Текст книги "Дитя Феникса. Часть 2"

Элейн отрицательно повела головой. Она протянула руку, как будто хотела задержать девушку. Но рука, дернувшись от боли, бессильно упала.

– Ронвен… – прошептала Элейн.

Энни опустила голову.

– Мне жаль, миледи…

– Роберт увез ее?

Энни кивнула. Тогда все в замке смотрели, как по земле волокли к лодке мешок, в котором билось и извивалось человеческое тело. Они знали, что на головорезов Роберта де Куинси нет никакой управы.

– Значит, ее больше нет. – В голосе Элейн слышалось страдание.

– Кто знает?

– Я знаю. Он давно хотел ее убить. – Элейн отвернулась, и из-под опухших век брызнули слезы.

XIII

Когда Ронвен снова очнулась, был уже светлый день. Она подняла голову и огляделась. Вода под ней была зеленая – здесь дно заросло водорослями и камышом. Примерно в сотне футов от нее поднимался берег, на котором росли редкие деревца. Она потихоньку перебралась повыше. Дерево ворочалось под ней, но Ронвен видела, что оно ветвями запуталось в водорослях и прочно держалось на плаву. Вот только бы освободить ноги… Это было непросто. Веревка разбухла от воды и врезалась в мешковину. К тому же у Ронвен отекли лодыжки. Но все-таки ей удалось распутать узел и сбросить с себя мешок. После этого она долго лежала, чтобы восстановить силы, набраться духу и оторваться от подтопленного дерева, которое спасло ей жизнь. Наконец, усилием воли она заставила себя спрыгнуть с мокрого ствола в ледяную воду и стала с трудом пробираться к берегу, увязая в иле и путаясь в водорослях.

Эти минуты показались ей вечностью. Силы ее были на исходе, но она упорно брела к берегу. Но вот дно под ногами стало тверже, началось мелководье. Тогда Ронвен на четвереньках вползла на берег и без сознания свалилась в кустах.

Ее разбудил дождь. Солнце исчезло, над озером нависли тяжелые тучи. С севера дул холодный ветер. Она видела вдалеке на острове приземистый Лох-Ливенский замок. Там осталась Элейн, но пока что она была в безопасности. Но надолго ли? Ронвен с трудом приняла сидячее положение и стала растирать ноги. Ей непременно надо было добраться до короля.

Когда слуга графа Файфа нашел ее, она, спотыкаясь и шатаясь, как пьяная, ходила кругами вокруг одного и того же места. Правда, окружность ее пути с каждым разом увеличивалась. Сначала молодой человек решил проехать мимо. Но что-то его заставило, придержав лошадь, свернуть с дороги и подъехать к женщине. И тут он узнал в запачканной грязью, простоволосой, растрепанной бродяжке с окровавленными, израненными ногами няню графини Честер. Он подъехал ближе и спешился.

Усадив Ронвен на спину своей могучей кобылы, слуга графа Файфа сел в седло впереди нее и тронулся в сторону Фолклендского замка. Сзади Ронвен раскачивалась из стороны в сторону так, что трижды чуть не свалилась с лошади. Тогда парень привязал ее к себе своим кушаком и прибавил ходу. Голова женщины слабо билась о его спину.

В замке Ронвен тотчас уложили в постель. Накормив ее молочной тюрей с хлебом, беднягу оставили в покое, чтобы дать ей отоспаться. Ронвен была без памяти и не помнила ни кто она, ни что с ней случилось.

Четыре дня она лежала в лихорадке, но наконец пришла в себя, и память к ней вернулась. Когда в голове у нее прояснилось, немедленно к ее постели был вызван граф. Слушая ее рассказ, он постоянно менялся в лице, – изумление и гнев отражались на нем. К концу ее повествования его лицо окончательно помрачнело.

– Вы можете оставаться под кровом Фолкленда сколько пожелаете, леди Ронвен. Можете даже отныне здесь поселиться навсегда, – ведь быть с леди Честер для вас опасно, вы снова пострадаете от руки ее мужа. Однако не знаю, чем я могу помочь ей самой, если ее мужу охота держать ее в Лох-Ливенском замке…

– Это ваш замок…

– Но сейчас я им не пользуюсь. Роберт де Куинси попросил меня предоставить ему этот замок на время охоты.

