Текст книги "Удивительные истории о веществах самых разных"

3. Твердые вещицы

С газами и жидкостями покончено, перейдем к чему‐нибудь посолиднее и потверже.

Вегетарианское мясо (клейковина)

Клейковина – высококачественный растительный белок, содержащийся в пшенице и некоторых других злаках. Мы вряд ли стали бы о нем писать, если бы в XXI веке это вещество не постигла чрезвычайно грустная судьба, во всяком случае, в Соединенных Штатах.

А именно: оно стало жертвой очередной кампании малограмотных умников за здоровое питание. До этого все было прекрасно и незатейливо. Пшеница, как известно, делится на мягкую и твердую. (Термины эти, конечно, условные, и к физическим свойствам зерна отношения не имеют.) Мягкая идет на рядовой хлеб и сдобу, твердая – на макаронные изделия и хлеб высших сортов, те самые парижские батоны и неапольские караваи, непременно выпекаемые в дровяной печи при 500 градусах Цельсия. Читатели постарше, должно быть, помнят советские макароны – нечто сероватое и при всяком удобном случае разваривающееся до состояния киселя. Настоящие макароны, радость и гордость всякого итальянца, обладают совершенно иной текстурой – жестковатой и упругой, а также иной питательной ценностью. И тем, и другим они обязаны повышенному содержанию клейковины, которое в муке твердых сортов доходит до 15 процентов. (Надо ли напоминать, что без жиров и углеводов человек в принципе обойтись может, а без белков ему придется совсем худо?)

Воспользуемся случаем, чтобы лягнуть ту часть нашего населения, которая, называя себя патриотами, склонна забывать самое ценное, что есть у народа: родной язык и его традиции, бездумно употребляя заемные слова. Спагетти – они, конечно, спагетти и есть. Но вот «паста пенне» и «маккерони» – это всего лишь привычные нам с детства перья и рожки. Да и родовое название «макароны», объединяющее все виды этого прекрасного блюда, прижилось в языке со времен Пушкина.

 
У Гальяни иль Кольони
Закажи себе в Твери
С пармезаном макарони
Да яичницу свари…
 

И заменять его мерзким словечком «паста» ради мещанского шика мы находим глупым и безнравственным. Кстати, еще один прелестный пример, где иностранщина вроде бы не замешана. Это «пищевые волокна», одно из популярных слов у российских диетологов-кустарей. Так вот, по‐русски данное вещество (весьма полезное для работы кишечника) испокон веков именовалось пищевой клетчаткой. А «волокна» – раболепная калька, то есть буквальный перевод с английского dietary fiber. Мы вспомнили об этом, поскольку старую добрую клейковину многие теперь с провинциальным простодушием именуют «глютеном», как в Америке, да и белки называют «протеинами». (На каком‐то сайте нам даже встретился «глютеновый рис», прекрасная иллюстрация к поговорке «слышал звон, да не знает откуда он». Клейковины в рисе нет вообще, а по‐английски glutinous означает попросту «клейкий» – такой рис применяют для приготовления суши.)

Клейковина – верный друг пекаря. При замешивании теста именно она образует трехмерную структуру, которая удерживает выделяемые дрожжами или молочнокислыми бактериями пузырьки углекислого газа и соответственно дает возможность образоваться пористому мякишу, без которого хлеб – не хлеб, а бог знает что. (Есть такое основательно забытое слово: клеклый.) К слову сказать, к ржаному хлебу это не относится. Белки в нем совершенно другие, «каркас» хлеба держится на гидролизованных белках и крахмале (вот почему ржаной хлеб неизбежно бывает кислым). Но таких огромных аппетитных пузырей, как в хорошем калаче, все равно не получается, даже если добавить пшеничной муки или – тут мы возвращаемся к нашему главному предмету – той самой клейковины.

