Текст книги "Черная пантера"

– Неужели ты ничего не можешь сделать? – спросила я. – Я не имею в виду твою старую работу. Разве ты не можешь попытать счастья на новом поприще? Разве ты не можешь взять какое-нибудь изобретение, открыть завод и сам им управлять? Тебе это понравилось бы. Генри.

Он вполне серьезно отнесся к моему предложению.

– Хорошая мысль, – сказал он. – Ты думаешь, что у меня хватит способностей, чтобы управлять производством? Благодарю за комплимент, Лин. В конце концов то единственное дело, которым я управлял, и до меня шло прекрасно, а после моего ухода оно не зачахло, а продолжает развиваться. А если у меня ничего не получится?

– Сомневаюсь, что ты на самом деле так скромен, как кажешься, – проговорила я. – Поэтому не буду утруждать себя ответом.

– Ты разумный человек, – заметил он. – Я скажу тебе правду – может, тебе будет приятно ее услышать. В день твоего приезда я подумал:» Какая красотка, но готов поставить свой последний доллар на то, что у нее ветер в голове – при такой внешности мозги не нужны «. Я встречал таких, как ты, Лин, – блондинок с нежной кожей – и всегда обнаруживал, что у них куриные мозги. Итак, моя дорогая, я снимаю перед тобой шляпу: у тебя есть голова на плечах, и ты очень красива – и это просто замечательно.

Я зарделась. Я ничего не могла поделать с собой, но его слова доставили мне огромное удовольствие. Я никогда не считала себя очень умной, но о том, чтобы считать себя красивой, вообще не могло быть и речи, поэтому его оценка была вдвойне приятна.

– Спасибо, Генри, – сказала я. – Если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, я возгоржусь.

– Этого я не боюсь, – ответил он. – Умному человеку не грозит стать тщеславным. Умные люди уверены в себе, но это совсем другое дело. В последнее время произошло смещение ценностей. Беда всех женщин в том, что у них совсем иные, чем у мужчин, стремления. Они так гордятся данной им Богом внешностью, что не желают добиваться чего-либо в жизни, за исключением, естественно, денег.

– Не надо, – вырвалось у меня.

– Что не надо? – удивился он.

– Не надо все время злобствовать по поводу женщин и денег, – отважно закончила я.

Я не знала, как Генри отнесется к моему замечанию, но он нахмурился и замолчал.

– Разве я так делаю? – наконец спросил он.

– Да, – ответила я, испугавшись своих слов. – Твои высказывания заставляют людей чувствовать себя неловко, по крайней мере меня. Думаю, что наличие денег делает жизнь приятной, а их отсутствие – скучной. Но если постоянно говорить об этом, деньги приобретают более важное значение, чем на самом деле. Мне трудно объяснить – извини меня, Генри, за мое косноязычие, – но если ты слишком часто возвращаешься к одному и тому же вопросу, он начинает надоедать и становится пошлым.

Я замолчала, охваченная ужасом при мысли, что позволила себе лишнее. Поэтому слова Генри» Должен заметить, что у тебя крепкие нервы!«не удивили меня. Я сказала себе, что моя откровенность была сплошным сумасшествием.

– Прости меня… – начала я, но он остановил меня.

– Нет, не надо извиняться, – проговорил он. – Ты была честна, и если мы с тобой, Лин, хотим стать друзьями, так давай и дальше оставаться честными друг с другом. Так мы будем друзьями?

– Да, будем, – ответила я. – И ты не должен сердиться, если я буду говорить тебе такие ужасные вещи, как сейчас. Это результат моего деревенского воспитания, я лишена вашего городского лоска и лицемерия.

– Хвала Господу за это, – с серьезным видом заключил Генри и протянул мне руку. – Итак, мы друзья, Лин?

– Друзья, – ответила я и вложила свою руку в его.

