».

Замок с цифровым кодом оказался более хитрым, чем Зорн предполагал. Он зажег лампу, тускло осветившую огромную мраморную ванную в имперском стиле (здесь Ева оторвалась в визуализации по полной) и, изрядно повозившись, наконец осторожно вскрыл портфель. Никаких чертей, дыма, грома и молний из портфеля не появилось. Внутри было что-то завернутое в ткань. Зорн достал сверток и развернул зеленый истертый бархат. Это была всего лишь старая книга, от которой шел тяжелый сырой запах ладана. Он осторожно перевернул несколько страниц, опасаясь, что они попросту рассыплются в его пальцах. Книга была на французском, название на обложке гласило «Красный дракон». Ниже шла надпись мелким шрифтом: «Включает зашифрованную главу о ядах из утерянной книги Войнича».

«Антиквариат, значит, – подумал Зорн. – Что тут может быть особо опасного?» В этот момент ему показалось, что он слышит явственный шорох. Он обернулся, но, ясное дело, никого в ванной комнате по-прежнему не было. И вдруг старый надтреснутый голос заговорил над его левым ухом: «Хочешь избавиться от своего гнева?» Он снова огляделся, пожал плечами. Пожалуй, в последнее время он переборщил с веществами. Закрыл портфель, выключил свет и вернулся в комнату. Ева спала на спине, сложив руки на груди, и только по дыханию можно было понять, что она жива.

Почти час он потратил на поиски в сети. Да, книга могла быть ценной. «Красный дракон» относился к очень редким оккультным гримуарам, первое издание книги датировали XV веком, но ему не удалось найти ни одной сколько-нибудь действительно старой копии в продаже. Были перепечатки издания XVIII века. И возможно, что никакой книги до XVIII века вовсе не существовало. Если бы на титульном листе книги из портфеля не стояло однозначно: 1421 год. Если только это не подделка. Если только… Одни догадки. В антикварных книгах Зорн был не силен.

«Красный дракон» был не просто одним из сильнейших гримуаров, но и книгой, написанной, по слухам, церковниками, а не оккультистами. А это было не просто редкостью – это делало издание невероятно притягательным для чернокнижника любого уровня.

Книга содержала много полезных инструкций: как стать невидимым, болтать с умершими, использовать проклятия на любой случай. «Во что же ты меня втянула, Ева?» – подумал он, закрыл все окна браузера и почистил кэш.

Бизнес-партнеры

– Твое лицо, тело – разве это ты? Нет. Настоящий ты – это серое желе в черепной коробке. Один мой друг, нейрохирург, сказал мне, что если мозг выложить на стол и немного потрясти – он развалится, как пудинг.

Сообщила ему утром Ева, пока под шум электрочайника насыпала из пакетика в чашку сушеные грибы с красными шляпками в белых точках.

– Тебе когда-нибудь снятся кошмары? – спросил Зорн, рассматривая неприятного вида грибы.

– Мне вообще не снятся сны, никакие, – она залила кипятком до половины кружки пару небольших шляпок.

– Это что же, – спросил Зорн, – в самом деле мухоморы?

Ева накрыла кружку блюдцем и пожала плечами: мухоморный микродозинг положительно влияет на когнитивные функции. Улучшает качество сна и выравнивает эмоциональный фон.

– Ну, что еще пить ведьме, как не чай из мухоморов, – съязвил Зорн.

Ева улыбнулась уголками губ и следом деловито спросила:

– Был в местном Рейксмузеуме? Давно не видела «Ночной дозор» Рембрандта.

– Можно прогуляться.

* * *

Они вышли из отеля, когда солнце уже было в зените, и отправились через площадь Дам мимо королевского дворца к улице с магазинами.

– Нужно переодеться, – сообщила Ева. – И тебе тоже. А то мы выглядим как сотрудники элитного похоронного бюро.