Выделить клейковину из муки совсем легко, и в старые добрые времена это предлагалось в качестве школьного опыта по химии. Муку для этого следует всего лишь долго размешивать в большом количестве воды или приготовить тесто, положить его в тряпичный мешочек и промыть, постоянно разминая, под водопроводным краном. Крахмал и все прочее уйдут вместе с водой, а остаток – эластичная сероватая масса – и будет представлять собой искомый продукт. На мукомольном комбинате его еще высушат и превратят в порошок, а потом, как водится, расфасуют и отправят либо булочникам, либо в розничную торговлю, поскольку клейковина является одним из «улучшителей» хлеба (слово, которое сейчас служит одной из главных страшилок для перепуганной хозяйки, не ведающей о том, что именно с целью улучшить тесто она добавляет в него масло или сахар).

Чистая клейковина пользуется определенной известностью среди вегетарианцев, ностальгирующих по пище из мяса убитых животных. Под названием «сейтан» (сокращение от японского «растительный белок») она применяется для изготовления искусственной курицы, утки, говядины и прочих безубойных изысков. Правда, содержание незаменимых аминокислот в сухой клейковине всего лишь около 25 процентов, в то время как в белке курицы 41 процент, в белке горбуши 55 процентов, а в белке соевых бобов около 29 процентов (тофу – соевый творог – тоже используют для изготовления, скажем, вегетарианских сосисок, по внешнему виду очень похожих на настоящие). С другой стороны, спасение обреченных животных – дело настолько благородное, что требует известных жертв.

Сухая клейковина совершенно безвкусна. Сейтан, надо сказать, тоже. Блюда из него готовят, отваривая маленькие кусочки в бульоне со специями. Получается вполне приемлемый резиноподобный продукт с выраженным вкусом китайских приправ (грубо говоря, смеси красного перца, сливового варенья, чеснока, соевого соуса и глютамата натрия). Иллюзия сходства с мясом или курятиной возникает потому, что их вкус в китайской кухне обычно начисто забивается таким же соусом. Публика в восхищении расходится по домам. Остается добавить, что искусственная курица в Нью-Йорке (уж не знаю, как в Китае) предлагается по цене примерно в четыре раза дороже, чем настоящая. Оно и понятно: см. выше о необходимости жертвовать собой во имя идеалов.

Для тех, кто готов восполнять недостаток незаменимых аминокислот с помощью говяжьей печенки или куриной ноги, клейковина остается чрезвычайно ценным питательным веществом. Однако это не спасло ее репутацию от массированной атаки горе-диетологов. Виной стала целиакия, врожденное заболевание тонкого кишечника, вызываемое клейковиной (точнее, одной из ее фракций – глиадином) у некоторой части населения.

В тяжелых случаях целиакия вызывает понос, слабость и истощение. Раньше считалось что она встречается у одного человека из 3 тысяч, а сейчас – у одного из сотни или двухсот. Правда, у подавляющего большинства страдальцев она проходит почти без симптомов и обнаруживается только весьма замысловатыми методами анализа. Возможно, что всплеск заболеваемости вызван чрезмерным употреблением американского хлеба массовой выпечки, в котором почти не содержится клетчатки. А возможно, мы имеем дело с очередным массовым психозом. Нам представляется, что средний потребитель не очень образован и в высшей степени внушаем. И хитрые предприниматели всегда готовы впарить ему какую‐нибудь спасительную для здоровья новинку.

В разное время главными врагами народа в Америке числилось сливочное масло, углеводы (то есть сахара), холестерин (а с ним и все животные жиры), потом оказалось, что маргарин еще вреднее масла, потом началась истерика по поводу ГМО – видимо, этот процесс бесконечен. Раньше можно было встретить, скажем, пакеты фруктового сока с указанием «не содержит холестерина» (хотя откуда бы ему взяться?), сейчас – «не содержит клейковины». Развернулось масштабное производство соответствующих продуктов. Ожидается, что объем их продажи в 2016 году вырастет на 50 процентов и составит 15 миллиардов долларов. Научились выпекать довольно мерзкий хлеб и печеньки из кукурузной, соевой и рисовой муки. Набирают популярность экзотические злаки, которыми две тысячи лет назад (по бедности) перебивались южноамериканские индейцы, в частности кинва (родственница нашей лебеды) и чиа, такие мелкие зернышки вроде маковых. Ну и с лета 2012 года введена (пока добровольная) маркировка продуктов, указывающая на присутствие или отсутствие клейковины. Европа пока отстает и в пугающих количествах уписывает ее, болезную, в виде итальянских макарон, причем почему‐то без всяких роковых последствий; правда, справедливости ради европейцы ввели обязательную маркировку продуктов, содержащих ГМО, то есть их интеллектуальный уровень в области диетологии тоже оказался не слишком высоким.