Глава 5

Я прожила у Анжелы почти три недели, когда наконец набралась храбрости и, пересилив свое смущение, обратилась к Генри:

– Ты не мог бы в какой-нибудь свободный день показать мне парламент? Мне очень хотелось бы посмотреть, что представляет собой» колыбель парламентаризма «.

Моя просьба страшно обрадовала Генри.

– Конечно, – ответил он. – Я и сам предложил бы тебе, только мне и в голову не приходило, что тебе это может быть интересно. Анжела всегда называет его самым скучным на свете местом. Каждый раз, когда ей приходится обедать там, она начинает утверждать, что там подают совершенно несъедобные блюда.

– Я с удовольствием сняла бы пробу, – со смехом заявила я. – Но только если ты свободен.

– Завтра у нас состоятся очень интересные дебаты по вопросу безработицы, – сообщил Генри. – Думаю, мне удастся достать пару билетов. А ты сможешь уговорить Анжелу пойти с тобой?

– Конечно, смогу, – заверила я.

– Не расстраивайся, если заседание покажется тебе скучным, – предупредил меня Генри. – В парламенте редко можно услышать сенсационное выступление.

– Хорошо, не буду, – пообещала я. – И не бойся, что мне станет скучно, – я давно мечтала побывать там.

Когда вошла Анжела – она, как всегда, ездила куда-то с Дугласом, – я рассказала ей о наших планах.

– Согласись, Анжела, – попросила я. – Мне так хочется попасть туда.

– Ладно, – без особого энтузиазма проговорила она. – Завтра у меня нет никаких важных дел, во всяком случае ничего, что я не могла бы перенести на другой день. Не хочешь ли ты сказать, что Генри удалось уговорить тебя пообедать там?

– У нас новая комиссия по питанию, – сообщил Генри. – Кормить стали намного вкуснее, к тому же я заранее закажу твои любимые блюда.

– Не утруждай себя, – сказала Анжела. – Чем меньше я съем, тем лучше, я похудею.

– Анжела! – вскричала я. – Какая же ты смешная! Ты говоришь это, чтобы пристыдить меня. Я понимаю, что должна соблюдать диету, но у вас так вкусно готовят, что я не могу удержаться.

Анжела окинула меня критическим взглядом.

– Честно говоря, мне кажется, что ты очень потолстела со дня своего приезда. Я в отчаянии вскрикнула.

– Нечего дразнить бедную девочку, – вмешался Генри. – Она и так прекрасно выглядит. Обещаю, что благодаря клубнике со сливками, которую подают в» Террасе «, она прибавит еще пару унций.

– Я не смогу сказать» нет «, – в полном отчаянии проговорила я.

Я с нетерпением ждала, когда же мы отправимся в парламент. На следующее утро, когда я одевалась, я внезапно сообразила, что это моя первая экскурсия, о которой я столько мечтала с первого дня в Лондоне. Я вспомнила, что обещала викарию бывать в Тауэре, в Национальной галерее, в музеях, во всех деталях описать ему скульптуры, которые видела в залах Тейта, и меня охватило чувство вины.» На все это не хватит времени «, – сказала я себе, используя в качестве оправдания тот факт, что мне трудно ходить одной по Лондону, что некому сопровождать меня.

К тому же наши ночные развлечения привели к тому, что я стала позже просыпаться по утрам. Когда мне хотелось, чтобы завтрак подали в постель, мне нужно было только оставить снаружи около моей двери записку. Один или два раза я проспала почти до обеда.

– Я деградирую, – с грустью призналась я себе. Я была готова и знала, что выгляжу чудесно. Вчера я спросила Анжелу, как мне одеться, на что она ответила:

– О, не слишком эффектно. Депутаты похожи на школьников: они не любят, когда то, что им принадлежит, бросается в глаза. Стоит мне оказаться с Генри в парламенте, у меня всегда возникает чувство, будто я присутствую на родительском дне в школе для мальчиков.

