Текст книги "Шансон как необходимый компонент истории Франции"

Война и мир II

Или как Ванесса Паради вырвалась на Первую мировую войну, как исполнение важнейшего французского военного марша запрещали аж до 1974 года, и как сын фламандки сделался мировой звездой шансона. В главных ролях – Жак Брель, Стефан Эйхер, Лео Ферре, Гастон Уврар, Мистенгетт, Морис Шевалье, Мишель Сарду, Борис Виан. А также замечания о появлении Жозефины Бейкер, Куна Крюке и Гомера Симпсона.

Возле кафе, сбоку от окна, молодой, нервно озирающийся голубоглазый блондин заглядывает внутрь; он смотрит на мужчин, сидящих вокруг стола. Похоже, им нравится еда. Они спорят о чем-то. На дворе – вечер 31 июля 1914 года, время – половина десятого. Последние лучи заходящего солнца отражаются в огромных окнах. Блондин поднимает руку, стекло разлетается вдребезги. Раздается крик. Две пули. Вторая вонзилась в стену, первая – в голову Жана Жореса. Он умер на месте.

Я спросил у бармена в Кафе дю Круассан красного вина. Гармонист, держа в руке шапку, обходил столики. День был солнечный, я сидел за столиком на рю Монмартр, упрямо стремящейся в сторону Монмартра, но так до него и не добирающейся. Улица неосуществленных амбиций. Только что исполнилось 96 лет с того дня, когда именно в этом кафе был убит вождь социалистов. На стене до сих пор висит в рамке большая статья из вышедшей назавтра после убийства «Юманите»: «Жорес убит».

«Зачем им было убивать Жореса?» – удивляется Брель в записанной на его последнем диске песне.

В 1882 году, во время большой шахтерской забастовки, тридцатитрехлетний Жорес печатал в газетах статьи, защищающие права шахтеров. Годом позже шахтеры избрали его в парламент; так началась политическая карьера Жореса, превратившегося в конце концов в легендарного лидера французских социалистов. Он боролся за лучшую жизнь для тех, чей тяжелый труд оплачивался недостаточно. В то же время он был сторонником интернационализма, движения, прилагавшего колоссальные усилия для установления международных связей. Этим-то и объясняется их твердолобый пацифизм накануне Первой мировой войны. Жорес оказался одним из немногих, выступавших за дипломатическое разрешение конфликта. Это совершенно не нравилось националистам, таким как Рауль Виллен, подготовивший убийство 31 июля. Через три дня после убийства Жореса началась война.

После трагикомического фарса «Брюсселя» Брель продемонстрировал в новой песне «Жорес» (1977) довольно-таки грустную точку зрения на романтическую belle époque. «Что за жизнь была у наших бабушек и дедов?» – удивляется он.

«Они начинали работать лет с пятнадцати. / Они росли в грязных лачугах […] Утешеньем им служили лишь абсент и месса».

Быть может, эксплуатируемые рабочие и не были рабами, но жизнь они вели довольно-таки жалкую. А когда нашелся наконец человек, готовый помочь, – так именно его и убили. Брель не спел об этом, он это показал. Несколько нот, сыгранных на гармошке, – вот и все. Текст говорит сам за себя. «Кто, к несчастью, остался в живых, / Может уйти на войну […] На снежные поля войны, ведущие в ад».

Расплатившись за вино, я отправляюсь на улицу 4 сентября. Она пересекает рю Монмартр, а мне все равно нужно в ту сторону, чтобы завершить свою военную прогулку. Почему 4 сентября? В этот день, сразу после поражения во франко-прусской войне, была создана Третья Республика. Это счастливое событие позже увековечили в названии улицы. В честь пылких вояк никакой улицы не назвали, видимо, им хватило самой войны. Журналисты писали о патриотизме и ненависти к Германии, оказавшейся сильнее Франции. Звучали призывы переименовать eau de Cologne в eau de Pologne[35]35
  Одеколон (фр.) (Кельнскую воду) в Польскую воду.


