Текст книги "К повороту стоять!"

И всё же лев прыгнул.

Третьего февраля пушки флагманского броненосца вице-адмирала Хорнби «Александра» открыли огонь по береговой батарее, стерегущей вход в Босфор со стороны Мраморного моря. Это были первые выстрелы новой войны – второго менее чем за четверть века прямого столкновения двух величайших в мировой истории империй.

Часть II
Ultima ratio regum[19]19
  «Последний довод королей» (лат.). Во время Тридцатилетней войны кардинал Ришелье приказал отливать эту фразу на стволах пушек.


[Закрыть]

I. Плоды победы

Стамбул – Византий дорийских колонистов, выходцев из Мегариды седьмого века до Рождества Христова, Константинополь восточных римских императоров, заветная мечта московских князей и российских самодержцев – пылал, подожженный сразу с четырех концов. Грабежи начались сразу, стоило разнестись слуху о том, что в город входят русские, и власти, городские и военные, побежали через Босфор, бросив столицу на милость торжествующего победителя. В считаные минуты в городе воцарился хаос. По улицам метались обезумевшие толпы, пробирались кучки каких-то оборванцев, сгибающихся под тяжестью тюков и сундуков, женщины, дети. В порту творилось светопреставление – отчаявшиеся люди штурмовали пароходы, фелюги, рыбацкие шхуны и гребные лодчонки. Женщины срывали с себя украшения, купцы стаскивали с жирных пальцев драгоценные перстни с изумрудами и индийскими рубинами, вытаскивали из поясов горсти динаров, английские и французские банкноты – все что угодно, лишь бы перебраться на другой берег! Вооруженные люди выкидывали в воду счастливцев, заплативших за место, и захватывали спасительные посудины для себя и своей добычи. Бухта Золотой Рог напоминала поверхность мусорной кучи, покрытой слоем тараканов; вся эта шевелящаяся, смрадная масса медленно смещалась к противоположному, анатолийскому берегу. Те, кому не повезло, потрясали кулаками, выкрикивали проклятия вслед уходящим, возносили хулу Аллаху, всемилостивому и милосердному, за то, что он оставляет их во власти гяуров. На пирсах вспыхивали потасовки, трещали выстрелы, им вторила беспорядочная пальба в охваченных пламенем городских кварталах.

Мародеры врывались в дома богатых жителей столицы или перехватывали бегущих в порт, раздевали до нитки, выворачивали наизнанку в поисках денег и драгоценностей. Шайки по большей части состояли из иррегуляров, черкесских, курдских и албанских башибузуков. Брошенные начальниками на произвол судьбы, они немедленно кинулись грабить богатые кварталы, разбивать лавки менял и торговцев-ювелиров. К иррегулярам примыкали отчаянные люди из числа беженцев, сотнями тысяч наводнивших Стамбул. Такие же оборванные и беспощадные, они вымещали свое злосчастье на жителях города, не разбирая, кто перед ним – неверный армянин, грек, еврей или же правоверный мусульманин, по пять раз на дню расстилающий молитвенный коврик по призыву муэдзина с минарета Айя-Софии. То тут, то там вспыхивала свирепая поножовщина между кучками грабителей – за добычу, за право выпотрошить богатый дом очередного злосчастного купца или чиновника.

Подобно ледяным глыбам в мутном потоке, пробивались через осатаневшие толпы отряды редифа, регулярной армии. Эти тоже были без офицеров – начальство сбежало, едва пронесся слух о вступлении в город неприятеля. Командовали такими отрядами баш-чауши (капрал по-русски) или десятники-онбаши: собрав вокруг себя горстку вооруженных бойцов, они штыками и саблями прокладывали дорогу в порт, к спасению. Порой такие отряды брали под защиту и беженцев, отгоняя озверевших от крови мародеров.