Я надела очень простое, но в то же время очень красивое платье из бледно-голубого крепдешина с белым воротничком и манжетами, которые гармонировали с белой соломенной шляпкой, отделанной голубыми лентами. Но когда вниз спустилась Анжела, на которой было элегантное платье из черного крепдешина, украшенное огромным букетом фиалок, приколотым к плечу, я увидела, что мне нечего было даже пытаться выглядеть, как она. Так что мне оставалось смириться со своим кукольным видом и признать, что я зря спорила со своей сестрой по поводу тех туалетов, которые она для меня выбрала. Теперь же я поняла, что она была права и что при моей полноте и светлых волосах мне никогда не удастся выглядеть столь шикарно.

За время моего пребывания в Лондоне я очень много узнала о том, как следует одеваться. Первое, чему меня научила Анжела, – как накладывать грим. Должна заметить, что даже чуть подкрашенные губы и слегка подведенные глаза совершенно меняли мой облик. Огромное удовольствие мне доставляло сознание, что на танцевальных вечерах я имею огромный успех: почти всегда моя карточка была заполнена через несколько минут после моего появления в зале.

В парламент мы отправились в» роллс-ройсе «. Анжела, как всегда, заставила нас ждать, и так как мы не успевали осмотреть здание перед обедом, мы сразу же отправились в ресторан. Генри сдержал свое слово и заранее заказал блюда, которые, должна отметить, показались мне верхом совершенства, хотя Анжела все время ворчала и делала вид, будто ей кусок не лезет в горло. Как только мы сели за столик, я оглядела зал, и Генри показал мне некоторых довольно известных деятелей.

– Вон там Макстон, вон он, – сказал он, – с двумя своими друзьями.

Я посмотрела в том направлении и с восторгом обнаружила, что лидер лейбористов выглядит именно так, как его изображали на карикатурах.

– Он не часто появляется в обеденном зале, – заметил Генри.

Он также показал мне сэра Патрика Ханнона, который напомнил мне веселого Джона Булля. Но Генри заметил, что он никогда не слышал, чтобы у Джона Булля был такой сильный ирландский акцент. В зале сидели Меган Ллойд Джордж и миниатюрная рыжеволосая Элен Уилкинсон. Но самый большой восторг вызвал у меня Уинстон Черчилль, который проходил по вестибюлю. Я с детства много слышала о нем и очень сожалела, что Генри не знаком с ним настолько близко, чтобы представить меня. Мне страшно хотелось поговорить с человеком, которого я считала своим героем. Возможно, мое восхищение Черчиллем было вызвано тем, что я прочла некоторые из его книг и знала, что он выступает против традиционного порядка вещей.

В политике мой отец придерживался консервативных взглядов. Он считал, что любое изменение приближает нас к революции. Я слишком много узнала из книг и еще больше от викария, чтобы принять взгляды отца, который свято верил: что хорошо для него, должно быть хорошо для нас и для наших детей.

– Тебе надо посмотреть, как выходит спикер, – сказал Генри. – А потом я отведу тебя на дамскую галерею.

Он повел нас во внутренний вестибюль, где была уже целая толпа, ожидавшая выхода спикера. Стоило ему показаться, как воцарилась благоговейная тишина, которую нарушила стоявшая рядом со мной девушка:

– Ого, он, наверное, изжарился в этом парике!

– громко проговорила она на кокни.

Все тут же зашикали на нее, однако меня ее замечание рассмешило. Я едва сдержала смех, но торжественность момента была нарушена.

Потом Генри отвел нас на дамскую галерею, и нам удалось найти свободные места в первом ряду. Я стала сверху рассматривать зал. Меня расстроило то, что мне не видно спикера, так как наши места располагались как раз над ним. Генри показал мне нескольких членов правительства, которые сидели на передней скамье, и поспешил вниз, на свое место.

