Текст книги "Состоятельная женщина. Книга 1"
Автор книги: Барбара Брэдфорд
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)
4
Эмма не умерла. Врачи говорили о чуде: по всем медицинским канонам женщина семидесяти восьми лет не должна была вторично перенести бронхиальную пневмонию со всеми ее осложнениями, которые на сей раз сопутствовали болезни. Так же поражены они были скоростью, с какой она выздоравливала, – уже к концу третьей недели она смогла выписаться из клиники. Когда ей выражали свое восхищение по этому поводу, она молчала, загадочно улыбаясь в ответ. Про себя, однако, она думала: „Разве они смогут понять, что сила воли – это самая большая сила в мире?" После двух дней постельного режима у себя дома на Белгрейв-Сквер она сочла, что этого достаточно, и, вопреки советам врачей, встала – и тут же отправилась в свой офис. Шаг этот вовсе не был таким уж безрассудным, как могло бы показаться со стороны: несмотря на всю свою импульсивность, Эмму всегда отличала здравость суждений. Вот и на этот раз она все тщательно продумала, взвесив все за и против. Она досконально знала свой организм и могла верно судить о его физических возможностях. Сейчас она пришла к выводу, что полностью выздоровела. В магазине ее тепло приветствовал весь персонал – люди и на самом деле любили свою хозяйку. Они не увидели ничего особенного в том, что она вернулась. Только Пола, нервничая, озабоченно ходила за бабушкой по пятам.
– Пожалуйста, дорогая, перестань за меня беспокоиться, – довольно резко потребовала Эмма от своей внучки, когда та зашла в офис, чтобы посмотреть, все ли там в порядке, ворча себе под нос, что нельзя так наплевательски относиться к собственному здоровью.
Сняв твидовое пальто с меховой подстежкой и повесив его в шкаф, она подошла к камину, чтобы погреть руки у огня. Затем прежней энергичной походкой направилась к столу. Шаги ее были бодры и пружинисты, держалась она прямо и независимо, как всегда, – уверенная в себе, не раздираемая больше ненужными сомнениями.
Темная глухая волна, накрывшая ее с головой сразу же, как только Гэй рассказала ей о предательском заговоре детей, наконец-то отступила – пусть медленно, болезненно, но все же отступила. Зловещие выводы, которые сами собой напрашивались из ее разговора с Гэй и прослушанной пленки, не оставляли сомнений в гнусном предательстве. Но это не подавило, а лишь закалило ее душу, помогло взглянуть на окружающий мир холодно и предвзято, увидев его таким, каков он есть на самом деле, а не каким кажется под влиянием никому не нужных эмоций. Во время болезни, призвав на помощь всю свою железную волю, чтобы попытаться выжить, она многое передумала, и теперь ей не в чем было себя упрекнуть. Умиротворение было бальзамом для ее усталой души, потоком теплого яркого света, придававшим ей новые внутренние силы. Стычка со смертью только укрепила твердость ее духа и несгибаемую храбрость. Жизнелюбие снова вернулось к ней – теперь оно стало мудрее, в нем была спокойная уверенность, защищавшая Эмму, подобно панцирю.
Усевшись на свое обычное место за массивным резным столом эпохи первых Георгов, она совсем успокоилась: сейчас она снова была у штурвала своего корабля. Поглядев на встревоженное лицо Полы, Эмма не смогла удержаться от улыбки:
– Да я же совсем здорова. Разве ты не видишь? – на этот раз ласково улыбнулась она, стараясь успокоить внучку.
Действительно, выглядела она вполне выздоровевшей, хотя отчасти это объяснялось тонко и терпеливо проделанной утренней „операцией". Увидев в зеркале бледное лицо с морщинами возле глаз и рта, она отказалась от одежды темных и мрачных тонов, которую обычно предпочитала, и надела яркий светлый, тонкой шерсти, костюм кораллового оттенка с воротником, складки которого мягко облегали шею. Она знала: эта расцветка и облегающий воротник скрадывают бледность лица, делают менее заметными ее морщины, для борьбы с которыми в ход пошла также не слишком бросавшаяся в глаза косметика, довершавшая тот новый имидж бодрости и здоровья, который теперь не могла не заметить Пола.
