Текст книги "Мастерская"

***

Франц устало ввалился в мастерскую, где застал Антуана, бешено играющего на скрипке. Услышав скрип двери, он обернулся, затем посмотрел на свою скрипку в руках и закричал.

Франц ошарашено уставился на него.

– Что за…

– Ты пришел в самый неподходящий момент! Я упустил его! Я упустил этот проигрыш! О боже, какой это был переход! Я несколько часов пытался до него дойти!

– Все, успокойся, – рявкнул Франц, у которого уже начинала болеть голова от истерического монолога Антуана. – В следующий раз просто скажи, когда тебя нужно оставлять одного, я где-нибудь погуляю.

– Да… да все нормально… Я успокоился… Извини, я просто действительно долго искал нужный проигрыш.

– Ничего, я понимаю, – ответил Франц, присаживаясь на свою кровать. В голове у него мелькнула мысль, что неплохо было бы сесть в кресло, но его здесь не было. Надо купить кресло.

– Как поход в редакцию? – спросил его Антуан.

– Я оставил Надежде свои работы. Несколько произведений. Приятная женщина. Думаю, она их оценит. В среду нужно будет узнать ее вердикт.

– У тебя все получится. Я тут почитал несколько твоих романов. Они восхитительны.

– Когда ты успел?

– Сегодня. Я быстро читаю.

– Ты, наверное, пропускаешь описания.

– Эмм… да.

– Это большая ошибка. Так ты никогда не постигнешь всей глубины произведения и его авторской индивидуальности.

– О боже, не начинай. Для меня главное – сюжет.

Дверь открылась, и в комнату деревянным шагом вошел Александэр. Не заметив соседей, он проплыл к своей кровати и рухнул в нее лицом вверх. Несколько минут он смотрел в потолок, не откликаясь на вопросы Антуана, все ли с ним хорошо. Затем он медленно поднялся и сел.

– Нет, – ответил он. – Все плохо.

– В чем дело? Что-то случилось в университете?

Александэр помолчал некоторое время и затем рассказал им про то, что было на паре по социологии.

– И ты прямо так ее и спросил? – удивился Франц.

– Да…

– А я тебя недооценивал, Пикассо, – усмехнулся Антуан. – И что она?

– Переспросила меня. Я повторил. И затем ее взгляд изменился.

– Она рассердилась?

– Нет… что-то другое… это был совсем другой взгляд… не то, что я хотел нарисовать.

Александэр уставился в стену, словно вспоминая ужасные вещи.

– Ну, так что было потом?

– Потом? Она предложила поехать к ней. Чтобы я мог ее нарисовать.

– Так… – протянул Антуан, медленно поднимаясь с места.

– И там мы с ней…

– С ума сойти! – радостно завопил Антуан, отбросив скрипку и вскочив на ноги. – Просто невероятно! Александэр, ах ты изобретательный хитрец!

Франц не разделил восторг музыканта. Он продолжал смотреть на Александэра, который сидел в подавленном состоянии.

– Я не хотел этого, – тихо произнес он. – Я просто хотел ее нарисовать.

Улыбка растаяла на лице Антуана, и он перестал неистово прыгать на месте.

– Что? Что? Ты действительно хотел ее просто нарисовать?

– Ну да.

– Даже если так… неужели ты не рад, что события повернулись таким образом?

– Совсем нет. Я не хотел этого. Ее образ был такой загадочный… такой манящий. Она идеально смотрелась бы на холсте акриловыми красками. Но теперь она убила во мне это желание. Я будто бы брошен в комнату, где только мрак и пустота. Я не хотел этого… Не хотел…

Антуан переглянулся с Францем.

– Да что это с ним? – обратился он к писателю, – Не каждый день преподавательница зовет тебя к себе на…

– Боже, Антуан, ты невыносим. Иди лучше играй свою…

– Точно! Вечерняя симфония! – вскричал Антуан, вновь вскакивая на ноги. Захватив скрипку, он выбежал из комнаты.

Глава 3

– Добрый день!

Франц вошел в просторный кабинет.

– А, Франц! Да-да, помню, заходите.

Надежда отложила свои бумаги и подняла голову на юношу, который сел напротив нее с выжидающим взглядом.

– Ммм… Франц… я прошлась по вашим романам… стихам… они хороши… очень даже хороши…

Франц почувствовал смену погоды.

– …но… как бы вам сказать… это не совсем то, что нужно читателям.

– Что вы имеете в виду?

– В ваших произведениях этакий чистый неприкрытый романтизм, тема искренней любви и совершенства мира так и сквозит через каждую строку. Вы… как бы помягче сказать… слегка промахнулись во времени.