– Не сказав вам, на кого он там будет охотиться? – Глаза Ронвен сверкнули; былой горячий нрав возвращался к ней. – И как вы терпите его на этом свете, позволяя так терзать свою жену? А я-то думала, вы к ней благоволите, милорд. Лошадь, что вы подарили ей, – разве это не дар влюбленного мужчины? – Она дрожала от переполнявшей ее ярости.

Лицо графа залила краска гнева.

– Я ей не нужен, леди Ронвен, она верна королю.

– Любите ее на расстоянии. – Ронвен улыбнулась вымученной улыбкой. Она поняла, что должна повести разговор более тонко, чтобы успокоить его раненое самолюбие. – Вам следует выказать Элейн ваше к ней отношение поступками. Например, если вы сообщите королю о ее мучениях, вы сразу убьете двух зайцев – это поможет вам снискать его расположение, а миледи поймет, как сильно вы ее любите.

Она внимательно наблюдала за тем, как меняется его лицо. Малкольм был простой воин, красивый малый. Он не был краснобаем, был смел, прям и в придворные не годился. Но Ронвен видела, что эта мысль – выступить в роли благородного влюбленного рыцаря – ему льстила. Про себя она помолилась. Если он откажется ей помочь, ей придется самой тотчас же скакать к королю. Но она чувствовала, что не в состоянии пока не только скакать на коне через всю Шотландию, ей и на ноги встать было трудно. Помолчав, она продолжала:

– Если вы любите ее, милорд, то как вы можете бездействовать в то время, когда она страдает. Этот замок для нее – сущая тюрьма.

Он все-таки вник в ее слова и с готовностью кивнул:

– Ладно. Сегодня же поскачу к королю и сообщу, где ее прячут.

XIV

Прошло несколько дней, и Элейн встала с постели. Ожоги все еще сильно болели, но силы постепенно возвращались к ней, и на душе становилось спокойнее. Лодки с припасами все не было, и еды в замке оставалось совсем немного. Но люди как-то выживали. Не было вина – зато хороша была вода в колодце, и корова давала молоко. У них были куры, и в голубятнях постоянно выводились птенцы. Энни заготовила много разных отваров из целебных трав, которые она собирала за крепостной стеной. Ее забавляло, как быстро она завоевала славу великой целительницы. Ей даже было разрешено лечить Эндрю от застарелой подагры, а его жену от головных болей и ломоты в зубах. Энни первая из всех увидела лодки.

– Плывут! К нам плывут! – Она с криком ворвалась в замок, размахивая над головой корзиной и роняя по дороге вместе со снегом чистотел, мать-и-мачеху, корешки растений. – Со стороны Кинроса плывут две лодки! У нас будет полно еды и вина!

«Не дай Бог, чтобы это был муж», – подумала Элейн. Поднявшись вместе с другими на стену замка, она смотрела, как, медленно скользя по сверкающей на солнце поверхности воды, к острову приближались две лодки.

Раны ее еще не зажили, но ей было лучше, она ощущала в себе новые силы; и дитя в ее чреве как будто не пострадало, что, несомненно, было чудом. В каждой лодке сидело по двенадцать мужчин. На дне были уложены ящики и бочки – судя по всему, свежие запасы еды и питья.

– Это не обычные лодки, миледи. – Эндрю приставил руку к глазам, чтобы не слепило играющее на воде солнце.

Элейн затрепетала. Эндрю долго не произносил ни слова, но, когда заговорил, в его голосе звучало изумление.

– Это король!

У Элейн перехватило дыхание. Она почувствовала облегчение; радость охватила ее.

– Ты уверен?

– Да, мадам, уверен. Поглядите-ка сами. Во второй лодке. Его герб хорошо виден сейчас.

Элейн щурилась на солнце, стараясь разглядеть гребцов. Но вдруг с болью воскликнула:

– Нет! Не хочу его видеть! – Она опустила ниже плотную темную вуаль, которая скрывала ее обезображенное лицо и голову. – Я не желаю… – Повернувшись, она убежала в башню. Дженет и Эндрю посмотрели ей вслед.

– Она не желает вас видеть, сир, – преклонив колено перед королем, сказал ему старый воин. У него тряслись руки.

