Текст книги "Инстинкт матери"

Глава 12

Дружба – такая сила, без которой вряд ли кто может обойтись. Нам необходимы друзья, как необходима еда, питье или сон. Дружба – пища души, она оживляет сердце, поддерживает дух, наполняет нас радостью, надеждой и покоем. Она – наше жизненное богатство, залог нашего счастья.

В следующую пятницу, во время аперитива, когда все наслаждались предвкушением выходных, Летицию вдруг охватило какое-то необъяснимое чувство. Так бывает, когда, сам не ведая почему, открываешь для себя, что каждый момент бесценен. Просто-напросто все на свете так здорово… Тифэн пошла позвать мальчишек, игравших наверху, в комнате Мило. Для них уже был готов обед, и на столе стояли две тарелки с традиционными спагетти с ветчиной и сыром, которые они обожали, потому что там не было овощей. Значит, обед пройдет без протестов и угроз. Давид и Сильвэн посасывали вино в гостиной и болтали, по обыкновению подтрунивая друг над другом и над Тифэн.

Наконец, после третьей попытки их дозваться, мальчишки весело скатились вниз, в столовую, пересмеиваясь на ходу.

– Что это вас так насмешило? – полюбопытствовала Тифэн.

В ответ на этот простой вопрос Максим и Мило еще больше расшалились: им все казалось просто уморительным, и они помирали со смеху, захваченные чисто детским чувством соучастия и общего веселья. Они не могли остановиться и поминутно прыскали и фыркали, и каждый взгляд друг на друга вызывал взрыв веселого хохота. Отцов тоже захлестнуло это безудержное веселье, и они тоже принялись расспрашивать. Напрасный труд: мальчишки так разошлись, что уже не могли выговорить ни слова.

– Вот дурачки! – сказал Сильвэн и тоже расхохотался.

На них действительно было очень забавно смотреть. Взрывы хохота сыпались каскадами, без передышки, и взрослые, хоть и не понимали, в чем дело, тоже начали улыбаться, потом фыркать, а потом просто пополам согнулись от смеха.

А дети, увидев, что взрослые смеются вместе с ними, просто лопались со смеху.

Летицию захлестнуло ощущение счастья, и самое главное – счастья вполне осознанного. Ну и что, что у них с Давидом не осталось родни, что судьба их не пощадила? Разве их семья не сидит сейчас перед ними, не разделяет с ними общее веселье, вспыхнувшее просто так, из ничего? Им придает силу уже само по себе то, что они вместе. И с ними дети, объединенные детской беззаботностью и все той же искрой сопричастности. Мило был счастлив, и от взгляда на эту детскую радость у Летиции на глаза навернулись слезы. Все восприняли их как результат сумасшедшего смеха. По какому же праву она жаловалась на одиночество? Вон, у Тифэн и Сильвэна есть семьи, но они, похоже, никакой радости от этого не испытывают…

Летиции на память пришел недавний разговор с Тифэн и то неприятное чувство, которое она испытала, когда та допустила жуткую бестактность. Она тогда очень обиделась, а теперь упрекала себя за прямолинейность. Ведь с Тифэн ее связывало все, кроме кровного родства, они стали как сестры.

Постепенно всеобщий смех затих, и вечер пошел своим чередом. Потом, когда она укладывала детей спать, перед тем как присоединиться к остальным, Летиция взяла листок бумаги и написала на нем: «Прости меня». Но это было уже позже, около полуночи, когда Тифэн помогла ей убрать со стола и они с Сильвэном собрались к себе. Улучив момент и набравшись смелости, она протянула листок подруге. Та с удивлением развернула и прочла записку.

– Простить за что?

– Я понимаю, это чистый идиотизм! – принялась оправдываться Летиция. – Это по поводу того, что произошло на прошлых выходных. Я тогда разозлилась на тебя, а теперь злюсь за это на себя…

– Ты что, того?

Летиция улыбнулась:

– Надо уметь признавать свои ошибки.

– Да это я тогда была не права, это мне надо просить прощения!

– Но должна же я как-то выйти из положения!

Тут обе не выдержали и расхохотались. Стараясь не выдать волнения, Тифэн бережно сложила листок и спрятала в бумажник.