Конечно же, Пола понимала, что эффект этот достигнут искусственно: как никто другой, она знала все многочисленные и разнообразные уловки Эммы, которые та применяла всякий раз, когда ей хотелось произвести впечатление. Она улыбнулась про себя. До чего же хитра бывает порой ее бабушка! Вместе с тем, Пола не могла не почувствовать в Эмме внутреннюю силу, прилив энергии и целеустремленность. Тщательно присматриваясь к ней, Пола должна была честно признать, что перед ней сидит сейчас прежняя, заметно помолодевшая Эмма.
– Я тебя знаю! – мягко ответила Пола с улыбкой, в которой, однако, промелькнула легкая укоризна. – Дай тебе волю – и ты будешь работать все двадцать четыре часа в сутки. Нельзя так перенапрягаться в первый же день...
Эмма откинулась на спинку стула, благодаря Бога, что она еще живет, снова на ногах и может вернуться к своему делу. В этот момент она готова была бы довольствоваться и самым малым!
– О дорогая, я и не собираюсь этого делать, – быстро ответила Эмма. – Пара телефонных звонков и кое-что продиктовать Гэй – вот, собственно, и все. Обещаю тебе, что не стану перенапрягаться.
– Хорошо, – недоверчиво отозвалась Пола, сомневаясь, правда, что бабушка на самом деле так и поступит (Эмма обладала способностью увлекаться делами, и ее затягивало помимо собственной воли). – Я верю, что ты сдержишь свое обещание, – добавила внучка, сразу посерьезнев. – А сейчас мне пора в наш отдел мод на встречу с оптовым покупателем последних моделей. Я потом загляну к тебе и проверю, как идут дела.
– Между прочим, Пола, я собираюсь отправиться в Пеннистон Роял на следующий уик-энд, – заметила Эмма, когда внучка была уже в дверях. – Надеюсь, ты составишь мне компанию?
Пола остановилась на пороге и обернулась.
– Конечно! С большим удовольствием! – воскликнула она с загоревшимися глазами. – Когда ты точно собираешься ехать, бабуля?
– Ровно через неделю. В пятницу с утра. Но мы еще успеем это обсудить.
– Замечательно. После встречи я зайду к себе, разберусь с бумагами и, если на следующую пятницу что-то назначено, постараюсь отменить. По-моему, ничего особенно важного всю ту неделю у меня нет.
– Вот и отлично. Приходи сюда сегодня днем в четыре, тогда все и распланируем.
Кивнув в знак согласия, Пола вышла из кабинета с сияющей улыбкой: еще бы, провести целый уик-энд в Йоркшире в их родовом поместье! Подобная перспектива обрадовала ее еще и потому, что тем самым бабушка, значит, продлит себе отдых после болезни – весьма мудрый шаг, известие о котором Пола встретила с большим облегчением.
Эмма сделала все, как обещала, разобрала наиболее срочную корреспонденцию, немного подиктовала Гэй, а затем, также накоротке, встретилась с Дэвидом Эмори, мужем Дэзи и отцом Полы, содиректором компании „Харт Сторз". Дэвиду Эмма доверяла безгранично: ее любимчик, он нес на себе нелегкое бремя управления текущими делами всей сети ее магазинов. В четыре, когда она как раз доканчивала свой последний на сегодня разговор по телефону, появилась Пола с чайным подносом. Задержавшись у дверей, она взглядом спросила бабушку, не помешает ли той ее приход.
Эмма кивнула и нетерпеливо махнула рукой, приглашая ее войти.
– Хорошо. Будем считать, что вопрос исчерпан. Жду тебя в субботу. До свидания.
Положив трубку, она пересекла комнату и подошла к камину, где Пола, сидя за низеньким столиком, уже начала разливать чай.
Наклонившись к огню, чтобы согреть руки, Эмма удовлетворенно заметила:
– Она из всех них самая капризная. Даже не думала, что мне удастся ее уговорить. Но она согласилась! – Эммины зеленые глаза мрачно поблескивали в отсветах горевшего камина, на губах играла презрительная полуулыбка.
