Текст книги "Ледяная принцесса"

Тут Эрика вспомнила недавний вечер в доме Карла-Эрика и Биргит и рассказала Патрику о появлении там Нелли и о том, что она почти все время говорила с одной Юлией.

– Я все еще не представляю себе, как с этим связана Алекс, но что-то в этом есть. В жизни Алекс всплыло что-то из прошлого – так говорила Франсин, которая вместе с ней держала галерею. Большего она не знала, но я думаю, что здесь есть какая-то связь.

Эрике было стыдно, поскольку она не открыла Патрику всей правды. Один маленький, но очень заметный кусочек пазла все-таки от него утаила. До поры, во всяком случае.

– Против женской интуиции мои аргументы бессильны, – Хедстрём вздохнул. – Хочешь еще вина?

– Да, спасибо. – Эрика оглядела кухню. – Как у тебя уютно… Это интерьер – твоя идея?

– Нет, к сожалению. Все это устроила Карин.

– Карин? А что, собственно, произошло? Я не в курсе…

– Ну… история стара как мир. Девушка познакомилась с певцом из танцевальной группы… Знаешь, такие парни в куртках до пояса?

– Ты шутишь?

– Увы, нет. Только не тогда, когда меня кладут на лопатки. Она бросила меня ради Лейфа Ларсона – звезды из Бохуслена из еще более звездной группы «Леффес». Самая клёвая на западном побережье стрижка «маллет». Что я мог противопоставить его лоферам с кисточками?

Эрика округлила глаза. Патрик улыбался.

– Я, конечно, немного преувеличил, но все примерно так и было.

– Ужасно. Просто не верится…

– Я долго жалел себя, но теперь всё в порядке. Не блестяще, но в порядке.

Эрика поспешила сменить тему.

– Новость о ее беременности – это просто бомба.

Патрик терпеливо ждал продолжения. Поразмыслив, Эрика решила развивать тему беременности, но на этот раз заговорила тихо, неуверенно, запинаясь и подбирая слова.

– Лучшая подруга Алекс утверждает, что отец ребенка – не Хенрик.

Хедстрём поднял бровь и присвистнул.

– Франсин говорила, что Алекс приезжала во Фьельбаку, чтобы с кем-то здесь встречаться, – продолжила Эрика. – Она никогда не хотела ребенка от Хенрика, но все изменилось, когда появился этот мужчина. Алекс очень любила своего будущего ребенка, и Франсин видит в этом еще одну причину не верить в самоубийство. Она говорит, что впервые в жизни видела Алекс счастливой.

– Она знает, кто этот мужчина?

– Нет. Об этом Алекс никому не говорила.

– И как ее муж относился к тому, что она уезжала во Фьельбаку каждые выходные без него? Он знал, что она с кем-то встречается?

Патрик сделал глоток и почувствовал, что его щеки порозовели. От вина или близости Эрики – этого он не знал.

– Похоже, у них вообще были очень странные отношения, – сказала Эрика. – Я встречалась с Хенриком в Гётеборге, и у меня сложилось впечатление, будто они жили каждый своей жизнью. Вообще, трудно сказать, что он знает, а чего не знает. У этого человека вместо лица каменная маска, и то, что нужно, он умеет хранить при себе.

– В таких случаях иногда срабатывает эффект скороварки, – ввернул Патрик. – Когда внутри скапливается слишком много, может рвануть… Тебе не кажется, что именно так оно и вышло на этот раз? Обманутый муж наконец не выдержал и убил неверную жену?

– Я не знаю, правда. Мне кажется только, что мы с тобой слишком много выпили, чтобы рассуждать о таких вещах. Давай оставим тему убийства до следующего раза, хорошо?

Патрик согласился, и они сомкнули бокалы еще раз. А потом переместились на диван и провели остаток вечера в разговорах о чем угодно, только не об этом.

Эрика рассказала о своей жизни, проблемах с домом и тоске по родителям. Патрик признался, что развод выбил его из колеи. Что он злится на Карин за то, что снова оказался в начале дистанции именно в тот момент, когда был готов завести детей и стать настоящим семьянином.

Когда они молчали, думая каждый о своем, Патрик едва удержался, чтобы не поцеловать ее. А потом момент был упущен.

