Текст книги "Мать Зимы"

Барбара Хэмбли
Королева Зимы

Пролог

Светало. Одинокий всадник спешился у лестницы, прошел сквозь зияющий черный зев, где скоро встанут ворота, и застыл на краю темного колодца. Женщина, что лежала там, на обсидиановом возвышении, узнала его по очертаниям фигуры, по посадке головы... да она и не ждала никого другого. Порыв холодного ветра с ледников донес до нее запах свежей крови.

Когда он вышел на свет, стало видно, что он покрыт кровью с ног до головы, словно побывал на бойне. На левом предплечье засохла грязь: должно быть, он падал с коня...

Мужчина встал на самом краю котлована, глубокого, как ущелья Долины, окруженного загадочными механизмами из метеоритного железа со светящимися кристаллами. Магические линии слабо мерцали в свете нарождающегося дня. Повсюду на мостках и на платформах внутри котлована виднелись фигуры спящих людей, – они свалились от изнеможения прямо в колдовских кругах из серебристой пыли, засохшей крови, дыма и света.

Мужчина посмотрел в глаза женщине, единственной, что бодрствовала на своем постаменте.

Великое Заклятье отняло у нее все силы. Она с трудом приподнялась на локтях и закашлялась, чувствуя себя вдвое старше своих шестидесяти лет. Он двинулся к ней, осторожно проходя по бамбуковым навесным мостикам и переходам, сплетавшимся в исполинском котловане в подобие тончайшей паутины, и по тому, как медленно, с трудом он переставлял ноги, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, было ясно, что и у него нынче выдалась нелегкая ночь.

– Все готово, – обратилась к нему женщина, когда он приблизился. – Чары мы наложили, как сумели. Только не пересекай вон ту линию, и все будет в порядке.

Он с почтением относился к магии. Увы, в эти дни такое сделалось редкостью. Глядя, как он озирается по сторонам, женщина гадала: видит ли он сейчас то же, что и она – грядущие очертания величайшей цитадели.

Каждая руна, каждый сигил, каждый круг был начертан по отдельности, ее рукой, или руками тех чародеев, что спали сейчас вокруг, утомленные непосильной работой.

И все это зря...

Все впустую.

Она спросила:

– Они погибли?

Он кивнул.

– Все до единого?

– Да.

Ей было больно это слышать. Она знала и любила многих из тех, кто был убит в эту ночь.

– Почему ты не позвал нас на помощь?

Лицо его было грязным и небритым; и даже концы длинных волос перепачканы. Голос скрежетал, как ржавое железо.

– У вас был один-единственный шанс наложить все эти заклятья. Ты же сама говорила... Миг, когда достигает пика сила солнца, луны и звезд. – Он сглотнул, превозмогая боль. – Жертва была не напрасной.

Она скрестила руки на обнаженной груди, под тяжелым темно-синим плащом. Утро выдалось зябким. Где-то вдалеке журчали в скалах ручейки. Пахло влажной землей. В Долине пробуждались птицы.

– Нет, – возразила она. – Напрасной... ибо мы потерпели неудачу. Мы отдали все силы, но этого оказалось мало. И все это... – Она обвела рукой яму фундамента, недостроенные стены, замершие в неподвижности механизмы и паутину световых магических линий. – ...Все это пропадет втуне, и мы останемся ни с чем.

Голова ее поникла. Она не плакала уже много – лет, с того дня, когда осознала истину, слишком ужасную, чтобы ее можно было выразить словами. Скорбь ее была подобна свинцовому жернову, утягивавшему их обоих в бездонные глубины отчаяния.

– Мне очень жаль...

Часть первая
ВЕЧНАЯ ЗИМА

Глава первая

– Ты видел? – Голос Джил Паттерсон звучал не громче шороха сухих ветвей плюща по каменной стене. Привычка сливаться с тенями давно уже стала для нее второй натурой. Двор, простиравшийся перед ними, казался пустым и тихим. Мраморные плиты на земле почти полностью скрывали грязь и лишайник, разросшийся кустарник мешал обзору; и все же она могла бы поклясться, что там что-то мелькнуло. – Чувствуешь?

