Текст книги "Expeditio sacra"

***

Двумя днями позже…

Хмурый взгляд был устремлен вдаль. Беспокойные руки то и дело потирали зудящую рану, обработанную какой-то жижей из мешка Луиса, что неминуемо обернется бугристым шрамом, пересекающим лицо. Трудно было сказать, что происходило в это время у Рауля на душе, но эти два дня, что прошли с момента, как Беатрис сбежала, уведя взбешенного Зверя за собой в лесную чащу, из него слова приходилось выдирать клещами. Благо солдаты хорошо знали своего командира, угадывая приказы по одним лишь жестам и коротким, через силу брошенным словам. Признаться честно… в душе юного рыцаря зарождался мрак. Мрак мелко грызущего его сущность стыда, гнева и ущербленной самооценки. Много лет изводящий людей холод вступившей в свои права зимы окутывал землю не только снаружи, но и само сердце изнутри. Безусловно, он получал отказы раньше, проигрывал на дуэлях, но он всегда был к этому готов. Всегда… но не теперь. Икар его амбиций взмыл на космические высоты, задохнувшись в вакууме, оставшись витать в пустоте неопределенности, ничем не отличаясь от прочего космического мусора. Неужели… есть на свете женщина, которую ему не покорить… Неужто есть на свете мужчина, которого ему не победить. Ни силой… ни упорством. Ни одним из тех достоинств и добродетелей, которыми он обладал. Хром был прав, когда отчитывал его за поспешность и самонадеянность, но разве хотел он это видеть? Теперь… получив травму на всю жизнь, что каждый день будет напоминать ему о его позоре… он начинал понимать. И лишь еще ближе сошлись брови, когда он увидел на горизонте неясную тень.

Убежищем беглецам стало небольшое заброшенное поместье на окраине аббатских земель. Будто в насмешку, на самой границе, рядом с небольшим пролеском. Надежно укрытое от ветров, оно было не таким обветшалым, каким могло бы быть, потому, разведя огонь в камине, облюбованном на время зимней спячки летучими мышами, мужчины организовали оборону и стали ждать… Солдаты несли вахту и охотились, Рауль время от времени исследовал окрестности на предмет преследователей и слежки… Луис молился.

Даже когда тень приблизилась, явив свои черты, рыцарь не двинулся с места. Он узнал в звере своего искаженного чудовищными метаморфозами соперника, как позже и Беатрис, сидящую у него на спине в позе, в какой обычно дамы ездили на лошадях. Она выглядела достаточно бодро, гораздо лучше, чем когда они виделись в последний раз, но что-то во всем этом показалось юноше странным.

Вязко переставляя лапы в схваченной льдом грязи, игнорируя возню солдат с их «зубочистками», завидевших опасность, зверь неумолимо приближался к дому ленивой походкой. Ему потребовалось время чтобы взять след, лишь выудив из памяти топографию этих земель и ориентируясь на запах крови, ему удалось сообразить, куда стоит идти, и вот теперь он хотел лишь одного… доставить свою женщину в безопасное место. Уронить подле нее свои кости и кануть в долгожданное забытье, уйдя с головой в звуки ее голоса и нежность прикосновений ее рук. По дороге он умудрялся кое-как восполнять силы сам и отлавливать для Беатрис лисиц, что в изобилии обитали в окрестных лесах, охота в церковных землях была запрещена, потому эти рыжие вертихвостки творили здесь свой бал круглый год. Возможно, он закажет ей шубку из этих шкурок… много их собралось, в лисе не так уж много крови, как хотелось бы, уже не говоря о ее питательных свойствах. Но это было лучше, чем ничего.