Глава 13

В следующее воскресенье ни бледный свет, проникавший сквозь шторы, ни будильник мобильного телефона, обычно поставленный на 6:45, Летицию не разбудили, и она пребывала в блаженном осознании того, что время не настало и можно еще поспать. Она протянула руку и инстинктивно пошарила рукой на ночном столике, нащупывая телефон. Он показывал 7:10. Летиция мигом соскочила с кровати и помчалась в ванную, на ходу задавая себе вопрос, почему же не зазвонил будильник…

И только тогда поняла, что сегодня воскресенье.

Наверное, ее разбудил какой-то глухой удар, донесшийся из-за стены, причем разбудил как раз в тот день, когда она разрешила себе поспать подольше. Летиция раздраженно заворчала и сунула голову под подушку, но тут сквозь стену раздался второй удар. То, что Мило вынырнул из объятий Морфея в семь утра, еще можно было стерпеть, хоть и с трудом. Но то, что ребенок, за которого она не отвечает, позволил себе ее разбудить, очень ее раздосадовало.

Не иначе, это Максим: его комната стеной примыкала к их спальне. Мальчуган имел не только скверную привычку по воскресеньям просыпаться ни свет ни заря, он еще и затевал какую-нибудь шумную игру. Она уже пыталась говорить об этом с его родителями, и они обещали, что это прекратится.

Но все равно каждое воскресенье Максим шумел и будил ее. Сегодня он решил разыграть футбольный матч, где команду противника представляла смежная с Летицией стена. Зная расположение комнат, она поняла, что шансов заснуть у нее мало, потому что другие стены были заняты библиотекой, окном или радиатором.

Давид рядом с ней спал сном праведника, и его мерное дыхание с легким похрапыванием просто вывело Летицию из себя.

Она попыталась постучать в стенку, без особой уверенности, что ее услышат и уж тем более перестанут шуметь. Серия ударов и последовавший за ними победный крик все больше ее ожесточали и отдаляли от возможности задремать. Окончательно проснувшись, Летиция спустилась в гостиную и набрала номер Сильвэна. После восьмого гудка ей ответил сонный голос.

– Прости, что разбудила, Сильвэн, – сказала она без всякой преамбулы. – Максим в своей комнате играет в футбол, и я не могу заснуть.

Прошло какое-то время, прежде чем информация дошла до спящих нейронов Сильвэна.

– Ой, прости… сейчас пойду скажу ему, чтобы перестал.

– Спасибо.

Она отсоединилась и по дороге в спальню прошла через туалет. Сквозь стену она услышала сухой и резкий голос Сильвэна, который отбирал у Максима мячик. Мальчуган пытался протестовать, что только увеличивало в нем враждебность. Раздалось несколько мятежных воплей Максима и угроз Сильвэна, а потом наступила тишина.

Со вздохом облегчения Летиция, наконец, блаженно вытянулась на кровати.

* * *

Мило, 6 лет, пришел в полный восторг, увидев на рисунке падающую звезду:

– Ой! Гоночная звезда!

Глава 14

Когда после долгих зимних месяцев возвращаются погожие дни, это все равно что выскочить из длинного мрачного туннеля на свет божий. Горизонт очищается, сердца согреваются, желания оживают, и вот мы уже мечемся между желанием сделать сразу тысячу разных вещей и желанием вообще ничего не делать. Именно такую программу и запланировала себе Летиция на этот вечер. Она достала из кладовки шезлонг и разложила его на травке так, чтобы сесть лицом к солнышку. Потом вернулась в гостиную за подушкой, зашла на кухню, чтобы приготовить себе что-нибудь освежающее, и взяла из своей комнаты книжку, бесконечный триллер. Устроившись в шезлонге, она с удовольствием вдохнула теплый воздух. Часы показывали 13:30, и до того, когда надо будет заехать за Мило в школу, оставалось три часа. Целых три часа полного отдыха, когда она позволит себя беспокоить только книге.

Однако не прошло и получаса, как она задремала, окунувшись в сладкое тепло весеннего солнышка, и книга выскользнула у нее из рук на траву. Время застыло в блаженной неподвижности… Но внезапно это блаженство оборвалось.