На долю дюйма она продвинулась вперед, чтобы разглядеть получше, но стараясь все так же держаться в тени разрушенного перистиля.

– Что это?

Невольно на ум приходили призраки.

Пять лет прошло с тех пор, как здесь погибли восемь тысяч человек, – то была страшная ночь, и, возможно, их духи еще населяют эти места.

– Не имею ни малейшего понятия, дорогая.

Она не слышала, как он вернулся, после того как осмотрел внешний двор здания: он всегда умел двигаться совершенно бесшумно. В голосе, звучавшем так тихо, что никто, кроме Джил, не смог бы расслышать его слов, звучали мягкие бархатистые нотки и, одновременно, надтреснутая жесткость старой бронзы. Синие глаза ярко блестели в тени надвинутого капюшона.

– Но там что-то есть.

– О, да. – Ингольд Инглорион, Архимаг Запада, умел прислушиваться так, что казалось: слух его объемлет весь этот обуглившийся, искореженный, опустевший город вокруг, улавливает все звуки, как мертвые, так и живые. – Сдается мне, – добавил он шепотом, прозвучавшим словно бы прямо в сознании Джил, – что наш преследователь объявился, как только мы миновали городские ворота.

Он сделал знак рукой, – почти неприметный, но после пяти лет совместных странствий в поисках книг и магических артефактов среди руин городов, населенных лишь упырями и чудовищами, приучили ее обращать внимание на такие вещи. Джил не слишком доверяла магии, равно как и не верила в призраков, а также в фей или в НЛО, – но распознать защитные чары было ей вполне под силу, и она прекрасно знала, что защитные чары Ингольда порой оказываются куда более прочными, чем иные вполне реальные крепости с крышей и стенами.

Поэтому то, что случилось дальше, застало ее совершенно врасплох.

Двор был довольно велик. Здесь, в доме, за крепкими стенами пытались найти укрытие несколько сотен человек в надежде избежать нашествия дарков. Теперь их черепа, выбеленные временем, незряче пялились на незваных пришельцев из-под занавеса серого плюща. Время близилось к полудню, и серебристая дымка, поднимавшаяся над городскими каналами, забитыми илом и грязью, постепенно начинала растворяться; цвет постепенно возвращался к поваленным красным колоннам, к синей и золотой черепице. Большая часть двора лежала укрытая под жирным покрывалом белесого, сухого мха, именуемого людьми сланчем, – и именно этот сланч сейчас привлек внимание Джил.

Ингольд держался совершенно неподвижно, скрытый в полосатых тенях полуразрушенной колоннады, а Джил тем временем подошла взглянуть на мох.

– Мне ведь это не померещилось, верно? – Ее тихий голос в неестественном безмолвии этого места прозвучал резко, как удар кузнечного молота. – Чем дальше на юг, тем хуже.

Джил опустилась на колени, разглядывая следы, испещрявшую глинистую почву у самых краев сланча, и наставления Ингольда, – а также ее друга Ледяного Сокола, – зазвенели в памяти, словно тревожные колокольчики. Черт возьми, что делала эта росомаха? Бежала боком? Пыталась сожрать собственный хвост? А кролик... если только это кроличьи следы?.. Похоже, что-то запуталось у него в шерстке, но...

– Не может ли это иметь отношение к тому, что мы ищем? – Порыв ветра подхватил прядь волос, выбившуюся, словно темная ленточка, из косы, надежно спрятанной под тугой меховой шапкой. – Ты говорил, что Майя не знает, в чем тут дело. А раньше, до прихода дарков, животные, в Пенамбре никогда не вели себя странно?

– Никогда не слышал о таком. – С этими словами Ингольд повернул голову, одновременно к чему-то прислушиваясь, откинул назад капюшон тяжелого бурого плаща, и длинные седые волосы рассыпались по плечам. Долгое путешествие отнюдь не пошло им на пользу. Бороду он постарался подровнять ножом пару дней назад, и теперь был похож на святого Антония после десяти раундов поединка с демонами.

