Текст книги "Первый удар"

Глава четвертая
Когда пахнет жареным

По пути они купили водки, пива, еды всякой, включая пельмени, яйца, хлеб и масло бутербродное «Славянское», «Вискаса» купили коту-заразе и еще много всяких продуктов, что именно – Ладыгин не помнил, потому что думал только о том, как бы поскорее уйти от страшного дома с вооруженными охранниками, черными собаками и Виктором Павловичем, который обычно поздно возвращается домой.

Наташку же охватил бабский покупательский зуд, она переходила из отдела в отдел, возвращалась туда, где уже дважды что-то покупали, и находила там нечто необычайно нужное именно этим вечером, без чего все предыдущие покупки были просто напрасной тратой денег, заглядывая при этом в глаза Доктору и ожидая, что он оценит ее хозяйственность и практическую сметку.

Ладыгин соглашался на все, в нетерпении, как конь, переступая ногами.

Наконец, когда все, что только возможно, было куплено, включая два килограмма мяса, пакет «гороха лущеного колотого» и здоровенную упаковку прокладок «Олвейс», они вышли из магазина, дошли до Каменноостровского проспекта, и только тогда Ладыгин вздохнул спокойно.

Почему-то именно этот поворот, когда злосчастный дом скрылся из вида, был для него границей, перейдя которую он почувствовал себя в безопасности.

* * *

Наташка по пути рассказала много интересного о преимуществах в эксплуатации прокладок «Олвейс» перед прочими аналогичными изделиями, о некоторых отзываясь с использованием очень грубых идиоматических выражений.

Несмотря на то что Ладыгин успешно окончил Военно-медицинскую академию имени С. М. Кирова, прошел постдипломную адъюнктуру и имел довольно обширную практику, из Наташкиного рассказа он узнал массу любопытных подробностей об особенностях анатомического строения женских половых органов. Также он узнал о совместимости или несовместимости этих органов с разными типами прокладок, а еще услышал массу конкретных рекомендаций в адрес производителей наименее удачных, по мнению Натахи, образцов – вроде совета «засунуть себе в задницу».

Вообще, все это излагалось простыми девичьими словами, которых, правда, было немного, но употреблялись они с необычайной изобретательностью, особенно в разделе, посвященном установке и изъятию прокладки из мест, для нее предназначенных...

* * *

Увлеченные такой на редкость познавательной для Доктора беседой, они быстро добрались до Наташкиного дома и вошли в квартиру, по сравнению с которой костюковское жилище представлялось образцом чистоты, комфорта и домашнего уюта. Под ноги тотчас с душераздирающим мяуканьем бросился здоровенный рыжий кот, принялся рвать когтями пакет с двумя килограммами мяса.

– Это он голодный, – объяснила поведение животного Наташа.

С трудом удалось вырвать один килограмм из лап хищника, второй же последовал вместе с заразой-котом под диван, откуда сразу же послышалось громкое, с завыванием, чавканье, вообще-то не свойственное представителям семейства кошачьих.

* * *

– Жрет, – сказала Наташа, – голодный, вот и жрет.

* * *

С котом все было понятно, оставалось уточнить всякие мелочи вроде того, как вернуть ценности владельцу и, по возможности, остаться при этом в живых.

– Телефон у тебя есть? – спросил Ладыгин.

– Ну! – невнятно ответила Наташка.

Она, раздеваясь, запуталась в одежде, хитро обмотавшейся вокруг головы, поэтому голос напоминал саундтрек фильма ужасов.

– Где?

– В коридоре, – понял сквозь одежду Ладыгин и пошел в коридор.

Его обогнала раздевшаяся Наташка, изящно оттопыривавшая при ходьбе костлявый тазобедренный сустав. Проследив за тем, как она скрылась в ванной, Доктор набрал номер Петьки Чистякова.

Трубку сняла Марина.

* * *

– Ой, Сергей Павлович, а вы разве не с Петенькой?! Он мне сказал...

– Я знаю, Мариночка. Дело в том, что он отлучился и не сказал куда, может быть домой...

– Нет, Сергей Павлович, он мне сказал...

– Я знаю, Мариночка. Он не звонил?

– Нет, Сергей Павлович! Он мне...