3

Он видел, как ее выносят. Ему хотелось взвыть или броситься на ее накрытое простыней тело. Остаться с ней навсегда.

Теперь она ушла насовсем. Чужие люди будут ковыряться в ее теле, и никто из них не увидит в нем красоты, которую видел он.

Для них она всего лишь кусок мяса, номер на бумаге – без жизни, без огня.

Левой рукой он провел по своей правой ладони, еще вчера ласкавшей ее руку. Потом прижал ладонь к щеке и попытался вспомнить холод ее кожи.

Он ничего не почувствовал. Она ушла.

Лампы мерцали голубым. Люди сновали туда-сюда. Зачем они бегают, когда все кончено?

Его не замечали. Он был невидим, как и всегда, но это не имело никакого значения.

Она его видела. Она всегда его видела. Когда она поднимала на него голубые глаза, он чувствовал себя видимым.

Теперь все это в прошлом. Борьба угасла. Он стоял в куче пепла и смотрел, как уносят его жизнь, скрытую под желтым больничным покрывалом.

Когда доходишь до конца дороги, выбора пути нет. Он всегда знал это, и вот теперь это время пришло. Он его ждал.

Она ушла навсегда.

* * *

Фру Лоренц как будто немного удивилась, услышав в трубке ее голос. На мгновение Эрика подумала, не делает ли она из мухи слона, но факты говорили за себя. Появление Нелли на поминках Алекс и в самом деле выглядело странно. Особенно то, что она весь вечер беседовала с одной Юлией. Карл-Эрик действительно работал на фабрике Флориана Лоренца вплоть до отъезда в Гётеборг, но лично, насколько было известно Эрике, они не общались. На социальной лестнице Карлсоны стояли гораздо ниже Лоренцев.

Салон, куда проводили Эрику, был обустроен со вкусом. Вид из окна разворачивался от гавани в одной стороне до открытого морского горизонта за островами в другой. Отражаясь от покрытого снегом льда, солнце рассыпалось слепящими искрами. В такие дни зимние виды навевают воспоминания о лете.

Они устроились на изящных диванах. Поданные на серебряном подносе канапе оказались вкусными, и Эрике пришлось побороться с собой, чтобы не съесть их все сразу. Она не хотела демонстрировать плохие манеры. Хозяйка ограничилась одной штукой – из страха нарастить на старых костях хоть немного жира.

Разговор получился вялый, но вполне светский. В длинных паузах под мерное тиканье часов слышалось, как обе осторожно потягивают чай. Обсуждали нейтральные темы – отток народа из Фьельбаки, проблемы с занятостью и то, как печально, что все больше красивых старых домов покупается заезжими туристами под летние дачи. Нелли вспомнила, как бывало раньше, когда она, молодая, только что переехала сюда к мужу. Эрика слушала внимательно, задавала вопросы.

Они как будто ходили кругами вокруг того, что так или иначе не могло остаться незатронутым.

Первой решилась Эрика.

– Жаль, что нам приходится видеться при таких трагических обстоятельствах, – робко начала она.

– Да, да… такая молодая женщина…

– Не знала, что вы так близко знакомы с Карлгренами.

– Карл-Эрик работал у нас много лет; конечно, мы общались и с его семьей по разным поводам. Я просто не могла не зайти к ним, хотя бы ненадолго.

Нелли опустила глаза. Пальцы нервно теребили на колене ткань платья.

– Но у меня сложилось впечатление, будто вы знаете и Юлию, – продолжала Эрика. – Она ведь еще не родилась, когда Карлгрены жили во Фьельбаке.

Чуть заметное движение спиной, легкий кивок – вот и все, что выдало недовольство фру Лоренц. Она махнула рукой в золотых перстнях.

– Юлия – это мое недавнее знакомство. Очень приятная молодая дама, на мой взгляд, и совсем не похожа на свою вульгарную сестру. В отличие от Александры, у Юлии есть характер, и это делает ее намного интересней.