Словно статуя, юноша встречал новоприбывших, не двигаясь с места, не спуская полного пустого и безвыходного гнева взгляда с мощной фигуры, словно трофей несущей на своей спине воплощение изящества и смерти. Величественную и недосягаемую в складках алого полупрозрачного савана, словно комета, несущаяся через пространство незыблемого космоса. Хмурым взглядом Рауль окинул ее покрытые синяками плечи, глубокие раны на ее груди. Но зверь лишь презрительно фыркнул ему в лицо, обдав взвесью слюны и крови, проходя мимо него во внутренний двор, где их уже встречал вышедший озаботиться о шуме Луис…

Прошло несколько часов. Как следует забаррикадировав дом, все собрались в большом зале с камином, собираясь накрывать на стол. Пусть ничего не предвещало беды, вокруг царила атмосфера спокойствия и будничной суеты, но в этих обветшалых стенах, подвывавшем сквозняке в перекрытиях, истинному покою было трудно найти себе место.

Как минимум, ярким пятном, нарушающим спокойствие, было большое потертое кресло, занятое вампиршей, и туша огромного зверя, что обернулся вокруг него, почти касаясь носом кончика своего хвоста. Беатрис дремала, греясь у камина, ее бледное тело не считали мертвым лишь хотя бы потому что знали о ее сущности, иначе бы уже давно решили, что ее труп порядком задержался на земной тверди в виду невероятной бледности и изможденности. Попав в дом, она будто позволила себе расслабиться, сбросить с себя ответственность и просто забыться в теплом коконе каминного жара и густого меха, ее оборачивающего. Никто не решался подходить к ней, ибо тогда из груды мышц и шерсти у ее ног раздавался рык, от которого волосы на голове вставали дыбом, а сердце падало в пятки. Впрочем… все отлично осознавали свое положение и благодарность этой девушке за то, что теперь хотя бы этот монстр просто ворчал, когда нарушали его личные границы, а не пытался вырезать все, что смело дышать в его присутствии, полностью сосредоточив свое внимание на вампирше. Но внезапно ее руки коснулись теплые пальцы и в нос проникли яркие ароматы вина и бадьяна…

– Беатрис… – позвал ее знакомый голос, – Вы слышите меня? Беатрис?..

Спустя секунд десять попыток достучаться до ее сознания, девушка наконец открыла глаза. Перед ней стоял Луис, держащий в руках деревянную кружку, от которой валил чуть заметный пар.

– Слава Богу, я думал, вы опять заснули, – вздохнул он, передав ей кружку и, взяв со стола свою, сел рядом с ней.

Удивительно, но только на него страж покоя вампирши не реагировал никак, кроме настороженного подергивания ушами. Он уже несколько раз пытался разбудить ее, ведь стоило ей заснуть, пробудить ее против воли становилось предприятием немыслимым.

– Мы так и не успели поговорить, я… хотел выразить вам свою признательность за все… что вы сделали.

Но Беатрис лишь устало повела бровями, будто сквозь кисель поднимая к лицу ароматное вино, втягивая его аромат, уставившись пустым взглядом в переливы алой жидкости в отблесках огня.

– Объясните же, что произошло?

– Неужели вы были не в силах ничем помочь… – тихо откликнулась девушка, все также не поднимая глаз, – Столько лет держащие его в цепях… загоняющие в угол распятием… чертовы святоши.

– Нас тогда было в разы больше, госпожа… – пропустив мимо ушей этот пассаж, заметил Луис, – Как и с вами, чтобы справиться с ним на пике его силы потребуется человек тридцать, не меньше, обученных и подготовленных особым образом, я один… был бы бессилен что-либо сделать. В отличие от вас…

– Ты на ходу придумал этот бред про невинных?.. – вздернула брови Беатрис, наконец оторвав взгляд от вина, – Решил сыграть на моем страхе потерять его? У вас там еще осталась хоть капля совести? Или из вас ее тоже выбивают розгами со святой водой?

На это Луис лишь тихо вздохнул, потупив взгляд. Перебирая пальцами по дереву, он будто обдумывал свои слова, чувствуя, что еще немного и головы ему не сносить. Также он решил тактично обойти стороной расспросы о подробностях того, что происходило за время их отсутствия.