Передовые части Скобелева вошли в Константинополь, не встречая сколько-нибудь организованного сопротивления. Белый генерал, увидев, что творится в городе, приказал двум батальонам Московского стрелкового полка взять под защиту еврейский Балат, кварталы Ортакёя, населенные по преимуществу греками и армянами, а также район Эминёню вместе с Голубой мечетью, Святой Софией и старой резиденцией султана, дворцом Топкапы. Туда, под защиту русских штыков, толпами стекались и оказавшиеся в Стамбуле европейцы, и те обитатели города, кто по тем или иным причинам не пожелал или не смог перебраться на другой берег.

Скобелев не пытался препятствовать ни стихийной эвакуации остатков турецких частей, ни бегству жителей. И уж тем более и в мыслях у него не было переправлять через пролив свои войска. Отыскав в этом хаосе нескольких ошалевших от ужаса стамбульских чиновников, он отправил на азиатский берег, с предложением турецким властям немедленно заключить перемирие. Те согласились; несколько офицеров, не забывших о своем долге, пытались, в меру своих сил, прекратить вакханалию грабежей и хоть как-то упорядочить стихийную эвакуацию. Русские не мешали им отлавливать и истреблять мародеров; Скобелев даже отрядил в помощь туркам два казачьих эскадрона.

Согласно условиям перемирия, турки обязывались отвести гарнизоны прибрежных укреплений и разоружить батареи анатолийского берега. Скобелев, в свою очередь, свободно выпускал представителей властей, вывозящих целыми арбами документы, не мешал эвакуации уцелевших воинских частей, сохранивших оружие и знамена, и не отдавал команды захватывать военные и гражданские суда, стоявшие на якорях в бухте Золотой Рог.

Совместными усилиями порядок в городе был восстановлен. На третий день грабежи пошли на убыль, а потом и вовсе прекратились – турецкие патрули и казачьи разъезды не церемонились с мародерами, приканчивая их прямо на месте преступления. В выгоревших кварталах было тихо, будто на кладбище, лишь кое-где копошились в развалинах домов какие-то оборванцы. Зато в тех, что удалось отстоять от огня, вовсю кипела жизнь. Заработали базары. Стрелки, казаки, артиллеристы раздавали хлеб чумазым, полуголым детишкам, помогали пострадавшим во время беспорядков горожанам.

Пожар не затронул центр города, пощадив в числе прочих казенных зданий и центральную телеграфную станцию. Теперь русское командование могло беспрепятственно сноситься со Ставкой и Санкт-Петербургом по проводу, не полагаясь на ненадежные линии полевого телеграфа. Утром 2 февраля государю доставили ворох депеш: Константинополь занят нашими войсками, турки заключили перемирие, победа! В тот же день это известие получили во всех европейских столицах. Газеты вышли с сенсационными заголовками, на биржах курс русских государственных ценных бумаг подскочил чуть ли не на четверть, венские, парижские, берлинские кабинеты гудели, как растревоженные ульи.

Поздно ночью министр иностранных дел Великобритании лорд Дерби вызвал русского посланника графа Шувалова и вручил ему ноту британского правительства. По сути, это был ультиматум – русские в течение суток освобождают Константинополь и отводят войска не менее чем на пятнадцать верст от берегов Босфора, не препятствуя возвращению турецких войск. В противном случае Великобритания считает себя в состоянии войны с Российской империей.

Вечером того же дня в бухту Золотой Рог вошли три судна под Андреевским флагом: минный транспорт «Великий князь Константин», вооруженная шхуна «Аргонавт» и пароход «Веста». За ними на рейд втянулись четыре транспорта со сборными командами крепостных и морских артиллеристов из Одессы, Керчи, Очакова и Севастополя. Сойдя с пароходов, они сразу же начали приводить в порядок брошенные турками береговые батареи. С «Великого князя Константина» тем временем перегружали на плоскодонную шаланду загадочные округлые и конические предметы, укутанные рогожей. С наступлением ночи два паровых катера, волоча шаланду на буксире, двинулись в сторону южного выхода из Босфора. Катера то и дело останавливались, производили промеры глубин и выполняли какие-то загадочные манипуляции. За катерами с анатолийского берега следили сотни глаз…

А ещё через восемнадцать часов броненосец «Александра», под флагом вице-адмирала сэра Джеффри Хорнби, двинулся ко входу в Босфор. За ним выстроились в кильватерную колонну шесть броненосцев Эскадры Мраморного моря: «Эджинкорт», «Хотспур», «Султан», «Акилез», «Свифтшур» и «Темерер».