– Что ты говоришь? Как это – не желает? – Король в удивлении смотрел на старика. Доннет уже вился вокруг короля. – Она должна принять меня. – У него от волнения пересохло во рту.

Эндрю поглядел на свою жену:

– Тут много чего случилось, сир…

– Знаю. Леди Ронвен все рассказала лорду Файфу.

– Леди Ронвен жива? – Лицо старика засияло от радости.

– Да, жива. И я не уверен в том, что де Куинси отважится когда-либо снова сунуть свой нос в Шотландию. Но если это случится, он заплатит за то, что учинил с леди Ронвен, своей жизнью. Она теперь в Фолкленде и еще нездорова. А теперь я хотел бы видеть леди Честер.

– Сир. – Дженет, оттолкнув мужа, вышла вперед. – Вы не знаете. В ту ночь, когда увезли леди Ронвен… – Взглянув на мужа, который тянул ее за рукав, она сердито прикрикнула на него: – Нет, не замолчу! Король должен это знать! Сир, миледи обгорела. Очень сильно.

– Господи Иисусе! Как это случилось?

– И не ведаю, сир, она была тогда одна. Наверное, она упала.

– Проклятые огненные чары! Порой они завладевают ею. – Александр покачал головой. Ему вдруг стало очень страшно за Элейн. – Я должен был знать, что с ней опять может случиться такое. Где она?

Король опустился на постель рядом с ней и ласково положил ей руку на плечо. К Элейн его привел верный Доннет, который вьюнком взмыл вверх по винтовой лестнице, указывая ему путь. Теперь он гордо замер у постели хозяйки, положив свою огромную лохматую голову ей на ноги.

– Ответь мне, любимая, умоляю тебя.

Она молча отвернулась к стене. Плотная вуаль ниспадала на ее лицо.

– Прошу вас, уйдите. – В голосе Элейн слышались слезы.

– Не уйду. – Александр взял ее за плечи и притянул к себе.

Он ничего не мог разглядеть сквозь темную ткань, закрывавшую ей лицо. Но вдруг король заметил ее выпуклый живот и застыл.

– Это мой ребенок? – Он уже не старался открыть ей лицо. Его рука легла ей на живот. – О, моя милая, я не знал. – Она сжала его руку перевязанными пальцами, он улыбнулся: – Как он сильно толкается!

– Да, сильно.

Рука Аяександра скользнула к ее лицу. Взяв вуаль за краешек, он приподнял ее и откинул назад. Элейн замерла, ожидая увидеть гримасу отвращения на его лице. Он внимательно ее рассматривал – лицо, голову, но никакого отвращения к ее ранам она не прочла в его глазах. Король осторожно и ласково провел рукой по ее голове.

– Бедняжка, где же твои прекрасные волосы? Но они вырастут снова. Вот здесь, чувствуешь, уже начинают появляться. – Его пальцы ощупывали темечко Элейн. – Сгорели только кончики. Ничего страшного.

– А рубцы? – тихо спросила она.

– Рубцы заживут.

– Я не могу на них посмотреть, у меня нет зеркала. – Элейн умоляюще посмотрела на него.

– Я буду твоим зеркалом, – улыбнулся Александр. – Видишь, я вовсе не огорчился. Только плохо, что это болит. – Он сжал ей руку и заметил, как она дернулась.

– Ты опять видела вещую картинку? Наше дитя было в огне?

Она пожала плечами.

– Я видела всадника, но это был не ты. Кто-то другой. Я пыталась дотронуться до него, хотела, чтобы он повернул ко мне свое лицо. – Элейн снова опустила вуаль. – Мне хотелось знать, не наш ли это сын или, возможно, кто-то другой… – По ее щекам побежали слезы.

Король поднялся и подошел к окну.

– Де Куинси знает, что это не его ребенок?

– Да.

Король долго молчал.

– Надолго он собирался запрятать тебя здесь?

– Не знаю. Наверное, навсегда.

Александр пробыл в крепости четыре дня, и это были счастливые мгновения для обоих. Влюбленные гуляли по острову, делили одно ложе. Он целовал ее живот, грудь, ее бедное, покрытое рубцами лицо и руки. Но когда пришла пора ему отбывать, он оставил ее в замке.