Нелли прикрыла рот рукой. Она не только забыла, что говорит о мертвой женщине, но и на долю секунды обнаружила маленькую трещинку в сверкающем фасаде. И то, что успела увидеть там Эрика, было чистой воды ненавистью. Откуда? Если фру Лоренц и знала Александру, то разве ребенком…

Не успела Нелли загладить свою оплошность, как зазвонил телефон, и она удалилась с явным облегчением на лице.

Эрика воспользовалась моментом, чтобы оглядеться. Стиль комнаты был выдержан безупречно, но отдавал безликостью. Во всем чувствовалась направляющая рука дизайнера – ни одной случайной детали. Поневоле Эрика вспомнила родительский дом. Обустраивая его, отец с матерью меньше всего думали о красоте, зато каждая мелочь знала свое место и в нужный момент всегда оказывалась под рукой. И чего стоил этот блестящий музейный интерьер по сравнению с уютом небогатого дома?

Единственным, что хоть как-то оживляло обстановку, были семейные портреты на каминной полке. Эрика подалась вперед, чтобы рассмотреть их как следует. Фотографии располагались слева направо в хронологическом порядке, и самая первая, черно-белая, представляла элегантную пару в свадебных нарядах. Нелли в подвенечном платье и в самом деле была ослепительна, зато Фабиан довольно неуклюже смотрелся во фраке.

На следующем снимке она держала на руках малыша. Фабиан рядом выглядел все таким же напряженным и серьезным. Далее шли портреты мальчика, начиная с младенчества, иногда рядом с матерью, иногда без нее. На последнем ему было около двадцати пяти лет. Нильс Лоренц – пропавший сын. Начиная со второго снимка, могло показаться, что семья состоит только из него и Нелли. Хотя, похоже, красоваться перед объективом – удовольствие совсем не в духе Фабиана, предпочитавшего прятаться за камерой. Не было отца и ни на одной из фотографий с приемным сыном Яном.

Эрика обратила внимание на стол в углу – темный, вишневого дерева, украшенный изысканной инкрустацией. Она поводила пальцем, следуя узорам на пустой столешнице. Похоже, эта вещь стояла здесь только для красоты. Эрика подавила в себе искушение заглянуть в ящики. Телефонный разговор затянулся, но Нелли могла вернуться в любую секунду. Рядом стояла мусорная корзина. Эрика вытащила из нее скомканную бумажку, развернула и, прочитав, быстро вернула на место. История становилась все более интересной.

За спиной кто-то откашлялся. В дверях, вопросительно подняв брови, стоял Ян Лоренц. Эрика задалась вопросом, как давно он здесь появился.

– Эрика Фальк, если не ошибаюсь?

– Именно так. А вы, должно быть, Ян, сын Нелли?

– Точно. Приятно познакомиться. Последнее время вы у нас что-то вроде местной знаменитости, так?

Широко улыбаясь, он подошел к ней и протянул руку, которую Эрика взяла с опаской. Было в этом типе что-то жуткое, от чего волоски на ее руке встали дыбом. Когда Ян задержал ее ладонь в своей, Эрика подавила желание вырвать руку.

Похоже, он явился прямо с делового совещания, – в тщательно выглаженном костюме и с портфелем в руке. Эрика знала, что Ян ведет семейный бизнес, причем неплохо справляется.

На зачесанных назад волосах лежало, пожалуй, слишком много воска. Губы были несколько полноватыми для мужчины, красивые глаза оттеняли длинные ресницы. Женственность лица нарушала мощная нижняя челюсть с ямочкой на подбородке. При этом трудно было сказать, насколько оно привлекательно или некрасиво. На Эрику Ян Лоренц произвел скорее отталкивающее впечатление, но это было не более чем смутное ощущение, не подкрепленное рациональными доводами.

– То есть маме удалось наконец заманить вас к нам. Она мечтала об этом с тех пор, как вышла ваша первая книга.

– Я поняла, что мое появление здесь стало событием века. Ваша мама давно приглашала меня, но до сих пор не получалось прийти.

– Я слышал о ваших родителях. Какая трагедия… Приношу искренние соболезнования.

Уголки его губ печально опустились, но глаза оставались все такими же равнодушными.

Нелли вернулась. Ян наклонился поцеловать мать в щеку, которую та подставила, не изменившись в лице.

– Какая радость, мама, что Эрика наконец смогла прийти. Ты так долго ждала этого дня…

– Да, это большая радость.