Появились, разумеется, и волшебные диеты. Целиакия или нет, но клейковина убивает! Действительно, рано или поздно она доводит любого поклонника хлеба до печального конца. Желающим прожить дольше, таким образом, рекомендуется вовсе ее изгнать из рациона. А главное (внимание!) – диета без клейковины помогает снижать вес! Это заклинание будет посильнее «Фауста» Гете.

Мы не мракобесы и готовы поверить любой чуши, если она будет реально обоснована путем серьезных научных исследований на протяжении многих лет. Между тем недавно среди американских диетологов начался процесс раскаяния. Чуть ли не все рекомендации последних десятилетий оказались сущей ерундой. Напрасно оклеветали яйца, говядину, холестерин, животные жиры. Как‐то сам собой разоблачился миф о зловредности гормонов роста и антибиотиков, добавляемых в мясо. Наиболее разумная часть населения возвращается к старому доброму принципу: питаться умеренно и разнообразно. Но эти люди, кажется, до сих пор в меньшинстве.

В заключение несколько слов для уверенных в том, что великая Россия, где хлеб – вещь святая, никогда не поддастся на американские гастрономические провокации. Поддастся, и еще как. Человеческая глупость не признает национальных границ.

Да, а стихи где же? Есть и они. Хотя Борис Пастернак, вероятно, не знал, что такое клейковина, но слово ему понравилось, и он включил его в свое стихотворение в честь 10‐й годовщины октябрьского переворота (1927). Стихи хорошие, хотя и отражают, на наш взгляд, некоторый недостаток революционного энтузиазма. Судите сами.

 
Густая слякоть клейковиной
Полощет улиц колею:
К виновному прилип невинный,
И день, и дождь, и даль в клею.
 
 
Ненастье настилает скаты,
Гремит железом пласт о пласт,
Свергает власти, рвет плакаты,
Натравливает класс на класс.
 
 
Костры. Пикеты. Мгла. Поэты
Уже печатают тюки
Стихов потомкам на пакеты
И нам под кету и пайки.
 
 
Тогда, как вечная случайность,
Подкрадывается зима
Под окна прачечных и чайных
И прячет хлеб по закромам.
 
 
Коротким днем, как коркой сыра,
Играют крысы на софе
И, протащив по всей квартире,
Укатывают за буфет.
 
 
На смену спорам оборонцев —
Как север, ровный Совнарком,
Безбрежный снег, и ночь, и солнце,
С утра глядящее сморчком.
 
 
Пониклый день, серье и быдло,
Обидных выдач жалкий цикл,
По виду – жизнь для мотоциклов
И обданных повидлой игл.
 
 
Для галок и красногвардейцев,
Под черной кожи мокрый хром.
Какой еще заре зардеться
При взгляде на такой разгром?
 
 
На самом деле ж это – небо
Намыкавшейся всласть зимы,
По всем окопам и совдепам
За хлеб восставшей и за мир.
 
 
На самом деле это где‐то
Задетый ветром с моря рой
Горящих глаз Петросовета,
Вперённых в небывалый строй.
 
 
Да, это то, за что боролись.
У них в руках – метеорит.
И будь он даже пуст, как полюс,
Спасибо им, что он открыт.
 
 
Однажды мы гостили в сфере
Преданий. Нас перевели
На четверть круга против зверя.
Мы – первая любовь земли.
 

