Текст книги "Второй Фонд [Вторая Академия]"

Вторая интерлюдия

Это был случайный разговор в вестибюле Совета. Члены Совета спешили заняться повседневными делами и обменялись лишь парой взглядов и гримас.

– Мул переходит в наступление.

– Да, я тоже слышал. Опасно, очень опасно.

– Если все пойдет по плану, нам ничто не угрожает.

– Мул необычный человек. Он замечает, когда мы пытаемся управлять его орудиями. Говорят, он уже знает, кого из его людей мы пытались перехватить.

– Тем не менее, нужно пытаться. Другого пути нет.

– Можно вторгаться в неконтролируемые умы, но Мул старается контролировать каждого, кто занимает хоть сколько-нибудь ответственный пост...

Лестница кончилась. Все стали расходиться по своим кабинетам.

3. Двое мужчин и крестьянин

Россем был одним из окраинных миров, до которых редко докатываются политические потрясения и о которых зачастую не знают жители других, более счастливых и заметных планет.

В последние дни Империи планета служила местом ссылки политических преступников, на ней стоял небольшой гарнизон и обсерватория. Еще до Хари Селдона обыватели, уставшие от длящихся десятилетиями войн, грабежей, дворцовых переворотов, бежавшие из неприютных столиц в поисках мира и покоя, стали оседать на Россеме.

На холодных пустошах выросли деревни. Солнце, маленький красный скряга, старалось сохранить все тепло для себя; девять месяцев в году на Россеме шел снег. В эти девять месяцев крепкое местное зерно спало под снегом; когда же солнце, неохотно расставаясь с теплом, все же нагревало воздух до пятидесяти градусов <по шкале Фаренгейта; +10 по Цельсию>, зерно пробивалось, росло и вызревало с лихорадочной поспешностью.

На лугах паслись маленькие, похожие на коз, животные, трехпалыми копытами выкапывая из-под снега траву.

У жителей Россема был свой хлеб и свое молоко, а иногда и мясо. Леса экваториальной зоны давали твердую мелковолокнистую древесину для строительства. Древесиной можно было даже торговать. Была еще пушнина и руды. Взамен из Империи привозили сельскохозяйственную технику, атомные обогреватели и телевизионное оборудование. Последнее было совсем не лишним, так как зимой крестьянину делать нечего.

Жизнь шла мимо Россема. Иногда новости приходили с торговыми кораблями, иногда – со случайными беженцами. Иногда появлялись большие партии беженцев, рассказывали захватывающие новости. Только так россемские крестьяне узнавали о жестоких сражениях, об убитых заложниках, об императорах-тиранах и мятежных вице-королях. Они вздыхали, качали головами и, философствуя на деревенских площадях, грели замерзшие носы в воротниках.

Потом торговые корабли перестали появляться, и жизнь стала суровей.

Кончились запасы мягкого импортного дерева, табака, техники. Телевизоры говорили недомолвками или открыто пугали. Потом пронеслась весть о том, что разгромлен Трантор. Столица Галактики, величественный, роскошный, легендарный, недоступный, ни с чем не сравнимый дом императоров разграблен, разрушен и поруган! Это было что-то непостижимое, и многим крестьянам казалось, что не за горами конец света.

Этот день был не похож на другие. Снова прилетел корабль. Деревенские старики важно кивали и перешептывались. Во времена наших отцов, говорили они, происходило то же самое.

Корабль был чужой. На нем не сверкали Солнце и Звездолет. Это была развалина, собранная из нескольких старых кораблей. Вышедшие из корабля солдаты объявили себя солдатами Ницы.

Крестьяне растерялись. Они не слышали ни о какой Нице, однако оказали солдатам традиционное гостеприимство. Солдаты стали расспрашивать о природе планеты, о числе жителей, количестве городов, которые крестьяне перепутали с деревнями, вызвав всеобщее смущение, о характере экономики и тому подобном.

После этого прилетали другие корабли; на Россеме стало известно, что Ница – их новый столичный мир, и в его пользу в качестве оброка будет ежегодно взиматься определенное количество меха и зерна.

