Текст книги "Свитки Магдалины"

– Бен?

– Да? – Он задумчиво открыл глаза.

– Ты засыпаешь? – Тихий голос Энджи звучал настойчиво.

– Нет, просто задумался.

– О чем?

– Что у отца Давида то же имя, что и у моего.

– Откуда ты узнал это?

– По имени Давида бен Ионы. Бен в арамейском языке означает «сын такого-то». Значит, его отца звали Ионой. Дело в том, что моего отца тоже зовут Ионой…

От вина он разгорячился. Эти свитки почему-то сейчас казались ему важнее, чем он считал прежде.

Но он ведь начал читать их лишь вчера вечером.

– Думаешь, найдут и другие свитки?

– Надеюсь. Я молю Бога об этом.

Энджи искоса взглянула на него:

– Бен, я не думала, что ты умеешь молиться.

– Ладно, перестань. – Она часто дразнилась, твердя, что никогда не встречала такого верующего атеиста, как он. А он, Бенджамен Мессер, был сыном равнина.

Оба медленно встали и прижались друг к другу, поддавшись сладостному воздействию сумерек, вина и огня в камине. Возможно, Энджи не очень поддавалась душевным порывам, но физически она могла утолить самый ярый, волчий сексуальный аппетит, какой у Бена вдруг начал пробуждаться.

– Забудь о прошлом, – прошептала она ему на ухо. – Вернись к действительности. Вернись ко мне.

Им было незачем идти в спальню – мягкий ковер перед камином их вполне устраивал. И ненадолго Энджи заставила Бена забыть тайны алфавита, которым пользовались две тысячи лет назад.

Позднее, одеваясь перед камином, в котором тлели последние красные угольки, Бен чувствовал, что быстро приходит в себя. Его ждала рукопись из Александрийского канона, которую надлежало перевести. Она представляла собой апокрифическое[7]7
  Апокриф – произведение, автор и подлинность которого вызывают сомнения.


[Закрыть] послание, приложенное к Евангелию от Марка, и, разумеется, еще предстоит читать третью фотокопию свитка Уезерби. А завтра ему проводить занятия.

– Оставайся на ночь, – тихо предложила она.

– Извини, любовь моя, ни дождь, ни снег, ни обворожительная девушка не в силах помешать палеографу взяться за порученные переводы. Это цитата из Геродота.

– Как глупо.

– Правда? Кто он – грек или римлянин? Этот Марк Туллий Глупыш.

Энджи схватила его свитер и швырнула в него.

– Бенджамен Мессер, проваливай отсюда!

Он рассмеялся и показал ей язык. Золотисто-каштановые волосы скрыли лицо Энджи, словно она была маленькой девочкой. Ее глаза маняще сверкнули. С ней было весело. Она ничего не знала о древней истории, но с ней не приходилось скучать. И Бен любил ее за это.

– Чао, детка, как говорят по телевидению. – Молодой человек вышел и стал спускаться вниз, перепрыгивая через две ступени сразу.

Веселое настроение, однако, вскоре растворилось в холодном воздухе, пока он ехал по Уилтширскому бульвару. По радиостанции, передававшей музыку в стиле рок, крутили либо Кэта Стивенса, либо Нила Янга, он не мог определить, кого именно. Бен был одним из тех «отошедших от действительности» парней, который мог сообщить, что его любимый певец – Оливия Элтон Джон, и ему это сходило с рук.

Но он и не обращал особого внимания на музыку, ибо ему снова не давали покоя вопросы, возникавшие при чтении свитков. Действительно, когда они были точно написаны? Второй или третий век не произведет такую сенсацию, как первый. Да и конец первого века не произведет такого большого впечатления, как его начало.

Бен лихо припарковал свою машину в подземном гараже, быстро взбежал по лестнице и вошел в свою квартиру.

А что, если?.. Если эти свитки были написаны в начале первого века? Нельзя исключить, что найдется какое-то упоминание, ключ, малейшая улика, либо доказывающая, либо опровергающая существование человека, которого все называют Иисусом Христом!

«Давид бен Иона, – подумал Бен, возясь с ключом от двери, – когда же ты жил и что такого важного ты хочешь сообщить мне?»