Она села на диван и схватилась за правый локоть. Лицо ее исказила гримаса боли.

– Что с тобой, мама? – забеспокоился Ян. – Принести таблетки?

Он взял ее за плечо, но Нелли сбросила его руку.

– Ничего страшного. Старческие спазмы, не более того. Разве ты не должен быть на фабрике?

– Заехал взять кое-какие бумаги… Оставляю вас одних. Береги себя, мама.

В ответ Нелли что-то фыркнула. Сочувствие казалось искренним, но Эрика могла поклясться, что видела улыбку на губах Яна, когда он, в последний раз обернувшись, покидал комнату.

– Не становитесь старухой, моя милая, – сказала Нелли после его ухода. – С каждым годом идея «скалы чести» [6]6
  «Скала чести» – понятие, связанное с принятым у некоторых древних народов, в том числе скандинавских, обычаем лишать стариков жизни, сбрасывая их со скалы.


[Закрыть] представляется мне все менее нелепой. Остается надеяться на старческий маразм, который позволит мне снова чувствовать себя двадцатилетней… Да, это было бы совсем неплохо. – Фру Лоренц горько улыбнулась.

Тема для разговора назревала не самая приятная, и Эрика, пробормотав что-то в ответ, поспешила сменить ее.

– В любом случае вас должно утешать, что сын так успешно справляется с семейным бизнесом. Насколько я понимаю, он и его жена живут с вами?

– Утешать? – переспросила Нелли. – Да, возможно.

Задержав взгляд на фотографиях на каминной полке, она замолчала. Расспрашивать ее Эрика не решилась.

– Но хватит обо мне и о нас. Вы работаете над новой книгой? Должна признаться, до сих пор влюблена в вашу первую, о Карин Бойе [7]7
  Карин Бойе (1900–1941) – шведская писательница и поэтесса.


[Закрыть]. У вас она получилась такая живая… Как вообще вышло, что вы пишете только о женщинах?

– Думаю, случайно, – ответила Эрика. – Моя выпускная работа в университете была посвящена знаменитым шведским писательницам. Тема так заинтересовала меня, что я решила продолжить ее – правда, несколько в другом ключе. Мне стало любопытно, что это были за люди. Начала я, как вам, наверное, известно, с Анны Марии Леннгрен [8]8
  Анна-Мария Леннгрен (1754–1817) – шведская поэтесса.


[Закрыть], потому что о ней знала меньше всего. Ну а дальше пошли другие… Сейчас пишу о Сельме Лагерлёф, и есть очень интересные находки.

– А вы не пытались создать что-нибудь другое… я имела в виду, небиографическое? У вас такой роскошный язык…

– Я много думала об этом, – ответила Эрика, стараясь подавить смущение. – Но сейчас я занимаюсь Сельмой Лагерлёф, а дальше посмотрим.

Она посмотрела на часы.

– Кстати, о книгах: вынуждена откланяться. Хотя мой рабочий день не нормирован, я должна сделать положенное количество страниц. Выбиваться из ритма рискованно. Большое спасибо за чай и вкусные канапе.

– Меня благодарить не за что. Приятно было повидаться.

Нелли грациозно поднялась с дивана. Боль в руке, похоже, прошла.

– Я провожу вас. Раньше это сделала бы наша домработница Вера, но теперь домработницы не в моде, да и мало кто может позволить себе такую роскошь. Мы-то можем, но Ян категорически не хочет чужого человека в доме. При этом он ничего не имеет против того, чтобы Вера приходила к нам раз в неделю убираться. Кто их поймет, молодых…

Похоже, их знакомство за этот вечер успело перейти в новую стадию. Потому что, когда гостья протянула хозяйке руку на прощание, та, проигнорировав этот жест, поцеловала ее в щеку. Эрика, сразу почувствовав себя светской дамой, поспешила домой.

* * *

Она не стала объяснять Нелли истинную причину своего раннего ухода. Часы показывали без двадцати два. В два ожидался маклер, который должен был посмотреть дом в связи с предстоящей продажей. Эрика заскрипела зубами при мысли, что кто-то чужой будет бродить по комнатам, мысленно переводя в деньги то, что составляло ее жизнь. Но у нее не было иного выхода, кроме как предоставить событиям идти своим чередом.