Она засмеялась, увидев, как Зорн закатил глаза, и в следующую секунду уже тянула его за рукав внутрь какого-то бутика, сквозь тропические джунгли, где стояла охрана и стелился густой аромат парфюма. Пробежала по магазину, сняв с вешалок спортивные брюки, бейсболку, куртку в стиле милитари оливкового цвета с кучей карманов, футболку с надписью Good girls go to heaven and bad girls go everywhere[6]6
  Хорошие девочки отправляются на небеса, а плохие – куда захотят – (англ.).


[Закрыть] и солнечные очки.

– «Все хотят попасть в рай, и никто не хочет умирать» – так бы я это перевел, – сказал Зорн самому себе: рай как отложенная жизнь.

Когда через пару минут Ева вышла из примерочной, он ее не сразу узнал. Она убрала волосы наверх под бейсболку, стерла помаду и выглядела почти подростком. И ему вдруг очень захотелось взять ее за руку.

– Тебе тоже, – сказала она тоном, не терпящим возражений, – надо переодеться.

Скоро Зорн стоял перед зеркалом в джинсах, черном свитере с надписью «Not today satan»[7]7
  Не сегодня, сатана – (англ.).


[Закрыть] и черной кожаной куртке и выглядел в целом не старше Евы. Она критически оглядела его и удовлетворенно сказала:

– Очень хорошо, партнер. Теперь мы похожи на обычных прожигателей жизни.

– Партнер?

– Ты же знаешь, что перевозчику нельзя пользоваться оружием: отберут лицензию. А вот нанять телохранителя кажется мне идеальным решением. Рекомендации на тебя я могу дать себе сама: ты отличный стрелок, умный, хладнокровный и опытный. Могу предложить вознаграждение – сорок процентов от оплаты за посылку. Предложение действует ровно пять минут.

– А ты не думала, что мои услуги тебе не по карману?

– Брось, Зорн, ты работаешь не только за деньги. Ты любишь странные истории. Сам подумай, они хотят убить перевозчика. А потом, ты не хочешь спросить, что такое эти сорок процентов в деньгах?

– Ева?

– Сто тысяч долларов.

– Это кто же платит столько денег за доставку?

– Одна фармацевтическая корпорация со штаб-квартирой в Нью-Йорке.

– Торговаться об условиях не получится? Например, я хочу больше информации по доставке?

– Нет. Я не могу обсуждать доставку. Твоя задача – охранять меня и портфель. – Он молчал. – Так ты согласен или нет?

– Да, Ева, да.

Зорн потом со смешанным чувством вспоминал этот разговор. Он знал, что поможет ей. Не только потому, что она попросила, но и потому, что его тяготило предчувствие. Такое холодное ощущение, что выбора у него нет.

Они расплатились. Ева оставила старую одежду в магазине, сказав продавцу, что они вернутся позже.

– Ты не собираешься забирать свои вещи, – сказал Зорн утвердительно, когда они вышли на улицу.

– Там, откуда я приехала, имеют старомодную привычку насовывать жучки куда попало. От одежды лучше избавиться.

Погода сменилась, небо заволокло тучами, накрапывал мелкий дождь. Зорн поднял воротник. Прохожие хмурились, торопливо раскрывали зонты, похожие в сгущающихся сумерках на черные дыры. В домах то там, то тут зажигался свет.

Они шли уже добрых двадцать минут. Ева остановилась и попыталась закурить под дождем, снова и снова щелкая зажигалкой. Зорн обхватил ее руки на секунду, поднеся зажигалку; они были очень холодные.

Перед входом в музей очереди не было. Они скользнули в музейные ворота и пошли по мокрой песчаной дорожке под платанами. До закрытия оставалось чуть меньше часа. Купили входные билеты, и Ева, сверившись с навигатором, почти побежала к залу с «Ночным дозором». Когда они вошли, в зале почти никого не было: бродила парочка неприкаянных туристов, в углу на стуле дремал смотритель. Ева прошла вглубь и встала прямо напротив картины. Зорн нагнал ее.