«Впрочем, – подумала Джил, – в этом мире никто кроме нее, – да еще Ингольда, потому что она ему сказала, – не знал, кто такой святой Антоний, хотя Майя, епископ Ренветский, бывший епископ Пенамбры и владелец возвышавшегося перед ними дворца, рассказывал ей легенду о местных святых отшельниках, у которых были те же проблемы».

Ингольд вовсе не выглядел угрожающе, – если не видеть его в действии. Он вообще любил оставаться незаметным, пока сам не пожелает, чтобы его заметили.

– Как бы то ни было, вполне возможно, что здесь роль играет скорее время, нежели расстояние. – В левой руке, затянутой в синюю перчатку, Ингольд держал шестифутовый посох, а правая лежала на рукояти меча. – Я бы даже... Сзади!

Лишь благодаря этому воплю тварь не смогла броситься Джил на спину, как рысь, валящая с ног оленя. Не успевая подняться с колен, она все же выхватила меч, наотмашь полоснув им в развороте и краем глаза замечая, что Ингольд с обнаженным клинком уже спешит ей на помощь. Что-то с силой ударило Джил по предплечью. Она еще успела разглядеть звериную тупоносую морду с торчащими зубами и какими-то странными, очень странными глазами...

Боль и холод полоснули по правой щеке, чуть ниже скулы. Отбросив меч, она выхватила кинжал и ударила с разворота, и почувствовала на руке кровь и горячие вываливающиеся внутренности. Однако тварь даже не дернулась. Длинные, как у обезьяны, лапы схватили Джил за плечи, и когти насквозь проткнули кожаный плащ. Монстр опять клацнул зубами у самого лица, метя по глазам. В свою очередь Джил с силой полоснула его по спине семидюймовым кинжалом, наточенным так остро, что мог бы разрубить пополам волосок. Клыки лязгнули, и от запаха крови ей сделалось дурно. В голове загудело. Взор помутился. Джил казалось, что она тонет в сухом ожившем сером песке.

– Джил! – Знакомый голос доносился откуда-то издалека, словно жужжание – мухи на потолке в милях над головой. Она его слышала когда-то прежде... Возможно, во сне...

У нее болело лицо. Края раны на щеке казались ледяными по контрасту с горячей кровью. Почему-то ей показалось сперва, что она пробудилась в своей постели в Убежище Дейра, далеко отсюда, в долине Ренвет.

– Сколько времени? – спросила Джил. – Боль усилилась, и она вспомнила все, что произошло. У нее болела голова.

– Лежи спокойно. – Он склонился над ней, бледный от волнения. На рукавах плаща виднелись следы крови. Джил почувствовала, как он легонько касается раненой щеки. Ингольд снял перчатки, и пальцы его оказались на диво горячими. От запаха крови она вновь чуть не лишилась чувств.

– Ну как ты?

– Ничего. – Губы распухли, лицо с одного бока напоминало раздувшийся мяч. Подняв руку, Джил стянула промокшую насквозь перчатку, и кончиками пальцев принялась ощупывать лицо. Раны на щеке были липкими от крови.

– Что это было?

– Полежи еще немного. – Ингольд скинул с плеч дорожный мешок и торопливо принялся в нем копаться. – А потом сможешь взглянуть.

Он сноровисто изготовил лечебную повязку из трав и ивовой коры, которую приложил к ранам и примотал полосками ткани, дополнив свою работу исцеляющими чарами, противодействующими заражению. Одновременно он прислушивался и следил за всем происходящим вокруг, словно набрасывая незримую ментальную сеть на местность, лежащую за пределами этих стен. Один раз он даже вскочил, подхватывая меч, лежавший рядом на грязных мраморных плитах, – но то, что потревожило покой сланча, тут же притихло и больше не шевелилось. Ингольд вновь опустился на колени.

– Думаешь, ты сможешь сесть?

– Зависит от предложенной награды.

По его губам скользнула застенчивая улыбка, и он подхватил Джил под руку.

Тошнота накатила бесконечной горячей серой волной. Ей не хотелось выглядеть перед ним слабой, и потому Джил не стала цепляться за Ингольда в поисках тепла и утешения, как бы сильно ей того ни хотелось.