– К сожалению, не придумал… – наконец тихо ответил он, – Знаю, это похоже на бредовую сказку из детских книжек с картинками, но вам ли не знать, что высшие силы порой играют с нами в безумные игры. Как часто бывает… дьявол кроется в мелочах. Может виконт Отто фон Блюм и ветреный повеса без тормозов, не за глаза будет сказано, но он еще ни разу не убивал из корысти, его кровь считается невинной. Оборвись его жизнь от руки Исаака… мы потеряли бы даже те крохи человечности, что еще удалось сохранить благодаря вам. И все же… что произошло?

– Антонио Летто… вот что произошло. – Беатрис вздохнула, тихим рыком вытолкнув из легких воздух сменив гнев на милость, – Забавно вышло… мы все ставили ловушки друг для друга, а в итоге попались в свои же сети. Он опять пытался выкрасть меня, впутав в это какую-то девчонку-наемницу, что потом ранила лошадь Рауля. Насколько я поняла, она дочь того бандита дю Амеля, к которому наш «уважаемый» аббат собирался увезти Айзека, едва меня заперли в камере. Но он каким-то образом вырвался из лап дю Плесси и устроил тому западню… Я была без сознания, ничего не помню, Летто со своей подельницей задымил ладаном все подземелье, но когда я очнулась… первое что я увидела, был он… – девушка кивнула себе под ноги, где, шевеля ушами в полудреме, находился предмет ее беспокойства, – Этот ублюдок сбежал… предположительно в Париж, он ранен и очень зол. Возможно, они сражались… и Айзек окончательно потерял над собой контроль. Это моя вина… не уследила… – вновь тяжело вздохнула она, откинув голову на спинку кресла, опустив кружку на уровень груди, будто пытаясь сквозь кожу и кости согреть свое сердце.

Лицо Луиса тут же перекосило, будто он разом откусил половину лимона. Трудно было сказать, о чем он думал в тот момент, но было видно, что эти новости не навевали ему радостных мыслей или хоть какой-то надежды на положительный исход. В пляшущих бликах огня его изможденное лицо казалось совсем иссохшим, тяжелые мысли совсем не красили истощенного таким шквалом бедствий человека. Но по сравнению с тем, с чем пришлось столкнуться его спутникам, о себе Луис хотел думать меньше всего, более того, ему казалось постыдным жалеть себя в подобной ситуации.

– Отнюдь, госпожа, – наконец нарушил тишину его неожиданно глубокий голос, – Исаак уже давно не семнадцатилетний юноша, столкнувшийся с изнанкой этого мира, он прекрасно отдает себе отчет о причинах и последствиях принятых им решений, единственное, что осталось неизменным, и что делает его тем, кто он есть – это огонь в его сердце, что заставляет его совершать не всегда до конца обдуманные вещи. И теперь, как никогда прежде я уверен… что горит он для вас.

***

На поместье вновь спускались сумерки. Сменялась вахта, возвращались с охоты солдаты, Луис накрывал к вечерней службе в импровизированном храме. Людям хотелось хоть как-то обезопасить себя и поддерживать в душах решимость, как они поддерживали в камине огонь. Она не могла винить их в этом. Запершись в дальней комнате с Айзеком, она давала ему то, чего ему так хотелось – тепло своих холодных рук. То что-то напевая себе под нос из старых песен своего детства, то нашептывая ласковые слова, она убаюкивала в нем бурю, вновь и вновь прочесывая пальцами густой шелковистый мех. Зверь посапывал в такт ее словам, подергивал ресницами, и пусть не мог выражать широкого спектра эмоций, она была уверена в том, что ему хорошо. Словно смертельно больному в последние минуты жизни, она пыталась облегчить его страдания. Впрочем… а так ли сильно он страдал? Возможно испытывал раздражение и некий дискомфорт, но не более. И то, это теряло какую-либо актуальность, если она была рядом. Он хвостом ходил за ней следом, куда бы она не пошла, одним взглядом отгоняя прочь любого, кто осмелился бы к ней подойти. А она лишь ласково трепала его за ухом… целовала в нос и звала любимым…

– Я ничего не понимаю… – прошептал себе под нос юноша, подпирая плечом стену скрестив руки на груди. В тонкую щель меж рассохшихся досок он наблюдал за тем, что не предназначалось посторонним взглядам, – Это же кровожадное чудовище, лишенное человеческих черт, монстр, явившийся из преисподней… как она может любить его, зная… что он такое, – выплюнул он из себя последние слова, чтобы не ляпнуть чего-нибудь более крепкого.