– Крепость теперь будет на моем попечении. Тебе будут привозить вдоволь еды и вина. Я пришлю сюда слуг и стражников, чтобы они охраняли тебя от де Куинси и его людей, – помолчав, он прибавил: – Здесь будет безопаснее для тебя, Элейн.

У обоих в этот момент перед глазами возник образ королевы. Элейн кивнула:

– Я и не хочу покидать этот остров. Не теперь, во всяком случае. Пока не родится ребенок и не разгладится мое лицо.

Чтобы ее больше не мучил страх остаться некрасивой, король вскоре прислал ей венецианское зеркало. Она часами сидела перед ним, глядела на свое лицо и ощупывала кончиками пальцев нежную новую кожу вокруг подживающих рубцов. Она плакала, а Энни ее журила:

– Они пройдут, обещаю вам. Вот новая мазь, которую я приготовила. Она смягчит кожу и разгладит рубцы. Вы опять будете красивой.

XV

Через три дня после отъезда короля лорд Файф привез на остров леди Ронвен. Кроме того, он привез Элейн дары: много дорогого шелка, гребни из слоновой кости для ее волос, которые и в самом деле отрастали, и маленький молитвенник. Поцеловав ей обе руки, он отбыл.

Через восемь дней она родила. При родах присутствовали и помогали ей Ронвен, Дженет и Энни. Все прошло легко и быстро. Священник, доставленный в замок из Кинроса, нарек новорожденного Джоном. Младенцу было отпущено всего семь часов жизни.

Книга третья
1244–1250

Глава семнадцатая

I

Лондон. 1244

В доме на Грейсчерч-стрит было темно, мрачно. Небо над ним заволокло черными тучами. В небольшом, узком дворике слышались раскаты грома, лил дождь. Его тяжелые капли лупили по лужам. Струи воды бежали к сточной канаве на улицу, по которой несся стремительный поток, увлекая с собой всяческий мусор. Был полдень, но в доме горели свечи.

Роберт де Куинси стоял у стола, держа в руке документ, скрепленный печатью короля Англии.

Элейн, застыв у камина, смотрела на бумагу, не делая при этом никакой попытки подойти и взять ее у него из рук.

Роберт положил документ на стол.

– Вот, как я и обещал. Разрешение на свидание с твоим братом Граффидом в Тауэре.

– Благодарю.

У Элейн выросли новые золотисто-рыжие волосы. Они были такие же пышные, как прежде, и завивались локонами. Но теперь по золоту проступали серебряные нити, хотя ей было всего двадцать шесть лет. Лицо ее осталось таким же прекрасным, только высоко на лбу едва был заметен небольшой шрам – след от ожога, но он был скрыт под ее головным убором. Другой был в уголке рта. Остались страшные следы на одной руке – кожа на внутренних сгибах пальцев была пунцового цвета.

За три прошедших года Роберт видел ее во второй раз. Король Генрих дал очень ясно понять, что ему лучше держаться подальше от Фозерингея. Роберт не спрашивал Генриха, что тому было известно о произошедшем и какие силы стояли за королевским повелением оставить Элейн в покое. Он еще долго жил, опасаясь возмездия, но со временем страх начал проходить, и Роберт перестал то и дело оборачиваться, ожидая удара ножа в спину.

Но на этот раз он явился в дом к бывшей графине Честер по приглашению, дабы передать ей письмо от короля. Он давно обрел свой обычный спесивый вид, а тут особо приосанился к случаю.

Но когда Элейн, наконец, предстала перед ним, при виде ее холодного лица он сразу сник, и его самоуверенность исчезла.

– Ты здорова? – спросил он, с трудом изобразив улыбку.

– Да.

– Мне лучше удалиться.

Он явился сюда добрым вестником, прощупать почву в надежде завоевать ее расположение, – ведь это он добился для Элейн позволения у короля увидеться в Тауэре с ее братом. Но ее лицо было неприветливо. Подойдя к столу, она взяла в руки бумагу.

– Элейн…

– Теперь, пожалуйста, уйди, – произнесла она холодно.

Она прижала к груди пергамент обеими руками и держала его так, будто это был щит, которым она защищалась от мужа.

Пожав плечами, он направился к двери, открыл ее, но на пороге задержался и, повернувшись к Элейн, бросил:

– Привет брату.