Несколько раз вздохнув поглубже, она, наконец, промолвила:

– Я в полном порядке. Так что это была за мерзость?

– Я надеялся, ты сможешь мне ответить.

– Шутишь?

Чародей покосился на мертвую тварь с короткой бульдожьей мордой, – торчащими вперед острыми зубами и коротким мощным телом с четырьмя лапами, покрытыми чешуей, а затем пожал плечами.

– Тебе оказались знакомы многие существа в нашем мире: мамонты, бизоны, дикие птицы и даже дуики, – поскольку похожие животные некогда обитали и в твоем собственном мире. Я надеялся, что ты и тут смогла бы меня просветить.

Джил вновь взглянула на труп. Что-то в очертаниях плоских ушей, жирного голого хвоста, что-то в запахе, исходившем от мертвой твари, вызывало отвращение, но не своей чужеродностью, а, напротив, омерзительным чувством узнавания. Джил коснулась пальцев, которыми заканчивались мощные белые конечности. Когти оказались острыми, как бритва. Черт! На что же оно похоже?

Ингольд разжал окровавленные челюсти.

– Вот, – произнес он негромко. – Взгляни. – На внешней стороне десен, сверху и снизу виднелись темно-пурпурные вздутия. Джил непонимающе покачала головой.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ничего, только голова слегка кружится.

Ингольд вновь взял ее за руки, прощупывая запястья, чтобы промерить пульс на разной глубине. Несмотря на то, что он был наделен недюжинной силой, прикосновение мага было удивительно мягким. Затем он вновь взглянул на существо.

– Оно привычно к холоду, – заметил Ингольд. – Возможно, явилось с севера? Взгляни на мех и на то, как распределяется подкожный жир. Я никогда раньше не встречался с арктическими животными, у которых были бы ядовитые железы... Вообще никогда не видел ничего подобного у млекопитающих.

Он покачал головой, разглядывая когтистые лапы твари и ее плоские мясистые уши.

– Я наложил на тебя чары против яда, которые должны нейтрализовать его действие, но сразу скажи мне, если вдруг почувствуешь, что кружится голова, или ты задыхаешься.

Джил кивнула. Сейчас она именно так себя и чувствовала, но ощущения были такими же, как после очередной тренировки с гвардейцами, в особенности к концу зимы, когда питание делалось скудноватым. Еще одна особенность их нынешней жизни, к которой пришлось привыкнуть за последние пять лет...

Оставив Джил на мраморной скамье с вырезанными изображениями фазанов, павлинов и цветов, которых в этих краях не видели вот уже десять лет, Ингольд завернул убитую тварь в полотняный мешок, который обычно носил с собой, и подвесил на ветви умирающей сикоморы на краю сланча, после чего наложил чары, отгоняющие крыс и прочих трупоедов, – чтобы они с Джил могли забрать свою добычу на обратном пути. Затем, вернувшись, он присел рядом на скамью и сгреб ее в объятия. Джил склонила голову на плечо мага, вдыхая запах его одежд и аромат тела и мечтая оставаться вот так, рядом с ним, целую вечность.

Порой ей казалось, несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте, что это все, о чем она когда-либо мечтала.

– Ты сможешь идти дальше? – спросил он, наконец, осторожно целуя Джил в уголок рта. – Мы можем подождать еще немного.

– Нет, пойдем. – Она выпрямилась, с сожалением высвобождаясь из его объятий. На это у них еще будет время. Но сейчас больше всего Джил хотелось поскорее отыскать то, за чем они явились в Пенамбру, а затем убраться из города ко всем чертям.

* * *

– Майя видел цилиндр лишь однажды. – Ингольд бодро шагал по колоннаде, минуя груды мусора, рухнувшиеся обуглившиеся балки, расколотую черепицу и горы битого камня. Все это было покрыто толстым слоем размокшего, а затем вновь намертво застывшего алебастра, поросшего сверху желтоватым лишайником и черными спутанными прядями всепожирающего плюща. Тут и там виднелись нашлепки сланча, – словно плевки грязи, исторгнутые небесами. Разбитая статуя какой-то святой печально взирала на незваных гостей из руин, и по розам и пустой колыбельке Джил опознала в ней святую Фиеллу Ильферскую.