– В общем-то, у нее не было выбора, – пробормотала она себе под нос, усаживаясь на диван.
– О ком ты, бабушка? С кем ты говорила? – спросила внучка, передавая Эмме чашку с чаем.
– Спасибо, дорогая. Это твоя тетя Эдвина. Никак не могла решить, сумеет ли она изменить свои планы и приехать или не сумеет! – с издевкой рассмеялась Эмма. – Но ничего, в конце концов все-таки сумела. Так что в Пеннистон Роял она выберется. У нас будет настоящее семейное сборище. Приедут все.
Пола сидела, низко опустив голову над чайным подносом. Когда она украдкой взглянула на бабушку, то заметил, что та улыбается.
– Кто это все? – спросила она лукаво. – И что вообще все это значит? – Теперь в ее голосе прозвучала и нотка растерянности.
– Кто все? Твои тетки, дяди, кузены...
Хмурая тень пробежала по лицу Полы, погасив улыбку.
– Но зачем? – Пола резко выпрямилась на стуле. – Зачем, скажи, им всем приезжать? – воскликнула она в состоянии легкого шока. – Ты же знаешь, если они соберутся, беды не миновать. Всю жизнь так! – Глаза ее были широко открыты, в них застыл ужас.
Реакция Полы поразила Эмму. Тон ее ответа был резок, хотя она и старалась говорить как можно спокойнее:
– Какая еще беда? Уверена, все будут вести себя наилучшим образом!
Нечто похожее на ухмылку на миг появилось на бабушкином лице. Откинувшись на спинку дивана, она с решительным видом закинула ногу на ногу и, отпивая чай, заключила уже совсем беспечно, но твердо:
– У меня нет на сей счет абсолютно никаких сомнений, Пола! – Ухмылка на ее лице превратилась в полноценную улыбку.
– Но, бабушка, как ты могла! – осуждающе запротестовала внучка. – Я-то думала, что мы с тобой отдохнем, насладимся тишиной... – Пола в сердцах прикусила нижнюю губу. – И вот ты взяла и все испортила! Ну, кузены – это еще куда ни шло. Но остальные! Уф-ф... Кит, Робин и другие – все вместе? Да это же непереносимо!
Она передернула плечами, и по лицу ее пробежала гримаса отвращения при мысли, что придется провести уик-энд в обществе всех ее дядей и теток.
– Ты уж поверь мне, дорогая, пожалуйста, – мягко попросила бабушка. Тон ее был таким подкупающим, что беспокойство Полы начало стихать.
– Что ж, раз ты не боишься... Но затевать такое сборище, когда ты еще не оправилась после болезни, не знаю, право. Полный дом народу... Это и здоровому не так легко вынести... – Голос ее беспомощно осекся, как только она с грустью поняла, что изменить уже ничего нельзя.
– Народу, говоришь? Но разве можно назвать их народом, дорогая? Они моя семья. Хотим мы этого или нет.
Пола молчала, уставившись на чайник. Беспокойство так до конца и не улеглось. Уловив в голосе Эммы нотку ехидства, она метнула на бабушку быстрый взгляд. Нет, по лицу ничего не определишь – одна улыбка и ничего больше. Наверняка, в тревоге решила она, бабушка что-то замышляет. А может, все это только ненужные подозрения с ее стороны?
– Ну что ж, я рада, что будут мама и папа. Я их уже целую вечность как не видела. – И она изобразила на лице безмятежную улыбку. – А зачем, скажи мне, бабушка, ты все-таки их всех решила собрать, а? – быстро, наконец решившись, в последний раз спросила Пола.
– Просто потому, что мне показалось, нам всем будет приятно собраться после моей болезни – мне, моим детям и внукам. Я ведь не так-то уж часто их вижу, дорогая. – И мягко прибавила: – Ты не находишь?
Взглянув на бабушку в упор, Пола, к своему ужасу, обнаружила, что, невзирая на мягкий голос, выражение бабушкиных глаз оставалось столь же холодным и твердым, как большой изумруд, блестевший у нее на пальце. Впервые Поле сделалось на мгновение даже страшно – это выражение глаз было ей знакомо. В нем сквозили упрямство и угроза.