– Спасибо, Мариночка! Я перезвоню вечером. Передай Петру, когда придет, чтобы ждал моего звонка.

– Конечно, Сергей Павлович! Он...

– Всего хорошего, Мариночка!

Мимо опять прошествовала Наташа, пришлось возвращаться в комнату. До вечера было еще далеко...

* * *

Наташка сидела на краю стола, между поломанным на куски хлебом и пустыми скорлупками куриных яиц, которыми доктор запивал водку. Ладыгин только что выпил очередные полстакана и прислушивался к событиям, происходящим внутри организма.

Пора завязывать со всем этим, медленно думал он, не мальчик уже...

Водка, секс, секс, водка... В таких количествах и такого качества... Это уже не приключение, это уже работа. За это деньги надо платить.

* * *

Наташка болтала не очень чистыми ногами со следами застарелого педикюра и бросала на Ладыгина влюбленные взгляды.

– Наташка, а тебе сколько лет?

– Тебе по правде, или как?

– Давай – или как.

– Семнадцать.

– Да?! – удивился Ладыгин.

– Ну. Почти...

– А по правде?

– Пятнадцать... Скоро исполнится... Через полгода... Да ты не бойся, я уже давно трахаюсь, год, наверное, или два. У меня даже аборт один был. Почти...

– Что значит «почти аборт»?

– Ну, я думала, что беременна, а оказалось – нет, а я уже аборт делать хотела.

Ладыгин вздохнул и пошел опять звонить Чистякову.

Ответила опять Марина.

– Сергей Павлович, это вы? Я уж вся извелась, Петеньки все нет и нет. Я и на работу ему звонила... Они сказали, что он позвонил днем и предупредил, что завтра не выйдет. Представляете, на работу позвонил, а домой – нет! Я весь день от телефона не отхожу, что делать – не представляю...

Марина явно приготовилась заплакать.

– Мариночка, а он не мог поехать к кому-нибудь? К родственникам, друзьям, к теще, наконец?

– Я всех обзвонила, Сергей Павлович! Всех! – Марина заплакала.

– Ну, ну, Марина! Что ты! Ничего же не случилось! Погуляет мужик и вернется.

– Что вы, Сергей Павлович! – Марина сквозь слезы возмутилась. – Петенька – он не такой, он за двенадцать лет ни на кого не посмотрел даже, а вы – загулял!

– А на дачу он уехать не мог? У вас же дача есть...

– На дачу? В апреле? Что ему там делать? Без меня? – Это предположение окончательно подкосило Марину, она уронила трубку и зарыдала.

* * *

Ладыгин аккуратно положил трубку на рычаги старенького аппарата и задумался. Поведение Петьки понятно – лечь на дно, выждать... Ну а потом?.. Нужно позвонить жене, как-то объяснить свое отсутствие, узнать – не звонил ли Петька.

– Наташенька, родная, это я. Мы туг загуляли маленько на квартире у Леши Кастета, выпили, конечно, так что я здесь переночую, утром подъеду. Как с кем? С Петькой Чистяковым. Что значит вру?! Ах, он звонил! Когда? Днем, на трубку?

Ладыгин специально свою трубку оставил дома, чтобы быть вне досягаемости жены.

– Он что-нибудь просил передать? Я объясню, приеду и все объясню... Что сказал Петька? Все в порядке, чтобы я не беспокоился, он сам все сделает? Извини, я из автомата, плохо слышно, поэтому переспрашиваю. Нет, я не специально оставил трубку, забыл просто. Все, родная. Утром я буду...

* * *

С поездкой Кастету поначалу не повезло.

В Москву ехал полупустым, склады фирмы-грузополучателя перевели в Тулу, крюк вроде небольшой, но на самом деле ненужный, могли бы сообщить. Факс отправить, или как там у них это делается, – минутное дело, а у него, считай, полдня ушло на поездки из Москву в Тулу и обратно.

В Питер почти до Бологого гнал порожняком, только в Вышнем Волочке – спасибо диспетчерше Насте, связалась по рации, дала наколку – взял груз, но не в Питер, а в Удомлю, есть такой городишко в Тверской области, зато оттуда – полную шаланду. Даже с перегрузом.