Крестьяне важно моргали, не зная, что такое оброк. Когда пришло время уплаты оброка, многие уплатили, а многие в недоумении стояли и смотрели, как одетые в военную форму инопланетяне грузят в большие машины зерно и шкуры.

Там и сям возмущенные крестьяне собирались кучками и доставали из сундуков старинное охотничье оружие, но из этого ничего не вышло. Когда приходили люди с Ницы, крестьяне, ворча, разбредались. В этот год борьба за существование была еще более жестокой, чем всегда.

Постепенно установилось новое равновесие. Губернатор поселился в деревне Джентри, изгнав оттуда всех местных жителей. Ни он, ни его чиновники в других деревнях не появлялись. Сборщики оброка были из местных, их запомнили и при их появлении прятали зерно, угоняли скот в леса и старались не хвастаться достатком. Тупо уставясь на сборщика, крестьяне разводили руками и кивали на скудную утварь.

Сборщики стали появляться все реже, словно Ница спасовала перед упрямым деревенским миром.

Возобновилась торговля: Ница, очевидно, поняла, что это выгоднее вымогательства. Товары, привозимые из Ницы, были похуже тех, что когда-то давала Империя, но при скудости местных запасов оказывались весьма кстати.

Кроме всего прочего, Ница поставляла на Россем красивую женскую одежду.

И снова история свершалась где-то в стороне, а россемские крестьяне невозмутимо ковыряли холодную землю.

* * *

Выйдя за порог, Нарови присвистнул. На землю падали первые снежинки, солнце слабо розовело в мутном небе. Осмотревшись, Нарови решил, что бури не будет. Можно съездить в Джентри и обменять излишек зерна на консервы.

Он открыл дверь, стараясь заскрипеть как можно громче, и рявкнул в дом:

– Эй, парень, машина заправлена?

Из глубины дома что-то крикнули в ответ, и вскоре к Нарови вышел старший сын.

– Машина заправлена, – угрюмо сказал он, – мотор работает, а оси не в порядке. Только я здесь ни при чем. Я тебя давно предупреждал, что требуется серьезный ремонт.

Крестьянин отступил на шаг, окинул сына сердитым взглядом из-под насупленных бровей и выставил вперед бороду:

– Значит, я виноват? Чем прикажешь платить за серьезный ремонт? Разве в этом году, и в прошлом, и в позапрошлом я собрал богатый урожай? Разве в моем стаде не было падежа? Разве град...

– Нарови! – знакомый голос заставил его замолчать на полуслове.

– Вечно твоя мать вмешивается, – вздохнул он. – Выведи машину и проверь, хорошо ли держится прицеп.

Он похлопал руками в рукавицах и посмотрел на небо. Солнце спряталось, собирались тучи. Тусклый свет, пробивавшийся сквозь них, не давал тепла. И вдруг Нарови заметил...

– Жена! – завопил он, забыв о морозе. – Старуха! Иди сюда.

Возмущенная «старуха» высунулась из окна. Глянув туда, куда указывал пальцем муж, она ахнула и, отскочив от окна, затопала вниз по лестнице.

Запыхавшись, она выскочила на порог, на ходу запахивая шубу и поправляя платок.

– Это корабль из дальнего космоса! – выдохнула женщина.

– Ясное дело, корабль! – презрительно фыркнул Нарови. – К нам летят гости, старуха, гости.

Корабль медленно опускался на холодное поле на севере фермы Нарови.

– Что делать? – очнулась женщина. – Мы не можем оказать этим людям гостеприимства. Мне нечего им предложить, кроме крошек вчерашнего пирога!

– Ты хочешь, чтобы они пошли к соседям? – красное от мороза лицо крестьянина покраснело еще сильнее, теперь уже от гнева.

Но тут же он успокоился и окоченевшими руками обнял широкие плечи жены.

– Душенька, – промурлыкал он, – пожалуйста, вынеси в гостиную стулья из нашей комнаты, испеки новый пирог и зажарь жирную скотинку с клубнями. А я пойду встречать пришельцев из космоса, – Нарови сдвинул шапку на лоб, почесал в затылке и решился. – А еще я принесу бочонок браги. Приятно иногда выпить горячительного.