Стекло, хотя и не стекло

Стекло – едва ли не единственное вещество, которое удостоилось профессиональной поэтической оды. Это известное «Письмо о пользе стекла к действительному Ея Императорскаго Величества Каммергеру и орденов святаго Александра и святыя Анны Кавалеру, Его Превосходительству Ивану Ивановичу Шувалову от коллежскаго советника и профессора Михайла Ломоносова», написанное в 1752 году.

История создания оды несколько неожиданна. Согласно комментариям к академическому собранию сочинений великого ученого, она сочинялась уже после того, как вопрос «о позволении профессору Ломоносову завесть фабрику для делания разноцветных стекол, бисеру, стеклярусу и других галантерейных вещей» был принципиально разрешен, а о таком разрешении Ломоносов узнал из сенатского указа от 14 декабря 1752 года. Репорт же Ломоносова в Академическую канцелярию, при котором он представил текст «Письма» для его напечатания, датирован 29 числом того же декабря. Получение новых сортов «крашеных» и бесцветных стекол было, как известно, одной из основных тем научной и научно-технической деятельности Ломоносова. Экспериментами в этой области он занялся с первых же дней существования созданной его стараниями химической лаборатории и, как сам сообщал, «сделал больше четырех тысяч опытов, коих не токмо рецепты сочинял, но и материалы своими руками по большой части развешивал и в печь ставил, несмотря на бывшую тогда жестокую ножную болезнь». Осенью 1752 года им было подано официальное представление о дозволении открыть для этого фабрику. И вот 14 декабря 1752 года Сенат, как указано выше, удовлетворил это представление, но пожаловать Ломоносову нужные для открытия фабрики деревни могла только императрица, а она 16‐го уехала на долгое время в Москву. Там ходатаем за Ломоносова должен был выступить И. И. Шувалов. Для подкрепления этого его ходатайства и было сочинено, вероятно, «Письмо».

Иными словами, наша ода – не только поэтическое произведение, но и своеобразное технико-экономическое обоснование для получения финансирования в виде «деревень».

Мы не станем полностью воспроизводить это замечательное стихотворение, однако перечитаем некоторые отрывки, чтобы совместно насладиться духом навсегда ушедшего времени, в котором присутствовало, как ни крути, удивительное обаяние.

 
Неправо о вещах те думают, Шувалов,
Которые Стекло чтут ни́же Минералов,
Приманчивым лучем блистающих в глаза:
Не меньше польза в нем, не меньше в нем краса.
Не редко я для той с Парнасских гор спускаюсь.
И ныне от нея на верьх их возвращаюсь,
Пою перед Тобой в восторге похвалу
Не камням дорогим, ни злату, но Стеклу.
И как я оное хваля воспоминаю,
Не ломкость лживаго я щастья представляю.
Не должно тленности примером тое быть,
Чего и сильный огнь не может разрушить,
Других вещей земных конечный разделитель…
 

Да! Стекло и впрямь отличается хрупкостью, которая, заметим, не является результатом его молекулярной структуры, а вызывается наличием поверхностных микротрещин. (Если удалить их с помощью обработки химическими агентами, скажем щелочью, прочность стекла возрастает в три-четыре раза.) Ну а с другой стороны, как справедливо отмечает Ломоносов, этот недостаток вполне искупается его тугоплавкостью. Обычное силикатное стекло плавится между 425 и 600 градусами Цельсия. Определенной точки плавления у него нет, поскольку стекло – вещество аморфное и с точки зрения физики представляет собой не твердое тело, а самую настоящую жидкость, только с чрезвычайно высокой вязкостью.

 
Стекло им рождено; огонь его родитель
 

Для тех наших читателей, которые интересуются законами поэзии: от души советуем обратить внимание на эту строчку. Две ее половинки как бы идентичны, и любой редактор, не думая, тут же вычеркнул бы вторую из любого прозаического текста. Поэзия, однако, не такова и вполне может позволить себе такие повторы. Зачем? А потому что красиво.