– Конечно, нахожу, – ответила Пола тихо, почти шепотом.
Она боялась расспрашивать дальше, а с другой стороны, ей не хотелось, чтобы подтвердились ее самые худшие опасения.
На этом разговор прекратился.
Они с бабушкой выехали из Лондона ровно через неделю – в пятницу на рассвете. Часть дороги до Йоркшира моросил холодный дождь. Однако едва их „роллс-ройс” с ревом выскочил на новое скоростное шоссе, построенное вместо старой Грейт Норс роуд, погоду словно подменили. Дождь прекратился, и хотя небо некоторое время еще оставалось хмурым и затянутым тучами, то тут, то там сквозь серизну все чаще пробивались солнечные лучи. Шофер Смизерс, служивший у Эммы вот уже пятнадцать лет, знал дорогу, как свои пять пальцев: он заранее готовился к любому неудобному ее участку, мог сказать, когда шоссе сделает очередной зигзаг, плавно тормозя или, наоборот, увеличивал скорость, если был уверен, что впереди не предвидится никаких неприятностей. Внучка и бабушка в начале пути немного поболтали о том о сем, но большую часть времени Эмма дремала, а Пола предавалась своим тревожным мыслям о том, что готовит ей грядущий уик-энд. Несмотря на все заверения в обратном, он представлялся неотвратимо надвигавшимся кошмаром. Ее дяди и тетки... При одной мысли о них на Полу накатывало оцепенение – она сидела, тупо уставившись в окно машины.
Кит. Поле он казался чванливым, высокомерным, неискренним и честолюбивым человеком, чья лютая ненависть к ней была лишь прикрыта тоненьким фиговым листком показной сердечности. С ним вместе наверняка будет и его жена Джуна, на редкость холодная и фригидная женщина – Пола и ее кузен Александр в детстве злорадно окрестили ее „декабрем". Навеки замороженная, она, казалось, была начисто лишена всякого чувства юмора: с годами она стала как бы вялым отражением Кита, его бледной тенью. А дядя Робин? Это был уже совсем другой экземпляр. Красивый, едкого ума, блестящий собеседник, тем не менее он непостижимым образом нес на себе следы вырождения. Поле он напоминал рептилию – невзирая на весь его лоск и шарм, он мог быть крайне опасным, и не удивительно, что Поле человек этот внушал отвращение. Особенную неприязнь вызывало у нее то, что он относился к своей жене Валери, приятной и миловидной женщине, с ледяным презрением, граничащим с жестокостью. Меньше всего Пола знала тетю Эдвину: большую часть времени та проводила в болотистой Ирландии со своими любимыми лошадьми. Внешности она, по воспоминаниям Полы, была самой суровой, отличалась снобизмом, не слишком большим умом и постоянно брюзжала. Красавицей среди ее теток была одна лишь Элизабет, которая могла быть по-своему забавной, но ее переменчивость и капризная кокетливость действовали Поле на нервы.
С печальным вздохом Пола отвернулась от окна, запретив себе думать о родственниках, которые в большинстве своем были ей неприятны и в каждом из которых таилась какая-то угроза, словно они не одна большая семья, а враждующие между собой воины, хорошо вооруженные и в любую минуту готовые нанести удар. Да, именно так – они никогда не объединялись друг с другом, а постоянно спорили. Чтобы не думать больше о них, Пола стала мысленно рисовать себе Пеннистон Роял, любимое ею чудесное старинное имение, полное красоты и тепла. Пожалуй, так, как она, его ценила только одна Эмма.
Пола представила, как пускает своего жеребца вскачь по вересковому лугу ранним бодрящим утром, и тут неожиданно перед ней всплыло лицо Джима Фарли. Джим, ее любовь. Она закрыла глаза – сердце ее сжалось, к горлу подступил ком, голова пошла кругом. Нет, не думать о нем! Забыть! Не дать своим чувствам возобладать над разумом. Чувства налетают, как вихрь, приносят боль и отчаяние – при одном только воспоминании об этом человеке.