– Слегка это как?

– На пару веков точно.

– Вы считаете, людям сейчас неинтересны подобные произведения?

– Я бы не говорила так, если бы точно не была уверена. Мы уже экспериментировали с похожими историями. Они не пользуются спросом. Зато книги, полные насилия и разврата, расходятся на ура. Согласна, печальное зрелище, – пожала плечами Надежда, поймав отчаянный взгляд Франца. – Но что поделать – мы живем в такое время. Мне действительно было невероятно скучно читать, как ваша герцогиня ехала в карете и вспоминала робкий поцелуй сына слуги, пробравшегося к ней в комнату; но я с упоением читаю книгу Владислава Развро, где главный герой срывает одежду с девушки и страстно занимается с ней любовью прямо в ее машине. Уж простите меня за мою прямоту.

Франц сглотнул комок и постарался придать своему лицу безмятежное выражение.

– Понимаю.

– Поэтому… я даже не знаю… с вашим отцом у издательства были очень теплые отношения, мы публиковали множество его книг, но, опять-таки… тогда было совсем другое время. Вот если бы… если бы вы слегка изменили свои произведения… вдохнули в них прелестей современной жизни… тогда, возможно, у нас с вами будет совсем другой разговор. Попробуйте. У меня ощущение, что вы предпочитаете абстрагироваться от внешнего мира. Не надо. Войдите в него. Оцените его. И напишите о нем.

Франц шел по улице, буквально разрываясь от бессильной обиды и бешенства. Как она могла так отозваться о его романах? Он вложил в них свою душу. Они отражают тот мир, который должен быть. А не то, что сейчас вокруг него.

Войдите в него. Оцените его.

Франц попытался вглядеться в детали окружавшей его городской обстановки. В целом, здания Петербурга ему очень нравились. Особенно те, от которых отдавало стариной. Но, как только в поле его зрения попали рваные джинсы на девушке, татуированный парень с сигаретой в зубах и матерившийся на пешехода водитель автомобиля, Франц закрыл глаза и присел на ближайшую скамейку, почувствовав знакомое головокружение. Он точно не принадлежит этому миру. Но ему нужна эта работа. Нужно это издательство. Значит, необходимо научиться играть по правилам этой жизни.

***

– Там где начинаются рамки, заканчивается искусство, – важно произнес Александэр, закрашивая пастелью ствол дуба на бумаге. Он успел послушать историю Франца, только что вернувшегося в мастерскую. – Из этого не выйдет ничего хорошего, поверь мне.

– Я знаю. А у меня есть выбор?

– Конечно. Иди в другое издательство. Или вообще найди иную работу себе по душе.

– Душа моя лежит только на писательстве. А издательство я поменять не могу, для меня это вопрос принципа. Здесь работал мой отец. Для него было бы важно, чтобы и я сотрудничал с ними.

– Он бы вошел в твое положение, поверь мне… Что за книга у тебя в руке?

– То, что читают сейчас современные люди, – произнес Франц, кинув книгу на кровать.

– Боже, это же Владислав Развро… Он же идиот…

– Этого идиота в книжном магазине больше, чем классиков золотого века. Хочу почитать и приобщиться к вкусам мира сего. Мне же придется как-то адаптировать свои романы под него.

– Я остаюсь при своем мнении, – развел руками Александэр. – Писать по указке… это уже не творчество.

В мастерскую вошел Антуан. Остановившись посередине комнаты, он возвел руки к небу, в одной из которых была скрипка, а в другой – смычок, и выдохнул.

– Дневная симфония сегодня получилась на редкость великолепной. Я даже не заметил, как прошел час. Зато заметил очаровательную девушку, с которой сегодня иду на свидание.

– Быстрый же ты, – поднял брови Франц. – Смотрю, твои симфонии приносят свои плоды.

– Ааа, это лишь сопутствующий успех, – махнул рукой Антуан. – Тут главное не люди и даже не музыка. А то, что проносится в моей голове во время нее.

Он подошел сзади к Александэру и игриво обнял его за плечи.

– Кстати о плодах… как там твоя социология?

Лицо художника помрачнело.

– Ты очень тактичен. Я только успел отвлечься от нее.

– Зачем отвлекаться от прекрасного? Насколько я помню, сегодня была пара, – он театрально приложил ладонь ко рту, – с ней?

– Да-да, – раздраженно ответил Александэр – Я постарался как можно реже пересекаться с ней взглядами. И первым покинуть аудиторию.

– А вот это зря. Жизнь предоставила тебе шанс испить из неизведанного источника. А ты лишь смочил водой губы, когда можно еще черпать и черпать…

– Антуан, я уже говорил, что ты невыносим?