Дома Бен приготовил чашку густого крепкого кофе, открыл банку сардин для Поппеи, сел за стол. Свет лампы выхватил небольшое пространство на фоне ночи, и казалось, что его квартира превратилась в бесконечную пещеру. В круг света иногда попадала Поппея, безграничное любопытство притягивало ее к столу, но, не найдя ничего достойного внимания, кошка ушла совершать ночной обход других комнат.

Сегодня, пока Бен снова раскладывал фотокопии перед собой, кошка тихо запрыгнула на стол, пробралась среди книг, пепельницы, пустых бокалов к одной из фотографий и, источая запах сардин, небрежно обнюхала ее, после чего спрыгнула на пол.

Действие вина, выпитого у Энджи, улетучилось, и Бен наконец начал рассматривать третий фрагмент папируса. Молодой ученый заставил себя вспомнить, как полгода назад вместе с Уезерби гостил в его доме в Пасифик-Палисейдс и обсуждал все детали предприятия, за которое старик собирался взяться.

Уезерби, седовласый, крепкий мужчина, говорил оживленно и многократно излагал свою версию о том, что какая-то синагога второго века погребена под землей где-то близ Хирбет-Мигдалы в Израиле. Тогда, полгода назад, в своей гостиной Уезерби сказал Бену: «Как вам известно, в официальном реестре Департамента древностей Израиля числится более двадцати семи тысяч мест для археологических раскопок в пределах границ, существовавших до 1967 года. В 1970 году велось, как минимум, двадцать пять широкомасштабных раскопок на восьми тысячах квадратных миль территории Израиля. Выходит, что Израиль представляет самое активное археологическое пространство в мире. А я намерен получить кусок этого пирога. Скоро мне выдадут разрешение. Тогда я отправлюсь в Мигдалу, прихватив с собой лопату и ведро, словно ребенок, который собирается отправиться к морю».

Бен долго разглядывал третью фотографию, простой рукописный шрифт, столь непохожий на письмо религиозных текстов, и подумал: «Итак, Давид бен Иона, ты схоронил свое драгоценное завещание в земле Хирбет-Мигдалы, а Джон Уезерби явился туда и откопал его. Однако в те дни ты, разумеется, не знал, что это место называют Мигдалой. В твое время этот город называли Магдалой. Он славился рыбой, ипподромом и женщиной по имени Мария. Мария Магдалина».

2

Третий фрагмент поддавался чтению не так легко, как первые два, ибо папирус местами разорвался у краев и предложения обрывались на полуслове. В нескольких местах на пути чернил оказалось древесное волокно и они расплылись. К тому же этот фрагмент до сих пор содержал длинную молитву и благословение, поэтому старый еврей перешел с арамейского языка на иврит, в котором обычно пропускают гласные буквы. Бен трудился всю ночь, докапываясь до тонких оттенков значения и стараясь заполнить непонятные места.

Бен испытал некоторое разочарование: он привык переводить молитвы и религиозные трактаты, ведь такова была его профессия, и мысленно уже предположил, что свитки Мигдалы будут совсем непохожи на то, что найдены ранее. Но теперь, ближе к рассвету, Бенджамен Мессер уже подумал, что старый еврей «оставил» своему сыну лишь обычное еврейское наследство – священные слова.

Бен снова, и еще больше, разочаровался, не найдя точного указания на время, когда Давид водил пером. Кое-какие улики были налицо – отсутствие лигатур, снизывающих буквы (от чего отказались в середине первого века), знакомые квадратные арамейские письмена, еврейская буква алеф, столь похожая на N, которое писали справа налево – все это было видно невооруженным глазом, однако не позволяло точно определить период времени.

Бен перевел еще не все, оставалось несколько строк, но он так измотался, что даже не стал браться за них. Студенты на занятии, которое ему предстояло провести в десять часов, будут ждать разбора контрольной работы, а на уроке в два часа было запланировано время для дискуссии. Бен должен подготовиться и к тому и к другому.

Со смешанным чувством нежелания и облегчения он вложил фотографии в конверт и решил отложить работу над ними до конца рабочей недели, когда закончит перевод древней рукописи из Александрийского канона.