– И что теперь?

– Будем ждать.

Зорн посмотрел на нее с сомнением.

– Он придет: он не изменяет своим привычкам. Если он жив, он придет.

В этот момент в анфиладе появился пожилой джентльмен. Он шел медленно, чуть опираясь на трость. На нем был черный, сияющий сиреневым сполохом костюм из наноткани, желтый шейный платок и черная фетровая шляпа с узкими полями. Он увидел Еву и радостно заторопился ей навстречу.

– Давно же мы не виделись, Ева – сказал с улыбкой. Они обнялись, он слегка отстранил ее, рассматривая, оценивая. – Хороша! – произнес с удовольствием. – Стала еще красивее.

Они сели на скамью перед картиной. Зорн остался стоять у них за спиной, разглядывая полотно.

– Нашел что-нибудь новое за эти годы, Питер? – спросила Ева, знавшая о привычке старика: Питер купил дом поблизости, чтобы каждый день приходить в музей – любоваться «Ночным дозором» Рембрандта.

– Я доволен, что все на своих местах. – А ты какими судьбами в Амстердаме?

Он неопределенно махнул в направлении Зорна.

– У меня срочное дело, и я подумала, ты можешь мне помочь.

– Все бегаешь как угорелая? Думаешь, что можно куда-то опоздать.

Он повернулся и внимательно посмотрел на Зорна.

– Это не то, что тебе кажется, Питер.

– Я слишком давно живу, Ева. А жизни не важно, что́ мне кажется.

Все трое какое-то время помолчали.

– Ну и что вы наделали, ребятки? – спросил старик.

– Он ни при чем, – торопливо ответила Ева. – Это все мои дела. Он просто попутчик.

Питер пожал плечами.

– Да как скажешь, дорогая. Так какое у тебя дело к старику? Рембрандта мы уже обсудили.

– Ну… – запнулась она. – Давай пройдемся. – Она взяла его под руку и повела по галерее, тихо мурлыча почти под нос: – Всем известно, что ты – лучший знаток средневековых книг в Амстердаме и один из лучших в Европе. И ты один из лучших копиистов.

– Мягко стелешь, Ева, – недовольно пробурчал Питер. – Что за манускрипт тебя интересует?

– Это один гримуар, XV век, «Драгон Руж», – произнесла она на французский манер.

– Ева! – В голосе Питера прозвучало изумление и что-то еще, похожее на страх. – Копировать гримуар, один из самых мощных – это крайне плохая затея. Ты даже не понимаешь, насколько. Где ты вообще взяла книгу? Она же в архивах Ватикана. За тобой уже, наверное, дюжину наемников отправили. – Он нервно обернулся. – Я не знаю, что у тебя за… э…обстоятельства, но я очень не рекомендую тебе ввязываться в истории… в такие истории.

– Питер, сейчас это уже поздно обсуждать. Ты можешь сделать копию или нет?

Старик покачал головой.

– Нет.

– Питер! – сказала она с нажимом.

– Ева, ты знаешь, что в моей профессии не бывает не суеверных людей. Скажи мне честно, ты еще можешь бросить это все?

– Нет, – ответила она едва слышно.

– Мне жаль. Но я не могу сделать копию. Гримуар может копировать только тот, кто обучен… черной магии. Это как если обратиться за переводом на японский к переводчику с другого языка. Там на каждой странице скрытые печати. – Он помолчал. – Есть один, кто мог бы сделать копию. Единственный в Европе. А дальше Европы я судить не берусь. Но я не скажу тебе. Это как одолжить мелочи у дьявола. Кажется, что пустяк, а бессмертная душа пропала.

– Питер, я не хотела брать этот заказ, но я оценила вероятности…

– Боже, Ева, как я ненавижу эту твою способность.