Пола открыла глаза и снова стала смотреть в окно, усилием воли заставив себя не вспоминать о Джиме Фарли. Единственном человеке, которого она любила. Человеке, с которым она не имела права связать свою судьбу – это касалось прошлого ее бабушки. Прошло немного времени, и Пола взглянула на часы. Они уже миновали Грэнтам и приближались к Донкастеру. Ничего не скажешь, их „роллс-ройс” показывал отличное время. В этот ранний час машин на шоссе было не так много. Пола откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Смизерс включил радио – негромкая музыка в сочетании с убаюкивающим покачиванием машины стали клонить ее в сон. Несколько раз неожиданные толчки пробуждали Полу. И всякий раз, взглянув на бабушку, она убеждалась, что та спокойно дремлет, слегка улыбаясь во сне.
Через полчаса, однако, Эмма неожиданно выпрямилась. Сна как не бывало. Она чувствовала себя бодрой и отдохнувшей. Немного подвинувшись, она выглянула из окна – по лицу по-прежнему блуждала легкая улыбка. Йоркшир! Она всегда узнавала его, как только пересекала его границу. Здесь ее корни. И не удивительно, что старые кости откликаются на родные места, потому что память сидит в них. Наверное, это и есть атавизм. Ее дом – единственное место на земле, где она ощущает себя своей. По-настоящему своей.
Машина быстро проносилась мимо небольших городков с такими знакомыми названиями: Донкастер, Уэйкфилд, Понтефракт... И вот наконец Лидс, серый, нахохлившийся, но вместе с тем могучий и богатый, словно пульсирующий от избытка энергии, – один из промышленных гигантов Англии с его многочисленными текстильными фабриками, камвольными комбинатами, сталелитейными, цементными и машиностроительными заводами и типографиями. Лидс, ее город, где сосредоточена мощь ее империи. Город, которому она обязана своими успехами и своим несметным богатством. Их „роллс-ройс” проезжает мимо зданий и фабрик, которыми владеет она, Эмма Харт, и огромного универмага, носящего ее имя. Машина движется теперь медленнее, пробираясь в становящемся все более густым потоке других машин, – обычная картина для этого времени дня в центре города. Наконец-то они минуют его, и шофер нажимает на газ: они выехали за город.
Меньше чем через час „роллс-ройс” останавливается на вымощенном брусчаткой дворике перед внушительным особняком. Это и есть Пеннистон Роял. Эмма не просто выходит, а почти выпрыгивает из машины. Воздух холодный, пронизывающий до костей: с окрестных вересковых пустошей дует сильный ветер. Солнце, однако, уже шлет на землю золотистые лучи – его сверкающий шар хорошо виден на чистом, кобальтового оттенка небе. А вот и колышущиеся на ветру ярко-желтые головки первых мартовских нарциссов, сразу же бросающиеся в глаза на зеленом фоне подстриженного газона, тянувшегося до самого пруда (какие восхитительные белые лилии можно там увидеть!), расположенного внизу, за длинной мощеной террасой. Эмма с удовольствием вдохнула глоток воздуха: в нем был аромат вереска, острый и волнующий, запах сырой земли и проклюнувшихся зеленых почек, возвещающий приход долгожданной весны после сурового в этих краях зимнего ненастья. Накануне ночью шел дождь, и хотя был уже полдень, на листьях деревьев и кустарников все еще блестели водяные капельки, поблескивавшие при холодном свете этой северной части Англии.
Как обычно, прежде чем войти в дом, Эмма и Пола посмотрели на Пеннистон Роял со стороны. И снова хозяйка дома не могла не восхититься его величественной красотой. Красотой сугубо английского свойства – нигде в мире, пожалуй, не мог бы существовать этот великолепный особняк, удивительно гармонично вписывающийся в окружающий ландшафт. Нигде, кроме Англии. Начало ему было положено в семнадцатом столетии – сочетание архитектуры Ренессанса со стилем эпохи Якова Первого придавало постройке особую величавость. Невыразимая прелесть, не меркнувшая от времени, исходила от зубчатых башен и башенок, от мрачновато выглядывающих тяжелых окон в оправе серого камня, старинного, как сама вечность. Вместе с тем, в гордом облике здания была и несказанная мягкость, сквозившая даже в выступавших из-под карнизов водосточных трубах в виде горгон – фантастических фигур, с течением столетий постепенно утрачивавших свой устрашающий вид.
