Текст книги "Ночь огня"

Барбара Сэмюэл
Ночь огня

Пролог

Спроси меня, зачем я послал тебе

Этот первоцвет, покрытый жемчужными каплями росы?

И я прошепчу тебе на ушко

Слова любви, смешанные со слезами.

Роберт Херик

Май 1788 года, Лондон

Кассандре казалось, что она уже полностью оправилась от пережитого. Она светская женщина и не должна терять голову из-за любви. Но, проследив взглядом за тем, как он входит в ложу на другой стороне зрительного зала оперы, Кассандра поняла, что лгала самой себе. Его появление было таким неожиданным, что она некоторое время изумленно рассматривала его, прежде чем поняла, что не ошиблась.

Бэзил здесь, в опере. В Лондоне.

Было темно, и Кассандра смогла увидеть немногое. В какой-то момент она осознала, что затаила дыхание и глубоко вдохнула, не в силах отвести взгляд.

Рядом с ним находился человек, с которым Кассандра была немного знакома, – румяный лорд из графства, расположенного неподалеку от ее имения, но это ничего не проясняло. В переднем ряду ложи расположились две дамы, однако мужчины так увлеклись разговором, что были видны только их головы, склоненные одна к другой, – седеющая и иссиня-черная.

На Кассандру словно повеяло воспоминаниями: ее рука, призрачно белая в лунном свете, касается его черных блестящих волос, пряди скользят между ее пальцами…

– О Боже! – прошептала она.

Джулиан придвинулся к ней поближе:

– Извини, я не расслышал.

Кассандра ухватилась за его руку и глубоко вздохнула, пытаясь вернуть себе самообладание.

– Нет, ничего, – успокоила она брата.

В ложе на другой стороне зала, заполненного шумной толпой, Бэзил серьезно кивал в ответ на то, что говорил ему собеседник, и при этом успокаивающе поглаживал по плечу женщину небольшого роста, сидевшую перед ним. Казалось, женщина едва замечала его ласку, но даже на таком расстоянии Кассандре удалось рассмотреть за ее холодностью неловкость.

Кассандра резко встала, с трудом сдерживая дрожь.

– Джулиан, я себя плохо чувствую, пожалуй, я пойду.

Он вскочил и быстро обнял ее за плечи:

– Что такое?

Она махнула рукой, нагнулась за шалью и уронила ее: пальцы отказывались повиноваться. Кассандра посмотрела на шаль – на одной из сторон переливался бисер. Она отстранение, как в тумане, подумала: похоже на воду, переливающуюся в омуте. Кассандре вспомнилась другая шаль, другой пол, и глаза закрылись от болезненных воспоминаний.

Они пробыли вместе всего одну неделю. Что же произошло с ее жизнью? С тех пор минуло сорок раз по неделе, но ни одна из них ничего не изменила. В душе, казалось, на веки поселились одиночество и холод.

Джулиан взмахнул шалью и плотно укутал ее плечи.

– Ты дрожишь как мокрый щенок! Я провожу тебя домой, – сказал он, беря сестру под локоть.

– Да.

Кассандра поклялась себе не поднимать глаз, но искушение было слишком велико, и она все-таки решилась посмотреть на Бэзила еще разок.

Конечно, это было опасно! Но она взглянула через зал, через толпу на галерее, и именно в этот момент Бэзил поднял голову.

Их взгляды встретились, и сердце Кассандры переполнилось болью.

Ей показалось, что он побледнел и так поспешно отдернул руку от плеча женщины, находившейся рядом с ним, как будто обжегся.

Это придало ей смелости. Кассандра встряхнула блестящими, отливавшими медью волосами и спокойно сказала:

– Пожалуйста, проводи меня, Джулиан.

Часть первая

Мое лицо отражается в твоих глазах, твое – в моих,

И непритворные сердца отражают остальное на лицах.

Джон Донн

Глава 1

За восемнадцать месяцев до памятной встречи в опере холодным и дождливым днем Кассандра подсела поближе к камину в гостиной. На руках у нее были митенки, плечи были укутаны толстой шерстяной шалью, а ноги укрыты пледом.