Одни депутаты задавали забавные вопросы и постоянно вскакивали, другие входили и выходили. Некоторые вообще бродили по залу, и создавалось впечатление, будто они кого-то ищут. Потом начались дебаты, и один за другим выступили несколько пожилых джентльменов. У них были такие тихие и монотонные голоса, что я почти ничего не разобрала в их речах. Признаться, я особо и не вслушивалась. Выступление одного представителя лейбористов было очень живым и красочным. Я внимательно его слушала, а в конце мне даже захотелось захлопать. Внезапно со скамьи, расположенной прямо за местом, отведенным для членов правительства, поднялся мужчина. Мне трудно объяснить, почему, как только он заговорил, все мое внимание переключилось на него.

Он был высоким, стройным и темноволосым. Даже с галереи я разглядела, что у него резко очерченный волевой подбородок. Он говорил тихо, но четко, и я слышала каждое слово. Я ничего не запомнила из его речи – это довольно странно, так как я слушала его ни на секунду не отвлекаясь. В его голосе, в его манере было нечто такое, что вызвало в моей душе какой-то отклик. Я сидела и смотрела на него. Его речь длилась, наверное, около получаса, и когда наконец он сел, я ощутила огромное облегчение, как будто все это время я находилась в страшном напряжении. После его выступления из зала раздались многочисленные одобрительные возгласы. Я повернулась к Анжеле.

– Кто это? – спросила я.

– Сэр Филипп Чедлей, – ответила она. – Он красив, не правда ли?

Я промолчала. Его имя задело какую-то струну в моей памяти. Когда я могла слышать его? Откуда мне известно его имя – Филипп Чедлей? Наверное, я читала о нем, решила я.

Потом выступили другие депутаты. Они ссылались на речь сэра Филиппа, но, как оказалось, их цитаты были неверными, так как сэр Филипп вставал, поправлял выступавших и опять садился. Пластичность и стремительность его движений пробудили у меня какие-то смутные воспоминания. В чем дело, спрашивала я себя и не находила ответа. Мне оставалось только наблюдать за ним, разглядывая его прямой с горбинкой нос и широкие плечи.

Не знаю, сколько я так просидела, рассматривая сэра Филиппа, когда внезапно меня потряс за плечо Генри.

– Пошли, – прошептал он. Я встала и с удивлением обнаружила, что Анжела уже у двери.

– Четверть пятого, – сказал Генри, когда мы вышли. – Думаю, вы не прочь выпить чаю.

– Четверть пятого! – изумленно воскликнула я. – Неужели мы пробыли там полтора часа?

– Счастлив, что ты не заметила, как пролетело время, – с улыбкой заметил он. – Большинство говорит:» Я думал, этому не будет конца «.

Когда мы спускались в лифте, я все еще находилась в каком-то оцепенении. Выйдя в коридор, мы увидели, что из зала выходит сэр Филипп Чедлей собственной персоной.

Генри окликнул его.

– Отлично, Чедлей, – сказал он. – Ваше выступление было просто великолепным.

– Спасибо, – ответил сэр Филипп.

– Вы знакомы с моей женой? – продолжал Генри. – А это моя свояченица леди Гвендолин Шербрук.

Сэр Филипп пожал руку Анжеле, потом повернулся ко мне. Я вложила свою руку в его, и меня охватило странное ощущение, будто в этот момент происходит нечто важное. У меня перехватило дыхание. Все мое существо как бы вопрошало: почему и как это произошло и что это значит. , – Вы произнесли прекрасную речь, – сказала Анжела.

– Спасибо, – проговорил сэр Филипп. – Жаль, что вы, леди Анжела, так редко доставляете нам удовольствие видеть вас.

Анжела рассмеялась.

– Признаться, парламент всегда казался мне неподходящим местом для веселого времяпрепровождения, – заметила она. – Сегодня мое присутствие вынужденное, так как моей сестре очень захотелось побывать здесь. Она давно мечтала увидеть Парламент.

– Я рад, что мне выпала счастливая возможность произнести речь по такому случаю, – вполне серьезно произнес он. – Скажите, – обратился он ко мне, – каково ваше мнение по поводу моего выступления? Только честно.