Грузин, владелец груза, сунул пачку денег:

– Спасыбо, брат! Нэдэлю не могу вывэзти, тавар гибнет!

Товар был обычный, кавказский – овощи, фрукты.

Как они оказались в Удомле? Пути бизнеса неисповедимы.

* * *

Отъехав подальше, Кастет остановился и еще раз внимательно осмотрел груз. Все нормально, открытые ящики с фруктами, помидорами, никаких подозрительных мешков, странных коробок, Кастет набрал огурцов с помидорами, чтобы пожевать в пути, и, повеселевший, двинул к дому.

В Питер въезжал уже в самом добром настроении, правда, пачка денег, которую дал грузин, состояла в основном из десяток, но десяток этих было много и на нынешнем костюковском безденежьи они представляли собой целое состояние.

Остаток пути он думал о диспетчерше Леночке, девушке, по его представлениям, молодой, ей не было тридцати, и, что было весьма кстати, незамужней. С ней у него начал было завязываться роман, но тогда Кастет сам остановил себя – спит в гаражной подсобке, из вещей – смена белья да рваные простыни с пододеяльниками, которые Алеся, чтобы не выкидывать, отдала ему при разделе имущества. Да и раздела никакого не было, он, Кастет, не унизился бы до того, чтобы делить домашний скарб, Алеся просто выставила в прихожую коробки с его барахлом – и все! Большую часть содержимого этих коробок он выкинул за полной непригодностью к какому-либо использованию, что-то пустил на ветошь...

Теперь – другое дело: жилье есть, машина бегает, деньги он зарабатывает, можно попробовать возобновить отношения с Леночкой...

* * *

Отвезя груз на рынок на Звездной – по пути, удобно, – Леха в самом добром настроении возвращался в гараж. В диспетчерской сидела Леночка, и настроение его стало еще лучше.

– Здравствуйте, Алексей Михайлович! Как съездилось?

– Спасибо, Леночка! Ты за два дня похорошела еще больше! Какие новости?

Леночка покраснела, пожала плечами, мол, какие могут быть новости за два-то дня, потом спохватилась:

– Ой, Алексей Михайлович, вам вчера друг звонил. Мне сменщица, Варя, вы ее знаете, записку оставила.

Она полистала рабочий журнал, нашла какой-то листок.

– Вот. Петр Чистяков просил напомнить вам про тайник, который был у вас в школьные годы, и сказал, что обязательно постарается с вами связаться.

* * *

Теперь пришла очередь Кастету пожать плечами – какой тайник? При чем тут школьные годы, почему он сам не может связаться с Петькой? Забыв сказать Леночке спасибо, он подошел к стоящему в диспетчерской городскому телефону и, полистав записную книжку, набрал номер чистяковской квартиры. К телефону никто не подходил. Правильно, день, рабочее время, Петька – в мастерской. Набрал номер мастерской, трубку сняли сразу:

– Петр Васильевич вчера предупредил, что сегодня не выйдет.

Так, что-то тут не то.

Кастет позвонил Ладыгину, его жена отозвалась сразу:

– Леша? Кастет? Ты разве в городе? Мне Сергей сказал, что ты уехал...

– А я уже вернулся.

– Мужики, если вы врете, так хотя бы договаривайтесь! – И ладыгинская жена бросила трубку.

* * *

Ситуация нисколько не прояснилась. Кастет машинально нашарил сигареты, закурил.

– Алексей Михайлович, здесь нельзя курить! Начальство ругаться будет.

– Прости, Леночка, – ответил Кастет, вышел на улицу и сел на скамеечку в «месте для курения».

Не успел он докурить сигарету, как в дверях диспетчерской появилась Леночка.

– Алексей Михайлович, вас к телефону!

– Кто? – оживился Кастет.

– Девушка какая-то...

Девушкой оказалась снова Наташа Ладыгина.

– Извини, Леша, я тебе нагрубила, мой звонил вчера вечером, ночью уже почти, сказал, что утром все объяснит. Утром он не позвонил, на работе его нет. Там, откуда он звонил, трубку никто не берет...

– Подожди, Наташа, откуда ты знаешь мой номер телефона?

– У нас же АОН.

– Конечно, я не подумал. Дай мне на всякий случай этот телефон.