[Закрыть]. И еще кое-что в таком роде. Сердца горели, солдаты отправлялись на фронт с песней. «Марсельеза» звучала в такт, слаженно отбиваемый солдатскими сапогами. «На Берлин!» – ревели парижские улицы. «На Париж!» – откликались берлинцы. Все это скоро разъяснилось. Прежде чем погиб в бою первый солдат, пришло понимание.

Первая битва длилась с 5 по 12 сентября 1914 года на реке Марне, к северо-востоку от Парижа. Немцы все еще надеялись за пару недель покорить Францию, а после поставить на колени Россию и, таким образом, избежать войны на два фронта. Франции пришлось пролить море крови, пота и слез, чтобы остановить немцев. Им это удалось с помощью уникального прорыва.

А дело было так: генерал Галлиени приказал, чтобы за два дня – 6 и 7 сентября – 600 парижских такси доставили на фронт пехотинцев Седьмой дивизии. На старых черно-белых фото можно видеть сотни «Рено AG1 Landaulet», ожидающих необычных пассажиров на площади перед Домом Инвалидов. К 8 сентября на фронт, к берегам Марны, полторы тысячи автомобилей доставили подкрепление в 5000 человек. Каждому водителю заплатили по счетчику, как за обычную поездку. «На одну ночь парижские такси стали такси до Марны» – пел Марсель Амон в своей песне «Такси до Марны» (Les taxis de la Marne), где рассказывалось о триумфальном марше такси из Парижа. Капля в море, как подумаешь обо всей войне, но с точки зрения психологической этот случай сыграл свою роль. Такси до Марны стали символом национального единения и поддержки боевого духа.

Песня Амона со временем затерялась в складках истории, но в 1987 году новая песня о такси напомнила о ней. «Джо, шофер такси, не поедет куда попало» – спела Ванесса Паради и потрясла мир. У героев битвы на Марне не было особого выбора, а вот шофер Ванессы Паради следовал собственным правилам. Он колесил по Парижу в облаке мамбы и румбы. Такси останавливается, распахивается дверь. Четырнадцатилетняя певица не просит отвезти ее к Марне, но гораздо ближе, на рю Барбье, улицу на севере Парижа. Джо кивает, и мечта сбывается.

Эта песенка сделала Ванессу Паради знаменитой. Еще ребенком, в 1981 году, она попала в популярную программу «Школа фанатов» Жака Мартена (L’École des fans, Jacques Martin). Потом выпустила сингл, но успеха он не принес. Дядя познакомил ее с композитором Франком Лангольфом и легендарным автором лирики Этьеном Рода-Жиль (Étienne Roda-Gil – Alexandrie Alexandra для Клода Франсуа и La Californie для его постоянного певца Жюльена Клер). «Напишите для меня песню» – попросила она. Рода-Жиль посоветовал ей вернуться в школу. «Выучишься, тогда приходи». Лангольф впечатлился больше, и написал для нее музыку, с которой она снова вернулась к Рода-Жилю. И надоедала ему довольно долго. А он не спешил бросить очередную лолиту в клетку к злобным критикам.

В конце концов он все-таки написал текст «Джо-таксиста», воспоминание о ночной поездке по Нью-Йорку, который он довольно небрежно переделал в Париж. Таксист не хотел везти его в гаарлемский ночной клуб. Слишком опасно. «Джо, шофер такси не поедет куда попало». Как ни печально, именно на этом нежелании ехать туда, куда нужно пассажиру, заканчивается сходство между бесчисленными таксистами, колесящими по улицам мегаполисов мира.

В клипе мы видим Паради, неуклюже подпрыгивающую перед yellow cab. Одета небрежно, губки выпячены ради сходства с Бардо, но легко запоминающаяся мелодия и завораживающая партия саксофона убивают слушателя наповал. Так Паради добилась успеха, ее французская песенка промчалась вокруг света на американском такси: «Джо, давай, жми на газ, мчи сквозь ночь на Амазонку!»