Бенджамен Мессер являлся профессором истории Ближнего Востока в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе и преподавал три дисциплины: древний и современный иврит, иллюстрированные еврейские манускрипты и языки археологии. Когда Бен не был занят переводом древних папирусов или надписей, он преподавал основы своей специальности любому, кого это интересовало.

Неплохо справившись с утренним уроком, на дневном занятии он почувствовал, что бессонная ночь дает о себе знать. Бенджамен вел занятие по древнему и современному ивриту с шестнадцатью аспирантами, расположившимися около него полукругом. В этот четверг они не могли не заметить, что их профессор явно рассеян.

– Доктор Мессер, вам не кажется, что устные предания повлияли на эволюцию языка больше письменных? – Этот вопрос задал аспирант в очках с толстыми линзами. Он специализировался в лингвистике и увлекался эсперанто.

Бен посмотрел на него так, словно видел его впервые. Сегодня они обсуждали динамику развития иврита, то есть речь шла о том, какие внешние факторы на протяжении веков способствовали изменениям в этом языке. Бен вел занятие небрежно. Он ловил себя на том, что несколько раз отвечает невпопад, поскольку думал о свитках Магдалы.

– Мистер Харрис, что вас привело к такой мысли? Вы считаете, что устные предания для евреев играли более важную роль, чем письменные?

– Я считаю так. Особенно во время диаспоры. Как раз устные предания помогли евреям выжить, ведь тогда они не имели доступа к своим свиткам.

– Я не согласен, – сказал кто-то. Это была Джуди Голден, изучавшая сравнительно-историческое религиоведение. – Мы все еще пребываем в диаспоре, и как раз письменное слово объединяет нас, где бы мы ни жили.

– Как ни удивительно, вы оба правы. Ни одно из преданий, устное или письменное, нельзя рассматривать изолированно. – Он бросил взгляд на часы. Казалось, будто занятие сегодня тянется мучительно долго.

– Хорошо, перейдем к обсуждению изменений, произошедших с письменным и устным ивритом за многие столетия, а также к внешним факторам, вызвавшим эти изменения. Кто хочет поделиться своими мыслями? Как диаспора повлияла на письменный иврит? Мисс Голден, что вы думаете по этому поводу?

Она улыбнулась Бену:

– До появления Талмуда[8]8
  Талмуд – сборник правовых, религиозно-философских, моральных и бытовых предписаний.


[Закрыть] евреям приходилось полагаться на свитки, написанные на иврите, и свою память. Однако в эллинский период, когда евреи перестали изучать иврит, очень многие из них не могли прочитать Тору. Вот тогда-то и появилась Септуагинта – пять книг Моисея, переведенные на греческий язык, чтобы евреи по всей Римской империи могли прочитать священные книги. Однако я полагаю, что Септуагинта в то время не изменила иврит. Она покончила с ивритом окончательно.

Брови Бенджамена Мессера тут же взмыли вверх. Профессор не ожидал ничего подобного. Джуди высказала отличную мысль. Пока она говорила, Бен тут же напряг память, пытаясь воскресить в ней хоть какую-нибудь информацию о ней. Джуди Голден перевелась из Беркли, ей двадцать шесть лет, основным предметом избрала сравнительно-историческое религиоведение. Это была тихая аспирантка с проницательными карими глазами и длинными темными волосами. На цепочке, висевшей у нее на шее, красовалась звезда Давида.

– Вы совершенно правы, – сказал Бен, когда она перестала говорить. – Септуагинта породила две противоположные тенденции. С одной стороны, она снабдила священными книгами евреев, которые не говорили на иврите, а с другой стороны, осквернила слово Божье, поскольку была написана на языке язычников. Перед нами опять-таки хороший пример того, насколько неотделим иврит от еврейской религии. Чтобы изучить иврит, вы должны изучить иудаизм.

Он еще раз тайком взглянул на часы. Бен не припоминал, чтобы урок тянулся так медленно.

– Тогда идем дальше, – сказал он, написав на доске еще одно слово: Масора.[9]9
  Масора – собрание критических и пояснительных примечаний на еврейские тексты Ветхого Завета, составленные с VII по X в. н. э. и традиционно принятые в качестве авторитетного руководства по толкованию, главным образом в вопросах произношения и грамматики.


[Закрыть] Затем он написал период времени: IV век новой эры. – Кажется, первым масоретом[10]10
  Масореты – писатели или составители Масоры.