– Пиши, – и она продиктовала номер.

– А он ничего не говорил, может быть они с Петькой куда-нибудь собирались? На рыбалку там, например, в лес за грибами...

– Ага! За грибами в апреле, ну-ну! Мне-то он сказал, что они с Чистяковым едут к тебе на квартиру дырку какую-то долбить, работы, сказал, много, могут остаться ночевать. Вечером позвонил, сказал, что утром все объяснит. Сижу у телефона, жду его объяснений. А ты, похоже, и не знаешь, что они у тебя дома?! Теперь я понимаю, какую дырку они пошли долбить. В общем так, Леша: если найдешь своего друга Ладыгина, передай ему, чтобы ехал домой, но по пути чтоб зашел в КВД, взял там справочку, потому что без этой справочки я его на порог не пущу! Привет друзьям!

И Наталья бросила трубку.

* * *

На сердце у Кастета отлегло. Черт, как же он забыл! Сам ведь просил мужиков швеллер этот гребаный в стенку вмазать. Мужики, видно, его просьбу выполняя, крепко вмазали, опохмеляются небось где-нибудь. А то, что про тайник школьный Петька звонил – так по пьянке чего не наболтаешь!

– Невеста ваша звонила? – спросила Леночка.

– Что ты, Леночка, нет у меня никакой невесты! А звонок очень важный был, спасибо, с меня – чуть было не сказал «бутылка» – ужин в ресторане!

– Что вы, Алексей... – Леночка поколебалась, но добавила: – Михайлович.

* * *

Кастет доехал до «Петроградской» и уже на Кировском вспомнил, что ключей от собственной квартиры у него нет. Ерунда, мужики наверняка там, квасят потихонечку. Если не отрубились еще – откроют...

Перешел мостик через Карповку, повернул направо и услышал за спиной девчоночий голос:

– Леша!

Обернулся, – к нему бежала, некрасиво взбрыкивая кривоватыми ногами, нечаянная субботняя знакомая – Наташка.

– Леша, беда!

– Что у тебя стряслось?

– Сережу убили! Наверное.

– Какого Сережу? Что значит – наверное, убили?

– Ну, мы вместе тогда пили, в субботу...

– Ладыгина? – Хотя откуда ей знать Серегину фамилию. – Давай все по порядку!

– Он у меня ночевал, я – недалеко здесь, на Каменноостровском, а утром пошел, сказал – на стоянку, он машину на платной стоянке оставил, вон там, за домами. Ну, его нет и нет, он же хотел только заплатить, чтобы машина еще день там простояла, и сразу обратно, ему даже в магазин не надо было заходить, мы вчера всего много купили, еще осталось, и водка, и еда всякая...

– Дальше, Наташа, дальше!

– Ну, я подождала, подождала, его все нет и нет... – Наташа зашмыгала носом, явно намереваясь заплакать.

– Дальше!

– Я пошла на стоянку, а там... – Наташка все-таки заплакала.

* * *

Была бы на ее месте взрослая баба, Кастет охотно применил бы лучшее средство от истерики – дал бы по морде. Однако бить по морде пацанку, тем более ему, мастеру спорта по боксу, было неловко, и он просто погладил ее по голове. Наташа подняла на него зареванные глаза.

– Успокоилась? Молодчина!.. Что случилось на стоянке?

– Я пришла, а там дядьсережина машина открыта, то есть совсем, двери открыты, багажник. А вокруг люди в форме, вроде чего-то ищут...

– А Серега?

– Не-а, его там не было.

– В какой форме они были, в милицейской?

– Не-а, в пятнистой такой, ну все сейчас в такой ходят, камуфляжка, что ли, называется...

– Так... Пойдем, сядем куда-нибудь. Выпить хочешь? – сказал он по привычке, следуя народной мудрости – «без поллитра не разобраться».

Наташа по-собачьи посмотрела на него снизу вверх, подумала немного и кивнула головой. Потом взяла его за руку и повела в ближнюю подворотню. Они вошли во двор с чахлой зеленью и двумя загаженными скамейками в окружении луж, окурков и пустых пластиковых бутылок.

– Могу домой сбегать или здесь купить.

– Что купить? – не понял сначала Кастет.