Но несмотря на все ухищрения, нос у нее совсем замерз. Ей надо было работать, но пальцы закоченели уже через час, несмотря на перчатки, да и работа была не слишком захватывающей – перевод какого-то отрывка для одного профессора. За перевод обещали хорошо заплатить и могли в случае чего потребовать задаток обратно.

Кассандра пила чай и уныло смотрела на высокие окна, залитые холодным мартовским дождем. Дождь, дождь и снова дождь. Обычно она любила ненастье, но солнце не показывалось уже почти месяц, и даже Кассандра потеряла терпение. Если так будет продолжаться и дальше, то вскоре они покроются плесенью.

Светские матроны объявят зеленый цвет волос самым модным в сезоне. Кассандра забавлялась, представляя себе раут, переполненный красотками, демонстрирующими всем узоры из плесени на своих прическах.

Сопение в коридоре разрушило веселую картинку как раз в тот момент, когда Кассандра собиралась завершить ее во всей красе: парчовые жилеты, шелк в зеленовато-серых разводах. Она вздохнула и обернулась. Джоан, горничная, была простужена уже неделю.

– Вам только что принесли письмо, миледи.

– Спасибо.

Хоть какое-то событие нарушило монотонное течение времени. Кассандра надеялась, что письмо прислала ее сестра Адриана из Ирландии – раньше та писала довольно регулярно, но любовь сделала ее чрезвычайно невнимательной. Кассандра старалась не упрекать сестру.

Сердце Кассандры подпрыгнуло, когда она увидела тонкий изящный почерк. Это гораздо лучше, чем известие от Адрианы! Она даже и не надеялась на письмо из Италии.

После ухода горничной Кассандра отставила чай и перешла с письмом к стулу у окна. Там было холодно, но гораздо светлее.

Мгновение она просто держала письмо и смотрела на свое имя, написанное его красивым почерком, давая письму возможность оживить этот день одним своим присутствием. Она почувствовала, что немного согрелась, как будто сама бумага впитала в себя лучи тосканского солнца, наполнившего теперь комнату своим сиянием.

Кассандра понюхала письмо и вдохнула запах, напоминавший ей то ли океанский бриз, то ли его одеколон.

Она провела пальцем по черным чернилам, которыми было выведено ее имя – леди Кассандра Сент-Ивз, чувствуя небольшие вмятинки, оставленные его пером. Большим пальцем она пощупала конверт, в этот, раз листов было много, а значит, и слов, которые она будет читать, потом перечитывать, уберет, потом снова достанет и перечитает.

Граф ди Монтеверчи. Кассандра представляла себе полного близорукого господина средних лет. О его возрасте она судила на основании разнообразия его исследований и рассказов о путешествиях. Он писал просто восхитительно, посылая ей издалека замечательные рассказы.

Эта переписка началась почти два года назад, когда он написал ей, чтобы похвалить ее эссе о Боккаччо. Кассандра очень гордилась этим, считая, что смогла уловить живые, остроумные и даже непристойные ощущения мастера. Граф Монтеверчи прокомментировал в своем письме каждое место, казавшееся ей особенно удачным. Он расточал похвалы, и это опьянило ее.

Потом граф признался, что тосковал больше года из-за смерти брата и что ее эссе «пробилось сквозь облака печали над его сердцем и расчистило путь свежему ветерку смеха». Кассандра была тронута и отослала ответное письмо, приложив к нему новое эссе, которое, как она надеялась, покажется ему столь же веселым, как и первое.

В ответ он прислал ей свои путевые заметки – яркие и чувственные рассказы об экзотических странах, опаленных солнцем. К сегодняшнему дню они обменялись уже дюжиной писем, которые иногда прибывали на почту почти одновременно – так торопились их авторы. Незаметно эти письма стали очень искренними. Граф был упрямым ученым, которому пришлось, вступив в права наследства, вернуться в провинциальный мир, в котором соотечественники не любили обсуждать поэзию. Хотя у Кассандры уже был определенный круг остроумных артистических друзей, она без труда раскрыла перед ним свои самые тайные мечты.