Она не ответила. Еще долго после его ухода она стояла в задумчивости, не шевелясь.

II

Тауэр, Лондон. Март 1244

Возможно, это была случайность или же так было задумано, но день, когда ей было позволено повидаться с братом в Тауэре, приходился на день святого Давида. Элейн и Ронвен нашли Граффида в довольно уютных небольших покоях, отведенных ему королем.

Граффид подождал, пока вышел за дверь стражник, и только тогда приветствовал их:

– Элейн, наконец-то! Как ты, сестричка?

Элейн принялась его рассматривать. В этом толстом, лысеющем мужчине не осталось ничего от того рыжеволосого красавца, каким она его помнила.

– Ради Бога, Граффид, что они с тобой сделали? – Она обняла его раздувшийся живот.

– Ты про мое жирное пузо? Оно исчезнет, когда я буду на свободе. Вот увидишь. Сенена ругалась по-всякому, когда приезжала навестить меня в прошлый раз. – В его глазах появилась грусть. – Боже, как я по ним скучаю! Но я рад, что они уехали. Здесь им было не сладко. Ты видела ее и мальчиков?

Оуэйн все еще оставался с отцом в Тауэре, остальные были с Сененой в Криссете.

– А кому здесь сладко? – воскликнула Элейн. – Нет, я не видела их. Я не была в Гвинеде с тех пор, как умер папа.

– Значит, ты не видела нашего возлюбленного братца? – Голос Граффида звучал резко, неприязненно.

– Нет.

Ронвен устроилась в сторонке, на сиденье в глубокой оконной нише, где для удобства были разложены подушки. В комнате стены были закрыты занавесами; тут стоял стол, а вокруг него скамьи и стулья, около камина – кресло. Стол был завален всякой всячиной, говорящей о том, как проводили время обитатели этих покоев. Тут лежала доска с расставленными на ней шахматами – игра была не закончена, остановлена на середине; рядом лежал пергамент, и тут же – перья, книги и небольшая кожаная коробка для игральных костей. Среди всего этого стояли несколько пустых бокалов из-под вина.

– Граффид, зачем ты остался здесь? Что с тобой стряслось? Как ты можешь жить без верховой езды, без привычных тебе забав и драк?

– У меня нет другого выбора. Я живу здесь, потому что я узник короля, милая моя сестричка. Ты знаешь это не хуже меня, и знаешь, из-за чего я здесь, – из-за предательства нашего брата! – Его голос был полон горечи. – Но давай не будем больше говорить обо мне. Расскажи о себе. Почему ты не в Шотландии?

– Александр не хочет, чтобы я оставалась с ним. Я родила ему двух сыновей, Граффид, и оба они умерли. Какая ему от меня польза? – грустно сказала она и отвернулась.

Он нахмурился.

– Я думал, он любит тебя, милая. – Граффид взял ее за плечи, повернул к себе и посмотрел ей в лицо. – У него есть жена, чтобы рожать ему детей. Ты ему нужна была для любви, разве не так? – Он с нежностью и состраданием смотрел ей в глаза. – Ты не была с ним?

Она отрицательно повела головой.

Да, Александр присылал ей послания и подарки, но она не радовалась им, а, наоборот, все глубже погружалась в свою печаль. Ведь сам он не ехал к ней. Она хотела его – не нужны были ей его дары. Через две недели после того, как похоронили маленького Джона, она оставила Лох-Ливен и пустилась в дальний путь, на юг. Он никого не выслал вслед за ней. Он ничего не сделал, чтобы остановить ее.

Элейн проделала все путешествие в Англию словно в забытьи, не видя никого и ничего вокруг. Лицо ее закрывала черная вуаль. Приехав в Фозерингей, она удалилась в свою опочивальню и погрузилась в траур по своим детям и по своей любви.

Она не думала о том, что в Фозерингей может ворваться Роберт. Этого и не случилось, за что она еженощно благодарила богов. Ей было неинтересно знать, где он и кто не пускал его к ней в Фозерингей. Его не было – и она была спокойна. Элейн любила своих лошадей, и собак, и красивую природу вокруг, и это помогло ей окончательно восстановить свои силы. Она совершала прогулки верхом, гуляла и снова, взяв бразды правления в свои руки, занималась хозяйством на землях, оставленных ей в наследство.