О собственном предложении выпить он уже успел забыть, думая о веренице странных событий, в которые окунулся, едва вернувшись в Питер. А не было-то его всего два дня.

Уедешь на неделю – вообще в непонятках захлебнешься.

Наташка стояла рядом, выжидательно глядела на него, выставив перед собой грязноватую ладошку. Идти домой за бутылкой она не собиралась. Кастет вытащил полученную от грузина в Удомле пачку грязных десяток.

– Сколько?

– Сто, – быстро ответила Наташка, подумала и добавила: – Пятьдесят.

Кастет отсчитал двести.

– Я на скамеечке тут подожду.

– Ну! – ответила Наташка и моментально исчезла.

* * *

Кастет подошел к скамейкам. Обе были одинаково затоптаны, заплеваны и вообще грязны той уличной грязью, которая рождается не от слякоти и непогоды, а от нелюбви к себе, другим людям и неуважения мира. Пришлось поступить как все, то есть сесть на спинку, а ноги поставить на сиденье. Сидеть было жестко и неудобно, но Кастет рассчитывал, что ждать придется недолго, когда Наташка вернется, и тогда удастся вытащить из нее еще что-нибудь, проливающее свет на таинственные события вокруг его квартиры и его друзей.

Он поерзал, пытаясь устроиться поудобнее, потом бросил это занятие как бесперспективное и задумался. Он никогда не любил решать логические загадки, публикуемые в развлекательной прессе, даже кроссвордов не решал, скучно ему было вникать в хитросплетения слов, большей частью ему неизвестных. Но сейчас перед ним была задача, которую, как он чувствовал, кроме него, решить не мог, пожалуй, никто.

Пока он мучительно вспоминал, кто же из его знакомых мог помочь ему в этом деле, и жалел, что его записная книжка осталась вместе с сумкой в гараже, появилась Наташка. В одной руке она гордо несла литровую бутылку, в другой – пластиковый пакет, видимо, со жратвой.

* * *

– Леша, – неожиданно жизнерадостным голосом воскликнула она, – ты не сердишься, я бутылку пива выпила – волновалась очень! Знаешь, чего я вспомнила? Я ж нашла книжку записную, Сережину, под диваном. Уборку делала и нашла.

Про уборку она сказала особенным голосом, подчеркивая этим, какая она хорошая хозяйка и какой образцовый порядок поддерживает в доме. Денек попила, в постели с мужиком покувыркалась, а утром вскочила и сразу порядок наводить, не может она без того, чтобы не начать день с генеральной уборки.

Наташкины слова про уборку Кастет пропустил мимо ушей, а книжку сразу потребовал. По всему видно, служила она Ладыгину много лет, была пухлой, потрепанной, с засаленными страницами, исписанными и карандашом, и чернилами, и шариковой ручкой. Несколько телефонов было записано губной помадой. В книжку был вложен согнутый вчетверо листок бумаги, Кастет развернул его и увидел корявую карандашную надпись, под конец карандаш сломался, оставляя на бумаге процарапанные буквы. Текст записки гласил:

«Серега, я забрал все. Спрячу в надежном месте, Если что – вали все на меня. Встретимся. П. Ч.»

* * *

Кастет еще раз перечитал записку, аккуратно сложил и убрал во внутрений карман куртки, для надежности застегнув его на пуговку.

– Леша, ты пить будешь?

– Нет, Наташка, спасибо. А ты выпей, если хочешь.

Кастет задумался.

Бумажка эта, исписанная сломанным карандашом, похоже, что-то объясняла, но он никак не мог сложить факты в какую-то систему, не было в нем, в Кастете, какой-то умственной черты, необходимой для такого рода работы.

Никогда прежде Алексей Костюков не чувствовал себя обделенным природой. С равным успехом он мог убить человека или зачать нового, ибо все это делается без участия мозга, больше того – ум в таких делах даже вреден. Чем больше думаешь в бою, тем скорее тебя убьют. Нет более верного способа отпугнуть от себя красивую деваху, как завести с ней умные разговоры.