[Закрыть] был Доса бен Елеазар…

Во время лекции и обсуждения ему приходилось мобилизовать силу воли, чтобы не уйти от темы. Из-за бессонной ночи его мысли постоянно возвращались к свиткам Магдалины.

Бен почувствовал облегчение, когда через час закончилось занятие – впереди целых два свободных дня. На пятницу он задал следующую домашнюю работу: развитие иврита в Талмуде, найти примеры, показывающие разницу между сегодняшним языком и языком того времени. Он также предупредил всех, что следующие две недели не будет проводить занятия по расписанию и время, когда они состоятся, будет объявлено особо.

Прохладный воздух на улице немного освежил его. Уже почти пять часов, вот-вот начнется закат. Студенческий городок затих и почти опустел в промежутке между дневными и вечерними занятиями. Сбегая вниз по лестнице, он кое-что вспомнил: надо отправить сообщение Рендоллу по рукописи из Александрийского канона, позвонить Энджи до шести часов и зайти в химчистку по дороге домой. Но тут его мысли прервал чей-то голос.

– Доктор Мессер? Можно спросить вас кое о чем? Он остановился на последней ступеньке и посмотрел вниз. Джуди Голден была почти на фут ниже него и казалась еще ниже в сандалиях без каблуков. Она была миниатюрной девушкой с хорошей фигурой. Ее густые темные волосы развевал вечерний бриз.

– Простите меня. Вы торопитесь?

– Нет, нисколько. – Бен спешил, но ему было любопытно услышать, что она скажет. С начала четверти он почти ничего не слышал от этой тихой аспирантки.

– Я просто хотела сказать, как мне приятно слышать, что вы пользуетесь выражением «новая эра». Вы ведь написали это на доске?

– Ах, да, да…

– Я удивилась, когда увидела эти слова. Особенно, если их употребляете вы. Так вот, мне просто хотелось сказать, что я думаю об этом. Глен Харрис, тот студент, который избрал лингвистику своим основным предметом, выходя из аудитории, спросил меня, что означают эти слова…

Бен нахмурился:

– Что вы имеете в виду, говоря «особенно, если их употребляю я»?

Джуди покраснела и отошла от него.

– Я сказала глупость. Простите, эти слова просто слетели у меня с языка…

– В этом нет ничего страшного. – Бен состроил улыбку. – Но что же вы имели в виду?

Ее лицо покраснело еще гуще.

– Видите ли, кто-то сказал мне, что вы немец. Говорят, что вы родились в Германии.

– Вот оно что. Так-так. Что ж, я там родился… по… – Бен снова медленно двинулся в намеченную сторону, Джуди подстроилась под его шаг. – Выражение «новая эра» никак не связано с теологической точкой зрения. Это все равно что сказать «мисс». Если бы я назвал вас мисс Голден, это никоим образом не означало бы, что я сторонник феминистского движения.

– Однако выражение «новая эра» встречается не так часто. – Ей пришлось идти в два раза быстрее, чтобы не отставать от него.

– Да, надо думать. – В действительности Бен никогда не задумывался об этом. Еврейские историки и ученые отказались от употребления выражения «наша эра» (ибо под ним подразумевается, что говорящий согласен со значением этого выражения) и предпочли выражение «н. э.» – новая эра, которое более объективно, хотя и обозначает то же самое. – Какое отношение к этому имеет то, что я немец?

– Видите ли, это выражение придумали евреи.

На миг на его лице отразилось некоторое удивление. Он тихо рассмеялся и сказал:

– Теперь мне понятно. Что ж, думаю, что в таком случае все в порядке, ибо я также и еврей.

Джуди Голден застыла на месте.

– Вы правду говорите?

Бен посмотрел на нее сверху вниз – у нее был озадаченный и насмешливый взгляд.

– В чем дело? Подождите, только не говорите мне: я не похож на еврея. Вы так считаете?

– Да нет же, – ответила смущенная Джуди. – Удивительно, что я иду рядом с вами после того, как так оплошала. Я именно так и думала. Знаете, мне самой это не нравится.

Они снова пошли в сторону ближайшей парковки.

– Теперь все ясно, – сказала она.

– Что ясно?

– Что означает «новая эра».