На террасе они на этот раз почти не задержались – место открытое, а солнце, хотя и светившее вовсю, грело еще не так сильно. Да и ветер, дувший со стороны Северного моря, был чересчур пронизывающим. Словом, погода, несмотря на кажущуюся теплоту, решила Эмма, обманчивая. Рисковать не имело смысла, и они как можно быстрее прошли вверх по ступеням – мимо фигурно подстриженной живой изгороди, окаймлявшей бархатный газон и как бы охранявшей его, подобно гордым стражам седой старины.
Они еще не подошли к высоким дубовым дверям особняка, как те уже широко распахнулись перед ними. Из дверей выбежала сияющая Хильда, их экономка.
– Мадам! – воскликнула она в упоении от того, что видит хозяйку, и бросилась к протянутой для приветствия Эмминой руке. – Мы так волновались за вас все это время. Но, слава Богу, вам лучше. Вы приехали! Как это великолепно! С возвращением! И вас, дорогая мисс Пола! – Хильда еще больше разулыбалась, приглашая их поскорее войти в дом. – Скорее, а то здесь, боюсь, для вас слишком холодно.
– Боже, как я рада снова очутится дома! – проговорила Эмма, переступая порог. – Надеюсь, у вас тут все в порядке, Хильда?
– Все великолепно, мадам! Только вот за вас переживала. Да и не одна я – мы все. А так дела у нас идут, можно сказать, как по маслу. К приезду семьи все готово. Если Смизерс один не справится с багажом, я распоряжусь, чтобы прислали на подмогу Джо... – Слова так и сыпались из нее, до того она была возбуждена.
– Спасибо, дорогая Хильда, но Смизерс справится и один, я уверена, – поблагодарила Эмма, вступая в огромную, выложенную камнем прихожую и с явным удовольствием оглядываясь вокруг. Взгляд хозяйки задержался на старинной дубовой мебели, развешанных по стенам гобеленах, большой медной вазе с нарциссами и веточках вербы, видневшихся на обеденном столе.
– Дом выглядит просто чудесно, – тепло улыбнулась она Хильде, закончив этот беглый осмотр. – Как всегда, вы выше всяких похвал, моя дорогая.
Хильда еще больше расцвела от этих слов.
– Кофе для вас уже готов, мадам. Если надо, то могу заварить и чай. Но может быть, вы предпочитаете по рюмочке шерри перед ленчем? – рискнула предложить экономка. – В таком случае оно уже ждет вас прямо в гостиной наверху, мадам.
– Прекрасная мысль, Хильда, – ответила Эмма. – Мы сразу же идем наверх. Ленч будет примерно в час, хорошо?
– Конечно, конечно, мадам!
И Хильда поспешила на кухню, тихонько напевая себе под нос какую-то незатейливую мелодию, в то время как Пола последовала за Эммой, уже начавшей подниматься по крутой лестнице. И снова она не могла не удивляться той огромной жизненной силе, которой была наполнена ее бабушка.
– Я сейчас приду, – окликнула Пола шагавшую впереди Эмму, когда они очутились наконец в длинном коридоре, откуда можно было попасть в спальные комнаты и верхнюю гостиную. – Мне бы хотелось перед ленчем немного освежиться, ладно?
Эмма кивнула:
– Мне тоже, дорогая. Так что встретимся чуть позже. – И они разошлись по своим комнатам.
Сняв дорожный костюм и переодевшись в тонкое шерстяное платье, освежив легкой косметикой лицо, Эмма вышла в гостиную, находившуюся рядом с ее спальней.
Эта верхняя гостиная была, пожалуй, ее самой любимой из всех комнат Пеннистон Роял. К ее приходу здесь уже потрескивали дрова в камине и горело несколько ламп под шелковыми абажурами, так что вся гостиная была освещена мягким рассеянным светом. С явным удовольствием Эмма приблизилась к камину, чтобы, по своему обыкновению, немного погреть руки у огня.