Летиция рывком вышла из ленивой расслабленности. До нее не долетало никакого незнакомого звука, никакого движения, но необъяснимое ощущение беды заставило ее открыть глаза. Несколько секунд она приходила в себя, вспоминала, какой сегодня день, который час и где она находится, потом приподнялась на локтях и огляделась вокруг. Сад был так же пуст, как в тот момент, когда она принесла себе шезлонг, в доме тоже никого не было, но все-таки, для очистки совести, она позвала:

– Давид, это ты?

Потом немного подождала, прислушиваясь. Давид обычно возвращался с работы не раньше пяти часов.

Летиция наморщила брови.

Еще раз повертев головой, больше прислушиваясь, чем вглядываясь, она приготовилась уже снова нырнуть в теплое солнышко и растянулась в шезлонге.

И вот тут-то и увидела. Краем глаза… В квадрате окна виднелся детский силуэт, что было в такой час совершенно необычно. С того места в саду, где она находилась, были видны задние стены обоих домов. Первый этаж соседского дома загораживала живая изгородь, зато второй этаж было видно хорошо. Справа находилась спальня Тифэн и Сильвэна, справа комната Максима.

И сам Максим сейчас опасно перевесился через подоконник открытого окна своей комнаты.

Летиция вскочила на ноги. Несколько секунд она соображала, почему он дома, когда все дети в школе. Потом вспомнила, что он заболел, и Тифэн вчера звонила и спрашивала сироп от кашля:

– Врач сказал, что это ларингит. Надо сбить температуру, а если будет кашлять ночью, дать ему сироп от кашля. И еще гомеопатические средства: «Аконит», «Спонгиа тоста», «Гепар сульфур». Все это у нас есть дома, кроме сиропа…

Тифэн была горячей сторонницей гомеопатии и чаще всего лечила сына гранулами или целебными отварами собственного изготовления. Для этого она пользовалась лекарственными растениями, свойства которых прекрасно знала, и здесь ей очень хорошо помогало знание фармакологии. Летиция относилась ко всему этому сдержанно, но вынуждена была признать, что Максим редко болел.

Она подошла к изгороди, чтобы малыш мог ее услышать.

– Максим! – резко крикнула она. – Сейчас же вернись в комнату!

– Что?

Поняв, что добилась противоположного эффекта, она испугалась: вместо того чтобы отойти от подоконника, мальчик еще больше высунулся, чтобы понять, что она ему говорит.

– Черт побери, Максим! Немедленно отойди от окна! – крикнула Летиция, руками показывая, чтобы он отступил назад.

– Мне жарко, – простонал Максим.

Он был бледен, глаза запали, и его качало взад-вперед. Летиция поняла, что у него жар, и он инстинктивно подошел к открытому окну, чтобы легче было дышать.

– Максим, где мама? Тифэн! Тифэн! – кричала она из-за изгороди в сторону дома.

Встав на цыпочки, она увидела, что дверь на террасу у соседей открыта. Она надеялась, что Тифэн выскочит на крик, но прошло бесконечных несколько секунд, а она все не появлялась. Подняв глаза к окну, Летиция вскрикнула от ужаса, сердце у нее сжалось: Максим уже наполовину вывесился из окна, словно пытался спрыгнуть к ней.

– Я хочу к маме, – захныкал он, протянув к ней руки.

У нее возникло ощущение, что кровь вдруг заледенела во всех сосудах. В каком-то страшном озарении, длившемся целую вечность, она вдруг поняла, что, если сейчас никто не вмешается, может произойти непоправимое. Летиция умоляюще взглянула на мальчика и ринулась в бесполезные хлопоты. Если кровь в ней застыла, то разум лихорадочно работал, и в голове толпилось множество мыслей: надо срочно действовать, надо принять решение, причем правильное… Она еще раз выкрикнула имя подруги, но та, непонятно почему, ее не услышала. Тогда она решила действовать.

За какую-то долю секунды Летиция оказалась в доме, с быстротой молнии промчалась по гостиной и выскочила в прихожую. Потеряв еще несколько бесценных секунд, она колебалась, брать или нет ключи от дома Женьо – у обеих пар были ключи от дома соседей, так, на всякий случай. Взвесив все за и против, она решила, что время, потраченное на поиски, быстро окупится, потому что она сможет попасть в дом, не дожидаясь, пока кто-нибудь ей откроет. Подбежав к столику, стоявшему возле двери, она буквально вырвала с корнем ящик, где могли быть ключи. Руки лихорадочно рылись в ящике среди кучи бесполезного барахла, но ключи все не находились, и от этого тревога Летиции нарастала. Выругавшись, она отшвырнула ящик, бросилась к входной двери и пулей вылетела на улицу, словно дом вытолкнул ее наружу. Спустя мгновение она уже нажимала кнопку звонка лихорадочным потоком движений.