– Боюсь, что не все так ясно. Я прибегаю к этому выражению, потому что оно объективно и ничего не сообщает о вере говорящего. Я пользуюсь им из-за его нейтрального оттенка, а не из-за отрицания веры, которую подразумевают слова «Anno Domini» – год нашего Господа. Однако во множестве книг, которые я сейчас читаю, оно используется. К тому же не один из моих коллег пристрастился к нему. Евреи не имеют на него монопольного права. Если кто-то говорит «наша эра» вместо «новая эра», это еще не означает, что он сионист.

Ее рука машинально схватилась за кулон.

– Знаете, – сказал Бен, пока они подходили к парковке, – вы говорите на иврите как на родном языке. Вы бывали в Израиле?

– Нет, но мне хотелось бы когда-нибудь там побывать.

Они остановились у входа на стоянку автомобилей. Позади них оранжевое небо становилось красным, а впереди оно переходило от лавандового цвета в пурпурный. Бен из вежливости ждал, когда Джуди скажет еще что-нибудь, но надеялся, что она промолчит. Наконец он сказал:

– Таким людям, как вы, которых интересует религия, иврит и наследие иудаизма, следует продать все, что они имеют, и купить билет в одном направлении – в Израиль.

– Я уже пару раз собиралась так поступить, но все время возникало какое-нибудь препятствие. Трудно собрать достаточно денег. Как бы то ни было, спасибо, что, вы уделили мне время, доктор Мессер. До свидания.

– До свидания.

Древняя рукопись из Александрийского канона с укором ждала Бена, пока он, держа бокал с вином в одной руке и незажженную трубку в другой, смотрел на нее. Рукопись (или, точнее, ее фотокопию) прислал доктор Рендолл две недели назад, чтобы Бен сделал более точный перевод. Ее нашли в коптском монастыре в пустыне близ Александрии, а теперь она хранилась и Египетском музее Каира. Это была греческая рукопись, и находилось много черт, обнаруженных в каноне Ватикана, копии Септуагинты IV века, составленной в Египте. Папирус Рендолла назывался «Послание Марка» и содержал в себе много неточностей, и, хотя его, бесспорно, писали много веков назад, он, скорее всего, был подделкой.

Бен поставил трубку на стол и допил вино. Со стереомагнитофона тихо и величественно звучали токката и фуга Баха в до миноре. Эта музыка часто помогала сосредоточиться.

Третий и четвертый века изобиловали подделками, многие из них выдавались за письма и деяния апостолов. Должно быть, это послание высоко почиталось не одно столетие, прежде чем его оставили монахи, покинувшие монастырь. Утверждали, что евангелист Марк создал египетскую христианскую церковь 1900 лет назад. Именно так считают копты.

– Если такой святой Марк вообще существовал, – пробормотал Бен. Он никак не мог сосредоточиться. Вино не помогло, а Бах все больше раздражал. К тому же по пути домой он забыл заглянуть в химчистку.

Послание оказалось длинным и не очень аккуратно написанным. Некоторые слова были неясны, отчего все предложение становилось туманным и лишенным смысла. Бен обратился к ряду других текстов для сравнения и обнаружил, что требуется усилие, чтобы не отвлекаться. Когда через некоторое время Поппея Сабина запрыгнула на стол, чтобы выяснить, что на нем творится, Бен взял кошку на руки и начал ее гладить.

– Ты совершенно права, мой пушистый чертенок. Стоящая работа заслуживает того, чтобы ее сделали хорошо. А я делаю ее плохо.

Он встал, кошка замурлыкала, прижавшись к его груди. Бен вошел в гостиную и уселся на мягкое кресло. Молодой ученый жил в уютной квартире к северу от Уилтшира, поэтому она стоила дорого, но зато была просторной, тихой и уединенной. Бен сам обставил ее мебелью, ибо любил комфорт. В гостиной были мягкие ковры, предметы искусства и мебель, которая так и ждала, чтобы на ней отдохнули. В рабочем кабинете все было из кожи и темного дерева, всюду развешано множество полок с книгами. Кухня и спальня, отдельный вход и балкон. Бену нравилась его квартира, и он всегда находил в ней место, где можно уединиться.

Однако сегодня у него на душе было не очень спокойно.