– Майя всегда отличался ученостью и знал, что огонь можно использовать как оружие против дарков. Со всех окрестностей люди собрались здесь в надежде, что стены послужат им надежной защитой, и они смогут создать преграду из пламени, когда все прочие преграды падут. Здесь, как и во многих других местах, их надежды не оправдались.

Джил помолчала. Она помнила, как впервые увидела дарков. Помнила толпы бегущих неизвестно куда, объятых паникой людей, поднятых по тревоге с постели. Помнила, как падали и гибли мужчины и женщины под волнами накатывающейся тьмы. Помнила едва уловимый порыв ветра, кисловатый запах, предвещавший появление хищников, – и обрушившийся на нее поток слизи, когда она плечом рассекла тварь напополам.

Миновав полуразрушенное здание, они прошли в небольшой дворик, окруженный почерневшими, заросшими плющом стенами. Посреди двора лежала каменная плита с высеченным на ней крестом Истинной Веры.

– У Азимова был похожий рассказ, – заметила Джил.

Ингольд оглянулся с улыбкой.

– Верно.

Помимо исторических занятий в архивах Убежища Дейра Джил пользовалась немалым уважением среди гвардейцев как сказительница, пересказывая им Киплинга и Диккенса, Остин и Хайнлайна, Дойла и Коулз, чтобы скоротать долгие зимние ночи.

– И это правда, – продолжил старик. – Люди сжигали все, что могли, а днем охотились за остатками древесины. – Голос его звучал сумрачно и печально: ведь он знал всех этих людей. В отличие от многих магов, в глубине души всегда остававшихся отшельниками, Ингольд был искренне расположен к окружающим. У него было множество друзей в Гае, северной столице Дарвета, и здесь, в Пенамбре: ученые и простые люди, собутыльники, которых Джил никогда не встречала. К тому времени, как она попала в этот мир, все они были уже мертвы.

Три года назад она с Ингольдом отправилась в Гай на поиски старых книг и магических предметов. Среди жалких изможденных существ, до сих пор населявших руины, Ингольд узнал кого-то из старых знакомых. Он попытался объяснить ему, что дарки, уничтожившие его разум, исчезли и больше не вернутся, – но в награду за все свои усилия едва не пал жертвой ржавых ножей и заостренных осколков камня.

– Не могу сказать, что осуждаю их за это.

– Конечно, – пробормотал Ингольд. Он остановился на краю огромной полосы сланча, начинавшегося у развалин епископского дворца и протянувшегося через окна и террасу до пересохшего канала. – Но факт тот, что многое было утрачено...

Внезапное шевеление в недрах сланча заставило мага насторожиться, и он взял посох наизготовку. Какая-то тварь в жестком панцире, похожая на огромного желтого таракана, выскользнула из зарослей и заторопилась к дверям дворца. Ингольд ловко выхватил из заплечного мешка глиняный кувшин и метнулся вслед за насекомым. Таракан с шипением обернулся, размахивая уродливыми крыльями; Ингольд поймал его на лету, зацепив горлышком сосуда, и прижал к земле. Тварь метила ему прямо в глаза.

– Весьма любопытно. – Он подсунул под горлышко кувшина лист бумаги, затем запечатал сосуд пробкой и, наконец, завернул все это в какую-то тряпицу для пущей сохранности. – С тобой все в порядке, моя дорогая? – Он заметил, что Джил опустилась на колени рядом со сланчем, охваченная внезапной усталостью и чувством голода, таким сильным, какого не знала уже несколько месяцев. Она оторвала кусок сланча и принялась вертеть его в руках, гадая, нельзя ли каким-нибудь образом сварить и съесть эту мягкую суховатую массу, но тут же Джил тряхнула головой, поскольку в сладковатом аромате сланча ощущался какой-то чужеродный металлический привкус, – к тому же не стоило забывать и о таракане. Она отбросила серую массу и отряхнула руки.