 
С натурой некогда он произвесть хотя
Достойное себя и оныя дитя
Во мрачной глубине, под тягостью земною,
Где вечно он живет и борется с водою,
Все силы собрал вдруг и хляби затворил,
В которы Океан на брань к нему входил;
Напрягся мышцами, и рамена подвинул,
И тяготу земли превыше облак вскинул.
Внезапно черный дым навел густую тень,
И в ночь ужасную переменился день.
Не баснотворнаго здесь ради Геркулеса
Две ночи сложены в едину от Зевеса,
Но Етна правде сей свидетель вечный нам,
Которая дала путь чудным сим родам:
Из ней разжженная река текла в пучину,
И свет отчаясь мнил, что зрит свою судьбину!
Но ужасу тому последовал конец:
Довольна чадом мать, доволен им отец.
Прогнали долгу ночь и жар свой погасили
И солнцу ясному рождение открыли.
Но что ж, от недр земных родясь, произошло?
Любезное дитя, прекрасное Стекло.
 

Не будем, уподобляясь некоторым озабоченным депутаткам Государственной думы, усматривать в этих стихах пропаганду распутства и задаваться вопросами о механизме соития между Огнем и Водой, хотя определенная эротика тут, несомненно, и присутствует. Например, «две ночи сложены в едину» – это, цитируя те же комментарии к академическому собранию сочинений, намек на древнегреческий миф, согласно которому Зевес, желая продлить свое любовное свидание с матерью Геркулеса Алкменой, слил две ночи в одну. Под «матерью» разумеется «натура», то есть природа, а под «отцом» – огонь. Извержениям вулканов и землетрясениям Ломоносов уделял, как известно, большое внимание. Но пусть блюстители нравов не смущаются: это всего лишь метафора, она же «уподобление». Не уверены, что собственно стекло было впервые выплавлено в качестве имитации стекла вулканического, то есть обсидиана. Обсидиан сыграл большую роль в истории человечества: из него изготовляли орудия труда, оружие и украшения, использовали в резьбе по камню и декоративной скульптуре. Свои колюще-режущие орудия майя, не умевшие выплавлять железо, изготавливали именно из обсидиана.

Нынешние целители отмечают также, что в Индии черный переливчатый обсидиан связывали с чакрой Муладхарой, энергия которой принадлежит Земле. Обсидиан почитали как камень-очиститель, помогающий бороться с различными негативными явлениями на уровне физического тела. Обсидиан может рассасывать «энергетические пробки». По рекомендации «известного литотерапевта» Катрин Рафаэль для энергетической зарядки тела обсидиан кладут на область паха или на пупок. Кусочки обсидиана, расположенные вдоль центральной линии тела, способствуют выравниванию энергетики меридианов. Очень советуем. Мы попробовали – и о чудо! Энергетические пробки рассосались почти мгновенно, а уж об энергетике меридианов и говорить нечего. Выровнялась, как миленькая. А вот если б мы положили в область паха обычный граненый стакан, ничего подобного бы не получилось.

 
Увидев смертные о как ему дивились!
Подобное тому сыскать искусством тщились.
И было в деле сем удачно мастерство:
Превысило своим раченьем естество.
 

В подражание природе или нет, но стекло научились варить уже несколько тысячелетий назад. Известный римский ученый и писатель Плиний Старший рассказывает об окрестностях города Сидона: «Весь берег не превышает длиной 500 шагов, и такое‐то пространство в течение многих веков было достаточно для производства стекла. Существует предание, будто бы сюда пристал корабль торговцев содой, и когда они, рассеявшись по берегу, готовили обед, причем не оказалось камней, чтобы поставить на них котелки, они подложили куски соды; когда эти последние загорелись и смешались с береговым песком, тогда потекли прозрачные ручьи новой жидкости, что и явилось началом стекла». Попытки воспроизвести этот процесс не увенчались успехом, поскольку температуры костра недостаточно для образования стекла, да и непонятно, откуда в костре взялась известь.