Это была по-настоящему грозная сила. Толстая броня, огромные калибры – боевые корабли, равных которым нет ни в одном из флотов. Ещё заливались боцманские дудки, ещё разбегались по боевым постам, грохоча башмаками, расчеты вспомогательной артиллерии, а на мостике сигнальщик докладывал командующему эскадрой: «Сэр, над береговой батареей русский военно-морской флаг!» И правда, в стеклах адмиральского бинокля возникло и затрепетало белое полотнище с косым голубым крестом. В казематах «Александры» дрогнули, заворочались на станках десяти– и одиннадцатидюймовые орудия. На грот-мачте взлетел сигнал: «Эскадре приготовиться к бою». Идущий вторым в ордере «Эджинкорт», хорошо узнаваемый благодаря своим пяти мачтам, отрепетовал адмиральский приказ, передавая его концевым броненосцам. На батарею смотрело не менее четырех орудий только одиннадцатидюймового калибра, не считая десяти– и девятидюймовок и всякой мелочи, которой хватало на посудинах её величества. Один взмах адмиральской руки – и на берег обрушится лавина чугуна и огня.

Следовало, однако, соблюсти приличия. Вице-адмирал Королевского флота, прежде всего, джентльмен и даже на войне не должен пренебрегать правилами хорошего тона. На мачте взвилась новая гирлянда флажков международного свода сигналов: командующий эскадрой извещал русских, что намерен войти в пролив и на попытки помешать ответит силой оружия. Одновременно в каземате правого борта ухнула десятидюймовая пушка. Снаряд лег недолетом, подняв столб воды с илом в полутора кабельтовых от уреза воды. В ответ загрохотали все восемь орудий батареи.

«Александре» – новейшему казематному броненосцу, всего два года как вступившему в строй и являвшему собой вершину развития данного типа кораблей, в этом походе не везло. Сначала, при проходе через Дарданеллы, корабль сел на мель в самой узкой части пролива, и если бы не своевременная помощь броненосца «Султан», эскадру к Константинополю вел бы другой корабль. Вот и сейчас – первая же чугунная бомба, выпущенная с батареи, угодила точнехонько в амбразуру каземата! Снеся со станин одну из двух армстронговских одиннадцатидюймовок, она превратила в кровавые ошметки половину расчета и со страшным грохотом раскололась о переборку. Заряд чёрного пороха, которым был начинена бомба, так и не взорвался. Виноваты ли в этом турки, небрежно содержавшие бомбовые погреба, или русские артиллеристы допустили промашку – уж не узнать. Тем не менее каземат на время вышел из строя, и в слитном грохоте эскадренного залпа не было слышно одиннадцатидюймовок флагмана.

Подавив дерзкую батарею, для чего понадобились пять полных бортовых залпов, колонна бронированных утюгов на трех узлах втянулась в узость Босфора. Впереди дымили кургузыми трубами два паровых катера. Они волокли импровизированный минный трал – длинный канат, к середине которого для балласта подвесили несколько чугунных ядер. Вице-адмирал Хорнби, получивший от турок донесения о копошении в проливе, не хотел рисковать: русские морские мины ещё со времен Восточной войны[20]20
  Так в Европе называют Крымскую кампанию 1853–1855 годов.


[Закрыть] снискали себе славу грозного оружия, а недавние боевые действия на Дунае лишний раз подтвердили их репутацию. Бронзовые винты наматывали кабельтов за кабельтовым; турецкие берега, азиатский, «анатолийский», и европейский, «фракийский», проплывали на расстоянии пистолетного выстрела от закованных в броню бортов. Королевский флот во всем своем грозном величии двигался к Константинополю.