– Все в порядке.

Ингольд помог ей подняться, и тут из недр пустынного дворца донесся какой-то быстрый пугливый шорох. Джил насторожилась, – и тут же ее вновь охватила тошнотворная слабость. Стиснув зубы, она попыталась изгнать тьму, затмевающую взор.

– Думаешь, крысы? – Эти огромные твари в городе были повсюду.

Синие глаза Ингольда сузились, и крошечные шрамы на веках и на коже под глазами выступили сильнее, словно сеточка ножевых порезов.

– Запах похож, да. Но перед тем, как на тебя напала та тварь, точно такие же шорохи донеслись вокруг сразу из пяти разных мест, отвлекая мое внимание. Подземелья вон там, если я все правильно помню.

С того самого момента, как она оказалась в этом мире, после пришествия дарков, Джил охраняла Ингольда, следуя за ним по пятам. Подземелья были почти разрушены дарками, и у Джил до сих пор при мысли об этих невидимых ночных охотниках волосы вставали дыбом. Она осторожно пробиралась вслед за магом по залу, усеянному всевозможным мусором, – от разломанных, разграбленных сундуков и разбитых подсвечников до каких-то обглоданных костей. Дальняя дверь выводила прямо на лестницу. Снизу доносился запах воды, сырой и холодной, словно из могилы.

– Когда в городе началась охота за книгами, – архивными записями и всем, что могло гореть, – Майя отдал им все, что мог, а остальное спрятал. – Голос Ингольда приглушенно отдавался под сводами идущего наклонно коридора, а где-то далеко впереди, стремясь укрыться от яркого света, вспыхнувшего на конце посоха, плюхнулась в воду какая-то незримая тварь.

– Часть архивов он замуровал в старых кельях епископской башни, а затем принялся простукивать стены в подземелье, чтобы отыскать другие комнаты, замурованные в прежние времена, где он мог бы укрыть самые древние и ценные фолианты. Вот так он и обнаружил Цилиндр.

В этом лабиринте комнат и туннелей, составлявшем подземелье дворца, вода стояла на высоте пяти или шести дюймов. Свет посоха Ингольда бросал на нее ослепительные отблески, когда Джил с магом пробирались мимо полуразрушенных стен, густо поросших мхом и сланчем. Кладка была очень древней, и рисунок казался куда более грубым и старым, чем в Гае. Пенамбра была основана задолго до северной столицы; еще до первого появления дарков тысячи лет назад, – ее корни уходили во времена, недоступные человеческой памяти.

В этот миг Джил невольно вспомнился сам Майя, – тощий человек со впалыми щеками и скрюченными артритом руками, который вместе с Ингольдом потешался над тем, каким он был прежде: самоуверенным дилетантом, которому богатый и знатный покровитель купил место епископа, хотя Майя был еще слишком молод, чтобы заслужить этот пост.

Возможно, и заслужил он его по-настоящему лишь в ту ночь, когда прятал книги, – в ту ночь, когда он вывел своих людей из разрушенного города и повел их в единственное безопасное место: в долину Ренвет, к черностенному Убежищу Дейра. Ингольд остановился перед заложенным кирпичом проходом.

Джил стояла в нескольких шагах позади, в ледяной воде, вслушиваясь в каждый звук, в каждый шорох, в каждый шум капель и глухое завывание ветра, стараясь не дрожать и не думать о яде, который, возможно, в этот миг растекается по венам. И все же если укусившая ее тварь и была ядовита, утешила ее Джил, то, похоже, яд был не слишком опасным. Бог свидетель, у него было достаточно времени, чтобы прикончить свою жертву.

Ингольд провел ладонью по сочащимся влагой кирпичам и что-то прошептал себе под нос. Джил не заметила никаких зримых изменений в кладке, но Ингольд уперся посохом в стену, – на конце его по-прежнему горел магический огонь, – а затем, достав нож из-за пояса, принялся вычищать раствор, который поддавался легко, точно труха. Пока маг один за другим высвобождал кирпичи, Джил даже не сдвинулась с места, чтобы помочь ему, да он и не ожидал помощи. Она лишь смотрела по сторонам и прислушивалась, готовая отразить любую опасность.