Базовый метод получения силикатного стекла заключается в плавлении смеси кварцевого песка (SiO₂), соды (Na₂CO₃) и извести (CaO). В результате получается химический комплекс с составом Na₂O·CaO·6SiO₂. Тем не менее самые ранние стеклянные предметы, найденные в Египте (бусы и другие украшения), датируют временем около 2500 года до н. э. Кусочки раннего стекла найдены и в Месопотамии: прутик зеленого стекла, найденный в Вавилонии, датируют временем ок. 2600 года до н. э., маленькие кусочки синего стекла, найденные в Эриду (город в Шумере, у Персидского залива), датируют временем до 2200 года до н. э. Стеклянные сосуды (маленькие чаши и бальзамарии) известны в Северной Месопотамии и в Египте со времени около 1500 года до н. э. (и с этого времени начинается широкое стекольное производство; вскоре после этого оно распространяется и во многих других местах).

Однако вернемся к оде великого русского ученого. Далее Ломоносов описывает разнообразные полезные свойства стекла. Действительно, оно представляет собой красивый и удобный материал, например, для изготовления сосудов, баночек, бутылок и т. п. Но казалось бы, где же тут материал для того, что Пушкин называл «лирическим волненьем»? Выступая в 1936 году на конгрессе прогрессивной общественности в Париже, Пастернак заявил, что «поэзия – в траве». Вероятно, и в стекле тоже.

 
Тем стало житие на свете нам щастливо:
Из чистаго Стекла мы пьем вино и пиво
И видим в нем пример бесхитростных сердец:
Кого льзя видеть сквозь, тот подлинно не льстец.
Стекло в напитках нам не может скрыть примесу.
И чиста совесть рвет притворств гнилу завесу.
Но столько ли уже, Стекло, твоих похвал,
Что нам в тебе вино и мед сам слаще стал?
Никак! Сие твоих достоинств лишь начало,
Которы мастерство тебе с природой дало.
Исполнен слабостьми наш краткий в мире век:
Нередко впадает в болезни человек!
Он ищет помощи, хотя спастись от муки
И жизнь свою продлить, врачам дается в руки.
Нередко нам они отраду могут дать,
Умев приличныя лекарства предписать,
Лекарства, что в Стекле хранят и составляют:
В Стекле одном оне безвредны пребывают.
 

С тем же восторгом Ломоносов пишет о стеклянной глазури на китайском фарфоре (хины – китайцы) и о древних мозаиках:

 
Мы должны здравия и жизни часть Стеклу.
Какую надлежит ему принесть хвалу!
Хоть вместо онаго замысловаты Хины
Сосуды составлять нашли из чистой глины:
Огромность тяжкую плода лишенных гор
Художеством своим преобратив в Фарфор,
Красой его к себе народы привлекают,
Что, плавая, морей свирепость презирают, —
Однако был бы он почти простой горшок,
Когда бы блеск Стекла дать помощи не мог.
Оно вход жидких тел от скважин отвращает,
Вещей прекрасных вид на нем изображает.
Имеет от Стекла часть крепости Фарфор;
Но тое, что на нем увеселяет взор,
Сады, гульбы, пиры и все, что есть прекрасно,
Стекло являет нам приятно, чисто, ясно.
Искусство, коим был прославлен Апеллес
И коим ныне Рим главу свою вознес,
Коль пользы от Стекла приобрело велики,
Доказывают то Финифти, Мозаики,
Которы в век хранят Геройских бодрость лиц,
Приятность нежную и красоту девиц,
Чрез множество веков себе подобны зрятся
И ветхой древности грызенья не боятся.
 