Пока Нарови говорил, его жена беззвучно шлепала губами, не в силах произнести ни слова. В конце концов она совладала с голосом, но слов по-прежнему не было, и она проскрипела что-то невнятное.

Нарови наставительно поднял палец.

– Старуха, ты помнишь, что говорили старейшины неделю тому назад? Пошевели мозгами. Они сами ходили из дома в дом – а это что-нибудь, да значит – и говорили, что если кто увидит корабль из дальнего космоса, пусть сразу же сообщит губернатору.

Как же я могу упустить такую возможность выслужиться! Глянь на этот корабль! Ты когда-нибудь видела такой? Наверное, гости из дальнего космоса очень важные и богатые люди, если губернатор просит предупредить его о них, а старейшины по такому морозу сами ходят по деревне. Наверное, лорды из Ницы очень ждут гостей, а они приземлились на моем поле!

Он чуть не прыгал от волнения.

– Примем их как следует, наша фамилия станет известна губернатору, а там – все будет наше!

Женщина вдруг почувствовала, что слишком легко одета. Она шагнула в дом, бросив через плечо:

– Ну, давай, скорей!

Нарови не слышал. Он уже бежал по полю к тому месту, где сел корабль.

* * *

Генерала Хана Притчера не беспокоил ни холод, ни бледный ландшафт, ни общество потного крестьянина. Его мучил другой вопрос: разумно ли они с Ченнисом поступили? Они были здесь совершенно одни. Корабль поднялся в космос и в случае чего не даст себя в обиду, но даже это не утешало генерала. А все из-за Ченниса. Притчер посмотрел на молодого человека и увидел, что тот перемигивается с женщиной, которая подглядывает в щель между половинками обитой мехом двери.

Ага, делает вид, что чувствует себя непринужденно. Притчер почувствовал удовлетворение. В первый раз события приняли несколько иной оборот, чем хотелось бы Ченнису. И вот, они оба собственные заложники.

Единственна связь с кораблем – ультраволновые наручные передатчики.

Хозяин тем временем широко улыбнулся, наклонил голову сначала к одному плечу, затем к другому и масляным голосом проговорил.

– Благородные господа, позвольте сообщить вам, что мой старший сын – достойный и умный юноша, которому моя бедность не позволяет получить образование по уму, – только что предупредил меня, что скоро сюда придут старейшины. Я надеюсь, что вам было приятно у меня погостить, ведь я предложил вам все, что только может предложить гостям такой бедный, хотя работящий и честный – это вам всякий скажет – крестьянин, как я.

– Старейшины? – небрежно переспросил Ченнис. – Это ваше местное правительство?

– Да, благородные господа, и все они – достойные, честные люди. Наша деревня славится на весь Россем честностью жителей, хотя жизнь здесь тяжела, а урожаи скудны. Может быть вы, господа, скажете старейшинам, какой почет и гостеприимство я вам оказал, и, может случиться, они попросят для нас новую машину. На машине держится все наше хозяйство, а наша старая еле ползает.

Крестьянин заискивающе взглянул на гостей, и Хан Притчер кивнул ему важно и снисходительно, как полагалось «благородному господину».

– Старейшины узнают о вашем гостеприимстве.

Хозяин вышел из комнаты, и Притчер воспользовался этим, чтобы переговорить с Ченнисом.

– Не могу сказать, что меня радует мысль о встрече со старейшинами, – сказал он. – Как вы к этому относитесь?

Ченнис встрепенулся и удивленно спросил:

– Вы волнуетесь? Что случилось?

– Мне кажется, нам не стоит привлекать всеобщее внимание.

Ченнис заговорил торопливо, тихо и монотонно.

– Притчер, иначе нельзя. Нужно рисковать, иначе мы никогда не выйдем на нужных людей. Люди, правящие силой разума, не обязательно должны обладать явной властью. Кроме того, психологи Второго Фонда наверняка составляют очень незначительную долю от общего населения, точно так же, как в Первом Фонде немного ученых и инженеров. А все остальные – обычные люди.