А вот теперь Кастет ощутил себя беспомощным... Его мускулы по-прежнему крепки, в кулаках та же сила, член стоит, как у салаги первого года службы, а он сидит на неудобной жердочке грязной дворовой скамьи и не знает, как сделать первый шаг. Нет рядом «батяни-комбата», который вызовет к себе и скажет старлею Костюкову, куда он должен пойти и что сделать.

– Натаха, можно пойти к тебе? Мне подумать надо и позвонить кой-куда...

* * *

Куда он будет звонить, Кастет еще не решил, но понял твердо – одному ему с этой головоломкой не справиться, ему нужен мозг, который будет за него думать, решать шарады, распутывать узлы и ставить конкретные боевые задачи, а уж он, старший лейтенант запаса и мастер спорта по боксу Костюков Алексей Михайлович, постарается эти задачи решить.

С такими вот мыслями подходил Леха Кастет к жилищу своей малолетней подружки, и была в нем уже спокойная уверенность: если только жив этот его давний знакомец, Кастет его найдет и уговорит, заставит, в конце концов, помочь ему сложить эту чертову головоломку.

Глава пятая
Мозговой трест в кресле на колесах

Нашел его Кастет!

И где нашел, в Серегиной записной книжке. Перелистывал ее без дела, пытаясь вспомнить адрес человека, фамилию которого даже не помнил, какая-то сибирская фамилия, а что в ней сибирского, черт его знает. Может, Байкалов, может, Кедров, а может, просто Таежный... Перелистывал он книжку, пока глаза не остановились на фамилии Черных. Конечно, в Сибири полно таких фамилий – Белых, Седых, Черных...

Только этот Черных к Сибири никакого отношения не имел, был потомственным петербуржцем. Его предки жили в Городе чуть ли не с момента основания, и он, как и подобает коренным петербуржцам, прозябал в комнатухе огромной коммуналки бывшего доходного дома на Седьмой линии Васильевского острова.

Память далеких событий вернулась к Кастету. Он вспомнил не только адрес Жени Черных, но и обстоятельства их знакомства...

* * *

Учились они в одной школе, правда, в параллельных классах.

Случилось так, что после восьмого класса ему пришлось перейти в другую школу. Их с Петькой Чистяковым родную двенадцатую школу закрыли на ремонт, и последние два года они доучивались в другой школе – тридцать второй. Почти никого из новых одноклассников Кастет не запомнил, учился недолго, два года, да и занятия посещал нечасто, по уважительной спортивной причине. К тому времени он был уже приличным боксером и много времени проводил на сборах, в разных спортивных лагерях, выезжал и на соревнования. А Женя Черных учился в параллельном, и, если бы не Женькино несчастье, никогда бы их пути не пересеклись.

Но был Женя Черных хром, горбат и вызывающе большеголов.

– Вылитый Квазиморда! – сказал другу Кастет, увидев Женьку в первый раз.

* * *

Незадолго до этого он на сборах перед Спартакиадой школьников прочитал забытую кем-то книжку без обложки, начала и конца, из которой к тому же молодые атлеты, идя по нужде, вырывали нужное им количество страниц. В этой книжке героем был страшный горбун Квазимодо, книга называлась «Собор Парижской Богоматери» французского писателя Виктора Гюго, но этих подробностей Кастет так никогда и не узнал.

Встречая Черных в школе, Леша Кастет невольно провожал его глазами – необыкновенное уродство, как и необыкновенная красота, притягивают взгляд, – но никогда с ним не разговаривал, даже не здоровался, не знал его имени, а уж тем более адреса. Однако, возвращаясь как-то вечером после тренировки и проводив к тому же одну подающую надежды, не только в спортивном плане, гимнасточку, он в проходном дворе наткнулся на драку.

Собственно, дракой это назвать было нельзя – трое подвыпивших пацанов били ногами упавшего уже на землю паренька. Если бы не явный численный перевес, Леха прошел бы мимо – мало ли, кто с кем машется по пьяни, сейчас морды друг другу бьют, а через пять минут обнимутся и продолжат пьянку. Но тут дело обстояло по-другому, и Кастет вмешался.

Его участие в драке было непродолжительным – пацаны, даже не поняв, что произошло, очутились на земле, а Леха, подхватив под мышки несчастную жертву, потащил ее на улицу. При свете фонарей жертва оказалась тем самым Квазимодой, которого, как узнал Кастет, зовут Женя Черных и живет она, вернее, он в доме номер тридцать семь по Седьмой линии.