До чего все-таки красива, думалось ей, это верхняя гостиная в их доме – той тонкой красотой, которую способен породить только хороший вкус. В ней нет ничего претенциозного, утрированного, но искушенный глаз сразу понимает: простота эта крайне обманчива. Для того, чтобы ее добиться, необходимо потратить кучу денег, терпеливо и весьма искусно подбирая соответствующую мебель, ковры, гобелены... Слегка поблескивал темный натертый пол, в центре которого лежал пастельных, приглушенных тонов дорогой ворсистый ковер. Выкрашенные в бледно-желтый цвет (самый бледный, какой только возможно себе представить) стены создавали здесь особую солнечную атмосферу: посверкивание серебра и хрусталя отражалось в мягкой патине, тонким слоем покрывавшей бронзу изысканных столиков в стиле эпохи первых Георгов, в консолях, шкафчиках и большом, поражавшем своим великолепием столе.
Две длинные софы у камина, разделенные низким чайным столиком, своим комфортом и обволакивающей мягкостью напоминали скорее выложенные птичьим пухом гнезда. Обе они были обтянуты, в романтическом духе, вощеным ситцем, буквально полыхавшем ярко-розовыми, желтыми, голубыми и красными цветами на белом фоне в обрамлении зеленых лоз дикого винограда. На раскладных столиках и небольших консолях стояли антикварные фарфоровые чаши и вазы с первыми весенними, только что обрезанными цветами – гиацинтами, тюльпанами – и привозной мимозой. От тепла, излучаемого горящим камином, все они раскрылись – и в комнате стоял смешанный аромат с неповторимым букетом. Необычайно изящный шкафчик в стиле чиппендейл был заполнен несравненным розовым фарфором, а на маленьких приставных столиках красовались хрустальные светильники и лампы с подставками из резного жадеита и шелковыми абажурами бледно-кремовых тонов. Перед одним из высоких, почти от пола до потолка, окон на грегорианском столе лежали последние книжные новинки, а другой, возле одного из диванов, был доверху завален свежими номерами газет и журналов.
Отделанный уже слегка обесцветившимся резным дубом камин, возле которого, осматривая гостиную, стояла сейчас Эмма, увенчивался полкой, где мерцали старинные серебряные подсвечники с белевшими в них свечами, а в середине высились „экипажные часы” семнадцатого века. На стене, прямо над камином, висел пейзаж Тернера: его туманно-зеленоватые и сочетавшиеся с ними нежно-голубые цвета, выдержанные в буколическом духе, глубоко трогали сердце хозяйки дома во время ее наездов, вызывая ностальгическое чувство, как было и на сей раз, едва она поглядела наверх, чтобы полюбоваться картиной.
Над шкафчиком в стиле чиппендейл по обеим сторонам висели два портрета Рейндолса – молодого пэра и его супруги, а на стене за массивным столом красовалась тщательно подобранная коллекция изящных миниатюр. Безупречный вкус Эммы к цвету и форме, как и ее умение наиболее гармонично размещать мебель, чувствовались буквально повсюду. Вместе с тем, нельзя было при всем желании сказать, что гостиная обставлена чисто по-женски: там отсутствовали бесполезные мелочи, обычно украшающие „женские” комнаты. Нет, то была красивая, но вполне строгая гостиная, где любой мужчина мог бы наслаждаться удобством и мягким великолепием.
Когда руки у Эммы согрелись, она подошла к небольшой полке со стоявшим на ней серебряным подносом с напитками и хрустальными бокалами. Налив шерри в два из них, Эмма вернулась к камину, держа бокалы в руках. Коротая время в ожидании Полы, она стала перелистывать утренние газеты. Ее собственная газета, „Йоркшир морнинг газет”, она не могла не отметить, стала выглядеть куда лучше с тех пор, как заведующим издательством там стал, по ее настоянию, Джим Фарли. С его приходом в газете произошло много перемен, и она стала, гораздо лучше: изменился формат, более современной стала верстка. То же произошло и с вечерней „Йоркшир ивнинг стэндард газет”, которую он также держал под своим контролем. Теперь они приносили гораздо больше денег за счет рекламы, увеличился и тираж. Да, неплохо поработал Джим Фарли, и Эмма могла бы им гордиться, если бы... не Пола. Теперь к мыслям о нем примешивалась и неизменная мысль о ней, ее внучке. Та как бы всегда находилась теперь в тени Джима. Эмма вздохнула. Открывшаяся дверь положила конец ее невеселым размышлениям. Она с нежностью обернулась к Поле, как только девушка появилась на пороге.