Солдатам 1914 года, несомненно, понравилась бы эта песня, они с удовольствием умчались бы на своих дребезжащих рено-такси куда-нибудь на Амазонку, подальше от проклятой Марны.

Они смогли остановить немцев, но заставить их отступить не удалось. Напротив: враги окопались. И с этого времени линия фронта практически не менялась. Позиционная война, которую вскоре прозвали boucherie – словом, означающим «кровопролитные сражения», но еще и «бойню». Этот двойной смысл подал Борису Виану идею песни «Веселые мясники» (Les joyeux bouchers, 1995), где бои, которые ведут солдаты Великой войны, рифмуются с работой парижских мясников. В ритме танго автор-исполнитель описывает, как орудуют ножами мясники в La Vilette – округе Париже, где расположены старейшие мясные лавки.

 
Faut qu’ ça saigne
Faut qu’ les gens ayent à bouffer
Faut qu’ les gros puissent se goinfrer
Faut qu’ les petits puissent engraisser
Faut qu’ ça saigne
Bien fort
 

 
Кровь должна течь —
Народу нужна жратва.
Толстым надо наполнить кишки.
Детям надо расти.
Кровь должна течь
Ручьем.
 

Во второй части песня мясников сменяется военным танго, не оставляющим места иллюзиям.

 
Faut qu’ ça saigne
Démolis en quelques-uns
Tant pis si c’est des cousins […]
Si c’est pas toi qui les crèves
Les copains prendront la r’lève
Et tu joueras la vie brève
Faut qu’ ça saigne
 

 
Кровь должна пролиться,
Но только с одной стороны.
Даже когда это тебя смущает […]
Если ты их не перережешь,
То все перевернется
И сам ты окажешься в канале.
Кровь должна пролиться.
 

На незабываемых заключительных словах: «Посмотри! Там – кровяная колбаса! Посмотри! Там – кровяная колбаса!» – неровный ритм танго переходит в шальной марш, мясников и солдат уже не отличить друг от друга.

Перед зданием парижской Оперы, напоминающим кремовый торт, я замираю на миг – и сворачиваю на Итальянский бульвар, к знаменитому Café de la Paix (Кафе Мира), месту, куда еще в конце XIX века приходили промочить горло Ги де Мопассан и Эмиль Золя. Для солдат, получавших отпуск, основным способом расслабиться тоже был алкоголь. Но Café de la Paix предлагало посетителям не только пиво и вино, но и дам в ассортименте, что гарантировало ощущение мира и счастья, – правда, ненадолго. Déjeuner en paix – открытый буфет и мир – именно этого они хотели, и об этом рассказал нам в 1989 году Стефан Эйхер (Stéphan Eicher) в песне того же названия. Эйхер прочел в газетах жуткие новости и, когда его девушка проснулась, хотел рассказать эти новости ей. Но девушка поглядела в окно, спросила, идет ли на улице снег, и попросила: «Подари мне малыша до Рождества, ладно?» А потом она пила кофе и смеялась. «Человеческая природа перестала ее удивлять, она хотела позавтракать в мире и покое».

Совсем как солдаты, приходившие с передовой. Никаких проблем, ни новостей с фронта, лишь иллюзия беззаботной жизни.

Одна из самых известных военных песен увидела свет еще в начале 1914 года, то есть до войны. Некто Бах (такой псевдоним взял себе Шарль-Жозе Паскье) в песне «Когда Мадлон» (Quand Madelon) рассказывает, как солдаты на отдыхе развлекаются в кабаре с девицей Мадлон.

Бах изо всех сил пытался добиться успеха, даже наряжался перед исполнением песни в солдатскую форму, но публика реагировала поразительно вяло. И тут случилась война.