– Каждый день, мой милый Франц, каждый день… Что это за книга у тебя? Святая Скрипка, это же Владислав Развро, первоклассный идиот в своем жанре. Зачем ты это купил?

– Как же я вас люблю, – засмеялся Франц, откидывая книгу на полку шкафа.

***

Вечером того же дня в мастерской царила атмосфера тотального творчества. Каждый был занят своим видом деятельности: Антуан сочинял музыку, изредка рассекая тишину неистовыми звуками своего инструмента и большую часть времени находясь в раздумьях; Александэр переносил на холст то, что нарисовал в уме на сегодняшних занятиях в университете; а Франц писал любовную лирику.

 
И свет очей твоих туманит
Рассудок мой вечерним днем…
 

Он вздохнул. Последние два слова явно не могли быть вместе. Но душа его требовала, чтобы он оставил все, как есть. Франц отложил свой блокнот и взял в руки книгу Владислава Развро. Само ее название «Пошлость не порок» заставляло юношу листать страницы с некоторым отвращением. Прочитав несколько глав и поняв, что ничего святого в этой книге нет, Франц отложил и ее. Ему было больно осознавать, как поменялись вкусы людей за последние десятилетия. Зачем Бог послал его именно в это время? Очевидно, что он здесь не принадлежит. Но, возможно, у Создателя есть на него определенные планы… быть может, предназначение Франца – изменить этот мир и донести до людей истинный смысл красоты литературных произведений? Он отказывался верить, что у людей не может быть второго шанса. Да, они прогнили, но ведь и гнилую часть можно срезать. Окрыленный этой мыслью, Франц буквально выплыл из комнаты, спустился вниз по лестнице и оказался на бульваре. Четверть часа он ходил по нему, проносясь мимо людей. Блаженное выражение его лица сменилось ужасом. Он ошибся. Этот мир уже рухнул в бездну. Обрывки разговоров проходивших мимо людей заставляли сердце писателя трепетать. Все у них сводилось лишь к удовлетворению своих потребностей. Ничего больше. На глаза ему попалась молодая пара на скамейке, страстно целующаяся при свете фонаря. Неужели, любовь, с надеждой подумал Франц. Рука парня спускалась все ниже и ниже, вот она уже орудует на бедрах девушки, грубыми движениями поднимая ее юбку, а губы заглатывающими рывками переходят на ее шею. Другая рука уже расстегивает ее блузку, так же, без нежности, словно отрывая полоски объявлений с двери подъезда. Все это происходило на глазах десятков людей. У кого-то в глазах было осуждение, у кого-то – заинтересованность, кто-то вообще останавливался, чтобы полюбоваться зрелищем. Один мужчина нервно облизывал свои губы и причмокивал, наблюдая за парой. Животные… животные… Франц рухнул на колени, почувствовав головокружение. Перед глазами мелькали сотни ног, обходивших препятствие в виде молодого парня, лежащего на асфальте. Никто не останавливался и не предлагал ему помощи. До Франца донеслись слова «пьяный» и «забрел в такое культурное место». Культурное место… культурное место… эхом эти слова проносились в его голове. Скорее, скорее, обратно в мастерскую… единственный оплот надежды… но он не мог подняться… тьма поглощала его…

– …я же говорил, что он здесь… нельзя было отпускать его одного…

– …возьми его под локоть… вот так…

Франц медленно открыл глаза. Перед ним вырисовалась мастерская. Он лежал на кровати, прислоненный к стене. Антуан и Александэр сидели перед ним, встревожено вглядываясь в лицо.

– Ты в порядке? Воды?

– Можно, – хрипло произнес Франц, приподнимаясь и принимая стакан. – Как вы меня нашли?

– Антуан отправился играть вечернюю симфонию и наткнулся на тебя. Потом и я подоспел.

– Что произошло, дружище?

Франц глотнул воды и взглянул в окно.

– Там нет надежды. За этими стенами надежды нет.

– Что ты имеешь в виду?

– Он имеет в виду людей, – проговорил Антуан, с сочувствием взирая на писателя. – Видимо, попытка влиться в современную реальность была не самой лучшей идеей.

– Я… я больше не вернусь туда.

– Франц, не говори глупостей…

– Я серьезно. Я отсюда больше не выйду. Только здесь я в безопасности.

– Тебе нужно поспать… Ложись… вот так…

– Не вернусь… не вернусь… – шептал Франц, падая в объятия Морфея.