Ей это ничем не угрожало, и в безопасности была своеобразная притягательность. Закоренелый холостяк, ученый, находившийся на расстоянии тысячи миль или даже дальше, уделял ей свое время. Это было такой редкостью. Еще граф непременно должен быть человеком с поэтической душой, ведь он отвечал только ее мыслям, а не физическому облику, и это качество делало его самым близким другом. Кроме того, он воплощал в себе некоторые качества, которые Кассандра с удовольствием развила бы в себе. Его пример поддерживал в ней храбрость на протяжении прошедших месяцев.

В конце концов она перевернула письмо и сломала печать.

Вилла ди Монтеверчи, Тоскана

2 апреля 1787 года.

Дорогая леди Кассандра!

Я получил плохое известие и решил написать вам сегодня вечером. Мне придется уделить немного внимания одному неприятному для меня делу, но вам не стоит волноваться, что речь пойдет о чем-то ужасном – это просто утомительные обязанности.

Я польщен, что вам понравилось мое эссе о Кипре. Теперь я смею настаивать на том, чтобы вы позволили себе осуществить то страстное желание, которое я чувствую в вас, – отправиться в путешествие самой. Почему бы не начать с приезда ко мне в Тоскану? Здесь вы могли бы проверить свою храбрость под руководством друга. По вашим письмам я чувствую, что вы смелее, чем вам кажется, а поскольку вы вдова, никто не скажет вам, что это неприлично. Может быть, именно в этом путешествии вы найдете больше вдохновения для вашей чудесной работы. Не сомневаюсь, что вас заинтересует моя небольшая коллекция рукописей Боккаччо. Смею надеяться, что она не оставит вас равнодушной. Вы испытаете огромное удовольствие от того, что сможете собственноручно потрогать их, не правда ли?

Есть еще одна вещь, которая, без сомнения, заинтересует вас: по случаю вашего приезда я послал бы за вином из моих виноградников (по правде сказать, вы лишены многого, если не пили наших вин) и велел бы повару приготовить лучшие из национальных блюд, чтобы окончательно ошеломить вас. Мы могли бы поехать во Флоренцию послушать оперу или на пикник к морю. Моя страна красива, она вдохновляет людей; думаю, что пребывание в ней доставит вам истинное удовольствие.

В последнем письме вы вновь писали о моих стихах. Это искусство дается мне с большим трудом и совершенно расстраивает меня. Как уловить волшебство мгновений? Как уловить совершенство, с которым падает солнечный свет, просто падает на серую ветвь оливы? И все же я снова и снова возвращаюсь к этому, как художники, которые приезжают сюда, чтобы наслаждаться светом, почти сведенные с ума попыткой прикоснуться к божественному совершенству. Святость невинной улыбки ребенка, прелесть того, как женщина нагибает голову и обнажает нежный, непорочный участок шеи, даже внезапная сладость сливы, сорванной с дерева, ее сочная сладость и жар солнца, взрывающиеся от нежного соприкосновения с моими губами! Даже сейчас я слышу музыку, доносящуюся из кухни, – слуги убирают остатки обеда, который они же и накрывали, и готовят посуду на завтра, а я думаю, как бы мне выхватить этот звук из воздуха и отослать его вам. Один человек поет, его голос подобен голосу оперного тенора, теперь к нему присоединяется другой, потом еще один, теперь поют четверо сразу, они стучат по горшкам, звенят ложками, размахивают и раскачивают ими в такт песне. У подножия холма, на дороге, пролегающей ниже виллы, смеется женщина, я представляю себе ее цыганкой, темные волосы беспорядочно падают на тонкое белое лицо, она собирается заняться любовью с мужем – я улыбаюсь от того, какие мысли мне пришли в голову. Порыв воздуха, пахнущего морем, колышет пламя свечи на моем столе и угрожает погрузить меня во тьму, но я все равно стараюсь уловить музыку вечера. Несовершенно. Всегда несовершенно.

Да и непонятно, зачем все это, как говаривал мой отец.

Ну вот, вы видите, какая меланхолия мучит меня сегодня. Помогите мне изгнать ее, сказав «да», дорогая храбрая леди. Вы достаточно смелы, чтобы найти в себе силы и отказаться от жизни, которую вы терпеть не можете, достаточно смелы, чтобы устраивать приемы и собирать вокруг себя такие же души, Как наши с вами, с таким же складом ума. Это талант, и я благодарю вас за то, что вы поделились со мной этим талантом.