Возможно, психологи скрываются, и люди, занимающие какие-то посты, могут честно считать себя настоящими правителями. Встретившись со старейшинами, мы можем выяснить, как обстоят дела.

– Не понимаю.

– Позвольте, это очевидно! Ница – огромный мир, населенный миллионами и сотнями миллионов людей. Как найти среди них психологов, чтобы удостовериться, что мы нашли Второй Фонд?

Здесь же, в этом маленьком промерзшем мире, по словам нашего хозяина, все правители живут в одной деревне – Джентри. Их там не больше нескольких сотен. Среди них обязательно должно быть несколько человек из Второго Фонда. Мы должны туда наведаться, но сначала нужно встретиться со старейшинами.

Вернулся возбужденный хозяин, и они отвернулись друг от друга.

– Благородные господа, идут старейшины. Я еще раз прошу вас замолвить за меня словечко, – крестьянин угодливо поклонился.

– Непременно, непременно, – сказал Ченнис. – Это они?

В комнату вошли трое. Один из них выступил вперед, поклонился с уважением и с достоинством сказал:

– Досточтимые господа, нас ждет машина. Окажите нам честь: проследуйте с нами в Совет.

Третья интерлюдия

Первый Спикер задумчиво смотрел в ночное небо. Лохматые облака закрывали звезды. Космос излучал враждебность. Он всегда был холодным и грозным, а теперь где-то в его глубинах скрывается загадочный Мул. Первому Спикеру казалось, что космическая материя стала чернее и плотнее.

Недолгое заседание окончилось. Обсуждался все тот же вопрос – как бороться с мутантом. Проверялись и перепроверялись расчеты.

Можно ли быть в чем-то уверенным? Где сейчас Мул? Что он предпримет?

С людьми Мула разобраться нетрудно. Их реакции полностью предсказуемы, и сейчас они делают то, чего от них ожидали.

Но сам Мул...

4. Двое мужчин и старейшины

Старейшины той местности Россема, где оказались Притчер и Ченнис, представляли собой не совсем то, что подразумевается под словами «деревенские старейшины». Они на самом деле были старше, чем управляемое ими население, но были более властными и менее простодушными, чем можно ожидать от крестьянина.

Они были насквозь пропитаны чувством собственного достоинства; гостям стало казаться, что это основное качество старейшин.

В позах мыслителей они сидели за овальным столом. Для большинства из них лучшая пора жизни давно миновала, но было несколько лиц, обрамленных аккуратными бородками, свидетельствовавших о том, что название «старейшины» – скорее символ уважения, чем обозначение возраста. Обед, служащий больше ритуалом, чем средством насыщения, проходил в полном молчании.

После обеда наиболее уважаемые из старейшин выступили с краткими приветствиями в адрес гостей – настолько краткими, что трудно назвать их выступлениями, – и обстановка стала менее официальной. Достоинство, с которым полагается встречать гостей издалека, наконец, уступило место исконным крестьянским качествам: дружелюбию и любопытству.

Старейшины столпились вокруг гостей и засыпали их вопросами.

Они спрашивали, трудно ли управлять космическим кораблем, сколько требуется для этого человек; можно ли поставить лучшие моторы в россемские машины; правда ли, что в других мирах редко идет снег; сколько народу живет в том мире, откуда они прилетели; далеко ли находится их мир; так ли он велик, как Ница; из чего соткана их одежда и почему она блестит, как металл; почему они не носят меха; каждый ли день они бреются; какой камень в кольце у Притчера...

Почти все вопросы адресовались Притчеру; как старшего по возрасту, его сочли старшим по положению. Генералу ничего не оставалось делать: пришлось подробно отвечать. Он чувствовал себя, как среди детей, его обезоруживало бесхитростное любопытство, с которым эти люди задавали вопросы.

Они смотрели на генерала такими жадными глазами, что он не мог оставить чей-либо вопрос без ответа.