Кастет привел Женю домой и не только сдал с рук на руки одинокой его мамаше, но и помог смыть с прыщавого Женькиного лица кровь, переодеть в чистое и уложить в постель. Судя по тому, как сноровисто управлялась со всем этим мама-Черных, подобные приключения выпадали на долю ее сына частенько. Она не думала о том, где лежит йод и перекись водорода, есть ли в доме вата и бинты, не причитала над окровавленным сыном, а просто и быстро сделала все необходимое, успев между делом поставить на кухне чайник, коротко поругаться с соседкой и показать Кастету, где находятся места общего пользования, чтобы тот мог «сделать свои дела» и умыться.

Так Кастет подружился с семейством Черных. В тот вечер он долго сидел с Вероникой Михайловной, пил чай с домашними сухариками, слушал ее рассказ о роде Черных-Паскевич, последним представителем которого был Квазимодо Женя, и даже рассматривал семейный альбом со множеством старинных, отпечатанных на картонках, фотографий.

Между ними не было ничего общего – здоровый атлет Кастет, окруженный друзьями и подругами, и одинокая, уже немолодая женщина, в отчаянии родившая единственного ребенка, и ее обреченный на одиночество сын, но Кастета тянуло в этот дом, и, когда было время, он старался прийти туда, обычно с немудрящими гостинцами – печеньем, пряниками или простенькими конфетками «Ирис Кис-кис».

Вероника Михайловна работала библиотекарем, ее зарплаты с трудом хватало на самую простую еду и лекарства для Жени, с детства долго и тяжело болевшего и проводившего много времени в больницах и санаториях, поэтому гостинцы были очень кстати для любившей почаевничать Женькиной мамы.

* * *

С самим Женей Черных он, в общем-то, не дружил, приходил Леха ради его матери, которую по-мужски опекал и о которой заботился как мог. Любил слушать ее рассказы о книгах, которых она прочитала множество, какие-то случаи из библиотечной жизни и всякое-разное, что может говорить одинокая женщина зашедшему на огонек юноше. Женя на этих вечерних посиделках присутствовал обычно в качестве молчаливого наблюдателя, изредка бросая на Кастета внимательные взгляды, понять значение которых Леха не мог да и не хотел – Женя Черных его попросту не интересовал.

Эта странная дружба продолжалась очень недолго, до конца последнего года школы, окончив которую Кастет сразу поступил в Петродворцовое военно-спортивное училище и жил в казарме, в Городе почти не бывая. Потом распределение, Москва, курсы, Афган и суматошная мирная жизнь Кастета, в которой места для Черных просто не было. Получалось, что Леха не видел Женю Черных и его маму уже лет двадцать.

Краем уха, наверное от Петьки Чистякова, который не пропустил ни одной встречи выпускников, Кастет слышал, что Женя Черных окончил физмат ЛГУ, аспирантуру, получил какое-то звание или степень, как это в ученом мире называется, Леха точно не знал, прочили ему чуть ли не Нобелевскую премию, но Черных опять надолго заболел и как инвалид сидел сейчас дома, нигде не работая.

Фамилию и телефон именно этого Черных и обнаружил Кастет в записной книжке доктора Ладыгина, именно до этого Черных он в конце концов дозвонился и именно к нему сейчас ехал, надеясь, что старый друг во всем случившемся разберется.

* * *

Дверь открыла Женина мама, постаревшая, почти совсем седая, но сохранившая прямую осанку и то же, запомнившееся Кастету со школьных лет, выражение лица – спокойного благородства человека, уверенного в правильности своей жизни и не думающего о мнении других.

– Лешенька, здравствуйте, проходите.

Она провела Кастета по темному – лампочка перегорела, а ввернуть некому, – заставленному ненужными предметами коридору в Женькину комнату, постучав, открыла дверь и неслышно растворилась в темноте. Кастет, отчего-то робея, вошел.