Приезжайте в Тоскану, миледи, пусть здешний воздух освежит вас.

Ваш покорный слуга

Бэзил.

Когда Кассандра дочитала последнюю строчку, ее глаза неожиданно увлажнились. Она держала письмо на коленях и смотрела на серый мокрый мир за окном.

Проверить свою храбрость! Осмелится ли она?

Глава 2

Август 1787 года, Тоскана

Равномерное цоканье лошадиных копыт и теплый солнечный свет навевали сон. Кассандра ощущала необъяснимое блаженство, приятную расслабленность, и это было так чудесно, что все вокруг казалось необычайно милым: коляска, в которой она ехала, и кучер – владелец коляски, одетый в жилет и рубашку, с потрепанной шляпой на голове. Когда они свернули с дороги, он запел какую-то песенку. Вдруг с каждой стороны промчались по нескольку мрачных всадников. Они пронеслись с такой скоростью, что горничная Кассандры вскрикнула от удивления. Высокие темные деревья, названия которых Кассандра не знала, казались ей часовыми, стоявшими между дорогой и полями, простиравшимися за ними.

Кассандра прикрыла глаза, чтобы слушать происходящее вокруг. Наводящий уныние мотив возница пел слишком Весело, с присвистыванием, в пение вплеталось жужжание мухи, решившей попутешествовать вместе с ними. Муха кружилась вокруг щеки Кассандры, она лениво отгоняла ее. Со стороны поля послышались крики, коляска задребезжала.

Настоящая музыка!

Она подумала о том, та ли это дорога, по которой шла цыганка, чей смех летел к тому месту, где он сидел и писал, где он поймал этот звук и послал ей, Кассандре.

– Вы счастливы, правда? – спросил кучер.

Над верхней губой у него были черные густые усы, его глаза смеялись, когда он смотрел на нее.

– Вам нравится наша страна?

– О да! Она даже красивее, чем я себе представляла, наверное, это самое красивое место на свете.

Возница подмигнул:

– Она вам очень понравится.

– Надеюсь.

Кассандре захотелось узнать о хозяине виллы, графе Монтеверчи. Какой он – небольшого роста, полный, как хозяин коляски, или высокий и суровый, как охрана, назначенная для их сопровождения? Сколько ему лет? Возможно ли, чтобы глаза его были такими же прекрасными, как и его сердце, доброта которого отражалась в письмах?

До вчерашнего дня Кассандре удавалось не задавать себе таких вопросов. Ей было достаточно того, что она покинула свой скучный пасмурный мир – послание графа придало ей достаточно смелости.

Кассандра собрала воедино черты многих своих знакомых ученых, и у нее сложился образ человека средних лет с висками, тронутыми сединой. Он несчастен из-за своей судьбы, но подвержен вспышкам необузданного веселья – возможно, иногда резок, но этот недостаток компенсируется чуткостью, отражающейся в его бездонных глазах. Теперь она не могла вспомнить, почему представила графа именно таким. Он мог выглядеть как угодно и быть кем угодно.

Коляска свернула, и перед ними выросла, словно из-под земли, высокая вилла, стоявшая на холме, с бледно-золотистыми стенами. У Кассандры голова закружилась от страха перед неизвестностью. Что на нее нашло?

Она почувствовала удушье и прижала руку к груди. Хрустнуло лежавшее за корсажем письмо. От этого звука Кассандра очнулась.

Не важно, как он выглядит: старый он или молодой, полный, худой или толстенький, как маленький тролль. Она приехала потому, что никогда в жизни не чувствовала ни с кем такой духовной близости. Она хотела сидеть и говорить, говорить с ним на любую тему, обмениваться мнениями – со своим Бэзилом, с дорогим другом.

Ну вот! К ней опять вернулось прекрасное расположение духа.

Длинная каменная лестница, выложенная в холме, вела от ворот виллы к дороге. Вот из ворот появился человек и начал спускаться по лестнице, его фигура отбрасывала четкую тень на золотые стены.