– Мне показалось, что вы были похожи на черную пантеру, – совершенно не задумываясь ответила я.

Едва мои губы шевельнулись, я тут же поняла, что сейчас скажу нечто ужасно. Но я не могла остановить себя. Будто бы сквозь сон я услышала свой голос. Я заметила, как сэр Филипп напрягся, потом в его глазах появилось странное и даже испуганное выражение. На секунду воцарилось неловкое молчание.

– Лин! – изумленно проговорила Анжела. Мне не было надобности смотреть на Генри, чтобы понять, как он разгневан.

– Почему вы это сказали? – резко спросил сэр Филипп.

Я почувствовала, что напряжение спало, и залилась краской.

– Не знаю, – запинаясь, призналась я. Не проронив ни единого слова, сэр Филипп развернулся и пошел по коридору.

– Лин! – опять повторила Анжела. Но ее перебил Генри.

– Действительно, Лин, – сердито сказал он, – зачем надо было грубить сэру Филиппу?

– Я не хотела, – с несчастным видом стала оправдываться я.

– Твои слова звучали как самая настоящая грубость, – продолжал Генри. – Разве ты не понимаешь, что он очень важный человек. И вообще нельзя так разговаривать с людьми.

– Послушай, Генри! – медленно проговорила Анжела. – Я думаю, что это маленькое происшествие не стоит того, чтобы поднимать такой шум.

Я поняла, что Анжела решила подставить себя под удар, изначально предназначенный мне, лишь для того, чтобы проявить свое несогласие с Генри. Однако я чувствовала, что и она считает мое поведение непозволительным.

– Как бы то ни было, высказывание Лин звучало несколько странно, – заметил Генри.

– Теперь мне кажется, – задумчиво проговорила Анжела, – что он на самом деле так выглядит.

– И все равно не надо было грубить, – гнул свое Генри.

– А ему не надо было вот так молча уходить, – отпарировала Анжела.

Мы уже успели пройти коридор и теперь спускались по лестнице, которая вела в» Террасу «.

– Простите меня, – робко проговорила я. Мне больше нечего было сказать. Я сама себе удивлялась: казалось, слова срывались с моих губ совершенно независимо от моей воли.

В ресторане мы отыскали свободный столик и сели. Все были расстроены. Генри заказал обещанную клубнику со сливками.

– Зря ты никого не пригласил пообедать с нами, – нарушила напряженное молчание Анжела.

– Я не смог припомнить никого, кто представлял бы для тебя интерес, – ответил Генри. – Ты ругаешь всех моих знакомых.

– Признаю, что их отсутствие доставляет мне гораздо большее удовольствие, чем присутствие, – сказала Анжела. – Не понимаю, почему тебе, Генри, нравятся самые страшные во всей Европе зануды.

– Раз у тебя сложилось такое мнение о них, – ответил Генри, – значит, я поступил правильно, никого не пригласив.

– Неужели среди депутатов нет ни одного приятного человека? – спросила Анжела. – Вот, к примеру, кто этот молодой человек – вон тот лощеный красавец?

– Не имею ни малейшего представления, – сказал Генри. – Он посетитель, а не депутат.

– Этого-то я и боялась, – вздохнула Анжела.

– Можно мне еще чаю? – попросила я. Анжела наполнила мою чашку. Внезапно позади меня раздался голос, услышав который я чуть не выронила чашку.

– Вы позволите присоединиться к вам? Мы все посмотрели на сэра Филиппа.

– Конечно! – ответила Анжела. – Генри, попроси принести еще одну чашку.

– Прошу прощения за то, что так стремительно сбежал от вас, – сказал сэр Филипп. – Меня ждал один человек. А сейчас, когда с делами покончено, мне хочется немного расслабиться в приятном обществе.