Таково было призвание всех, кто носил черную форму с белой нашивкой в виде листка клевера, – символ гвардейцев Гая.

Горящий посох Ингольд оставил в коридоре, чтобы Джил было легче следить за тем, что происходит вокруг. Сам он, будучи магом, прекрасно видел в темноте.

Из дыры, проделанной в кирпичной кладке, сочилась слабое мертвенное сияние, – это светился сланч, устилавший все стены внутренних помещений, но это сияние не освещало ничего. Ингольд принялся счищать тягучую шуршащую массу со столиков и сундуков, обнаруживая под толщей сланча слои промасленной кожи, защищавшей книги.

– Архивы, – пробормотал маг. – Майя молодец.

Цилиндр находился в деревянном ящике в нише задней стены. Длиной он оказался чуть больше ладони, в диаметре его можно было обхватить двумя пальцами, и сделан из прозрачного, как вода, стекла. Люди, жившие в Прежние Времена, до первого появления дарков, похоже, предпочитали простые геометрические формы. Ингольд на миг поднес цилиндр к губам, а затем, установив на край стола, принялся внимательно изучать, словно в поисках каких-то отражений. Джил заметила, что по тому, как маг держал Цилиндр, – тот был явно тяжелее обычного стекла.

Наконец, маг сунул его в заплечный мешок.

– Должно быть, кто-то из предшественников Майи счел его либо слишком опасным, либо святотатственным. – Ингольд осторожно выбрался наружу через дыру в кладке и вновь подхватил посох. – На протяжении многих столетий, – и это было не так давно, – магия подлежала анафеме, и люди вполне могли заживо замуровать в подземельях колдуна вместе с его игрушками. Эта комната была защищена Руной Уз, подавляющей любую магию... Одному небу известно, что еще они успели уничтожить за эти годы, но здесь... – Он коснулся заплечного мешка.

– Кто-то решил, что эту штуку стоит сохранить даже на протяжении столетий. Одно это оправдывает все наши усилия и потери.

Ингольд коснулся ее распухшего, перебинтованного лица. При этом прикосновении Джил ощутила прилив тепла и силы.

– Твою помощь невозможно переоценить, моя дорогая.

Джил отвернулась. Она до сих пор не знала, как отвечать на такие проявления любви и заботы, даже когда отучилась думать: «Когда он обнаружит, что я за человек на самом деле, то сразу бросит меня». Ингольд, к ее постоянному изумлению, и впрямь любил Джил так же сильно, как она его. Ей до сих пор было не понять, почему.

– Это моя работа, – просто сказала она.

Теплая, иссеченная шрамами, ладонь коснулась здоровой щеки Джил. Ингольд повернул ее лицом к себе и крепко обнял. Так они стояли, прижавшись друг к другу, – старик и воительница, – в поисках тепла и поддержки в гибнущем мире.

* * *

Два дня они потратили на то, чтобы перенести все книги. Два холодных дня, хотя на дворе стоял уже май месяц, и в прошлом климат Пенамбры скорее можно было назвать субтропическим: здесь в изобилии рос хлопок и сахарный тростник. Два дня сырости, когда каждый вечер приходилось заново натирать сапоги воском, а запасные – сушить у огня, два дня напряженной работы, когда приходилось таскать по лестнице тяжеленные фолианты туда, где во дворе хозяев дожидался мул, защищенный чарами, убеждавшими всех вокруг: «здесь нет никакого мула», и «это существо опасно и несъедобно».

Вторые чары, по мнению Джил, были недалеки от истины. На пути в Пенамбру она успела возненавидеть упрямого мула всем сердцем, но понимала, что нельзя отдать его на съедение местным хищникам. Порой в нарушение устава гвардейцев Джил тоже приходилось трудиться. Чаще всего Ингольд посылал ее к подножию лестницы, ведущей из подножия подземелья, и она прислушивалась к происходящему во дворе, одновременно наблюдая за нижними коридорами. Маг отдавал ей свой посох, и магический свет отблесками ложился на грязную воду под ногами и на сморщенные толщи сланча. Все, что оказалось невозможно погрузить на мула, Ингольд перепрятал в более сухих помещениях и наложил чары против крыс и насекомых до той поры, пока кто-то еще не сможет предпринять долгое утомительное путешествие в Пенамбру из долины Ренвет, чтобы забрать эти сокровища.