– Это он? – спросила Кассандра у своего спутника. – Это граф?

Возница посмотрел на нее, его большие темные глаза озорно блеснули, как будто он знал какую-то тайну.

– Да.

Кучер остановил коляску и проворно соскочил вниз, быстро повернувшись, чтобы помочь Кассандре выйти, потом поднял голову, чтобы проверить, смотрит ли она на графа.

Солнце светило ей прямо в глаза, поэтому, даже подняв руку, чтобы заслониться от его ярких лучей, Кассандра почти ничего не видела, она смогла рассмотреть очень немногое.

Высокий человек спускался по лестнице проворно и нетерпеливо, его сапоги стучали по камням.

От волнения Кассандра подалась вперед и улыбнулась.

– Дорогой граф, вы ли это? – воскликнула она.

– Леди Кассандра?

Он сделал еще шаг, замешкался, потом медленно сделал следующий, а потом еще один и оказался в полоске тени, где Кассандра смогла наконец рассмотреть его. Он замер, уставившись на нее. На его лице было написано то же потрясение, какое, вероятно, отразилось на лице Кассандры. Она представляла себе этот момент сотни раз, но все должно было происходить иначе: дружеское рукопожатие, возможно, даже целомудренный поцелуй в щеку, если бы граф оказался человеком преклонных лет.

Вместо того они оба застыли как вкопанные. Ее улыбка постепенно угасала. Никакое воображение не могло подготовить ее к встрече с подобным совершенством – как физическим, так и духовным. Но он стоял перед ней – молодой, не старше тридцати лет, высокий, напоминавший своей грацией лирическое построение фразы, присущее ему. Волосы, густые и черные, свободно рассыпались по плечам. Казалось, что его лицо было вылеплено самим Микеланджело: широкие темные брови, крупный, с небольшой горбинкой нос, чувственный рот. Внезапно Кассандра подумала, что статуи почти всегда серые и холодные, Бэзил же впитал в себя все краски своей родины: губы цвета темного вина, розовые щеки, а глаза, ресницы и брови такие же черные, как и волосы.

В этот момент сердце Кассандры сжалось от дурного предчувствия, да с такой силой, что ей чуть не сделалось дурно. Она почувствовала, что прольет море слез из-за того, что уже случилось или может произойти.

Мгновение спустя граф продолжил спуск, Кассандра же устремилась ему навстречу с протянутыми руками. Наконец-то они встретились.

– Бэзил, – прошептала Кассандра, испытывая легкое головокружение, потом снова открыла глаза и увидела, что была права: ее друг, растерянный и несчастный, стоял перед ней.

Еще она почувствовала, как он обескуражен.

Бэзил был необычайно смущен, его руки сжимали ее пальцы так крепко, будто те могли незаметно ускользнуть от него. У него были сильные пальцы и мозолистые ладони – Кассандра не думала, что поэт может быть таким мужественным и сильным.

Он, закрыв глаза, поднес ее руки к губам и поцеловал, сначала одну, потом другую.

– Я думал… вы вдова… я думал вы старше.

Его голос был глубоким, как звуки виолончели. Он неуклюже пожал плечами и рассмеялся:

– Вы так красивы, что я просто потерял дар речи.

– Я не хотела вводить вас в заблуждение, – ответила Кассандра. – Если вам угодно, чтобы я поселилась где-нибудь в другом месте, то я так и сделаю.

Она ожидала, что Бэзил рассмеется в ответ, но пухлые губы сжались, и Кассандра поняла, что он серьезно обдумывает такую возможность.

– Нет, – почти печально произнес он, – я слишком долго ждал приезда моего друга. Пожалуйста, останьтесь.

– Я думала, что вы седеющий человек средних лет за… – Кассандра опустила голову, пытаясь скрыть то, что уже готово было сорваться с ее губ. – Я представляла нашу встречу по-другому.

Она закрыла глаза, сожалея об утраченных мечтах. Бэзил спустился на ступеньку ниже, чтобы их головы находились на одном уровне, и прижал ее руку к своей груди.