– Ну что стряслось? – крикнула Тифэн, появляясь на пороге дома в банном пеньюаре, с большим розовым полотенцем.

Видимо, она только что вышла из душа. Гнев быстро сменился непониманием, когда она увидела перед собой запыхавшуюся соседку. Летиция влетела в прихожую и ринулась к лестнице.

– Максим! Окно открыто! – крикнула она вместо объяснения.

Эти три слова щелкнули в мозгу Тифэн, как спусковой крючок абсолютного ужаса. Выкрикивая имя сына, она помчалась наверх, стелясь по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки и хватаясь за перила, чтобы бежать быстрее. У самой двери она оттолкнула Летицию.

Добежав до второго этажа, обе, не сбавляя скорости, увидели дверь в комнату Максима. Дверь была закрыта. Тифэн первая рванула щеколду, изо всей силы толкнула дверь, и та с грохотом открылась.

Дальше наступила тишина.

Солнце заливало комнату, и на противоположной стене отражалась штора, которую чуть шевелил легкий ветерок. Смятая постель была пуста. И пусто было окно, широко распахнутое в ад, в который погрузилась жизнь Тифэн и Сильвэна.

И в котором закончилась жизнь Максима.

Глава 15

Крик все не смолкал. И эхо от него несколько секунд не утихало в вечности, словно беспощадная битва между тишиной и звуком могла хоть как-то изменить ход судьбы. Грохочущий водный поток разбивался о мощный барьер дамбы, волны метались без устали, хотя поток почти иссяк и теперь не мог издать никакого звука, кроме предсмертного всхлипа.

Летиция высунулась в окно.

Чтобы узнать.

Картина, которую она увидела, такой болью отозвалась в сетчатке, словно ее выжгли каленым железом, и она поняла, что сделать уже ничего нельзя.

Обернувшись, она поймала потерянный, блуждающий взгляд Тифэн: ее глаза вопрошали, они кричали еще до того, как страшный крик протеста и боли вырвался из горла.

И этот крик все не смолкал.

И когда, наконец, он захлебнулся от нехватки воздуха, прервавшись не то икотой, не то всхлипом, и тишина уже приготовилась взять верх, внезапный скачок осознания оживил в мозгу невыносимую очевидность. Крик рикошетом заметался между стенками обескровленного сердца, чтобы навсегда застыть в сокровенных глубинах памяти.

Тифэн, пошатываясь, побрела к окну. Летиция сгребла ее в охапку и удержала: не надо было ей смотреть вниз.

* * *

Перед домом, куда вошли люди в белом, мигали проблесковые маячки машин. Белыми были и свет, и голоса, и жесты, которые возникали, замирали, возвращались к отправной точке, и этот круг снова повторялся. Повторялся до бесконечности. Слова, брошенные в воздух, блуждали без цели: время смерти – приблизительно 14:00.

Приблизительно…

Одинокие цифры плыли в океане приблизительного, сталкивались, разбивались друг о друга, и их обломки вызывали чувство жесточайшего одиночества.

Максима больше не было.

* * *

Маленькое тельце, которое теперь освещали бледным светом только фары «Скорой помощи», увезли с места происшествия. Возле дверей неподвижно стояли соседи, сложив руки на груди и перешептываясь. Ужас нагрянул неожиданно, смерть провела погребальным покрывалом по порогу их существования. Люди вздрагивали, словно им удалось избежать крупной опасности. Отовсюду доносился шепот: «Это малыш из двадцать шестого выпал из окна». – «Это тот, что все время сосет большой палец?» – «Нет, это другой, тот живет в двадцать восьмом». – «Ага, так это тот, который никогда не здоровается? У него еще синие очки есть… Вроде бы мать была в ванной…»

На короткое время шепотки стихли, потом начали расползаться и превратились в шум. Они ручейками разбегались по толпе, и дух захватывало от скорости передачи информации из болтливых ртов в жадно подставленные уши.

