Текст книги "Мастерская"

Мастерская
Бахор Хуршедович Рафиков

Самый большой друг и самый большой враг человека – его воображение.

Артуро Граф

© Бахор Хуршедович Рафиков, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Глава 1

Вдох…

Франц открыл глаза и обнаружил себя на набережной вдоль Невы. Видимо, он уже успел пройти приличное расстояние от вокзала, куда прибыл полчаса назад, до этого людного места. Мимо него неспешно проезжали кареты, из окон которых выглядывали красивые девушки в бальных платьях, свесив свои кудрявые волосы вниз. Одна из них смущенно послала Францу нежную улыбку, заставив юношу вспыхнуть румянцем. Неподалеку, отчаянно жестикулируя, вели светскую беседу на французском языке два господина в черных фраках. Каскад домов напротив реки пестрел теплыми тонами русского ампира. Франц засмотрелся, как луч солнца играет на крышах зданий, и столкнулся с приятным мужчиной в темном плаще и с тростью в руке.

– Смотри, куда идешь!

Франц закрыл глаза и открыл их снова: незнакомец перед ним превратился в полного байкера в кожаной куртке, с разъяренным лицом оттолкнувшего его от себя. Справа от юноши выросли обшарпанные тусклые дома с разрисованными стенами; двое мужчин, беседовавших на французском, оказались подростками, яростно бранившимися друг с другом; а кареты вдруг резко набрали скорость и приобрели формы автомобилей, проносящихся мимо набережной. Из одного из них действительно выглядывала девушка, одетая в короткую майку, которая животным взглядом провожала Франца и с ухмылкой жевала при этом, широко раскрывая рот. Франц почувствовал головокружение. Он потерял концентрацию… Скорее, нужно уйти отсюда как можно дальше… Ускорив шаг, он свернул с набережной и оказался напротив старого обветшалого пятиэтажного здания на улице Воронцова. Дом 17… какая удача… именно он-то ему и нужен.

Франц остановился перед ржавой входной дверью, ведущей к лестничной площадке. Поднявшись на четвертый этаж, он очутился в просторном светлом помещении, находившемся в роскошном беспорядке. Поломанные стулья, рассыпанные по деревянному полу бумаги, ведра и картонные коробки – вот лишь неполный перечень того, что сразу же бросилось юноше в глаза.

– Увы, но они все в таком состоянии, – раздался голос за его спиной. Франц вздрогнул: он и не заметил, как пожилой мужчина в коричневом пиджаке встал рядом с юношей. – Можете посмотреть точно такую же комнату этажом выше, но не ждите от нее чего-то большего. Это здание пустовало пятнадцать лет.

– Тем необычнее оно для меня, – отозвался Франц, улыбнувшись. – Вы – Николай?

– Он самый. Приятно познакомиться, Франц… Я вас представлял постарше…

– Рад, что не смог оправдать ваши ожидания. Во взрослении нет ничего привлекательного для меня.

– Тем не менее, всем предстоит пройти этот этап… Вы говорили, что приехали из Германии? Ваш русский, однако, не хуже моего.

– Мой покойный отец родом отсюда, из Петербурга. Он работал в местном издательстве до тех пор, пока не встретил мою маму и не уехал с ней в другую страну. Все мои произведения на русском языке, он – моя стихия.

– Так вы писатель? Значит, вы найдете здешний беспорядок… как бы выразиться… творческим для себя.

– О, я, пожалуй, лучше создам свой, – с улыбкой произнес Франц. – Так когда я могу заселиться?

– Да хоть прямо сейчас. Но, имейте в виду, что к вечеру я подселю к вам еще двоих человек.

– Как? Вот незадача…

– Ну, комната довольно большая для одного человека. Ведь это здание раньше было частной школой, и мы сейчас стоим на пороге бывшего учебного класса. Если здесь умещалось две дюжины людей, то троим точно не будет тесно.

– Дело не в количестве людей… а в их сущности.

– Что вы имеете в виду?

– Просто… как бы вам объяснить… Я творческий человек… и мне необходимо одиночество… или же такое же творческое окружение. Если мы с моими соседями не уживемся, я попросту не смогу творить.

– Ну, сынок, ничего не могу поделать… Если же у вас есть на примете люди, которые готовы заселиться до вечера, то я буду только рад.

– До вечера? Что-ж… Я найду таких людей.

– Вы в незнакомом городе в чужой стране… Тем более с вашими требованиями… Я бы не был так уверен.

– Я все же попытаю счастья. Ожидайте меня.