Эн Сиу (Ene Sioul), армейский артиллерист, присутствовал при исполнении Бахом этой песни и оказался одним из немногих, кто сумел ее оценить. Добыв ноты с текстом (в ту пору стоившие десять сантимов), он с большим энтузиазмом принялся исполнять песенку для своих товарищей. И теперь, во время войны, реакция оказалась совсем другой.

 
Quand Madelon vient nous servir à boire
Sous la tonnelle on frôle son jupon
Et chacun lui raconte une histoire
Une histoire à sa façon
 

 
Когда Мадлон подсаживается к нам,
Мы гладим под столом ее по юбке.
Любой из нас может ей улыбаться,
Всякий травит свои байки, жалуется на свои обиды.
 

Правильная песня в правильном месте. Любой солдат скучает по своей любимой, но она так далеко. Песня распространилась по французскому фронту со скоростью лесного пожара.

Начиная с 1916 года звезды кафе-концертов ломанулись на фронт – выступать, развлекать и поддерживать бьющихся с врагом сынов отечества. А сынам отечества нравилась «Мадлон». Не только Бах, но и все его коллеги, исполнявшие перед воинами эту песню, имели колоссальный успех.

«Мадлон к нам не строга, /Хоть за подбородок ее бери, хоть за талию. / Она смеется, она готова терпеть наши шалости / Мадлон, Мадлон, Мадлон!» – неслось из сотен тысяч глоток. Но когда Бах и компания привезли песню в Париж, отклик оказался пожиже.

Последовал перевод на английский, и «Мадлон» удалось переиграть даже It’s a long way to Tipperary[36]36
  «Долог путь до Типперери» (англ.) – солдатская песня.


[Закрыть].

Когда в войну ввязались американцы, «Мадлон» покорила и их. В 1919 году Бах выпустил ее на пластинке. Затем последовали версия Лин Рено (1955) и прелестная интерпретация Алана Шерри, уже в конце XX века. Надо сказать, песенка оказалась весьма привязчивой. Подходя к похожей на греческий храм церкви Марии Магдалины, выходящей на площадь Согласия, я вполне был готов со злости запеть ее.

Площадь Согласия совсем недавно была местом зловещим: здесь стояла гильотина, здесь сражались коммунары. Так же, как и во время войны, все время казалось, что зло превзошло все мыслимые ожидания и вот-вот станет невыносимым. Битвы при Марне, Сомме, Вердене, Пашендейле… «Кровь должна пролиться», – слышалось мне, но эту строку заглушило: «Мадлон, Мадлон, Мадлон!»

Со временем «Мадлон» потеряла смысл антивоенного шлягера. И непонятно, что заставило генерала Робера Нивеля в апреле 1917 года, после нескольких лет окопной войны, положить десятки тысяч жизней французских солдат у Chemin des Dames[37]37
  Дамская дорога (фр.).


[Закрыть] и в провинции Шампань, где так же бессмысленно и с такими же жертвами была захвачена коммуна Краон.

Il faut que ça pétille[38]38
  Должно быть, у них снесло крышу (фр.).


[Закрыть], как говорится. Война зашла в тупик. За несколько дней боев, а вернее – безуспешных попыток генералов отогнать немцев, погибло сто пятьдесят тысяч французов, но никакого результата добиться не удалось. Когда же стали планировать новую атаку, многие солдаты отказались принимать участие в бессмысленном кровопролитии. Бунтовщики были примерно наказаны: пятьсот солдат приговорили к смерти, каждый шестидесятый был казнен. И в дурной голове идиотов, дрожавших в ожидании смертельного выстрела, родилась песня La chanson de Craonne[39]39
  «Песнь Краона».


[Закрыть].