– Все дело в этом старом еврее, – сказал он Поппее, тыкавшейся мордочкой ему в шею. – Давид бен Иона гораздо интересней, чем это поддельное Послание Марка. Нам хотя бы известно, что Давид действительно существовал.

Бен опустил голову на спинку кресла и уставился и потолок. Он подумал, что скорее поверит в существование Давида бен Ионы, чем в святого по имени Марк, который предположительно написал Евангелие. Бенджамен Мессер допускал, что римский еврей по имени Иоанн Марк, вероятно, жил в Палестине в первом веке и, скорее всего, участвовал в движении зелотов.[11]11
  Зелоты – воинственная патриотическая секта, призывавшая к свержению римского господства и сопротивлявшаяся попыткам Рима превратить иудеев в язычников.


[Закрыть] В конце концов, кого только не было в Иудее в то время! Но утверждение, что он – автор первого и самого краткого Евангелия, вызывало большие сомнения. Все же полное Евангелие, согласно святому Марку, появилось не раньше четвертого века. Что же в таком случае, кроме веры, доказывает, что Евангелие от Марка более «подлинно», чем, скажем, Послание Марка, лежавшее сейчас на столе Бена?

Вера.

Бен снял очки, которые казались раздражительно тяжелыми, и положил их рядом на маленький столик.

Что же такое вера и как ее измерить? То обстоятельство, что Новый Завет был обнаружен не ранее 300 года, никак не повлияло на веру неизвестно скольких миллионов крестьян. То обстоятельство, что история непорочного зачатия, многочисленных чудес и телесного воскресения после смерти дошла до нас в рукописях много веков позднее, чем все это якобы имело место, видно, никак не поколебало веру миллионов. Вот тебе и вера.

Бен на мгновение вспомнил свою мать, Розу Мессер, которая умерла по Божьей воле много лет назад, и тут же забыл о ней. Сейчас нет никакого смысла вспоминать о ней, точно так же Бен давно отказался от попыток представить, как мог выглядеть отец, раввин Иона Мессер, в дни его детства. Он умер до того, как Бен успел познакомиться с ним.

Он погиб в Майданеке. Это место в Польше, где исчезали евреи.

Зазвонил телефон, но Бен встал лишь после третьего звонка.

– Как идут дела? – спросила Энджи. Она все время интересовалась его текущей работой. И не имело значения, был ли этот интерес искренним или нет.

– Потихоньку, – ответил он. – Если честно, то дела совсем не движутся.

– Ты уже поужинал?

– Нет. Я не голоден.

– Не хочешь заглянуть ко мне?

Бен стал думать. Боже, как хорошо было бы отдохнуть у нее! Посидеть перед камином и забыть на время о древних рукописях. И забыться в страстных объятиях.

– Энджи, я этого очень хочу, но я дал обещание Рендоллу. Боже, какая же скверная штука эта рукопись!

– Совсем недавно ты назвал ее трудной и интересной работой.

Бен рассмеялся. Его невеста обладала замечательным даром поднять у собеседника настроение.

– Согласен. Это трудная штука. – Его взгляд вернулся к столу и остановился не на копии рукописи Рендолла, а на коричневом конверте, в котором лежали три фотокопии Уезерби.

Они-то и не давали ему покоя. Не александрийская рукопись или его обещание Джо Рендоллу. А три фрагмента свитка, недавно найденного в Хирбет-Мигдале и последние три строчки, которые он еще не перевел.

– Энджи, я немного вздремну, затем встану и настроюсь на работу. Я обещал Рендоллу, что через две недели он будет держать в руках мой лучший перевод. Ты меня поймешь.

– Разумеется. Послушай, если у тебя заурчит в животе, звони мне, и я прибегу, захватив с собой кастрюлю.

Повесив трубку, Бен продолжал стоять у телефона и не чувствовал, что Поппея устроилась у него в ногах. Кошка то мурлыкала, то мяукала, терлась лоснящейся шерстью о его ноги, уютно напоминая о своем присутствии. Но Бен ничего не чувствовал. Он думал о свитке, найденном в Магдале. За всю свою карьеру он не встречал ничего подобного. А если он получит от Уезерби новые свитки и если Давид сообщит в них нечто интересное, тогда Бен Мессер станет участником одного из самых великих исторических открытий.