«Это который погиб?» – «Да, тот, из двадцать шестого, кажется, мать в это время ушла за хлебом. Когда ребенок понял, что остался один, он от страха выпрыгнул в окно». – «Это очень скверно: оставить шестилетнего ребенка одного!»

После всех слез и цифр остались слезы. И безмолвие. Раз и навсегда. Безмолвие утраты, которая кричит в мозгу, в сердце, во всем теле и от которой нет ни отдыха, ни спасения. Только испарина раскаяния.

«Ему было всего шесть лет, мать им не занималась, у нее были проблемы с алкоголем. И вот доказательство: она бросила ребенка одного и пошла за вином. Ребенок этого не вынес и покончил с собой».

«Шлюха!»

* * *

– Почему ты плачешь, мама?

Летиция вздрогнула, словно ее застали на месте преступления. Сама не зная как, но она нашла в себе силы заехать за Мило в школу, вести себя как обычно, выслушать кучу всяких детских вопросов, самой расспросить его, как дела в школе, как прошел день, хорошо ли поел в столовой и был ли умницей. Все это она проделала на автопилоте, и тот, кто особо не вглядывался, ничего не замечал. Ей был нужен этот обман, хоть еще чуточку, потому что она точно знала, что теперь уже ничего не будет, как раньше.

Тифэн и Сильвэн были в больнице, и Летиция не знала точно, когда они вернутся. Что сказать Мило? Пока что ничего. У нее не было сил впитать еще чью-то боль, когда собственная так велика и остра. Давиду она решила не звонить: боялась, что известие выбьет его из колеи и может случиться авария. Она была сильно напугана жестокостью бытия, а потому предпочла дождаться, когда он вернется, чтобы дать ему возможность отсрочки. Перед тем как и для него мир пошатнется от ужаса небытия.

На самом деле Летиции хотелось еще хоть на несколько минут продлить прошлое, ту счастливую беззаботность, когда главными неприятностями, связанными с детьми, были либо постоянный кашель, либо упорное непослушание с упрямым взглядом исподлобья и таким же упрямым нежеланием признать себя виноватым. У нее и сейчас в ушах звучали их с Тифэн разговоры, когда они жаловались друг другу на обычные сложности воспитания. Что за ночь невозможно выспаться, что одно и то же надо повторять по сто раз, сожалея о том, как славно раньше проходили утра: не требовалось военных действий, чтобы впихнуть в обоих аллергиков хоть немного фруктов и овощей, а вместе с ними и витаминов…

Едва войдя в дом, Мило попросил разрешения пойти поиграть с Максимом. В школе ему очень не хватало приятеля, и он спешил рассказать, что Солен упала с изгороди рекреационного дворика, рассадила себе коленку и очень плакала. И что учительница наказала Леона за то, что он много болтал в классе.

– Ну, мам, так можно пойти поиграть с Максимом?

Максим…

Летиция потерянным, невидящим взглядом посмотрела на Мило. И тогда, шаг за шагом, осознание, что малыша больше нет, начало распускать свои извилистые щупальца и проникать в мозг, в мысли, обкручиваться вокруг сердца. Они расползались во все уголки, неумолимо сжимая свои тиски, и она не могла освободиться, хотя и начала уже задыхаться.

– Почему ты плачешь, мама?

Тыльной стороной ладони Летиция вытерла слезы, катящиеся по щекам. Она уже знала, что Мило тяжело воспримет отсутствие Максима. И что сегодня, приблизительно в 14 часов, они все распрощались с тем временем, которое ушло навсегда: со временем счастья.

Глава 16

Когда вернулся Давид, Мило плескался в ванной. Воспользовавшись тем, что малыш не выскочит внезапно, Летиция все ему рассказала: как она грелась на солнышке, как Максим перевесился через подоконник, как она отчаянно пыталась не допустить катастрофы, которая все-таки произошла… Оба они плакали, прижавшись друг к другу, словно гибель малыша, облеченная в слова, вдруг стала осязаемой, конкретной. Необратимой.