Стоя на Елисейских полях, трудно себе представить, что Франция когда-то воевала. Хотя в конце улицы сияют огни Наполеоновой Триумфальной арки, каменного напоминания о давних битвах. Покидая столицу, солдаты видели эту роскошную, огромную алмазную подвеску, как ни в чем не бывало сияющую посреди кольца бульваров. Военные пытались хоть на время забыть ужас, предаваясь ночной жизни, но, когда boucherie[40]40
  Булочные (фр.).


[Закрыть] прекратили торговать, начались бунты.

Песня La chanson de Craonne кончается ясным утверждением:

 
Ceux qu’ont l’pognon, ceux-là r’viendront
Car c’est pour eux qu’on crève
Mais c’est fini, car les trouffions
Vont tous se mettre en grève
Ce s’ra votre tour messieurs les gros
De monter sur l’plateau
Car si vous voulez faire la guerre
Payez-la de votre peau
 

 
Вон они, богатые,
За них я умираю.
Но это нужно, чтобы защитить страну.
Да, у каждого оружье под рукой.
И теперь, богачи и правители,
Раз вы забрались так высоко,
Раз вы хотите вести войну,
Вам придется платить жизнью и скорбью.
 

Песня, несомненно, взбесила французское правительство; была обещана награда в миллион золотых франков и немедленное освобождение от армейской службы тому, кто назовет властям имя ее автора. Однако ни одного французского солдата не соблазнила награда. Да и как назовешь имя автора песни, известной на фронте в нескольких версиях. Первые ее создатели, похоже, давно погибли, а оскорбительная песня все обрастала вариантами, и с каждой новой битвой появлялись новые рефрены, впитывая в себя все новые названия. Можно было спеть «Вон на холме стоит Краон», или «У форта Во стоит Верден» – какая, в сущности, разница?

Quand Madelon – прелестная песенка, а La chanson de Craonne переворачивает вам душу.

«Прощай, жизнь, прощай, любовь, прощайте, любимые женщины / […]Это случилось в Краоне, что на холме, / Где нам пришлось умереть».

Деревня Краон находится неподалеку от Chemin des Dames и сильно изменилась после того, как в нее влетело несколько миллионов снарядов. Автора слов песни установить невозможно, но автор мелодии – Шарль Саблон, отец эстрадного певца Жана Саблона. Его любовная песенка Bonsoir m’amour («Добрый вечер, любимая») стала хитом в 1911 году, ноты и слова ее были проданы в количестве сотен тысяч экземпляров. Париж просто влюбился в песенку: «Добрый вечер, любимая, добрый вечер, цветочек мой, добрый вечер, лапочка» – так вот: текст La chanson de Craonne положили именно на этот мотив. Светлая мелодия вальса, переплетаясь со словами, описывающими ужасы войны, порождает горькую иронию и растерянность, от которых перехватывает горло. Меня бесит Gérard Pierron, исполняющий этот шансон, словно обычный valse musette[41]41
  Аккомпанемент к танцу, в котором партнеры тесно прижимаются друг к другу.


[Закрыть].

Даже после войны песня оставалась запрещенной. Вы вряд ли встретите упоминание о ней в исторических книгах. А если она и упоминается, то лишь в сопровождении осторожных примечаний. Ситуация поменялась в 1974 году, когда президент Валери Жискар д'Эстен запретил цензуру в школьных учебниках. Так что через шестьдесят лет после начала Великой войны La chanson de Craonne стали наконец изучать во французских школах. А в 1998 году, впервые в истории, премьер-социалист Лионель Жоспен посетил Краон, отдал честь казненным в 1917 году солдатам и высказал пожелание, чтобы они «остались в коллективной памяти нации наравне со всеми». И тут интерес к La chanson de Craonne возродился с новой силой.

В день посещения премьера La chanson de Craonne снова прозвучала в Краоне. Нельзя сказать, чтоб этот демарш прошел гладко: духовные последователи генерала Нивеля возмущенно кричали, что скандален сам факт упоминания трусов при поминовении погибших. Но, пока они выплескивали свое возмущение, сотни присутствующих слаженным хором пели военную песню: «Все друзья, защищавшие то, что принадлежало другим, / Лежат, похороненные здесь».