Александр продолжал присылать ей дары и письма, но она ему не отвечала. Он забыл ее, оставил одну, наедине с невыносимой скорбью. Гордость не позволяла ей написать ему, умолять его приехать к ней, а потом уже было поздно. Как бы ни было сильно в Элейн желание оказаться в его объятиях, в ее сердце уже проник холодок. Он лег на сердце тяжелым грузом и мешал ей позвать Александра. Всякий раз, когда она мыслями переносилась в Шотландию и вспоминала короля, перед ее внутренним взором возникал образ маленького Джона, бледного, неподвижного в своей королевской колыбельке. Эти воспоминания изматывали ей душу.

Элейн ничего не знала о Роберте до того дня, когда она оказалась в Лондоне, где навещала Лунед с ее выводком шумливых, веселых ребят. Тогда ей принесли от Роберта письмо, в котором он сообщал, что замолвил за нее словечко перед королем и тот позволил ей повидаться с Граффидом. Прежде Генрих наотрез отказывался оказать Элейн такую милость.

– Ты писала Александру? Или передавала для него что-нибудь на словах? – мягко добивался от нее правды Граффид.

– Если он еще любит, он знает, где меня искать.

– Может, он ждет знака, намека на то, что ты его еще любишь.

Помолчав, Элейн улыбнулась.

– Непохоже. При нем есть женщина, которая его отвлекает. – Она подошла к столу и, посмотрев на шахматную доску, взяла одну из выточенных из слоновой кости фигурок и, немного подумав, сделала ход.

– Мы оба просто дурачки, да? – медленно произнесла она.

– Да, наверно, – усмехнулся он.

– У меня, по крайней мере, есть оправдание, – продолжала она. – А у тебя нет. Посмотри, на кого ты похож, Граффид. Как ты можешь мириться с положением безвольной жертвы? Неужели ты будешь стоять в стороне и смотреть, как Генрих приберет к рукам Гвинед, если Изабелла так и не родит Даффиду сына? Разве твои наследственные права тебе уже безразличны? И будущее Оуэйна тоже? И не только его – Ливелина, Родри и Даффида, чтобы они вырвались из когтей Генриха?! – Ее глаза вспыхнули гневом. – Не будь таким, Граффид. Кажется, стражи тут немного. Если бы я была на твоем месте, я бы давным-давно сбежала. Или тебе в самом деле по душе это сытое существование? – Она так сильно хлопнула ладонью по его животу, что он согнулся. – Ты меня удивляешь, брат. Я-то думала, ты сделан из теста покруче. Ты нужен в Уэльсе, и нечего тебе прозябать здесь, в Лондоне.

Граффид вспыхнул от гнева.

– А что мне делать? Они запирают двери крепко на засовы, и везде стража, разве ты не заметила? Это королевская крепость, Элейн, и я здесь не для того, чтобы отдыхать, я здесь королевский узник!

– На окне нет решеток. Беги через окно! – возразила она резко. – Придумай что-нибудь, ведь и раньше совершали побеги из Тауэра. Твои дети уже позабыли, как выглядит их отец.

Рассерженная Элейн села на стул. Он улыбнулся:

– Узнаю прежнюю Элейн. Такая же смутьянка, как была.

– Нет, уже не та. Я теперь живу тихо, на природе, занимаюсь своими лошадьми и собаками, как какой-нибудь виллан!

Граффид захохотал.

– Моя сестричка – виллан! И ты смеешь после этого нападать на меня?

– Я нападаю на тебя оттого, что ты сдался.

– А ты, Элейн? Ты не сдалась? Ты предалась уединению, живешь одна, подарив своего любимого его пройдохе жене! Тебя больше не занимает политика. Тебя так мало интересует, как живет Даффид, что ты даже не удосужилась посетить его с тех пор, как он унаследовал мои земли! – Он был пунцовый от ярости.

Из окна до них доносились крики воронов, терзавших труп собаки внизу во дворе. Рядом два молодых леопарда, почуяв запах крови, с рычанием бросались на прутья клеток, в которых их держали.

Ронвен, опустив голову, рассматривала свои ногти, притворяясь, что не замечает враждебных взглядов, которыми обменивались брат с сестрой.

– У меня нет любовника… – прошептала Элейн.

– Это он так сказал?