Анжела вся засияла, гнев Генри прошел так же быстро, как летняя гроза. Только я продолжала молчать, не смея поднять глаза на сэра Филиппа. Все мое внимание поглотила клубника со сливками. Анжела завела с ним оживленную беседу, они принялись обсуждать общих знакомых. Через некоторое время сэр Филипп сказал:

– Ну и как, весело ли проходит сезон у вашей сестры? Он взглянул на меня.

– Мы делаем все возможное, чтобы она как можно больше развлекалась, – ответила Анжела. – Я чувствую себя мамашей, которая вывозит свою дочку в свет – ведь я каждый вечер сижу на подиуме, правда, Лин?

– Я очень весело провожу время, – только и смогла проговорить я.

При этих словах я подняла глаза. В его взгляде было нечто такое, от чего у меня перехватило дыхание точно так же, как в тот момент, когда мы познакомились.» Что же в нем такого необычного? – спрашивала я себя. – Почему его имя, его облик кажутся мне такими знакомыми? Где я могла слышать о нем?«

– Вы любите музыку? – обратился ко мне сэр Филипп.

– Да, – выдавила я, чувствуя, что мой односложный ответ звучит глупо, однако мне было больше нечего сказать – ведь я говорила чистую правду.

– Тогда вы должны прийти на концерт, который я устраиваю во вторник, – заявил сэр Филипп, поворачиваясь к Анжеле. – Концерт состоится в Чедлей-Хаусе. Нет надобности предупреждать вас, что это благотворительный вечер – в наше время почти все мероприятия устраиваются в благотворительных целях. Надеюсь, вы не откажетесь поужинать со мной перед концертом?

– С удовольствием, – ответила Анжела. – Вы очень любезны.

– Прекрасно, – заключил сэр Филипп. – Я скажу секретарю, чтобы он отправил вам приглашения, жду вас к половине десятого.

– Большое спасибо, Чедлей, – поблагодарил Генри. – Хотя, боюсь, концерты мне не по душе.

– Ну, этот вам понравится, – заверил его сэр Филипп. – Специально для участия в концерте из Парижа приезжает Дезия. Мы пригласили еще некоторых звезд из Ковент-Гардена.

– Я так давно не была в Чедлей-Хаусе, – проговорила Анжела. – Скажите, существует ли еще тот бальный зал, отделанный фресками?

– Зал существует, – ответил сэр Филипп, – а фрески – нет. Они все поблекли. Француз, который писал их, использовал краску, которая не выдерживает сырости. Я пригласил одного австрийского художника заново расписать зал. Надеюсь, новые фрески вам понравятся. Я очень доволен его работой. А вы видели фрески в Петерборо-Хаусе? – обратился он непосредственно ко мне. Я покачала головой.

– Я никогда не видела фресок, – призналась я, – по крайней мере, современных.

– Лин всю свою жизнь провела в деревне, – объяснила Анжела. – В наши дни это может показаться невероятным, но мои родители ужасно старомодны. Лин впервые в Лондоне.

– Да, совсем не в духе нашего времени! – с улыбкой заметил сэр Филипп.

– Я самая настоящая провинциальная кузина, – сказала я, потихоньку освобождаясь от охватывавшего меня смущения.

– Позволю себе заметить, что вы вовсе так не выглядите, – проговорил сэр Филипп.

– Думаю, у вас есть право делать замечания по поводу моей внешности, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал легко, однако я почувствовала, как мои щеки начинают гореть.

– Когда-нибудь, – сказал он, – я спрошу у вас, почему я вызвал у вас такую ассоциацию. – Он был очень серьезен и говорил тихо, как бы обращаясь только ко мне. – Прошу прощения, но мне пора идти. До свидания, леди Анжела, – добавил он, посмотрев на часы.

– До свидания, – ответила Анжела. – Мы с нетерпением будем ждать вторника.

– И я тоже, – сказал сэр Филипп, и мне показалось, что при этих словах он бросил взгляд в мою сторону.