Французы и англичане все эти годы сражались, сидя бок о бок в грязи, и всегда были недовольны решениями командования, пока 26 марта 1918 года не кончилось двоевластие в армии: войска союзников возглавил французский маршал Фердинанд Фош. За год до этого правительству Франции удалось выработать общий взгляд на ведение войны: в 1917 году французская политика наконец перестала напоминать драку мальчишек на школьном дворе, которую некому остановить из-за отсутствия сильного лидера.

Итак, в 1917 году президент Пуанкаре, пересилив себя, назначил премьером врага – Жоржа Клемансо, человека, которого поражение, нанесенное Бисмарком его стране в 1870 году, преследовало как непрекращающийся кошмар. Несмотря на эмоциональный и импульсивный характер, Клемансо умел мастерски налаживать отношения в политике. Сообщения о визитах премьера на фронт и его фотографии в окружении солдат воодушевляли и войска, и население.

Наступил критический момент. Немцы стояли на пороге победы. Кайзер Вильгельм II ожидал ее с минуты на минуту. Только сильное контрнаступление могло расстроить их планы.

Вторая битва на Марне началась. Как и во время битвы при Ватерлоо – лебединой песни Наполеона, – для победы понадобились свежие силы. И союзники одержали победу – благодаря вступлению в войну Америки, приславшей десятки тысяч солдат подкрепления.

Усталая немецкая армия не смогла одолеть превосходящие силы противника, генерал Эрих Людендорф понял, что ему необходимо срочно действовать, и предложил перемирие. Это случилось 11 ноября 1918 года.

Между тем я уже добрался до Триумфальной арки. Было полседьмого вечера. Теперь здесь – памятник погибшим, могила Неизвестного солдата. Но, хотя имени его никто не знает – известно, кто и как его выбрал. В ноябре 1920 года ветеран войны Огюст Тин получил задание: выбрать среди погибших солдат, чьи имена не смогли определить, того, кто станет символом всех солдат, павших в Великой войне. Из погибших на полях величайших битв войны выбрали восемь тел. И положили их в восемь поставленных в ряд гробов. «Мне пришла в голову простая идея, – вспоминал Огюст Тин. – Сам я воевал в шестом армейском корпусе. А номер моего полка был 132, и сумма цифр тоже равнялась шести. И я решил, что выберу шестой по счету гроб».

Это и были те самые останки, возле которых ежедневно несут почетный караул солдаты. Ветеранские организации исполняют эту почетную обязанность по очереди, в соответствии со специальным расписанием.

Ветер улегся. Раздались звуки «Марсельезы». Ничего, во время торжественных церемоний эта кровожадная песня до сих пор необходима. «Пусть кровью вражеской напьются наши нивы!»[42]42
  Перевод Тана.


[Закрыть] – летит, подгоняемая шквальным ветром вдоль Елисейских полей. Я, словно щитом, прикрываюсь мелодией песни Лео Ферре «Ты не вернешься назад» (Tu'n en reviendras pas, 1961), и она приводит меня, как всегда, к тексту Луи Арагона.

«Ты останешься золотым именем на наших площадях, /ты изгладишься из памяти любимых, /ты станешь приметой прошлого».

Солдат вынимает из ножен саблю и поворачивает влево медную горелку, под которой пылает вечный огонь. Пламя взвивается, как подстегнутое, и будет ярко гореть целый день. Юная девушка спрашивает, что такое Неизвестный солдат? Какой войны? Когда? Старик ветеран разъясняет. Девчонка слушает умные речи, я стою рядом. Истина обернулась стариком. Это прекрасно выразил Мишель Сарду в весьма эмоциональном шансоне «Верден» (1979): «Верден – памятник на площади / или, вернее, Верден / просто старик, пересекающий площадь».