Впрочем, для холодной России самое ценное назначение стекла, возможно, состояло в его использовании в строительстве, то бишь для окон, вместо слюды и бычьих пузырей. Ю. Л. Щапова пишет: «Самые первые оконные стекла известны по находкам в Помпеях, в городе, засыпанном во время извержения Везувия в 79 году н. э. Плоские толстые, отлитые из цветного стекла, прозрачные плиты предназначались для застекления окошка, правда, небольшого, располагавшегося рядом с калиткой. Это окошко своего рода маяк: оно защищало светильник, который ставился в нишу, чтобы в кромешной тьме южной ночи как‐то наметить вход в дом. Дело не только в том, что климат Италии позволял обходиться без застекленных окон, а в том, что способ получения больших прозрачных плоскостей был найден далеко не сразу. Первоначально в первые века новой эры из стекла получали лишь небольшие отливки, толстые и поэтому недостаточно прозрачные и, что немаловажно, дорогие. Оконные стекла как таковые известны со второй половины II века, а более широко – с III – IV веков. Это было не литое, а выдувное плоское стекло. Для этого выдувались небольшие стеклянные шары, которые затем сплющивались. Стеклодув прижимал стеклодувную трубку со стеклянным пузырем к медной доске. Вместо пузыря получалось нечто вроде круглой лепешки. Когда от застывающей лепешки отрывали стеклодувную трубку, в середине ее оставался небольшой бугорок стекла. Круглые пластинки вделывали в небольшие отверстия, прорезанные в деревянной доске. Доску с такими четырьмя или пятью отверстиями вставляли в оконный пролет». В России до X века окна не застекляли. Вместо стекол вставляли промасленную или навощенную холстину или растянутый бычий пузырь. В церквах, в княжеских и боярских хоромах употребляли в окнах пластинки слюды.

Об оконном стекле впервые упоминается в Волынской летописи 1240 года. Там говорилось о церкви, построенной князем Даниилом Галицким с «римскими стеклами». Теперь известно, что уже с X – XI веков в Киевской Руси выделывали небольшие стекла выдувными лепешками и небольшими круглыми пирожками, вылитыми в формы. В Западной Европе стеклянные кружочки, вылитые в форму, стали применяться только с XIV века. Во времена Ломоносова оконное стекло все еще было относительной роскошью и вызывало неподдельный восторг, особенно когда его применяли для строительства теплиц:

 
Когда неистовой свирепствуя Борей
Стисняет мразом нас в упругости своей,
Великой не терпя и строгой перемены,
Скрывает человек себя в толсты́я стены.
Он был бы принужден без свету в них сидеть
Или с дрожанием несносной хлад терпеть,
Но солнечны лучи он сквозь Стекло впускает
И лютость холода чрез то же отвращает.
Отворенному вдруг и запертому быть —
Не то ли мы зовем, что чудеса творить?
Потом, как человек зимой стал безопасен
Еще притом желал, чтоб цвел всегда прекрасен
И в северных странах в снегу зеленой сад,
Цейлон бы посрамил, пренебрегая хлад.
И удовольствовал он мысли прихотливы:
Зимою за Стеклом цветы хранятся живы,
Дают приятной дух, увеселяют взор
И вам, Красавицы, хранят себя в убор.
 

Итак, житейская польза стекла очевидна. Не забывает Ломоносов и о его эстетической, так сказать, ценности. Раз уж прекрасные дамы украшают себя цветами, выращенными в петербургских оранжереях (да-да, в 1752 году!), следует коснуться и вопроса об использовании стекла этими наядами. Угадали? Первым делом речь пойдет о зеркалах, а затем о драгоценностях – бриллиантах, украшенных оправой с применением стекла.

 
Дабы прельстить лицом любовных суеверов,
Какое множество вы знаете манеров
И коль искусны вы убор переменять,
Чтоб в каждой день себе приятность нову дать.
Но было б ваше все старанье без успеху,
Наряды ваши бы достойны были смеху,
Когда б вы в зеркале не видели себя:
Вы вдвое пригожи, Стекло употребя.
Когда блестят на вас горящие алмазы,
Двойной кипит в нас жар сугубыя заразы!
Но больше красоты и больше в них цены,
Когда круг них Стеклом цветки наведены:
Вы кажетесь нам в них приятною весною,
В цветах наряженной, усыпанных росою.
 

Еще одна область применения стекла – в оптике, прежде всего для очков.

 
По долговременном теченьи наших дней
Тупеет зрение ослабленных очей.
Померкшее того не представляет чувство,
Что кажет в тонкостях натура и искусство.
Велика сердцу скорбь лишиться чтенья книг,
Скучнее вечной тьмы, тяжелее вериг!
Тогда противен день, веселие – досада!
Одно лишь нам Стекло в сей бедности отрада.
Оно способствием искусныя руки
Подать нам зрение умеет чрез очки!
 