Позже, уже вечером, уложив спать Мило, который пока не знал, какая судьба постигла его друга, Давид вышел на террасу и заглянул за изгородь. В соседнем доме горел свет, и он понял, что Тифэн и Сильвэн вернулись. Он поднялся на цыпочки и вытянул шею, чтобы разглядеть, что происходит в доме… Судя по количеству силуэтов, которые двигались за занавеской, можно было предположить, что там собрались обе семьи.

– Думаю, что сейчас не момент туда идти, – сказал он, возвращаясь в гостиную. – Лучше подождать до завтрашнего утра.

Давид не мог не констатировать, до какой степени сильно и необычно большое горе устанавливает свои порядки в иерархии человеческих отношений. Почти десять лет Тифэн и Сильвэн были их самыми близкими друзьями, и близость была взаимной, он это знал. Помимо ежедневных проявлений дружбы и вереницы анекдотов, все больше их сближавших, Сильвэн однажды признался, что они ему ближе, чем члены его собственной семьи. Однако хватило одного экстраординарного события, перевернувшего нормальное течение жизни, чтобы биологическая семья властно взяла верх над сердечной привязанностью. Могущество клана опасно, кровные связи нерасторжимы, и Давид не без горечи сожаления в этом удостоверился.

Он сожалел о собственной семье, которую так и не узнал.

Сожалел о так рано погибшей семье Летиции.

И наконец, о своем сыне, о Мило, который осиротел, лишившись семейных приключений, богатых связями и препятствиями. Они нас и созидают, и разрушают, но, что бы там ни было, всегда подпитывают.

Летиция вышла из оцепенения.

– Мне обязательно надо их увидеть, – прошептала она.

– Я знаю.

Давид взял ее за руки:

– Но то, что сейчас нужно тебе, не укладывается в сегодняшнюю ситуацию. Они сейчас важны друг для друга. И им нужно одно: быть вместе, чтобы вместе поплакать.

– Мне нужно увидеть Тифэн, – снова простонала Летиция.

– Не сейчас… Там собралась вся семья. Мы будем лишними.

Летиция неохотно сдалась.

– Что мы скажем Мило?

– Правду.

– Когда?

– Завтра. Мы все сделаем завтра. Сегодня мы можем только плакать.

И они проплакали до глубокой ночи.

* * *

Назавтра они поступили так, как решили. Хотя день был будний и считалось, что Мило должен быть в школе, Давид и Летиция оставили его дома. Им хотелось все ему рассказать, не торопясь, в спокойной обстановке.

Мальчуган выслушал их очень внимательно. Его явно больше интересовало, почему родители говорят так медленно, чем сама суть сказанного, которая от него чуть ускользала.

– А как это – быть мертвым по-настоящему?

Давид и Летиция удивленно переглянулись.

– Это значит, что он заснул навсегда, – мягко ответил Давид.

– А когда он проснется?

Летиция заставила себя не всхлипнуть.

– Он не проснется.

Малыш помолчал, очевидно, пытаясь представить себе реальность, для него слишком абстрактную.

– Где же он сейчас? – спросил он еще раз.

– Пока в больнице, но скоро его похоронят на кладбище.

– Ты хочешь сказать, что он будет дальше спать на кладбище?

Оглушенный этой новостью Мило широко раскрыл глаза.

– Да… Туда отвозят всех мертвых.

– Ему туда нельзя! Максим терпеть не может кладбища, он сам мне говорил.

– Когда он тебе это говорил?

– Один раз. Когда он ездил к дедушке своего папы.

Потом снова заговорил о том, что его волновало:

– Ему было больно, когда он упал?

– Да. Очень больно. Но сейчас он больше ничего не чувствует.

– Ты хочешь сказать, что он выздоровел?

Давид не удержался и вздохнул:

– Нет, милый, он не выздоровел. Выздоравливают живые. Но те, кто перешел границу, те, кто находится там, где сейчас Максим, те уже не страдают, им хорошо.

Мило посмотрел на родителей с тревогой. Потом, видимо, решил, что таких объяснений папы ему достаточно, и его лицо стало спокойным.

– Можно, я посмотрю телевизор? – спросил он почти жизнерадостным голосом.

Давид и Летиция были озадачены.

– Ты понимаешь, что происходит? – в тревоге спросила Летиция.

Мальчуган быстро кивнул.