– Нет, но…

– Элейн, поезжай к нему. – Граффид сел и, опираясь о колена локтями, подался всем телом вперед. – Давай заключим соглашение. Я пойду на эту попытку, если и ты попробуешь вернуть себе короля. Даю сотню фунтов за то, что, прежде чем ты окажешься на коленях у своего любимого в Роксбурге, я уже буду в Криссете пировать со своей Сененой.

Она усмехнулась.

– У меня нет сотни фунтов, Граффид.

– И у меня нет. Тогда шесть пенсов и поцелуй.

Он замолчал, наблюдая, как меняется ее лицо, стараясь прочесть ее мысли во взоре, устремленном на огонь.

Она уже давно запретила себе на что-либо надеяться. С тех пор, как при воспоминании о короле перед ее глазами возникали образы ее покойных детей, их бледные личики. Несчастные младенцы стояли между ними, между ней и Александром. Но странно, что именно здесь, в темнице брата, в Гауэре, она почувствовала, как оживает в ней надежда.

Граффид заметил это и улыбнулся.

– Ведь мы бойцы, ты и я. И оба забыли об этом, – ласково заключил он.

Сидя в оконной нише, Ронвен жадно слушала их разговор. То, что не удалось ей, удалось Граффиду. Она затаила дыхание и не смела пошевелиться, боясь, что все испортит и они передумают.

– Возможно, и в самом деле не будет ничего плохого в том, что я отправлюсь в Шотландию и посмотрю, как там делa, – промолвила Элейн. Сердце ее отчаянно билось.

– Ничего плохого, – уверенно кивнул Граффид. – Мы должны отправиться каждый в свою дорогу через неделю. Это часть нашего пари. Боже правый, ты хорошо на меня действуешь, Элейн. Ты права. Я свыкся с участью пленника, как каплун с ножом повара. Я совершу побег! Вернусь в Уэльс и буду бороться за то, что по праву принадлежит мне!

Он взял Элейн за руку, заставил ее встать со стула и так крепко прижал к груди, что она чуть не задохнулась.

– В Лондоне мы больше не встретимся. – Отстранив ее, он очень серьезно произнес: – Господи, благослови, спаси и сохрани мою сестренку.

– И тебя, братец. – Элейн поцеловала его в щеку. – Я еще приеду в Уэльс и привезу тебе привет от короля Шотландии.

– Да будет так! – Граффид плюнул себе в ладонь, и они ударили по рукам.

III

Грейсчерч-стрит, Лондон

Теперь, когда Элейн разрешила себе думать об Александре, больше ни о чем другом она думать не могла. Всем своим существом она тосковала по нему. То, что, как ей казалось, умерло в ее душе, вновь ожило.

– Ну наконец-то ты пришла в себя, – заметила Ронвен. – Я благодарна лорду Граффиду за то, что он тебя образумил.

– Ты думаешь, Александр все еще любит меня? – с сомнением в голосе спросила Элейн. Она невольно провела рукой по темени, где под пышными волосами еще остались рубцы от ожогов. Может, это и была та, настоящая причина, почему ей не хотелось позвать его? Чтобы не видеть, как побледнеет он от ужаса, увидев ее ужасные шрамы?

– Конечно, он любит тебя, – отрезала Ронвен. – Я тебе точно говорю. Любовь к тебе у него особенная. Я в жизни не видела, чтобы мужчина так любил женщину.

– Тогда почему он не приехал за мной? – Элейн повернулась к зеркалу и посмотрела на свое лицо, чего не делала уже давно. Она ощупала пальцами свой лоб: рубцы почти прошли. Вечером, при свете свечей, их почти не было видно. Портили они ее или нет? Она попыталась рассматривать себя как бы мужским глазом, придирчиво оценивая свою внешность, как никогда до этого… Но не ей было судить. У Элейн болели теперь другие шрамы, те, которые были у нее в душе. Будет ли он ждать ее, как прежде? Она смотрела самой себе в глаза, ища в них ответа, и не находила его. Повинуясь внутреннему чувству, Элейн перевела свой взгляд на огонь в камине, но и там ответа не нашла.

– Он не приехал за тобой, потому что слишком уважает тебя. Ему важно было знать, что в твоей душе по-прежнему живет любовь к нему. И он ждал тебя, может, даже готовый умереть в ожидании… – тихо сказала Ронвен. – Он все еще ждет, не теряя надежды.