II. Залпы над Босфором

На момент начала балканской кампании 1877 года Босфорский пролив защищали шесть береговых батарей, причем четыре из них располагались севернее Константинополя, для отражения угрозы со стороны Чёрного моря. Из двух оставшихся одна была на анатолийском берегу, так что русским досталась единственная батарея, вооруженная восемью гладкоствольными пексановскими гаубицами времен Синопа и осады Севастополя. Нанести сколько-нибудь серьезный урон новейшим броненосцам они не могли, а потому командовавший батареей русский офицер, дав один-единственный залп, увел своих людей прочь. Пока броненосцы мешали с землей орудия (турки поставили их открыто, за земляными брустверами, почти у самого уреза воды), артиллеристы наблюдали за этим с безопасного расстояния. Стреляли британцы неважно, к тому же большая часть их орудий были дульнозарядными, и на перезарядку уходило слишком много времени.

Мы сказали, что Босфор прикрывали только шесть батарей? Это не совсем так. Батарей на самом деле было два или три десятка, но их орудия помнили ещё времена Ушакова и Нельсона. Турки содержали их исключительно по инерции – причинить сколько-нибудь заметный вред современным броненосным кораблям такая «береговая артиллерия» была, конечно, не способна. Тем не менее русские артиллеристы, заняв эти батареи, аккуратно зарядили древние пушки.

Среди старых медных и чугунных орудий попадались удивительные экземпляры. Так, на одной из батарей, в полутора милях от входа в пролив со стороны Мраморного моря, имелись четыре пушки-камнемета умопомрачительного калибра. Отлитые на заре восемнадцатого века, они метали огромные каменные ядра со скорострельностью один выстрел в полчаса. Правда, в снарядном погребе нашлось всего два таких шара, вытесанных из мрамора; их-то и закатили в жерла раритетных бомбард. И теперь они – вместе с другими образчиками артиллерии «времен Очакова и покоренья Крыма» – ожидали своего последнего боя.

Броненосцы неспешно, на трех узлах ползли по проливу. Их движение сопровождала редкая пальба старых турецких пушек, на которую британцы отвечали полновесными бортовыми залпами. Несколько ядер даже угодили в борта английских кораблей – дистанция была совсем пустяковая, полтора-два кабельтовых, – но вреда не причинили. Хуже пришлось катерам – один был в щепки разбит метко пущенным ядром, и англичанам пришлось стопорить ход и восстанавливать «тральный караван». Так что прошло три с половиной часа, прежде чем «Александра» поравнялась с притаившимися за потрескавшейся каменной кладкой бруствера «камнеметами».

К тому времени британцы уже раскусили замысел русских – те своей бессмысленной пальбой заставляли их расходовать содержимое своих далеко не бездонных погребов и впустую расстреливать стволы крупных калибров. А потому вице-адмирал запретил разбрасывать дорогостоящие фугасы по всем подряд береговым укреплениям, ограничиваясь редким, по необходимости, ответным огнем средних калибров.

Камнеметы выпалили, когда «Александра» оказалась точно на траверзе батареи. Первое ядро подняло огромный столб воды у борта; второе раскололось о броню носового каземата в мелкую мраморную крошку. При этом оно вызвало такое сотрясение корпуса, что кое-кто из офицеров решил, будто броненосец наскочил на мину. Рулевой, потрясенный страшным ударом, инстинктивно закрутил штурвал вправо. «Александра» выкатилась из строя, и тут-то ее настиг злой рок в виде двух якорных мин, выставленных ночью с русских катеров.

Эти мины были из числа новейших, системы инженера Герца, заказанных перед самой войной в Германии. В отличие от мин систем академика Якоби и Нобеля, снаряжались они не дымным порохом, а пироксилином. Согласно заключению комиссии заведующего минной частью контр-адмирала Пилкина, мина Герца была «принципиально новым образцом, открывающим целую эпоху в развитии этого рода оружия». Большая часть из полутора сотен таких мин, хранившихся на складах в городе Бендеры, были использованы для защиты переправ через Дунай. Оставшиеся полтора десятка передали флоту; из них восемь прибыли в Босфор на борту «Константина».

Мины выставили двумя линиями по четыре штуки с интервалом между линиями в три кабельтовых. Невезучая «Александра» выскочила точнехонько на первую из этих минных банок.