– Жду до восьми вечера. Не успеете, заселю по списку.

Франц кивнул и скрылся в лестничном пролете.

***

Долго бродил Франц по ближайшим окрестностям. Солнце уже успело скрыться за темными тучами, и мягкий сумеречный свет покрывалом опустился на Петербург. Погода была очень теплая, и много людей гуляло по набережной, до которой как раз дошел Франц. Люди… пустые и скучные… Юноша с отчаянием бродил между ними, всматриваясь в лица и пытаясь найти там хоть какой-то признак творческого духа. Ан нет. Деньги… флирт… бытовые проблемы… и множество других заурядных тем.

И вот до его слуха дошел нежный звук скрипки.

Франц остановился, взирая в небо, словно пытаясь разглядеть нотки музыки, витавшие в воздухе. Прекрасно… просто невероятно манящая мелодия. Стремительная, и в то же время нежная, позволяющая погрузиться в себя и забыть обо всем. Юноша остановился перед скрипачом, от которого доносились эти звуки. Это был парень примерно его возраста, с темными волосами до плеч, одетый в длинный плащ поверх обнаженного тела и шляпу с длинными краями. Франц был единственным, кто остановился, чтобы послушать его музыку – видимо, никто до конца не осознавал ее красоты или же просто ленился замедлить свой шаг. Примечательно было то, что возле скрипача не было ничего такого, куда можно было бы кинуть деньги.

Музыка умолкла. Скрипач, заметив стоявшего перед ним парня, замер. С минуту они смотрели друг на друга, и Франц вдруг брякнул:

– Я хочу жить с вами.

Скрипач, некоторое время стоявший с недоуменным видом, закатил глаза и, отвернувшись, начал упаковывать свой инструмент в футляр.

– Ну, подождите! Выслушайте меня!

– Друг мой, как бы помягче сказать… я не такой. Оставьте меня, пожалуйста, в покое.

– Нет, нет, вы неправильно меня поняли! Мне действительно очень нужно, чтобы вы присоединились ко мне!

– Пожалуй, я оставлю кому-нибудь другому возможность «присоединяться» к вам.

– Вы умеете хорошо играть, но вы совсем не умеете слушать!

Скрипач внимательно посмотрел на него. Видно было, что его задели слова Франца.

– Хорошо. Я слушаю вас.

– Я приехал из Германии. Снимаю небольшое помещение в здании бывшей частной школы. Мне необходимо найти двух человек для совместного проживания.

– Иначе…?

– Иначе их найдут за меня. Как вас зовут?

– Антуан.

– Вы тоже не здешний?

– Нет, я отсюда. На самом деле меня зовут Антон, но я предпочитаю… более изысканный вариант.

– Вы мне определенно нравитесь! Понимаете, Антуан, я писатель. Поэт. Мне необходима творчески плодородная атмосфера. И, услышав вашу игру, я понял, что вы как раз тот, кто способен ее создать.

– Да, я могу играть на скрипке часами. Но то, что вы сегодня слышали, крайне редкий случай. Обычно моя игра напоминает скрежет напильника об металл. Вы и слова не напишите в такой атмосфере…

Антуан смолк, уставившись на умоляющее лицо Франца, и закусил губу.

– Я даже не знаю… ведь у меня уже есть квартира…

– Прошу вас. Это будет замечательный творческий симбиоз.

Антуан поморщился.

– Некрасиво сказали…

– Хорошо, виноват, пусть будет союз. Сами подумайте, это место просто создано для творчества. Просторное помещение, четвертый этаж, сверху и снизу никто не живет. Никаких посторонних людей и жалоб от них. Тихий район города. И самое главное – творческие соседи рядом! Что может быть лучше?

– Хм… Ну, допустим, я соглашусь. Где вы собираетесь искать третьего человека?

– Так давайте найдем его вместе! У нас еще есть целых… – Франц взглянул на часы и сердце его упало. – Двадцать минут… О, нет, всего лишь двадцать минут… А я не помню дорогу обратно…

Антуан внимательно смотрел на него.

– Что будет, если вы опоздаете?

– Ко мне заселят двух соседей по выбору хозяина комнаты.

– Что-ж… Я знаю город как все четыре струны на своей скрипке. Давайте отправимся к вам, вернее, теперь к нам, и попробуем уговорить арендодателя дать нам еще немного времени.

Лицо Франца просияло.

– То есть, вы согласны?

– Посмотрим… – усмехнулся Антуан, закидывая футляр на свое плечо.