– Как ты можешь это знать? – отвернувшись от зеркала, Элейн обратила свой взгляд на нее.

– Просто знаю. – И Ронвен загадочно улыбнулась. Глаза ее стали темными, непроницаемыми – такое с ней стало происходить после потрясения, пережитого ею на озере Лох-Ливен. – Александр – король Шотландии, один из немногих мужчин, кто заслужил мое бесконечное восхищение. Он единственный достоин моей Элейн. А не тот мерзавец, который зовется твоим мужем.

Элейн улыбнулась:

– Не потому ли тебе он нравится, что он король?

Ронвен ухмыльнулась. Она с такой нежностью смотрела в лицо Элейн, как давным-давно, когда та была маленькой.

– И поэтому тоже, – честно ответила Ронвен. – Но что еще важнее – он человек чести. Он будет ждать тебя до тех пор, пока сама ты не наберешься смелости отправиться к нему. А уж ты-то ее наберешься, я знаю.

– Да, кажется, теперь я готова к встрече.

– Чтобы выиграть пари у твоего брата, нам надо поспешить.

– Мне не жалко потерять шесть пенсов…

Ронвен упрямо помотала головой:

– Надо отправляться сейчас же. Разве ты не понимаешь, что тебя могут остановить?

– Кто, Граффид?

– Нет, не Граффид. Де Куинси! – резко сказала Ронвен. – Он приходил сюда, видел тебя, ты разговаривала с ним. Он хорошо тебя знает и все доносит королю. Не доверяй ему, сокровище мое. Он наверняка попытается вернуть тебя к себе. Я в этом уверена! – В ее глазах вспыхнули искры ярости. Ронвен не видела ее мужа, когда он приходил к Элейн, но чувствовала его присутствие, как чуют нечистую силу, пробравшуюся в дом, – а дом тот она все еще считала своим. – Позволь, я начну укладывать вещи. Поедем скорее! Чего еще ждать?

Минуту Элейн молчала, потом кивнула головой. Чего ждать, в самом деле? Она желала Александра, желала так сильно, что не понимала, как могла жить без него все это время.

IV

Тауэр

Граффид глянул из окна во двор. Внизу под ним было три этажа. При лунном свете булыжники, которыми был замощен двор, казались камешками в земле, а легшие на стены тени – глубокими проломами. Обычно в ночную пору звери, что содержались в королевском зверинце, начинали беспокоиться. В тишине Граффид хорошо слышал рычание леопарда. По ночам зловонные испарения, поднимавшиеся от рва, и промозглый, пахнувший илом ветерок с реки перемешивались с ветрами, дувшими издали, и тогда Граффид, глядя в окно, воображал, что он вдыхает холодный, свежий воздух родной Ир-Виддфы.

Граффид повернулся и посмотрел на своих друзей. Они сидели у камина, склонившись над шахматной доской, – два уэльсца, Ион и Эмрис; они, вместе со многими его друзьями, добровольно согласились разделить с ним тюремное заточение и изгнание с родины. При Граффиде был и его сын Оуэйн. Посещение Элейн растревожило душу Граффида. Расставшись с ней, он еще долго стоял, глядя все в то же окно, пытаясь высмотреть ее внизу, пока она будет покидать Тауэр. Собирался ли он в самом деле выиграть пари или хотел подзадорить ее вновь попытать счастья в этом сером, неприглядном мире? Он и сам не знал. Просто Граффид не мог видеть свою сестру такой. Кроме того, он догадался, что настоящей причиной ее нежелания ехать в Шотландию была ее боязнь вызвать у Александра отвращение к ней при виде рубцов на ее лице и голове. Но они были почти незаметны. Красавицы при дворе Генриха, которых Граффид встречал в королевских покоях, скрывали гораздо более серьезные телесные недостатки, по сравнению с которыми шрамы Элейн были просто пустяком. Наоборот, они придавали особую прелесть ее порывистому, необузданному характеру и одухотворенной красоте. Граффид не знал, любит ли ее Александр как прежде, это предстояло узнать ей самой. Но если она так уж сильно стремилась к нему, то должна была сама бороться за свою любовь!