Глава 4

Теплый сентябрь постепенно уступал место золотому октябрю. Солнце кидало слабые лучи на кружившиеся в воздухе желтые листья, которые неохотно слетали с веток кленов. Антуан ловил их и собирал в один большой гербарий. Александэр подозрительно покосился на него.

– Подарок очередной девушке?

– Света, – мечтательно произнес Антуан, поправляя листья в руке. – Прелестнейшая особа с невероятно выразительными глазами.

– Если не ошибаюсь, на прошлой неделе тоже была Света?

– Нет, тогда была Юля. Но для меня она также была Светой. Эту, кстати, тоже зовут как-то по-другому. То ли Настя, то ли Надя…

– И ты по-прежнему называешь ее Светой?

– Пока да, – пожал плечами Антуан. – Имя себя еще не исчерпало. Думаю, оно еще применительно к двум следующим девушкам. Далее нужно менять.

– Я тебе удивляюсь! Неужели ты не хочешь нормальных, долговременных отношений с одной единственной?

– Мой дорогой Пикассо, мы посланы в этот мир, чтобы познавать красоту. Красоту окружающих нас предметов, людей и явлений. Мне было бы попросту обидно плыть всегда в одном направлении, когда в моем распоряжении огромные просторы океана.

– Я не понимаю тебя.

– Ну… как бы тебе попроще объяснить… Вот ты рисуешь, например, холмы, горы, леса… Откуда ты знаешь, что именно рисовать?

– Образы сами приходят в голову.

– Но ведь ты не родился с этими образами, верно? Когда-то ты их видел. Видел тот же самый лес либо воочию, либо на картинке, либо в фильме, либо еще невесть где. А теперь представь, что было бы, если бы всю свою жизнь, начиная с рождения и заканчивая сегодняшним днем, ты смотрел только на пенек?

– На пенек?

– Да, на него!

– Ну… я… – замялся Александэр. – Я бы рисовал только пенек…

– Именно! – воскликнул Антуан, довольный ответом друга. – И ты не мог бы познать красоту других даров природы, попросту потому, что ты и не пытался ее познать! Теперь ты понимаешь ход моих мыслей?

– Понимаю. Но по-прежнему не одобряю твой образ жизни.

Антуан возвел глаза к небу.

– Бог с тобой. Скажи мне лучше, что мы будем делать с нашим впечатлительным другом?

– Без понятия. Он уже четвертый день не выходит из комнаты.

– Почему бы тебе не взять его с собой в университет?

– Что? Зачем?

– Пусть посидит с тобой на одной лекции. Может быть, найдет какой-нибудь предмет увлекательным для себя. Да и потом, в университете какая-никакая культура да присутствует. Он будет чувствовать себя там в своей тарелке.

– Даже не знаю… можно попробовать.

– Конечно попробуй… А это вам, милая сударыня, – произнес Антуан, неожиданно поворачиваясь к сидевшей на скамейке девушке. – Этот осенний букетик замечательно подходит к вашим золотистым волосам.

– Как приятно… спасибо большое… – зарделась девушка, принимая гербарий.

– Знаете, я, уже увидев вас издалека, понял, что судьбе угодно столкнуть нас вместе… кыш-кыш, – шепнул он Александэру, продолжавшему стоять возле него. Художник, покачав головой в стиле «все с тобой понятно», двинулся дальше по аллее.

***

Франц беспокойно сидел в аудитории рядом с Александэром, бросая встревоженные взгляды на студентов вокруг него.

– Тебе нужно расслабиться, – сказал ему художник, пока его одногруппники заполняли помещение. – Видишь, все не так уж и плохо. Мы с тобой добрались до моего здания, и у тебя не было ни одного приступа.

– Это потому, что ты отвлекал меня разговорами.

– Ну… возможно… Слушай, а почему именно сейчас? Ты столько лет жил, взаимодействуя с людьми, даже приехал в другую страну, ходил по Петербургу и искал близких по духу сожителей…

– Я никогда не позволял этому миру поглотить меня, потому что параллельно находился в своем собственном. Иллюзии помогали мне все это время. Все началось после похода в издательство… после слов Надежды о том, что мне нужно погрузиться в современный мир. Я попробовал. И вот что из этого вышло.

– Я тебе сразу сказал, что это была плохая идея. Ну да ладно. В какой-то степени она даже права. Ты не можешь продолжать жить в своем вымышленном мире. Жизнь проходит, Франц. Ты должен реализовать себя здесь, а не у себя в голове.

В аудиторию вошел лектор.

– Какая у тебя сейчас пара?

– Психология, – ответил Александэр. – Возможно, тебе понравится. Я даже иногда подчерпываю что-то полезное для себя.