***

До здания старой школы они добрались довольно быстро. Антуан действительно хорошо знал все закоулки и повороты, сокращающие путь. Когда же парни остановились у деревянной двери, Франц понял, что они опоздали: Николай разговаривал с новым жильцом, который уже успел занести свои вещи в комнату.

– …пожар был просто неописуем. Тем не менее, как видите, этот этаж остался целехонек… А вот и твой сосед подошел!

– Николай, я опоздал… Я нашел себе сожителя… Если бы вы мне дали еще немного времени, чтобы найти третьего…

– Ну что ты такое говоришь, мальчишка уже приехал с вещами, – развел руками тот. – Третий тоже должен был подойти, но в последнюю минуту передумал. Так что… вот тебе, собственно, и весь набор. К тому же…

– Франц, посмотри, – произнес Антуан, заглянув в комнату.

Франц взглянул на несколько чемоданов и пакетов, возле которых к стене прислонились десятки холстов, груда красок и несколько готовых картин. Он в изумлении повернулся к незнакомому соседу, который уже успел застрять с мольбертом в проеме двери.

– Вы – художник?

– Да, – ответил тот, с любопытством оглядывая двух парней и пытаясь выбраться. – Александр… очень приятно. Вы, наверное, хотели заселиться со своим третьим знакомым, мне неудобно…

– Нет, все отлично! – воскликнул Франц. – Все складывается как никогда удачно! Спасибо Николай!

Арендодатель усмехнулся в усы и покинул комнату. Дверь за ним закрылась.

***

Ночное небо блестело за окном. Трое сожителей несколько часов убирались в комнате, вынесли большинство ненужного хлама и избавились от пыли и паутины. Теперь здесь остались лишь три кровати, старый шкаф, несколько тумбочек и письменный стол.

Парни сели за него, посидев некоторое время в молчании.

– Александр, значит? – первым нарушил тишину музыкант, всматриваясь в соседа. Тот кивнул. – Слишком просто для нашей пестрой компании. Давай добавим букву «э» и будем называть тебя Александэр?

– Что за… зачем это вообще? – удивился Франц.

– Ну мне так хочется. Зато у нас у всех будут необычные имена. Ну, так как?

– Да мне все равно, – пожал плечами художник. – Звучит-то все равно почти одинаково.

Франц в душе поблагодарил родителей за немецкое имя, иначе следующей жертвой антуановского идеализма стал бы он.

– Через пару часов уже должен быть рассвет, – заметил Александэр.

– Откуда ты знаешь? – спросил Антуан, не наблюдавший в окне каких-то признаков скорой зари.

– Я много времени проводил на крыше дома, изучая ночное небо. Хотел запечатлеть его состояние в каждом часу ночи, ведь глубина его цвета каждый раз разная.

– По-моему, оно всю ночь темное. Ну, на крайний случай, темно-синее.

– Это кажется неопытному глазу. На самом деле разница просто изумительная. Я даже создал цикл картин на эту тему. Смотрите.

Александэр потянулся за пачкой холстов и принялся раскладывать их на полу перед соседями.

– Всего здесь восемь картин, каждая воплощает состояние ночного неба в зимнее время, с восьми вечера до четырех утра. Я рисовал все это шестьдесят пять дней, работая над всеми картинами одновременно.

– Мне кажется, или на всех них небо одного цвета? – шепнул Антуан Францу, когда художник удалился к чемоданам, чтобы достать оттуда что-то еще.

– Только ему это не говори…

Оба с трудом сохранили серьезное выражение лица.

– Кстати, друзья, чем вы занимаетесь помимо творчества? – спросил Александэр, вернувшись с очередной кипой холстов.

Антуан пожал плечами.

– За моими плечами лишь школьное образование. Когда в моих руках оказалась скрипка, я понял, что это мое, это то, с чем я должен связать свою жизнь. С тех пор я только и делаю, что совершенствуюсь, но… до желаемого результата еще далеко… Что насчет тебя?

– Я всю жизнь прожил в детском доме, и когда покинул его, начал скитаться из комнаты в комнату в поисках доступного жилья. Я учусь в университете на педагога.

– Вот как? А почему не дизайнер или что-то в этом роде? Ты же художник.

– Не люблю, когда мне указывают, особенно когда дело касается творчества. Как можно творить, когда тебя ставят в определенные рамки? Творчество для меня неразрывно связано со свободой. Поэтому я пока не могу думать о семье. Если я стану любящим мужем и отцом, то, возможно, умру как художник.

Все трое немного помолчали, обдумывая сказанное.

– Что насчет тебя, Франц? – спросил Антуан. – Когда я смотрю на твое лицо, мне кажется, что ты мыслями совсем не с нами.