– Нет, мой друг, ничего не изменилось. Ведь родство душ осталось, не правда, ли?

Кассандра подняла голову:

– Конечно.

Он слегка улыбнулся:

– Мы оба удивлены, но мы продолжим обращаться друг с другом как раньше. Простите, что я обратил все свое внимание на вашу внешность, ведь это всего лишь маска.

Маска! Да. Это все еще был ее Бэзил, укрывшийся под маской красоты.

– Только если вы простите меня.

– Договорились.

Он повернулся к вознице и приказал принести вещи Кассандры.

– Пойдемте, вы, наверное, умираете от жажды.

Бэзил провел ее во внутренний дворик, его сердце бешено билось от радости и страха, такого сильного, что ему казалось, оно вот-вот вырвется наружу. Она повернулась, чтобы посмотреть через стену. В фиолетовом дорожном пальто Кассандра была стройной и изящной, как птичка. Ее волосы – множество непокорных локонов цвета меди – волнами укрывали белую шею и щеки. Бэзил почувствовал боль при взгляде на эту удивительную женщину. Кассандра была наделена редкой внутренней красотой, чудесным образом дополнявшей внешнюю привлекательность. Это сочетание делало ее опасной. Следовало немедленно отослать Кассандру обратно, но вместо этого он подошел к ней, и они застыли, любуясь морем.

– Именно так вы мне все и описывали, – сказала она.

Ее голос был хриплым, но уверенным, в нем не было ни веселья, ни кокетства, которые он привык слышать в болтовне женщин.

– Да.

Бэзил снова растерялся и нахмурился, сцепив руки за спиной. Прочь сомнения! Он – джентльмен, а она – гостья в его доме, гостья, приехавшая по его приглашению. Но все же правильно ли он поступает?

– Оно такое же яркое, как вы и обещали, – сказала Кассандра и подняла глаза к горизонту. – Я не ожидала такого аромата.

Бэзил вдохнул и почувствовал запах моря, к которому примешивался сладковатый аромат прогретых солнцем листьев оливы.

– А в чем разница?

Кассандра кивнула в сторону неба и закрыла глаза, Бэзил почувствовал, что не может оторвать взгляд от ее изящной белой шеи.

– Запах такой же… – она сделала паузу, потом нагнула голову, – как от ваших писем.

Бэзил представил себе, как она подносит его письмо к лицу и вдыхает его запах серым английским утром. Он всегда так делал, когда приходили ее письма.

– Ваши письма пахнут древесным дымом.

Звон посуды заставил их оглянуться. Слуга толкал тележку на колесах по дворику, выложенному кирпичом. Бэзил указал на стол, покрытый белой скатертью, установленный под раскидистым деревом, так чтобы ветви дерева укрыли Кассандру от яркого тосканского солнца.

– Не хотите ли чего-нибудь освежающего?

– Так официально, – пробормотала она и кивнула: – Да, спасибо.

На столе были чаша свежих зрелых оливок, вымытых до блеска, хлеб, растительное масло и мягкий белый сыр в глиняном горшке, чай и вино, а также хорошо охлажденная вода в кувшине.

– Я не знал, захочется ли вам пить горячий напиток в жаркий день и не шокирует ли вас употребление вина в столь ранний час.

Бэзил налил стакан воды, и Кассандра приняла его с благодарностью.

Сделав большой глоток, она вздохнула от удовольствия:

– Это изумительно!

– У нас хороший горный источник. Еще?

Она выпила еще один стакан, а он опять поймал себя на том, что смотрит на ее шею. Он мгновенно отвернулся и принялся нарезать хлеб.

– Вы помните, как говорили, что ваша гостиная может меня шокировать?

– Да, помню. А вы утверждали, что местная кухня может оскорбить мой чопорный английский вкус. Вы собираетесь поражать меня при помощи того, что находится сейчас на столе?

Он мягко рассмеялся:

– Нет, это только очень вкусно.

Он достал из чаши оливку и подал ей, наблюдая за удовольствием, с каким Кассандра положила ее в рот и разжевала. Темные глаза расширились от удовольствия.

– Когда вы написали о своей гостиной, была затронута моя честь, – продолжил он и обмакнул хлеб в лужицу оливкового масла на тарелке.