– Вы слишком узко мыслите, виконт… – вклинился в его размышления Луис, вытирая руки после омовения подкравшийся к нему из темноты, словно призрак, – Вы видите лишь то, что лежит на поверхности, грубое и гротескное отражение актуальной действительности. Она же видит первопричину… суть вещей. В этом вы бесконечно далеки друг от друга.

– Я никогда не думал об этом с такой стороны… – нахмурился рыцарь, опуская глаза в пол, – И никогда не думал о том… что ровно как под шкурой де ла Ронда скрывается человек, так и под маской самой прекрасной из женщин скрывается… чудовище. Далекое от нашего понимания.

Тем временем Беатрис, делая вид, что совершенно ничего не замечает, продолжала невозмутимо расчесывать гриву, поблескивающую в свете тусклой свечи. Она любовалась ее переливами, утопая в ней, впитывая ладонями гулкие вибрации под кожей.

– Нелюди… – буркнул себе под нос юноша, тем не менее прогоняя из своего голоса злую иронию, – Проклятые небом и землей, дикие звери, ведомые первобытными инстинктами, но разве сейчас… они чем-то отличаются от нас? Ждущих поддержки… сочувствия… сострадания.

– Теперь-то вы понимаете, виконт?.. – усмехнулся Луис, небрежно перебрасывая полотно для рук через одно плечо, словно банное полотенце, – Не все так просто, как кажется на первый взгляд. И чем пристальней этот первый взгляд будет, порой может зависеть, проживете ли вы следующий день… и каким он будет.

– Тихо… – оборвал его юноша, резко вскинув руку, – Вы слышите?..

Луис затих, лишь склонившись ухом к щели стараясь двигаться как можно тише. На его лице промелькнула гамма чувств, оставившая после себя лишь сосредоточенную задумчивость.

– Что она делает?.. – недоуменно прошептал Рауль.

– Она… – поморщился Луис, поднимая на него взгляд, – Она молится, – тихо усмехнулся он. Наблюдая, как стынет в недоумении лицо его собеседника.

– …in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti, – едва слышно шептала себе под нос девушка, совершенно не чувствуя онемевшей руки, что по локоть проваливалась в густую шерсть на холке.

Волосы упали на лицо, но она их не замечала. Внутри все скрутило в тугой ком, в голове будто взрывались одна за другой огненные бомбочки, немели ноги и руки, горело в груди… по очереди… или же одновременно, но вряд ли она обращала на это внимание, не намереваясь давать себе поблажек, остановиться хоть на минуту. Если ее одной хватило, чтобы привести Айзека в чувства… может и ее молитв хватит, чтобы заменить церковный хор… стоило только постараться как следует, дерзнуть возжелать невозможного. Но пока что она делала хуже только себе. Будто не слыша ее слов зверь продолжал тихо посапывать сквозь сон, никак не реагируя на ее увещевания к небесам. Ее никто не слышал, или не хотел слышать, кроме двух мужчин по другую сторону двери, в то время как себя она выжигала заживо каждым словом, что срывалось с губ.