– Что я могу сказать о себе… я эскапист, я постоянно бегу, бегу от приевшихся мест, исчерпавших себя людей, бегу от всего мира. Люблю замыкаться в себе. Вот здесь, – он постучал пальцем по своей голове, – здесь гораздо интереснее.

– Не спорю, – сказал Александэр. – но ты рискуешь потерять себя в этом мире. А когда опомнишься, будет уже слишком поздно.

– Что поделать, я стараюсь изменить себя, найти прелести в действительности, но… Я, увы, не принадлежу ей. По крайней мере, нынешнему времени. Посмотрите за окно… бетонные коробки, увешанные лампочками, сигналящие друг другу машины, алчные и развратные люди… Мир изменился.

Франц задумчиво встал у окна, взирая на пейзаж города и словно мысленно сливаясь с ним в одно целое. Минут через пять его соседи поняли, что это надолго.

– Думаю, нужно немного вздремнуть… – сказал Антуан. – Если верить тебе, то скоро рассвет, а я, увы, уже не могу спать при первых лучах солнца.

– А Франц? Так и оставим его? Он как будто оцепенел.

– Наверное, убежал в свой мир. Мы привыкнем со временем, – улыбнулся Антуан. – Я чувствую, что нам еще предстоит многое узнать друг о друге.

– Писатель, художник и музыкант… Три творческих человека в одной комнате. Что же из этого выйдет?

Антуан вспомнил слова Франца и снова усмехнулся.

– Творческий симбиоз.

Глава 2

Как только первый солнечный луч коснулся лица Антуана, он вскочил с кровати.

– Ненавижу тебя, – прошипел он солнцу за окном.

Откинув длинные волосы со лба, он посмотрел на спящих сожителей. Франц, видимо, сам вышел из своего оцепенения ночью и сейчас мирно посапывал на своей кровати. Антуан встал, умылся, надел свой длинный плащ и, захватив скрипку, вышел из комнаты.

Оказавшись на аллее, он сразу же запрокинул свой инструмент на плечо, в другую руку взял смычок, и на некоторое время закрыл глаза.

– Настало время для утренней симфонии, – прошептал он.

Люди, которых на аллее, несмотря на ранний час, было немалое количество, шли и удивленно таращились на молодого скрипача, идущего прямо на них и стремительно рассекающего своей музыкой утреннюю умиротворенность города. По его блаженному лицу было видно, что ему абсолютно наплевать на прохожих, на гневные крики с окон близлежащих домов, на то, что его смычок иногда проносится в нескольких сантиметрах от лиц людей. Антуан играл и думал о том, что, скорее всего, все они, Франц, Александэр и он сам, все они в какой-то степени эскаписты. Каждый стремится убежать в свой мир, один – в мир музыки, другой – в мир картин, и третий – в мир своих мыслей, которые затем можно было бы воплотить на листе бумаги. Хорошо это или плохо… На этот вопрос нет однозначного ответа. Есть только сам факт того, что они такие. И теперь они все живут под одной крышей.

Александэр тем временем уже малевал на листе бумаги, одной рукой орудуя кисточкой, а другой жуя булочку с маслом. Франц, потягиваясь, поднялся с кровати и встал сзади него.

– Рано ты начал творить, – заметил он.

– Это что-то вроде утренней зарядки для меня. На скорую руку набросать что-нибудь этакое, несерьезное.

– И Антуан куда-то ушел со скрипкой, – заметил Франц, оглядываясь по сторонам. – Я на вашем фоне чувствую себя бесполезным юнцом, ребята.

– Не бери в голову, это наше первое утро. К тому же, мне скоро нужно бежать – у меня пара в университете.

– А мне нужно отправиться в издательство, где когда-то работал мой отец. Я хочу отдать им рукопись одного из своих романов на рассмотрение. Для меня очень важно устроиться на работу именно туда.

– Однако! Хорошее начало для человека, вчера приехавшего из другой страны!

Дверь открылась, и вошел Антуан со скрипкой на плече.

– Утренняя симфония, – пояснил он, заметив выжидающие взгляды соседей. – Просыпаясь, я первым делом выхожу на улицу и играю на ходу. Не то, чтобы что-то шедевральное, скорее, несерьезное. Так сказать утренняя зарядка для…

– Да вы издеваетесь, – прошептал Франц, откидываясь обратно на кровать.