– В самом деле? – улыбнулась Кассандра. – Так вот почему вы ответили вызовом?

– Да, именно поэтому я и прислал вам картину из Венеции. Я надеялся, что она вас шокирует. – Он откусил хлеба. – Так и случилось?

Кассандра рассмеялась, сняла шляпу и бросила ее на стул.

– Меня не так просто шокировать, сэр.

– Жаль. – Он прижал, руку к сердцу, – А я-то надеялся при встрече искупить свой поступок.

– Но, – Кассандра достала оливку из чаши, – я немного покраснела, глядя на тот шедевр.

Бэзил рассмеялся и почувствовал, как улетучивается щемящее чувство, испортившее ему всю радость от приезда Кассандры.

Повинуясь внезапному побуждению, он перегнулся через стол и взял ее руку.

– Я очень рад, что вы здесь, мой друг.

Ее улыбка была такой же искренней, как и его, она крепко ухватилась за его руку. Резкий жар, сладкий и опасный, вспыхнул в нем, но Бэзил тут же погасил его.

– И я так рада, что вы пригласили меня. Могу я звать вас просто Бэзил? – поинтересовалась Кассандра.

Он улыбнулся:

– Конечно.

Бэзил начал успокаиваться: что бы ни произошло, он никогда не пожалеет о том, что затеял эту переписку много месяцев назад.

После обеда Бэзил извинился и занялся каким-то делом, о котором его известил слуга, а Кассандру отвели в предназначенную для нее комнату. Она поблагодарила женщину, проводившую ее, и с облегчением закрыла дверь. От такого обилия событий у Кассандры слегка разболелся затылок. Она никогда не сталкивалась с такой разрушающей чувственностью, даже на Мартинике.

Комната поражала великолепием и в то же время приносила облегчение своей тишиной. Кровать была с пологом на четырех изогнутых и расписанных золотом столбиках. На ней было разбросано множество подушек – красных, золотых, янтарных – в общем, цветов огня, гармонировавших с драпировками и покрывалом.

Кассандра улыбнулась, провела рукой по ткани, подошла к дверям, ведущим на маленький каменный балкончик, выйдя на который можно было увидеть тот же вид, что и со двора. Вынимая шпильки из волос, она любовалась открывшейся перспективой: зеленые холмы близко подступали к постепенно исчезающим высоким синим горам, а до самого горизонта простиралось бесконечное море. Она никогда не видела ничего более прекрасного и живописного.

Бэзил.

Его имя было таким же прекрасным. Кассандра закрыла глаза, вспоминая его губы, роскошную шевелюру, изящные руки и то, как вспыхивали его глаза, когда он смеялся.

Ей нужно уехать. Увидев ее, он явно ужаснулся, она почувствовала его нерешительность в тот момент, когда сказала, что могла бы остановиться где-нибудь в другом месте, как будто он тоже чувствовал, как опасна эта встреча.

Распустив волосы, Кассандра повернулась и положила шпильки на маленький столик, потом начала раздеваться. Она налила воду из кувшина в фарфоровый таз и вымыла лицо, руки и шею, пребывая в замешательстве от странного предостерегающего чувства.

Единственная угроза, которую она могла себе представить, состояла в том, что красивое лицо Бэзила скрывало тайные пороки. Это было совершенно неправдоподобно, но даже если бы это и оказалось правдой, она уже бывала в подобных ситуациях благодаря мужу, оставившему ее счастливой вдовой. Она вполне могла постоять за себя.

От боли, никогда не оставлявшей ее, губы Кассандры исказила печальная усмешка. Какой же дурой она была, когда решала, за кого ей выйти замуж! Это не был романтический брак: она не доверяла любви. Наблюдая избыток романтизма у своей старшей сестры, Кассандра решила, что женщины никогда не должны позволять эмоциям руководить их жизнью: это верный путь к гибели. Доля женщины тяжела и без этих осложнений, так что она руководствовалась рассудком.

Джордж казался идеальным мужем: граф из старинного рода, обладающий состоянием, с хорошими манерами, а также приятной внешностью.