Помимо книг – медицинских, исторических, юридических, а также обычной развлекательной литературы, – они отыскали все богатства Церкви: золотые чаши и сосуды, украшенные геммами и жемчугом, кресла с позолоченными спинками, церемониальные подсвечники высотой в человеческий рост и увешанные алмазами, образа святых, чьи глаза были выложены самоцветами, точно так же, как и орудия пыток, приведшие их к святости; мешки с золотыми и серебряными монетами. Все это они оставили в неприкосновенности, хотя Ингольд и забрал с собой серебро, а также несколько драгоценных камней без трещин, сколов и изъянов, – лишь такие могли удержать в своей сердцевине особо сильные чары. Оставшиеся сокровища он окружил заклятиями и охранными рунами. Несомненно, впоследствии все это могло пригодиться людям.

Ночью они дежурили по очереди, и даже занимаясь любовью при свете костра, ни один из них не мог позволить себе полностью расслабиться. Конечно, разумнее было бы вообще проявить сдержанность, но опасность подстегивала их обоих. Время от времени порыв ветра доносил до них запах дыма и человеческого пота, – это означало, что где-то неподалеку в зарослях у старых каналов прячутся грабители, либо упыри. Джил, бледная и страдающая, несмотря на все исцеляющие чары Ингольда, засыпала почти мгновенно; маг, запахнувшись в меховой плащ, сидел у огня, вслушиваясь во тьму.

Именно так Джил и увидела его во сне на вторую ночь, и поняла, что он должен умереть.

Они занимались любовью, и ей снилось, что они делают это вновь в своей крохотной комнатенке на первом уровне Убежища в кварталах стражи. Ей снилось, что она задремала, пресытившись нежными ласками, и ее темные растрепанные волосы рассыпались по его мускулистой груди. Во сне она ощущала запах его кожи, запахи еды, доносившиеся с кухни, промасленной кожи от одежды и оружия, – на эти ароматы она променяла запах выхлопных газов и синтетики своего былого дома.

Джил снилось, что пока она спала, он сел, подтягивая на себя одеяло. Белые волосы падали на плечи, а глаза из-под тяжелых век смотрели жестко и задумчиво. Сейчас в них не было ни любви, ни ласки, – казалось, он едва ли узнает Джил.

А затем, пока она спала, он начал творить свою магию, нашептывать слова, что заставят Джил обезуметь от любви, бросить друзей и семью, учёбу в Калифорнийском университете и все остальное, что было ей так близко и знакомо. Он плел чары, которые с самого мига их встречи превратили ее в покорную рабыню.

Угроза дарков, весь этот ужас, огонь, эти раны, люди, которых ей пришлось убивать, все эти пролитые слезы... Все было рассчитано и входило в его планы. Всего этого он добился от нее колдовством, а не любовью. Ярость Джил была подобна пробуждающемуся вулкану. Потрясенная, обманутая, униженная, она готова была уничтожить все на своем пути. Это насилие, – твердил ее разум. Предательство, алчность, похоть, лицемерие... Насилие.

Но он наложил чары, которые заставляли ее погружаться все глубже в сон, и тогда Джил поняла, что не обретет свободу, покуда жив Ингольд.

Она пробудилась и обнаружила, что сжимает в руке нож.

Она лежала во дворе епископского дворца у горящего костра. Мул, привязанный неподалеку, вдруг вскинул голову и запрядал длинными ушами, к чему-то прислушиваясь. Ингольд, сидевший к огню спиной, также насторожился. Золотистые отблески лежали на влажной поверхности сланча и на кожаных переплетах книг. Где-то вдалеке голос, похожий на человеческий, кричал, захлебываясь в агонии, под клыками незримого ночного хищника.