Прошло все лишь десять минут, как Франц понял, что предмет ему действительно интересен. Только сейчас он осознал, что использовал многие приемы из тех, что перечислял лектор, для создания своеобразия своих персонажей в романах.

– Представьте – говорил Станислав. – что вы переходите проезжую часть и приближаетесь к месту, где начинается тротуар. Как правило, взойти на него можно двумя способами – поднявшись на выступ, либо посредством покатого подъема для колясок и велосипедов. Как выбор пути демонстрирует особенности характера?

Студенты молчали. Франц нетерпеливо озирался по сторонам: это же так просто! Он взглянул на Александэра, но того уже не было в этом мире: стеклянный потусторонний взгляд в никуда говорил о том, что художник в данный момент творил. Франц поднял руку.

– Прошу вас.

– Выбор пути говорит о многом. Человек, поднявшийся на выступ, хочет от жизни большего. Хочет препятствий, которые сделали бы его будни разнообразнее. Он бросает судьбе вызов.

– Очень хорошо… А что насчет покатого подъема?

– Удовлетворенность своей жизнью. Предпочтение спокойного ее течения. Боязнь нового и неизведанного.

– Интересно… очень интересно… ваша точка зрения впечатляет, хоть и может быть опровергнута… Только почему я вас не помню?

Франц покраснел.

– Я не учусь здесь. По-правде говоря, я вообще нигде не учусь. Я просто пришел послушать вашу пару.

Профессор внимательно посмотрел на него.

– Что-ж, я бы снял перед вами шляпу, если бы она у меня была. Редкий пример студента, идущего на занятие за знаниями. Берите пример, господа!

«Господа», повернувшись к Францу, одарили его ненавистными взглядами.

После пары он, уверив Александэра, что сможет самостоятельно добраться до дома, и, послав его на следующую пару, подошел к Станиславу Григорьевичу.

– Однако… неприятная у вас ситуация, друг мой, – задумчиво протянул лектор, выслушав проблему Франца. – Все это время вы успешно блокировали сигналы внешнего мира, но как только возникла необходимость принять эти сигналы и снять блок, ваше сознание неистово отторгает их.

– Что мне делать? – упавшим голосом спросил юноша. – Может быть, существуют какие-то приемы или упражнения?

– У вас психическое расстройство. Конечно же, это лечится. Самовнушение. Все, что вам нужно сделать – это убедить себя в том, что современный мир не так опасен, как вам кажется. Да, вы можете его не любить, вы можете его презирать, но это не делает его страшным для вас. Как бы странно не звучало, но я скажу вам то же, что сказала та женщина в издательстве: войдите в этот мир. Прочувствуйте его каждой клеточкой вашего тела. И самое главное – примените прием, который кардинально поменяет ваше отношение к миру. Смените страх на презрение.

***

Александэр сидел на паре и быстрыми движениями накладывал штрихи на тетрадный лист. Вырисовывался силуэт какого-то животного. Пусть будет олень, подумал парень, и начал придавать ему соответствующую форму.

Мимо прошел его одногруппник в кепке и, заметив рисунок, остановился и склонился над Александэром.

– Ого! Сашка, да ты художник! Какой классный лось!

– Это олень, – запальчиво ответил Александэр, чья творческая душа сразу же негативно отреагировала на слова Юры.

– Ну да, он самый… Слушай, я ведь и не знал, что ты так рисуешь… Можно полистать?

– Конечно.

– Вау, вау… Братишка, слушай, а дракона ты сможешь нарисовать?

– Отчего же нет. Смогу.

– Отлично! Ты просто обязан быть с нами!

– С вами – это с кем?

– Ну, мы… как бы сказать… тоже в каком-то смысле художники… но мыслим глобально, дружище, глобально! Ты хочешь перейти на новый уровень? Готов поменять лося в тетрадном листе на что-нибудь покрупнее?

– Оленя, – поправил художник, которого уже, однако, невежественность одногруппника в этот раз не уколола так сильно. Самолюбие его было смазано медом, и сердце трепетало от мысли перейти на новый этап своего творчества. – Я с вами! Когда начинаем?

– Сегодня после пар не убегай, мы с ребятами собираемся за зданием. Сегодня намечается кое-что крупное, тебе понравится.

– А какие краски взять с собой? Масло? Акрил?

– Эээ… нет, братишка… там другая тема… давай сегодня краски с меня, хорошо?

– Ну как скажешь.

– Все, до вечера.

Юра двинулся дальше. Александэр смотрел ему вслед с блаженной улыбкой. Вот он, переломный момент в его жизни и в его творчестве.