– Тебя ждет шерри, дорогая! – сказала она, указывая на налитые бокалы.
Пола широко улыбнулась: переодеваясь у себя в комнате, она твердо решила предстать перед своими малоприятными родственниками воплощением обаяния. Пусть этот уик-энд не будет ничем омрачен – по крайней мере, она сделает для этого все, от нее зависящее! Ведь в этой обстановке бабушке понадобится максимальная помощь и поддержка в ее единоборстве с „пиявками”, как называла их про себя Пола. Иногда, правда, она делилась своими взглядами с Александром и Эмилией, ее двоюродными братом и сестрой, единственными, с кем она могла откровенничать.
– Мне бы хотелось сегодня днем покататься верхом, если ты не возражаешь, бабушка! – сказала она Эмме, подойдя к камину. – Хотя немного холодновато, но уж день выдался сегодня – лучше некуда.
Эмма с радостью согласилась. Все складывалось как нельзя лучше. После ленча ей как раз хотелось побыть здесь одной и она даже планировала услать Полу в Лидс под каким-нибудь предлогом. Теперь, слава Богу, ничего этого делать не придется!
– Конечно, дорогая! Тебе это наверняка пойдет на пользу. Только оденься потеплее. А я хочу немного расслабиться. Набросаю примерно, кого куда посадить завтра, когда вся семья усядется за ужин, а потом пойду отдыхать.
– А когда прибывают все остальные? – спросила Пола, стараясь говорить как можно безразличнее.
– Ожидаю, что некоторые приедут уже сегодня вечером, а остальные завтра, – ответила Эмма столь же спокойно-безразличным тоном.
Почувствовав, что Пола внутренне расстроена изменением планов на предстоящий уик-энд, она всячески стремилась не омрачать ее настроения еще больше.
– Народу соберется полон дом, да? – продолжала Пола. – Мы, по-моему, не садились за стол в полном составе уже лет сто!
– Да, ты права, Пола.
– А тетя Элизабет будет со своим мужем?
– Он что, у нее есть в данный момент? – не скрывая злорадства, поинтересовалась Эмма.
– Ну, бабуля, что ты такое говоришь! – рассмеялась Пола, и глаза ее весело забегали. – Ты же прекрасно все знаешь. Ее теперешний муж – граф Джианни из Италии.
– Хм... Он такой же граф, как я папа римский! – презрительно отозвалась Эмма. – Он, по-моему, больше похож на итальянского официанта. – Эмма отпила немного шерри, а ее зеленые глаза так и сверкали.
– Ну, ты просто несносна! Такой симпатяга. Мне кажется, что для тети Элизабет он даже чересчур хорош.
– Ты абсолютно права. Кстати, он задержался у нее что-то даже дольше остальных. Сама подумай! Давно надо было бы ей выкинуть очередной фортель. Самое время, а?
– Даже не знаю, – снова рассмеялась Пола. – С ней разве можно сказать что-нибудь наверняка? Но может быть, хоть это замужество окажется более счастливым, чем последнее?
– И чем все, которые были до этого „последнего”, – сухо прокомментировала Эмма.
Полу такая реакция бабушки позабавила.
– Послушай, бабуля, ты ведь и сама была замужем не один раз?
– Ну, не один. Но ведь не столько, сколько Элизабет. И потом, я же не разводилась с ними сразу после свадьбы. И не брала себе мужей все моложе и моложе, чем старше становилась сама, – заметила Эмма, но тут же великодушно засмеялась. – Бедняжка Элизабет! Разве можно в наши дни быть такой идеалисткой в вопросах семьи и брака. Как была романтичной в шестнадцать, так и осталась. Пора бы ей, в самом деле, немного остепениться.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