Притчер сообщил, что кораблем управлять нетрудно, что численность экипажа зависит от величины корабля: иногда нужно десять человек, а иногда достаточно одного; сказал, что не знает устройства двигателей, установленных на россемских машинах, но уверен, что его можно усовершенствовать; объяснил, что во всех мирах разные климатические условия, что в его мире живет несколько сот миллионов человек, но этот мир гораздо меньше Ницы; что их одежда соткана из силикопластовых волокон, что металлический блеск ей придан с помощью определенной ориентации поверхностных молекул; что им не нужен мех, поскольку одежда искусственно подогревается; что они бреются каждый день, что камень в его кольце – аметист, что...

Вопросы продолжались, Притчер отвечал, умиленный наивностью старейшин.

Выслушав ответ на очередной вопрос, старейшины быстро обменивались несколькими словами, будто обсуждая полученную информацию. Трудно было понять, что они говорили, так как старейшины переходили на местный вариант всегалактического языка, который отличался изобилием архаических форм.

Гости понимали лишь отдельные слова, но общий смысл комментариев от них ускользал.

Не выдержав, Ченнис вмешался.

– Господа! – сказал он. – Давайте поменяемся ролями. Нам тоже интересно знать, как живут в Нице.

Старейшины, до сего момента очень разговорчивые, вдруг разом умолкли.

Их руки, до сих пор так живо двигавшиеся в пояснение и подкрепление слов, опустились. Они избегали смотреть друг на друга. Очевидно, каждый боялся, что ему предоставят слово.

– Господа! – стал уговаривать Притчер. – Мой товарищ любопытствует без злого умысла. Слава о Нице идет по всей Галактике... Мы заверим губернатора в верноподданничестве россемских старейшин.

Старейшины молчали, но лица их просветлели. Один из них поднял голову, тщательно разгладил бороду и сказал:

– Мы верные слуги правителей Ницы!

Досада Притчера, вызванная наглым вопросом Ченниса, утихла. Генерал понял, что годы, неумолимо давившие его своей тяжестью, еще не отняли у него умения заглаживать чужие ошибки.

– Мы живем далеко отсюда, – продолжал он, – и немного знаем о правителях Ницы. Давно ли началось их благодатное правление?

Ответил старейшина, имевший неосторожность заговорить первым:

– Правители были всегда. Ни наши отцы, ни деды не помнят времен, когда правителей не было.

– Жизнь была мирной?

– Да, – помолчав, он добавил. – Наш губернатор могуч, он без колебаний накажет любого изменника. Мы, разумеется, не изменники.

– Я полагаю, когда-то он кого-то наказал по заслугам?

Старейшина ответил не сразу.

– Среди нас нет изменников, не было их и среди наших отцов и дедов. Изменники были в других мирах, и их карали смертью. Нам это не нужно, мы честные бедные фермеры, далекие от политики.

Он говорил дрожащим голосом, все остальные смотрели на гостей настороженно.

– Скажите, – спросил Притчер мягко, – как нам встретиться с губернатором?

Теперь старейшины смотрели с удивлением.

– Как! Вы не знаете? – сказал наконец тот же старейшина. – Губернатор будет здесь завтра. Он ждал вас. Для нас это большая честь. Мы надеемся, что вы заверите его в нашей преданности.

– Ждал? – губы Притчера дрогнули.

Старейшины в недоумении переглядывались.

– Мы ждем вас вот уже неделю...

* * *

Жилье, которое им отвели, по россемским понятиям считалось роскошным.

Бывало и хуже, подумал Притчер. Ченнис демонстрировал полнейшее безразличие.

Какая-то новая напряженность чувствовалась в их отношениях. Притчер видел, что решающий момент приближается, и ему хотелось хоть чуть-чуть оттянуть его наступление. Встреча с губернатором выведет игру на новый, более опасный, уровень, но победа в этой встрече будет означать дальнейшие встречи и, возможно, дальнейшие победы. Ченнис старался казаться беспечным, но озабоченно хмурил брови и нервно кусал нижнюю губу.

Притчеру надоел спектакль, и он заговорил.

– Они предвидели наше появление.