Мины системы Герца отличались от предшественниц поистине революционным устройством – гальваноударным взрывателем, состоящим из платинового запала с детонатором и пяти «рожков Герца». Такой рожок представлял собой тонкостенный свинцовый колпак, легко сминающийся от удара о борт корабля. При этом разбивалась склянка, заключённый в ней электролит из нее заливал сухую угольно-цинковую батарею, ток от которой поступал в мостик накаливания платинового запала и мгновенно воспламенял детонатор.

Взрыв двух пудов пироксилина проделал в скуле «Александры» дыру поперечником в шесть футов. Минутой позже взрыв второй мины своротил набок форштевень и чуть ли не на треть расширил пробоину. Броненосец грузно осел на нос; вода поступала в носовые отсеки с такой скоростью, что аварийные команды не успевали ничего предпринять. Капитан принял единственно верное решение – приказал ещё сильнее переложить руль. Продолжая движение, броненосец с хрустом выскочил на галечную отмель под анатолийским берегом и замер с сильным креном на левый борт. Следующий за флагманом «Эджинкорт» дал «полный назад» и, опасаясь в свою очередь налететь на мины, резко переложил руль. Идущий третьим в ордере «Хотспур» не успел отреагировать на манёвр и на четырех узлах ударил разворачивающийся поперек судового хода «Эджинкорт» в правый борт.

«Хотспур», вошедший в состав Королевского флота в 1870 году, был необычным кораблём. В нем воплотилась владевшая умами военных моряков идея новой тактики морского боя – таранной.

Этому увлечению способствовали удачные таранные атаки во время Гражданской войны в САСШ, и, главное, – успех австрийского адмирала фон Тегетгофа, отправившего таранным ударом на дно итальянский броненосец в сражении у Лиссы. С тех пор во многих флотах появились корабли, главным оружием которых стал таран. «Хотспур» как раз и был первым представителем класса «таранных броненосцев» в Королевском флоте.

Предназначенный для проламывания броневых поясов, кованый стальной шпирон «Хотспура» отлично справился со своей задачей. Он поразил «Эджинкорт» в районе грот-мачты, вызвав затопление угольных ям правого борта.

На счастье, таран застрял в пробоине, частично перекрывая поступление воды, и аварийные команды успели наскоро подкрепить треснувшие от страшного удара переборки и наладить паровые водоотливные помпы. Когда корабли наконец расцепились, «Эджинкорт» держался на воде достаточно уверенно – правда, с креном, не позволявшим пустить в ход артиллерию казематов.

Береговая батарея продолжала осыпать подбитые броненосцы ядрами – уже не мраморными, а обыкновенными, чугунными. Пушки «Александры» и «Эджинкорта» не могли отвечать из-за сильного крена, а единственное двадцатичетырехтонное орудие «Хотспура» могло стрелять лишь вперед по ходу судна, и русские батареи находились вне пределов его досягаемости. Следующие за «Хорспуром» «Султан», «Акилез», «Свифтшур» и «Темерер» не могли достать неприятеля огнем своих орудий, расположенных в бортовых казематах и на батарейных палубах. В итоге русским вразнобой отвечали легкие пушки с верхних палуб броненосцев, не производя сколько-нибудь заметного эффекта.

Чтобы оттащить назад искалеченный «Эджинкорт» и снять команду с «Александры», англичанам понадобилось часа четыре. Всё это время береговые орудия и подоспевшие на помощь полевые батареи безнаказанно расстреливали корабли с дистанции в полверсты. Пробить толстые панцири английской стали они, разумеется, не могли, зато перекалечили всё, что не было прикрыто броней. «Эджинкорт» лишился обеих труб и грот-мачты; на палубе «Александры», заваленной обломками, то и дело занимались пожары. Над броненосцами вспухали ватные облачка шрапнельных разрывов, осыпая палубы градом круглых свинцовых пуль, каждая размером с крупную вишню. Бесполезные против брони, они дырявили кожуха вентиляторов, решетили шлюпки и паровые катера, выкашивали борющиеся с огнем пожарные партии.