Эрика оставила машину дома, поэтому убыстрила шаг, чтобы успеть вовремя. С другой стороны, разве он не может подождать минутку-другую? С какой стати ей бежать сломя голову?

Мысли взяли более приятное направление. Пятничный ужин с Хедстрёмом превзошел все ее ожидания. До сих пор в глазах Эрики Патрик был чем-то вроде любимого, но иногда надоедливого младшего брата. Таким она ожидала увидеть его и в этот раз, но вместо этого обнаружила зрелого мужчину, доброжелательного и с чувством юмора. Это стало для нее приятным открытием, и теперь Эрика спрашивала себя, представится ли ей случай, в свою очередь, пригласить Патрика к себе домой с ответным визитом.

Последний подъем на пути к кемпингу в Сэльвике выглядел пологим, но на самом деле был очень длинным и крутым. Эрика тяжело дышала, поворачивая к дому, и, не дойдя, встала на полпути. У ворот был припаркован большой «Мерседес», и не нужно было долго гадать, кто его владелец. Дело, и без того неприятное, принимало куда более жесткий оборот.

– Привет, Эрика.

Перед входной дверью стоял Лукас, сложив руки на груди.

– Что ты здесь делаешь?

– Значит, так теперь встречают любимого зятя?

Его шведский был не без акцента, но грамматически безупречен.

Лукас развел руки, словно собирался ее обнять. Эрика отстранилась, что, конечно, тоже не было для него неожиданностью. Вообще, Эрика с самого начала поняла, с кем имеет дело, поэтому в присутствии Лукаса вела себя осторожно. Больше всего ей сейчас хотелось влепить ему пощечину, от чего Эрика воздерживалась, опасаясь последствий.

– Так что ты тут делаешь? – повторила она вопрос.

– Если я правильно понимаю… гм… четверть этого дома – моя.

С этими словами он сделал в сторону дома жест, исполненный такой уверенности, будто речь шла о четвертой части земного шара.

– Половина моя, половина Анны, – возразила Эрика. – При чем здесь ты?

– Ты плохо знаешь семейный кодекс, – Лукас оскалился. – Хотя это как раз понятно, иначе давно нашла бы какого-нибудь чокнутого себе в па́ру. В любом случае ты должна была слышать, что хорошие супруги всё делят между собой поровну. Всё – в том числе и этот дом с видом на море.

Эрика всегда помнила об этом. И не переставала упрекать родителей в том, что они не отписали дом в дар обеим дочерям. Тоже ведь знали, что за тип Лукас, но, вероятно, не рассчитывали умереть так скоро. Никто не хочет иметь перед глазами постоянное напоминание о собственной смерти. Вот и мама с папой все откладывали момент составления завещания…

Эрика проглотила оскорбительный намек на ее семейное положение. Она предпочла бы просидеть остаток жизни на вершине стеклянной горы, чем связываться с таким типом, как Лукас.

– Я хотел быть здесь, когда маклер будет осматривать дом. Нелишне знать, сколько все это стоит. Мы ведь хотим сделать всё как положено, не так ли?

Снова зловещая улыбка. Эрика отперла дверь, оттолкнула Лукаса и прошла в дом. Маклер запаздывал, но она надеялась, что тот скоро объявится. Уж очень не хотелось лишнюю минуту оставаться с Лукасом один на один.

Он вошел после нее. Эрика повесила куртку и отправилась убираться на кухне. Игнорировать Лукаса – вот и все, что ей оставалось. Она слышала, как он бродит по дому. Лукас был здесь всего в третий или четвертый раз. Красота в простом – не то, что он мог оценить. Желанием встречаться с семьей жены также никогда не горел. Отец терпеть не мог зятя, и эта неприязнь была взаимной. Анна всегда приезжала с детьми и без мужа.

Эрике не нравилась эта его манера ощупывать мебель и побрякушки, будто ко всему прицениваясь. Так хотелось взять тряпку и протереть каждую мелочь, которой касались его руки… Эрика облегченно вздохнула, увидев в окно седого мужчину, повернувшего к воротам на большой «Вольво», и поспешила открыть ему дверь, после чего ушла и заперлась у себя в комнате. Видеть, как пересчитываются на деньги ее детские воспоминания, а всему, что так ей дорого, назначается цена за квадратный метр, было свыше ее сил.