– Ну можно, мам? Пожалуйста…

– Давай дадим ему время, чтобы переварить новость, – шепотом предложил Давид и обернулся к Мило:

– Какой мультик ты хочешь посмотреть?

– Я думала, мы все втроем зайдем к Тифэн и Сильвэну, – тихо сказала Летиция.

– Для него это слишком рано!

Поняв, что ни одно их слово не прошло мимо ушей мальчугана, поскольку его глаза с любопытством перебегали с матери на отца, оба замолчали, пристально глядя друг на друга. Давид решился первым:

– Послушай, малыш. Мы с мамой на несколько минут должны зайти к Тифэн и Сильвэну. Но не ради развлечения. Им сейчас очень грустно. И вот что я хочу тебе предложить: я поставлю тебе любой мультик, какой захочешь, и включу радионяню в гостиной. Если тебе что-нибудь будет нужно, ты скажешь об этом в аппарат, договорились? Мы будем слышать все, что здесь происходит, и по первому зову сразу придем. Идет?

– Идет, – ответил Мило с широкой улыбкой.

Пока Давид настраивал звук в радионяне, Летиция поднялась на второй этаж и удостоверилась, что все окна как следует закрыты. Потом оглядела себя в зеркале в прихожей. Ей не хотелось выглядеть слабой и сломленной: чтобы поддержать друзей, она должна быть и выглядеть сильной. Хотя ее и одолевало опасное желание расплакаться прямо на пороге соседского дома, она сделала над собой усилие, чтобы сдержать эмоции.

Когда на выходе из дома ее догнал Давид, она на секунду задержала его:

– Тебе не кажется, что он как-то легко все воспринял?

– Кто? Мило?

Летиция кивнула.

– Он только чуть-чуть нахмурился, – прибавила она, уточняя свою мысль. – Я хочу сказать… Ведь Максим был ему как брат!

– Мило всего шесть лет. Для него понятие смерти слишком абстрактно. Ты ведь слышала: он даже не знал, что такое быть мертвым, умереть! Нужно время, чтобы он осмыслил исчезновение Максима из его жизни. Он пока не может оплакивать то, чего не понимает.

Летиция взглянула на Давида с восхищением и нежностью.

– Мне иногда кажется, что ты окончил психологический факультет… Когда ты рядом, все становится так просто, – прибавила она, обнимая его. – Не знаю, что бы я без тебя делала.

Они вышли из дома, тесно прижавшись друг к другу. Через несколько секунд они уже звонили в дверь семьи Женьо.

Летиция невольно подумала, что в последний раз, когда она нажимала кнопку этого звонка, Максим был жив. Теперь, стоя на крыльце друзей, там же, где и вчера, когда все произошло, она ощутила тошноту, и все внутри у нее перевернулось.

Дверь открыл Сильвэн.

– Господи… – прошептала она, увидев лицо друга, искаженное неизбывной мукой.

Лицо Сильвэна за ночь постарело лет на десять. Взгляд был пристальным и жестким, челюсти, казалось, судорожно сжались навсегда. Землистое лицо и двухдневная щетина сделали его почти неузнаваемым.

Увидев их на пороге, Сильвэн застыл. Он с мрачным видом покосился на них, не сделав ни малейшей попытки пригласить в дом.

Летиция не сразу поняла, что их присутствие вызвало тягостную неловкость. Потрясенная, она бросилась на шею Сильвэну, дав волю чувствам. Он стоял неподвижно, потом взял ее за руки и отстранил, словно объятие старой подруги было ему неприятно. А Летицию захлестнуло щемящее чувство сострадания. Прошло несколько долгих секунд, и только потом ее смутили ледяное спокойствие Сильвэна и его отстраненность. Она отшатнулась, отступила на два шага и удивленно на него уставилась.

– Привет, старина, – пробормотал Давид. – Мы… мы пришли взглянуть, как вы тут…

– Плохо, – отозвался Сильвэн, бросив на Летицию горестный взгляд.

– Тифэн дома? – спросила она, на этот раз ясно почувствовав, что что-то пошло не так.

Что-то, что не имело отношения к смерти Максима.

Сильвэн оставил ее вопрос без внимания и обратился к Давиду:

– Нам пока что надо немного побыть одним. Извини.

И, ничего не прибавив, закрыл дверь.