Бен уже не владел собой. Ожидание стало невыносимым. Любопытство взяло верх над ним. К черту обязательства перед Джо Рендоллом и эту александрийскую рукопись. Давид бен Иона сказал еще не все, и Бену захотелось выяснить, о чем он пишет в свитке.

Да снизойдет на тебя благословение, мой сын, и, прочитав мои слова, ты, вспомнишь, что ты еврей, сын Завета и член избранного Богом народа. Поскольку я еврей и мой отец еврей, ты тоже еврей. Никогда не забывай об этом, мой сын.

А теперь настала пора рассказать тебе то, что отец должен рассказать сыну: о моем позорном и ужасном поступке – ибо это моя последняя исповедь.

Бен наклонился ближе к фотографии и направил свет настольной лампы на новое место. Сейчас он уже дошел почти до нижней части папируса, но читать текст было все труднее.

Сейчас Иерусалима не стало. Мы рассеяны по Иудее и Галилее, многие из нас бежали в пустыню. Я вернулся в Магдалу, место своего рождения, так что оно станет также и местом моей смерти. Если ты когда-либо попытаешься найти меня, то будешь искать здесь. А пока будешь искать, надеюсь, ты найдешь эти свитки.

Бен захлопал глазами, не веря тому, что прочитал. Эти слова ошарашили его, он застыл на месте. Он протер глаза, наклонился еще ближе к свитку и прочел эти слова внимательнее. «Сейчас Иерусалима не стало». Так здорово, что трудно поверить! Эти четыре слова «сейчас Иерусалима не стало» могли означать лишь одно: они написаны либо в 70 году, либо сразу после него!

– Великий Боже! – громко воскликнул Бен. – Я не могу этому поверить!

Он резко встал и опрокинул стул. Под его взором на расстоянии протянутой руки при свете лампы сверкали яркие слова, слова Давида бен Ионы, написанные 1900 лет назад. Они громко обращались к нему из глубины веков.

– Боже милостивый… – снова прошептал Бен. Затем он поднял стул, сел на его край и коснулся пальцами фотографии.

Бен долго сидел молча и смотрел на свиток, он хотел привести в порядок мысли и успокоить сильно бившееся сердце. Но из этого ничего не вышло. На подобное чудо он просто не надеялся и даже не мечтал о нем. Давид бен Иона только что поставил дату для потомства под своими словами. Казалось, он жирными красными цифрами отметил год.

От волнения у Бена закружилась голова. Надо немедленно сообщить об этом Уезерби. Это настоящая фантастика, в это трудно поверить. Весь ученый мир обратит внимание на это обстоятельство и, стоя, начнет рукоплескать Джону Уезерби, хвалить Бена Мессера. Бен начнет писать книги, читать лекции и давать интервью…

Бен начал успокаиваться. Потрясение стало проходить, страсти Бена подчинялись интеллектуальной выучке. Сначала надо проверить то, что он перевел. Затем обязательно следует отправить телеграмму Уезерби. После этого придется проверить первые две фотокопии и убедиться в том, что перевод совершенно адекватен.

В порыве волнения Бен взял на руки Поппею, поднес ее близко к лицу и пробормотал:

– Не понимаю, как ты можешь вести себя так спокойно. Если только тебе, конечно, не безразлично то, что Давид бен Иона сообщил нам, о чем он писал лет сорок спустя после смерти Иисуса. А это может означать лишь то, – его взгляд снова остановился на свитках, – что Давид жил в Иерусалиме в то же время, что Иисус.

Когда Бен перестал говорить и услышал эхо своих последних слов, ему в голову пришла другая мысль, побудившая его отпустить Поппею и уставиться на свиток. Эта новая мысль появилась столь неожиданно, что он вздрогнул. Ибо эта мысль была не из приятных.

Бен с трудом оторвал глаза от папируса и уставился и темноту, в которую погрузилась комната. Нет, новая мысль ему совсем не понравилась.

Эта неожиданная мысль о том, что проклятие Давида… проклятие Моисея… может быть как-то связано с тем, другим галилеянином. К тому же Давид должен был исповедаться в своем преступлении…

Бенджамен вздрогнул, когда холодное дуновение дурного предчувствия ворвалось в комнату.