Компьютер был включен; текст висел на мониторе, готовый для работы. Сегодня Эрика, разнообразия ради, поднялась с постели пораньше и успела написать четыре страницы предварительного наброска книги об Алекс, которые сейчас села перечитывать.

Она все еще не представляла себе, как это будет выглядеть в целом. Пока смерть Алекс представлялась самоубийством, главный вопрос книги – «Почему?» – задавал повествованию скорее документальное направление. Но сейчас собранный материал все больше стремился принять форму детектива – жанра, в котором Эрика чувствовала себя не вполне уверенно. Ее интересовали люди, их отношения и психология – то, что авторы криминального жанра нередко приносят в жертву леденящим кровь ужасам и бегающим по телу мурашкам. Больше всего в литературе Эрика ненавидела клише. Она чувствовала, что хочет создать нечто совсем другое. Попытаться описать, что могло заставить человека совершить самый непростительный из грехов – отнять жизнь у себе подобного…

До сих пор Эрика следовала в записях хронологическому порядку, аккуратно излагая чужие мнения и версии, перемежающиеся с собственными мыслями и наблюдениями. Собранный материал предстояло обработать, сократить и смонтировать так, чтобы как можно больше приблизить его к правде. Теперь Эрику меньше всего заботило, как на это отреагируют родственники Алекс.

Она жалела, что не открыла Патрику всего, что видела в доме убитой подруги. Ей следовало бы рассказать ему и о напугавшем ее таинственном посетителе, и о картине, которая нашлась в гардеробе. О возникшем вдруг чувстве, будто в комнате чего-то не хватает. Эрика воздержалась от того, чтобы немедленно звонить Патрику, но пообещала исправить оплошность при первом же представившемся случае.

Мужчины бродили по дому. Наверное, поведение Эрики должно было показаться маклеру странным – едва поздороваться и тут же скрыться из глаз. Эрика чувствовала себя беспомощной в сложившейся ситуации, но скрепя сердце решила продемонстрировать хорошие манеры, которые, несмотря ни на что, у нее были.

Когда она вошла в гостиную, Лукас, пустив в ход все свое красноречие, расписывал бесподобный свет, проникающий через зерешеченные окна со стороны моря. Эрике это показалось странным. Она и не знала, что прячущиеся под камнями существа так любят солнце. Лукас виделся ей чем-то вроде гигантского жука в сверкающем панцире, которого так хотелось навсегда вычеркнуть из жизни одним движением ноги.

– Извините, что оставила вас, – начала Эрика. – Нужно было доделать кое-какие срочные дела.

Она широко улыбнулась, протягивая руку маклеру.

– Чьель Эк, – представился тот.

И тут же поспешил заверить, что не подумал о хозяйке ничего плохого. Продажа дома – дело деликатное. Если б она только знала, какие случаи бывали в его практике…

Эрика улыбнулась и озорно моргнула, взмахнув ресницами. Взгляд Лукаса стал настороженным.

– Не хотела вам мешать, но как далеко вы продвинулись? – спросила она.

– Ваш зять только что показывал мне замечательную гостиную. Должен заметить, все тут обставлено с тонким вкусом. А какие окна… какое прекрасное естественное освещение…

– Да, жаль только, что дует так немилосердно.

– Дует?

– Да, к сожалению, окна плохо проконопачены. Поэтому при малейшем ветре главное поскорей напялить на себя самые толстые шерстяные носки. Но это ведь не такая неразрешимая проблема – утеплить окна?

Лукас выпучил глаза, как безумный, но Эрика не обратила на него внимания. Вместо этого она взяла маклера Чьеля под руку, так что, будь он собакой, непременно завилял бы хвостом.

– Если здесь, наверху, вы уже всё посмотрели, то обязательно должны увидеть подвал. И не обращайте внимание на запах плесени. Он не опасен, если вы, конечно, не аллергик. Одно время я почти не вылезала из подвала – и, как видите, до сих пор жива. Доктора говорят, что астма не имеет к плесени никакого отношения.