– Да, – коротко ответил Ченнис.

– И все? Вам больше нечего сказать? Мы прилетаем и выясняем, что губернатор нас ждет. А губернатор нам скажет, что нас ждет вся Ница. Чего тогда стоит все наше предприятие?

Ченнис поднял голову и устало сказал:

– Одно дело ждать нас, а другое – знать, кто мы и зачем прилетели.

– Вы надеетесь скрыть это от психологов Второго Фонда?

– Разумеется. Вы уже готовы сдаться? Нас могли засечь в космосе. Вы находите что-то странное в том, что государство охраняет свои границы? Даже если бы мы были просто путешественники, нами бы заинтересовались.

– Заинтересовались бы настолько, что губернатор сам приехал бы к нам, вместо того чтобы милостиво допустить нас к себе?

Ченнис пожал плечами.

– Давайте обдумаем это после. Сначала нужно посмотреть, что представляет собой губернатор.

Притчер оскалил зубы в усмешке.

Ну и дела!

Ченнис с напускным оживлением продолжал.

– Кое-что нам уже известно. Ница – это Второй Фонд, иначе следует признать, что все обстоятельства, подтверждающие это, подтверждают противоположное. Как иначе вы объясните ужас, в который повергает здешних жителей упоминание о Нице? Я не вижу признаков политического господства Ницы. Старейшины действуют без всяких ограничений. Налогообложение, по-моему, здесь не слишком суровое и осуществляется от случая к случаю.

Крестьяне жалуются на бедность, но у них добротные дома и толстые щеки. У них варварский быт, бесспорно, но это обусловлено климатом.

Честное слово, я очарован этим миром. Такой скудости я нигде не видел, но здесь живут счастливые люди. Их простым душам недоступны страдания, свойственные населению более развитых миров.

– Вы поклонник простых радостей?

– Я бы не прочь, да звезды не дают, – пошутил Ченнис. – Нет, конечно; я хочу обратить на это ваше внимание. Как видите, Ница – преуспевающий правитель, но ее успех отличается от успеха старой Империи, Первого Фонда или даже нашего Союза. Ница не обездоливает порабощенные миры, она приносит в них счастье и достаток. Власть Ницы имеет другую ориентацию. Это власть разума, а не силы.

– В самом деле? – с иронией произнес Притчер. – А как вы объясните ужас, с которым старейшины говорят о возмездии за измену? Мне кажется, что это обстоятельство противоречит вашей идее доброго правителя.

– Позвольте, старейшины не говорили, что их наказывали. Их просто пугали наказанием и внушили им такой страх, что надобность в самом наказании отпала. Я уверен, что на Россеме нет ни одного солдата Ницы. Неужели непонятно?

– Все станет понятно, – сухо сказал Притчер, – когда мы встретимся с губернатором. Кстати, а что если и нам что-то внушают?

Ченнис ответил презрительно и грубо:

– Вам-то пора к этому привыкнуть.

Притчер заметно побледнел, но, сделав над собой усилие, промолчал. В этот день он с Ченнисом больше не заговаривал.

* * *

В тишине безветренной морозной ночи, прислушиваясь к ровному дыханию спящего Ченниса, Притчер настроил свой наручный ультраволновой передатчик на диапазон, недоступный передатчику Ченниса, и связался с кораблем.

Дважды Притчер спрашивал:

– Есть ли известия или распоряжения?

Дважды приходил еле слышный ответ:

– Нет. Ждем.

Генерал поднялся с кровати. Было холодно, и он, укутавшись в меховое одеяло, сел у окна и стал смотреть на небо, украшенное вместо привычного моста Млечного пути замысловатым узором из отдельных ярких звезд.

Где-то среди них был ответ на мучившие его вопросы. Притчеру захотелось поскорей найти его и положить конец своим страданиям.

Он вновь задал себе вопрос: что же на самом деле лишает его уверенности в себе – обращение или возраст.

Ах, не все ли равно? Он так устал.

* * *

Губернатор Россема приехал без церемоний. С ним был лишь шофер в военной форме.