– Pater noster… – и снова кровавый кашель в сжатый кулак… – qui es in caelis, – она стиснула зубы, сдерживая спазмы в груди… – Sanctificētur nomen tuum… – бледный язык слизнул с искусанных губ набухшую каплю…

Это было больно… но разве она могла не попытаться, даже если сама не выдержит. Проломиться к его сердцу в обход литургических пыток и железных цепей. Самопожертвование всегда ценилось перед лицом высших сил… как тогда, у подножия Штайнхалля двадцать лет назад, так и теперь. Может в ее черной душе еще остались крохи, в которые так верил Айзек… может их силы хватит, чтобы привлечь его душу обратно в мир людей, чтобы спасти его… спасти их обоих.

– Et ne nos indūcas in tentatiōnem, sed libĕra nos a malo..

***

Когда его разум окончательно растворился в сером тумане убаюкивающего покоя? Это всегда происходит так, на смену бешенству неизменно приходит апатия, апатию сменяет бессилие, а дальше… нет ничего, о чем стоило бы говорить. Это такое странное ощущение, когда твоим телом управляет не осмысленное желание, а мгновенные, сиюминутные импульсы, о которых или вовсе не задумываешься, или задумываешься слишком поздно, разрывая разозлившему тебя человеку глотку. Тогда это стало последней каплей. Инстинкт, правящий бал, вышвырнул на задворки все, что помогало Айзеку себя не потерять. То, что было торжеством прошедшей бури, превратилось в пустыню, человек уступил зверю, растворился, пытаясь запечатлеть в памяти заботливый и слегка укоризненный взгляд любимой. Для нее ничего не поменяется, абсолютно, она и сама в каком-то роде зверь, приветствующий в нем такое, хотя рано или поздно, конечно, все поймет.

Прежде чем шагнуть в темноту, де ла Ронда глубоко вздохнул, проворчал что-то, но не удержался, бессильный протянуть здесь еще хоть одно мгновение.

 
       «Госпожа Беатрис Аделхейт Бойе – самое дорогое, что у тебя есть. Самое драгоценное. Ее нельзя оставлять и на минуту. Будь готов растерзать любого по ее приказу и… защитить от всех опасностей, от своих собратьев. Я вижу все. Ты не предашь ее. Единственный, не предашь».
 

Холод и жар. Жуткое погружение в Бездну. Ну что ж, здравствуй, и жди меня, очередная тюрьма. Это путешествие стоило того. Счастливые дни. Как жаль, что все закончилось так быстро. Небеса были и так слишком милостивы.

В эту минуту зверь, потерявший нечто важное, провалился в глубокий сон. Хорошо, теплые руки помогли ему тогда не сойти с ума, когда тоскливо взвывая, измученный борьбой, он рыскал в потемках угасшего разума, но не находил опоры. А когда холод поселился где-то в груди, затих. Словно в тело въелась неизлечимая хворь, способная убить в одно мгновение, стоит о ней вспомнить.

Осталось одно, преданность и забота о хозяйке.

***

Будни текли непривычно вяло. Будто предвещая нечто… нехорошее. Затишье перед шквалом, когда не знаешь, что хуже: стагнация или буря. В их нынешнем положении было бы разумней выбрать первое. Иногда кризис способствует развитию, но вряд ли эта ситуация была такой же. Несмотря на то, что все было из рук вон плохо, это был явно не тот случай, когда очистительным пожаром можно было бы расчистить место для чего-то нового… это бы не помогло еще раз.

Рассеянными движениями пальцев прикасаясь к выщербленному непогодой и вредителями дереву подлокотников все того же кресла, Беатрис сидела в своей прежней позе в большой комнате и смотрела на огонь. В ее голове его всполохи начинали трансформироваться в какой-то фантасмагоричный танец, ослепляя глаза, однако открывая сознанию удивительный мир ярких красок. Потом она конечно же об этом пожалеет, около суток практически не сможет видеть, учитывая, что ей все еще было нечего есть, но… это хоть как-то отвлекало от окружающей ее действительности. Впрочем, все еще не лишая ее роли в ней.

– Беатрис? Вы не спите? – тихо позвали ее со стороны.