***

Антуан открыл ключом дверь и вошел в свою квартиру. Немного постояв, он достал чемодан и принялся запихивать туда некоторые свои вещи. Прошло лишь несколько минут, как он заметил маму, прислонившуюся к двери и наблюдавшую за ним.

– Далеко собрался?

Антуан откинул волосы со лба и широко улыбнулся. Раз природа одарила его тридцатью двумя белоснежными ровными зубами, их нужно было непременно использовать при подобных случаях.

– Не так далеко. Улица Воронцова, дом 17. Здание старой частной школы.

– Антон, ты нормальный?

– Наверное, не совсем… если судить по твоему тону…

– Хватит ухмыляться! Твои постоянные гулянки со скрипкой я терплю уже девять лет! А теперь ты вообще собираешься уйти из дома?

– Мама, успокойся… Я нашел замечательных творческих людей, художника и писателя, и решил снимать с ними небольшое помещение… мы ее мастерской назвали…

– Они наверняка наркоманы? И ты вместе с ними?

– Да нет же, нет. Они вполне нормальные. Правда один из них иногда может застывать неподвижно на несколько часов, но…

Мама всплеснула руками.

– Антон, у тебя большая квартира, любящие тебя родители, ты никогда ни в чем не нуждался. Зачем ты хочешь променять все это на заброшенную каморку невесть где и невесть с кем? И прекрати уже улыбаться! Или ты думаешь, что раз у тебя белоснежные ровные зубы, ты можешь…

«…использовать их в подобных случаях, да-да» – подумал Антуан, – «Ты читаешь мои мысли?»

– …иметь за плечами лишь школьное образование в двадцать два года! Тебе давно пора поступать в университет, в институт, хоть куда-нибудь! Ты даже не работаешь!

– Красивая музыка требует жертв, – пожал плечами парень.

– Чего ты добился за все это время? Какие плоды принесла тебе твоя скрипка?

Антуан молча подошел к матери и положил ей руки на плечи.

– Иногда требуется достаточно много времени для того, чтобы плод созрел. И стал самым спелым из всех, что ты когда-либо пробовал. Я обещаю тебе мам. Когда-нибудь ты будешь мною гордиться. Когда-нибудь ты будешь сидеть в первом ряду в огромном концертном зале и смотреть, как твой сын на сцене держит публику в изумлении своей музыкой. Этот момент настанет. Непременно.

Мама долгое время смотрела на него, усмехнулась и взяла из его рук сумку.

– Не умеешь ты ничего укладывать…

***

Александэр сидел на паре и скучающим взором смотрел на преподавательницу по социологии. Молодая девушка рассказывала настолько неинтересные для него вещи, что он уже успел мысленно нарисовать несколько картин. Он частенько проделывал это тогда, когда необходимо было занять себя чем-то и абстрагироваться. Некоторые зарисовки он даже потом переносил на настоящий лист бумаги или холст по возвращении домой. Три картины в его воображении были нарисованы, Александэр вновь обратился к действительности, дабы убедиться, что ничего важного он не пропустил.

– …таким образом, данный пример прекрасно иллюстрирует девиантное поведение.

Александэр резко превратился в слух. Он перехватил слово «прекрасно», и оно оказало странное воздействие на него. Теплая будоражащая сознание волна пробежала по его телу. Отстраненный стеклянный взгляд на девушку сменился заинтересованным. Только сейчас он понял, что перед ним не просто преподаватель по социологии, а великолепный объект для живописи. Ее волосы переливались в лучах солнца, губы поминутно увлажнялись языком и скулы двигались вверх и вниз, в особенности при произношении длинных слов. Непременно нужно ее нарисовать… Александэр мысленно сделал некоторые наброски и раздраженно сломал карандаш. Он не мог рисовать людей в своем воображении. Какая досада… Он теперь не мог спокойно сидеть; мысль о том, что он обязан нарисовать эту девушку, прочно овладела им, не давая отвлечься на что-то другое.

По окончании занятия, когда студенты бурным потоком покидали помещение, Александэр специально замешкался с сумкой, чтобы остаться наедине с преподавателем. Девушка, выключив проектор, кинула на него взгляд.

– Александр, быстрее. Мне нужно закрыть аудиторию.

– Светлана Николаевна… как бы вам сказать… у меня есть к вам разговор.

– Так… Я слушаю.

– Это не касается социологии.

– Я все еще слушаю.

Александр не знал, как ему правильно донести свою мысль до девушки, чтобы она адекватно отреагировала. Помолчав некоторое время, он посмотрел ей прямо в глаза, увидел в них нетерпение и понял, что лучше всего сказать все напрямую.

– Я хочу нарисовать вас.