Но что очки! Ломоносов отмечает и незаменимость стекла в астрономии:

 
Оттоле землю все считали посреде.
Астроном весь свой век в бесплодном был труде
Запутан циклами, пока восстал Коперник,
Презритель зависти и варварству соперник;
В средине всех Планет он солнце положил,
Сугубое земли движение открыл:
Однем круг центра путь вседневный совершает,
Другим круг солнца год теченьем составляет.
Он циклы истинной Системой разтерзал
И правду точностью явлений доказал.
Потом Гугении, Кеплеры и Невтоны,
Преломленных лучей в Стекле познав законы,
Разумной подлинно уверили весь свет,
Коперник что учил, сомнения в том нет.
 

Кстати, Гугений, открывший кольца Сатурна, более известен как великий Христиан Гюйгенс. И, как бы предвосхищая написанные Заболоцким почти 200 лет спустя стихи «Сквозь волшебный прибор Левенгука», наш автор восторгается стеклом еще и за то, что оно помогает открыть другой мир, недоступный нашему взгляду:

 
Хоть острым взором нас природа одарила,
Но близок онаго конец имеет сила:
Кроме, что в далеке не кажет нам вещей
И собранных трубой он требует лучей,
Коль многих тварей он еще не досягает,
Которых малой рост пред нами сокрывает!
Но в нынешних веках нам Микроскоп открыл,
Что Бог в невидимых животных сотворил!
Коль тонки члены их, составы, сердце, жилы
И нервы, что хранят в себе животны силы!
Не меньше, нежели в пучине тяжкий Кит,
Нас малый червь частей сложением дивит.
Велик Создатель наш в огромности небесной!
Велик в строении червей, скудели тесной!
Стеклом познали мы толики чудеса,
Чем Он наполнил Понт, и воздух, и леса.
 

В полном тексте «Письма о пользе стекла» найдутся и рассуждения об открытии Америки, и об электростатических свойствах этого чудесного материала, и многое другое. Завершается оно просьбой к Меценату (то есть Шувалову) замолвить словечко за автора перед императрицей Елизаветой. Ну, что поделать – ведь речь не только о произведении искусства, но и о заявке на финансирование.

Да, мы совсем забыли напомнить читателю, что такое стекло с научной, с химической точки зрения. Исправляем ошибку. Стекло – это смешанные соли кремниевой кислоты. Существуют три вида стекол – их состав записывают как количество оксида в молекуле:

Содово-известковое стекло (1Na₂O: 1CaO: 6SiO₂).

Калийно-известковое стекло (1K₂O: 1CaO: 6SiO₂).

Калийно-свинцовое стекло (1K₂O: 1PbO: 6SiO₂).

Калийно-свинцовое стекло (или «хрусталь») получается заменой окиси кальция окисью свинца. Оно довольно мягкое и плавкое, довольно тяжелое и отличается сильным блеском и высоким показателем преломления, разлагая световые лучи на все цвета радуги и вызывая игру света.

И еще. Предполагая, что читатель несколько утомился, читая благородные, но все же непростые для понимания стихи Ломоносова, приведем все‐таки и стихи Заболоцкого тоже (1948):

 
Сквозь волшебный прибор Левенгука
На поверхности капли воды
Обнаружила наша наука
Удивительной жизни следы.
 
 
Государство смертей и рождений,
Нескончаемой цепи звено, —
В этом мире чудесных творений
Сколь ничтожно и мелко оно!
 
 
Но для бездн, где летят метеоры,
Ни большого, ни малого нет,
И равно беспредельны просторы
Для микробов, людей и планет.
 
 
В результате их общих усилий
Зажигается пламя Плеяд,
И кометы летят легкокрылей,
И быстрее созвездья летят.
 
 
И в углу невысокой вселенной,
Под стеклом кабинетной трубы,
Тот же самый поток неизменный
Движет тайная воля судьбы.
 
 
Там я звездное чую дыханье,
Слышу речь органических масс
И стремительный шум созиданья,
Столь знакомый любому из нас.