Она потерла шею. Состояние оказалось призрачным, поскольку он проиграл добрую его часть еще до их брака и постарался потерять остальное в течение года перед смертью. Манеры были хорошей игрой, но самым ужасным открытием стала извращенность его половых влечений – такого Кассандра не могла предвидеть или избежать в своем девственном неведении. Правдой из всего перечисленного оказалась только принадлежность к старинному роду.

Что ж, отлично! Она узнала о мужских злоупотреблениях больше, чем хотела бы, но он любезно умер и оставил ее в покое. Были и худшие судьбы.

Кассандра откинула покрывало, скользнула на шелковистую ароматную постель и устроилась среди подушек. Засыпая, она подумала об окружавшей ее роскоши, головная боль и долгие дни путешествия отошли на задний план. Закрыв глаза, Кассандра перебирала накопившиеся впечатления, промелькнули образы тосканского неба, зрелых оливок в пальцах Бэзила, поющего хозяина коляски.

Образы двигались все медленнее и медленнее, как колебание маятника, пока не прекратили сверкать и не слились в одну ясную законченную картину: локоны Бэзила, упавшие ему на лицо, когда он наклонился, чтобы поцеловать ей руку. Согретая этим видением, Кассандра погрузилась в сон.

Она проспала довольно долго. Проснувшись, Кассандра позвала горничную, которая все время жаловалась и предостерегала ее от всяких ужасных вещей, пока причесывала и помогала надеть платье из зеленой парчи, купленное специально для этого вечера. Кассандра слушала вполуха, ее взгляд был прикован к светлой дымке, покрывавшей холмы за ее балконом.

Длинные золотые пальцы солнца ощупывали долины, скалы и высокие скопления белой горной породы, до этого незаметные; она почувствовала сильное волнение от того, что еще может открыться в другой день или час. Она прервала жалобы Джоан на слуг, спавших все время после обеда.

– Джоан, взгляни. Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное?

– Мне больше нравится вид из окна комнаты моей матушки.

Кассандра отодвинула от себя руки девушки и подошла поближе к балкону, чтобы отдернуть занавеску. Ей в лицо дунул легкий ветерок. Он был прохладнее, чем несколько часов назад.

– Думаю, мне понадобится шаль. Золотая.

Когда Джоан принесла шаль, Кассандра подхватила ее и выскользнула из комнаты тем нетерпеливым шагом, какого не замечала за собой уже несколько лет. Она поняла, что способна на легкомысленные поступки. Это было удивительно приятное чувство, а когда она проходила по прохладному коридору в главный салон, то даже запела потихоньку. Дурные предчувствия, обуревавшие ее по приезде, казались такими же далекими, как и сама Англия.

Уже наслышанная о слугах, Кассандра не встретила ни одного, пока шла по комнатам, заглядывала в салон, потом в библиотеку, которая так и притягивала ее – интересно, там ли он хранит рукописи? – но она все-таки заставила себя идти дальше. Комнаты располагались вокруг садов и внутреннего дворика, из каждого окна открывался изумительный вид на поля и рощи, тянувшиеся до самого моря.

Кассандра вышла во двор. От камней, которыми он был вымощен, исходило тепло. У нее появилось ощущение, что не только луна соскользнет в море, как обещал Бэзил, но и солнце. Такого зрелища она не наблюдала уже много лет.

Вокруг было пусто, и Кассандра подумала, не следует ли ей вернуться в свою комнату до возвращения Бэзила. Но она была слишком нетерпелива и любопытна, чтобы вынести скучную тишину, – лучше осмотреть сад.

Но как раз в тот момент, когда она повернулась к тропинке, послышался смех и между деревьями появился сам Бэзил, державший в руках рубиново-красные фрукты. Рядом с ним шагал какой-то человек, по-видимому, слуга, но Кассандра не могла отвести взгляд именно от Бэзила. Его камзол и жилет были распахнуты, давая возможность рубашке простого покроя раздуваться вокруг тела, шейный платок был завязан достаточно свободно. Она с восторгом смотрела на его торс, который, казалось, был вылеплен искусным скульптором. Тонкий материал рукавов вздымался белыми волнами и опадал на предплечья.