Не сумев подавить русские батареи огнем, вице-адмирал решился на отчаянный шаг: скомандовал высадку десанта. Морским пехотинцам и матросам, вооруженным карабинами, револьверами и абордажными палашами, было велено заткнуть треклятые пушки, пока те вконец не раздолбали злосчастную «Александру».

Большей глупости он совершить не мог. В версте от берега, в сухих оврагах притаились три роты Кексгольмского гренадерского полка и сотня кубанцев-пластунов. С броненосцев их не заметили, и, стоило только десантным партиям приблизиться к батареям, как кексгольмцы с пластунами без выстрела ударили в штыки.

Громовое «ур-р-ра!» раскатилось над древними босфорскими скалами; не успевшие опомниться англичане были переколоты, перерезаны, передушены в свирепой рукопашной схватке. Назад из трех с половиной сотен вернулось едва три десятка тех, кому посчастливилось добежать до шлюпок.

Тем временем стемнело, и вице-адмирал оказался перед непростым выбором: взорвать выбросившуюся на мель «Александру» и отойти или же остаться на месте, защищая флагманский броненосец, но при этом подвергнуться другой, куда более грозной опасности. Об успехах русских минных катеров на Дунае и Чёрном море трубили все европейские газеты; застрявшие в узости пролива корабли могли стать их легкой добычей. Можно было, конечно, прикрыть ордер шлюпками и катерами с командами стрелков, но куда деться от огня батарей, которые так и не удалось привести к молчанию? Освещать пролив ракетами, полагаясь на защиту противоминных пушек? Но где гарантия, что эти сумасшедшие не прокрадутся под самым берегом? Тогда эскадра застрянет в проливе надолго, а когда русские подтянут тяжелую артиллерию, станет совсем худо – броня палуб не выдержит ударов шестидюймовых мортирных бомб. В июле русский пароход «Веста», вооруженный такими мортирами, всего тремя попаданиями вывел из строя турецкий броненосный корвет «Фетхи-Буленд». А ведь его палубная броня ничуть не уступала броне «Эджинкорта» или «Султана»…

Нелегко было сэру Джеффри Хорнби жертвовать своим флагманом, но выхода не было. Погреба «Александры», прочно засевшей на отмели под анатолийским берегом, подготовили к взрыву. Команде добровольцев, оставшихся на корабле, велено было поджигать огнепроводные шнуры, как только возникнет опасность захвата броненосца. Потрепанная эскадра уползала на зюйд, к Мраморному морю, а сэр Джеффри Хорнби заперся в адмиральском салоне на «Эджинкорте» и пытался найти ответ на вопрос: «А что бы он стал делать в случае удачного прорыва к Константинополю?» Да, орудия его эскадры способны сровнять половину города с землей, но вряд ли это заставило бы русскую армию отступить. Сил для полноценного десанта нет, и взять их неоткуда; любую высадку русские пресекут в считаные минуты. Эскадра могла бы стать серьезным аргументом, оставайся европейский берег Босфора и Константинополь в руках османов. Они могли бы заключить с русскими перемирие, а пока дипломаты изощряются в составлении статей будущего мирного договора – подтянуть к столице свежие войска и отгородиться от неприятеля полевыми укреплениями. Теперь же поздно: броненосная, сильнейшая в мире эскадра не в силах нанести сколько-нибудь заметный урон сухопутной армии и уж точно не сможет отбить захваченный ею город. А раз так – стоит ли рисковать? Не лучше уйти в Мраморное море, сохранив для Британии ценные боевые корабли и обученные команды?

Хорнби понимал, что этим решением поставит крест на своей адмиральской карьере. При любом развитии событий бегства ему не простят. И лучшее, на что можно теперь рассчитывать – это отставка и клеймо неудачника, которое придется носить до конца жизни. Что ж, если для спасения шести броненосцев и нескольких тысяч жизней британских моряков надо заплатить такую цену – он, сэр Джеффри Томас Фиппс Хорнби, вице-адмирал и второй морской лорд, готов.