Тут Эрика, перегнувшись почти пополам, изобразила страшный приступ кашля. Краем глаза она видела, как налилось кровью лицо Лукаса. Эрика понимала, что ее блеф раскроется, стоит только маклеру Чьелю провести проверку. Но не могла отказать себе в удовольствии лишний раз позлить ненавистного зятя.

Оценив все достоинства и недостатки подвала, маклер Чьель с облегчением вышел на свежий воздух. Лукас молчал, и Эрика спрашивала себя, не зашла ли ее шутка слишком далеко. Он прекрасно понимал, что ни одно из «разоблачений» Эрики не имеет под собой почвы. Но она выставила его на посмешище, а это было то, чего Лукас Максвелл не спускал никому.

Эрика не без дрожи в коленях наблюдала, как уезжал маклер, как приветливо махал рукой, обещая в скором времени прислать сертифицированного оценщика, который еще раз осмотрит весь дом от чердака до подвала.

Она еще раз вошла в гостиную за Лукасом – и секунду спустя оказалась прижатой к стене. Лукас схватил ее за горло. Лицо с выпученными глазами нависло в паре сантиметров от ее носа. В этот момент Эрика поняла, почему сестра не решается разорвать отношения с этим человеком.

– Ты никогда… никогда больше не сделаешь ничего подобного, – прошипел он, брызжа слюной. – Никому, слышишь, никому еще не сходило с рук выставлять меня дураком.

Эрика боялась пошевелиться и только молилась про себя, чтобы он как можно скорее покинул ее дом. К ее удивлению, Лукас именно так и сделал. Он отпустил ее горло, повернулся и пошел к двери. Но не успела Эрика облегченно вздохнуть, быстро повернулся и снова оказался возле нее. Она опешила. Лукас вцепился ей в волосы и прижал ее рот к своему. Затем просунул язык между ее губами и с такой силой схватил ее за грудь, что бюстгальтер врезался в кожу. Потом развернулся с улыбкой и секунду спустя исчез за дверью.

Лишь услышав звук удаляющейся машины, Эрика решилась пошевелиться. Она опустилась на пол вдоль стены и зажала ладонью рот. Поцелуй Лукаса был ужасней, чем хватка за горло. Все тело дрожало как осиновый лист. Обхватив руками голову, Эрика ткнулась лицом в колени и зарыдала. Она оплакивала не себя, а Анну.

* * *

Утро понедельника было явно не его время. Лишь к одиннадцати часам Патрик начинал чувствовать себя человеком. На этот раз из полусонного состояния его вывел звук с размахом опустившейся на стол кипы бумаг. Удар был настолько сильный, что Патрик ожидал увидеть перед собой кипу вдвое больше. Анника Янсон рассмеялась и сделала невинное лицо.

– Ты как будто хотел прочитать все, что было написано за год о семье Лоренц? Я проделала громадную работу, выудив из архивов всё до последней буквы, – и какова благодарность? Тяжкий вздох. Куда подевалась твоя природная вежливость, Патрик?

Он улыбнулся:

– Ты заслуживаешь благодарности ежеминутно и ежесекундно, Анника. Но и это не всё. Не будь ты замужем, я женился бы на тебе немедленно и с ног до головы осыпа́л бы бриллиантами и мехами. Но ты разбила мое сердце и предпочла мне грубияна-мужа, а потому я ограничусь скромным «спасибо». Все равно моя беспредельная благодарность тебе не нуждается в словах.

Патрик был доволен, что на этот раз ему удалось вогнать ее в краску.

– Ну, теперь тебе есть чем заняться, – продолжала Анника. – Зачем тебе вообще это нужно? Это как-то связано с убийством во Фьельбаке?

– Без понятия, если честно. Будем называть это женской интуицией.

Анника вопросительно подняла брови, но решила, что сейчас выжать из Патрика большего не удастся. Ее терзало любопытство. Семью Лоренц даже в Танумсхеде знали все. Если окажется, что они как-то связаны с убийством, это станет по меньшей мере сенсацией.

Патрик смотрел, как Анника закрывает дверь. Невероятно толковая женщина. Хорошо, если она все-таки уживется с Мелльбергом. Ее уход был бы большой потерей для участка.