Машина была шикарная, но ее конструкция показалась Притчеру нерациональной. Машина поворачивалась неуклюже, при переключении скорости спотыкалась. С первого взгляда было ясно, что двигатель работает не на ядерном, а на химическом топливе.

Губернатор Россема осторожно ступил на тонкий снег и пошел между двумя рядами полных почтения старейшин, не глядя на них.

Старейшины вошли в дом вслед за губернатором.

Гости из Союза Мула наблюдали за ними через окно. Губернатор оказался неприметным человеком, плотным и невысоким.

Но разве это что-то значит?

Притчер нервничал и проклинал себя за это. Лицо его оставалось бесстрастным, он не мог унизиться перед Ченнисом, но он чувствовал, что кровь стучит в висках, а во рту стало сухо.

Это не был физический страх. Нет, Притчер не был бесчувственным куском мяса, которому тупость не позволяет даже бояться, но чувство физического страха он умел распознавать.

Сейчас было другое.

Притчер украдкой взглянул на Ченниса. Молодой человек разглядывал ногти на левой руке и пытался отгрызть заусенец на правой.

Притчера охватило возмущение. Этот мальчишка просто не представляет, что такое давление на сознание.

Генерал подавил вздох и попытался вспомнить, каким он был до того, как Мул обратил его. Вспомнить было трудно. Притчер не мог сориентироваться в своем сознании, не мог порвать эмоциональные путы, связавшие его с Мулом. Он помнил, что собирался убить Мула, но, как ни старался, не мог представить, что чувствовал тогда. Наверное, это была самозащита сознания, потому что, когда Притчер пытался логически дойти до того, что он мог чувствовать, идя с бомбой к Мулу, у него начинало сосать под ложечкой.

Что, если губернатор тоже захочет преобразовать его эмоции?

Что, если невидимые щупальца Второго Фонда проникнут в глубины его души и расстроят там какие-нибудь струны?

Тогда это было не больно. Тогда он вообще ничего не ощутил, не заметил перехода из одного состояния в другое. Он почувствовал, что всегда любил Мула. Даже если и было время, когда он не любил Мула, то есть, когда он думал, что не любит Мула, а ненавидит его, то в это время Притчер находился во власти иллюзии. Притчер устыдился этой иллюзии.

Но тогда не было больно.

Будет ли так же при встрече с губернатором? Соединится ли то, что было раньше, с туманной мечтой, которую называют словом Демократия? Мул – тоже мечта, и только Нице принадлежит его, Притчера, верность.

Притчер судорожно вздохнул. Его тошнило.

Долетел голос Ченниса:

– Нас зовут, генерал.

В дверях появился полный достоинства и спокойного уважения старейшина и проговорил:

– Его Превосходительство губернатор Россема, исполняющий здесь волю правителей Ницы, рад позволить вам аудиенцию и приглашает вас к себе.

– Конечно, – Ченнис подтянул пояс и накинул на плечи россемскую шубу.

Притчер сжал челюсти. Игра началась.

На вид губернатор Россема не был страшен. Его глубоко посаженные глаза, окруженные сетью морщин, глядели пронзительно, но сквозь темно-русые волосы просвечивала лысина, а свежевыбритый подбородок был мал, мягок и, согласно лженауке об определении характера по чертам лица, слаб.

Притчер решил смотреть губернатору не в глаза, а на подбородок, хотя не был уверен, что это поможет. Он не надеялся, что ему вообще что-либо поможет.

Губернатор заговорил высоким голосом, безразлично:

– Добро пожаловать в Ницу. Мир вам. Вы не голодны? – и махнул изящной, опутанной синими венами рукой в сторону П-образного стола.

Гости поклонились и сели с внешней стороны перекладины буквы «П».

Губернатор сел с внутренней стороны перекладины, вдоль ножек расположились старейшины.

Губернатор говорил короткими, отрывистыми фразами: хвалил блюда, приготовленные из ввезенных из метрополии продуктов (блюда действительно были тонкие, но не более вкусные, чем простая деревенская пища), сетовал на погоду, пытался вызвать гостей на разговор о космических путешествиях.