Комната была та самая, в которой они чаевничали двадцать лет назад, та же простая старая мебель, по-прежнему удивляющая чистотой и опрятностью, почти тот же был Женя Черных, сидящий в инвалидском кресле с книгой в руках. В комнате добавились только две вещи – компьютер на письменном столе, там, где раньше стоял бронзовый чернильный прибор, и большая, увеличенная со старой, фотография мужчины в царской форме с эполетами и множеством красивых орденов.

– Это – мой предок, – сказал вместо приветствия Женька.

– Наблюдательный, заметил, что я на фотку посмотрел, – ответил вместо приветствия Кастет.

– Я не наблюдательный, – сказал Женька, – я не могу быть наблюдательным, потому что плохо вижу, а когда поработаю на компьютере – так вообще слепой, должен после этого отдыхать часа два, времени жалко... А про портрет я сказал, потому что все сразу спрашивают, кто это.

– Слепой, а с книжкой почти в темноте, – сказал, оглядываясь, Кастет.

– А что я с книжкой, так она для слепых, брайлевским шрифтом напечатана...

– Ну ты, блин, даешь! – восхитился Кастет.

– Садись, Алексей, рассказывай, что у тебя стряслось, я по телефону не очень-то и понял. Ты, верно, не один был, говорить не мог.

* * *

Леха поискал глазами кресло, в котором когда-то любил пить чай, устроился в нем поудобнее и принялся рассказывать. Черных слушал, закрыв глаза и не перебивая, только худые, с крупными суставами пальцы, бережно скользящие по книжной обложке, выдавали, что он не уснул и все слышит.

– Извини, но я думаю, что твоих друзей нет в живых, – спокойно сказал Женя, когда Кастет кончил. – А Петя Чистяков был и моим другом, он тебе не говорил, наверное, постеснялся. И с Сергеем Ладыгиным я неплохо знаком, помог я ему однажды, а он моей маме помог. Так что – будем думать. Будем думать...

* * *

Черных, не открывая глаз, положил книгу на край стола, сцепил замком руки и опустил на них тяжелую голову.

– Сейчас мама чай принесет, чай пить будем, – сказал он, не поднимая головы. – Ты пока посмотри что-нибудь, книжку полистай...

Почти сразу же открылась дверь и вошла Вероника Михайловна.

– Лешенька, пойдемте ко мне, не будем ему мешать...

– Нет, нет, мама. Все в порядке, чайку попьем и продолжим с Алексеем. Что у нас сегодня к чаю?

Кастет пожалел, что не принес никаких сладостей.

– Давайте я сбегаю...

– Ну что вы, Лешенька, все у нас есть.

* * *

Сидели, пили чай, что-то говорили, Кастет мучительно ожидал продолжения разговора с Женей. Наконец Вероника Михайловна ушла, оставив их наедине.

– Алексей, у тебя деньги есть? – спросил Черных.

Кастет пожал плечами: что значит – деньги? Какую сумму Женя Черных считает деньгами и в какой валюте?

– Ладно, начнем с другого конца. Что это Петр говорил о школьном тайнике?

– Недалеко от школы есть трансформаторная будка, там кто-то кирпич выбил, у самой земли, почти не видно, если не знать. За кирпичом за этим ниша, довольно большая, много чего можно положить, мы там сигареты прятали, еще что-то. Пацаны ж были...

– Что сейчас на улице, темно?

– Темно.

– Сходи-ка ты, да погляди, что там Петя Чистяков спрятал. Прямо сейчас сходи...

Кастет вышел.

– Вероника Михайловна, закройте за мной.

– Ты все-таки в магазин собрался?!

– Да, я быстро.

До Тринадцатой линии ходу – пять минут. Будка стоит на месте, куда ей деться, народу на улице – никого, даже собачников нет. Прошел мимо несколько раз, на часы поглядывая, будто ждет кого, вернулся к будке, зашел с задней, невидимой с улицы стороны, нагнулся. Кирпич на месте. Только в землю немного ушел, но, похоже, кто-то под него подкапывался недавно – земля разрытая и мягкая.

Кастет достал из кармана нож, «Victormox», настоящий, швейцарский, не китайская подделка, подковырнул кирпич, легко вынул. Нащупал в нише пакет, даже не пакет, так, чуть больше конверта, в полиэтилене и скотчем замотан, сунул в карман. Кирпич на место, колени от земли отряхнул и – к Черных, пусть он разбирается.