Хедстрём заставил себя сосредоточиться на бумагах, которые принесла Анника. Убедившись, что на их изучение уйдет остаток дня, расслабился, откинулся в кресле, положив ноги на стол, и взял верхнюю статью.

Спустя шесть часов Патрик почесывал затекший затылок, чувствуя резь в глазах. Он читал статьи в хронологическом порядке, начав с самой старой газетной вырезки. Она оказалась увлекательной. В тот год пресса вообще много писала о Фабиане Лоренце и его успехах, и всё в положительном, даже восторженном ключе. Предприятие развивалось на удивление быстро. Похоже, Фабиану с самого начала сопутствовала удача – или же, как предприниматель, он был невероятно талантлив, если не гениален.

Свадьбе с Нелли была посвящена колонка в «Светской хронике», с прилагающимися фотографиями красивой пары в подвенечных нарядах. Далее в газетах шли снимки Нелли и их сына Нильса. В том, что касалось благотворительности и других трудов на благо общества, фру Лоренц, похоже, была неутомима. Нильс сопровождал ее всюду. Иногда он выглядел испуганным, вцепившись в руку матери.

И войдя в подростковый возраст, ставший заметно более сдержанным на публике, Нильс оставался неразлучен с ней. Правда, теперь сам держал мать под руку. Его детское лицо – как, по крайней мере, показалось Патрику – излучало самоуверенность собственника. Что касается Фабиана, он упоминался в газетах все реже. В основном в связи с событиями из мира большого бизнеса.

Одна статья выделялась из общего потока и привлекла особенное внимание Патрика. Журнал «Аллерс» посвятил целый разворот Нелли, усыновившей в середине семидесятых мальчика с «трагическим прошлым», как выразился по этому поводу репортер. На снимке она, разнаряженная в пух и прах, в интерьере роскошной гостиной обнимала подростка лет двенадцати. Новоявленный воспитанник не выглядел довольным и как будто вот-вот собирался стряхнуть ее костлявую руку. Нильс, теперь уже молодой человек лет двадцати пяти, стоял за спиной матери. Серьезный и подтянутый, в темном костюме и с зачесанными назад волосами, он идеально вписывался в эту дворцовую обстановку, в которой мальчик выглядел чужим.

Репортер на все лады восхвалял великодушие Нелли, взявшей на себя труд заботиться об этом ребенке. В статье сквозил намек на какую-то трагедию в его прошлом, душевную травму, которую Нелли надеялась залечить своей любовью и здоровой обстановкой дома Лоренцев. Какая наивность! Патрик почувствовал жалость к этому подростку.

Несколько лет спустя гламурные сцены светской хроники и вызывающие зависть фоторепортажи из жизни звездной семьи сменились траурными заголовками. «Наследник состояния Лоренцев пропал без вести» – эту новость местная пресса смаковала в течение нескольких недель. Даже «Гётеборг-постен» уделила внимание этому событию. Не было недостатка и в более или менее обоснованных версиях происшедшего. И здесь как будто были подняты все мыслимые и немыслимые варианты. Одни полагали, что молодой Лоренц сбежал от родителей, прихватив часть отцовского капитала, и теперь наслаждается жизнью в неизвестном месте. Другие – что он покончил с собой, узнав, что Фабиан не его родной отец, и не посчитав себя вправе распоряжаться его наследством. Большинство журналистов не высказывало свои фантазии напрямую, ограничиваясь более-менее прозрачными намеками.

Патрик почесал голову. Он понятия не имел, как увязать эту ставшую историей трагедию с недавним убийством женщины, но нутром чувствовал, что связь здесь есть. Ненадолго прикрыл глаза, затем вернулся к тому, что осталось от кипы.

Спустя некоторое время страсти вокруг исчезновения Нильса улеглись, об этом говорили все реже. Интерес к Нелли тоже как будто поутих – ни единого упоминания за все девяностые годы. В связи со смертью Фабиана в 1978 году «Бохусленинген» разразился пышным некрологом – «невосполнимая утрата», «опора отечества» и прочий обычный в таких случаях словесный вздор. И это было последнее упоминание Фабиана Лоренца в прессе.