Ченнис говорил мало, Притчер молчал.

Наконец, подали десерт из каких-то тушеных фруктов. Расправившись с ним, губернатор откинулся на спинку стула. Его маленькие глаза блеснули.

– Я наводил справки о вашем корабле. Хотел оказать вам помощь в его осмотре и, возможно, ремонте. Мне сказали, что его местонахождение неизвестно.

– Верно, – небрежно бросил Ченнис. – Мы оставили его в космосе. Это большой корабль, оснащенный всем необходимым для длительных полетов и обороны от возможного нападения. Мы подумали, что, стоя у всех на виду, он может вызвать у людей сомнения относительно наших мирных намерений. Мы вышли к вам лишь вдвоем и без оружия.

– Весьма дружественный акт, – заметил губернатор без особой уверенности. – Вы говорите, корабль большой?

– Ваше Превосходительство, это не военный корабль.

– Хм... Откуда вы?

– Из маленького мира в секторе Сантэнни, Ваше Превосходительство. Это очень незначительный мир, вы даже можете не знать о его существовании. Мы хотели бы завязать с вами торговые отношения.

– Хм... Что вы можете продать?

– Машины, Ваше Превосходительство. В обмен на мех, лес, зерно.

– Хм... – губернатор колебался. – Я слабо разбираюсь в торговле. Возможно, нам удастся прийти к соглашению, выгодному для обеих сторон, но сначала мне хотелось бы увидеть ваши документы. Прежде чем начинать с вами переговоры, мое правительство потребует от меня подробных сведений о вас. Кроме того, мне нужно осмотреть ваш корабль, иначе вас не пропустят в столичный мир.

Ответа не последовало, и губернатор повторил, теперь уже ледяным голосом:

– Мне необходимо осмотреть ваш корабль.

Ченнис рассеянно ответил:

– К сожалению, в настоящий момент корабль проходит ремонт. Если, Ваше Превосходительство, вы согласны подождать сорок восемь часов, вы сможете его осмотреть.

– Я не привык ждать.

Впервые за все время Притчер решился посмотреть губернатору в глаза.

У него перехватило дыхание. Притчеру казалось, что он тонет, но тут губернатор перевел взгляд на Ченниса. Тот сказал, как ни в чем не бывало:

– Раньше, чем через сорок восемь часов, корабль посадить нельзя. Мы безоружны. Неужели вы сомневаетесь в честности наших намерений?

После долгого молчания губернатор резко сказал:

– Расскажите мне о своем мире.

На этом неприятные вопросы кончились. Губернатор, исполнив свои официальные обязанности, потерял к гостям интерес и слушал вполуха.

* * *

Вернувшись после аудиенции в свою комнату, Притчер решил проверить себя. Затаив дыхание, он осторожно «прощупывал» свои эмоции. Он не нашел в себе перемен, но должен ли он их найти? Ведь не чувствовал он себя другим, когда его обратил Мул. Все казалось вполне естественным и даже больше: казалось, что так и должно быть.

Притчер предпринял эксперимент.

Мысленно он крикнул: «Второй Фонд должен быть обнаружен и уничтожен!»

Честная ненависть возникла в его душе с этими словами. Чистейшая ненависть, без тени сомнения.

Тогда Притчер заменил слова «Второй Фонд» словом «Мул». Его охватил ужас.

Что ж, пока все в порядке.

А вдруг на него повлияли по-другому, как-нибудь незаметно? Может, в нем произошли какие-то перемены, которых он не замечает именно потому, что они произошли?

Этого не узнать.

Однако, он по-прежнему верен Мулу. Если это не изменилось, остальное не имеет значения.

Притчер вернулся к действительности. Ченнис что-то делал в своем углу комнаты. Притчер небрежно потеребил большим пальцем браслет-передатчик.

Получив ответ, он почувствовал величайшее облегчение, а вслед за ним – чуть ли не слабость. На суровом лице генерала ничего не отразилось, но душа пела от радости.

Ченнис поднял на Притчера глаза, еще не зная, что фарс закончился.