Она с теплом усмехнулась про себя. Вроде бы внешне ничего не изменилось, они замечательно проводили время, насколько это было для них возможно, пусть гнетущая атмосфера незримо, но тянулась за ней смоляным шлейфом. Они не могли и шагу ступить из этих стен, пока не станет хотя бы примерно ясно, что им делать. И она чувствовала себя ответственной за все… что теперь происходило. Но несмотря на все это… неужели она могла бы заснуть с открытыми глазами?

– Нет, Луис… не сплю, – так же тихо отозвалась она, не меняя позы.

На этот раз ее ноги не огибал рычащий воротник, в этот момент Айзек лежал вдоль камина и разглядывал огонь, но каким-то уже более вдумчивым взглядом, будто пытаясь что-то в нем различить. Он тяжело дышал, с силой выгоняя воздух из легких, от чего огонь постоянно пыхал, во все стороны сыпали искры, а в глазах у Беатрис становилось особенно темно.

– Возьму на себя смелось обратить внимание… вы скверно выглядите, – послышалась печальная усмешка, сопровождающаяся скрежетом дерева стула, на который опустился мужчина.

– М-м-м да… где-то я уже это слышала… – тенью повторила его интонацию девушка, – Только тогда в следующий момент моя жизнь встала с ног на голову… а теперь я сама рискую невольно наложить на себя руки. Что со мной не так, Луис?..

– Думаю, стоит начать с того, что вы нежить… – пожал тот плечами, – Несмотря на все ваши выдающиеся таланты, все же есть вещи, неподвластные и пагубные для вас. Несмотря на ряд исключений…

– И почему это не может стать одним из них… – отстраненно прошептала она, лишь на секунду прикрыв глаза, – Неужели за эти сто лет я разучилась молиться… Мой палач не дал бы соврать, большинство молитв я выучила наизусть за последние двадцать лет. Я различаю каждую из них по оттенкам боли в своем теле.

– Вполне может так стать… что дело не в этом, – предположил Луис, – Вы уже не раз доказывали, что способны преодолевать разделяющую вас со священным грань, словом пробивать эту завесу, взывать к небесам даже во вред себе, но… теперь этого может оказаться недостаточно. Или все слишком далеко зашло и этим мы уже ничего не сможем сделать, или это уже вам бросают вызов с обратной стороны.

– Неужели ему ничем не помочь?.. – Беатрис воздела глаза к растрескавшемуся, покрывшемуся густым слоем паутины потолку, даже не пытаясь что-то там разглядеть. – Даже это дается мне с трудом…

– Должен сказать, вы неплохо справляетесь. Хотя ваше беспокойство мне вполне понятно…

– Ты наверно меня не понял, – впервые на лице Беатрис появилась более-менее живая эмоция. Она поджала побледневшие губы, развернув голову в сторону мужчины, впрочем, перед собой она видела лишь цветные пятна, – Недавно я разговаривала с Раулем… кажется… это было вчера. Мальчику хватило мудрости попытаться извиниться передо мной за недавний инцидент, во время которого он имел неосторожность украсть мой поцелуй, воспользовавшись моим беспомощным положением, и получить за это от Айзека шрам на половину лица… Я не помню, сколько прошло времени, но я рада, что пусть даже и спустя где-то неделю, но он обдумывал свои перспективы. В шутку… не имея в виду ничего серьезного, я сказала, что впредь ему стоит быть осмотрительней, если он не хочет вдруг обнаружить себя закопанным где-нибудь под безымянной сосной. – она на минуту затихла, будто пытаясь постановить, когда же она начнет различать перед собой предметы, – Тут же… – вдруг продолжила она, – из-за моей спины раздался скрежет когтей по полу и Айзек… схватив Рауля, словно набитую соломой куклу… выбежал прочь из дома, игнорируя попытки стрелять ему в спину. Протащил он его через весь пролесок… и не успей я вовремя, искали бы мы Рауля еще несколько дней… в другом конце леса под безымянной сосной, – покачала она головой, вздернув брови в усталом жесте.

В бликах пыхающего огнем камина она выглядела словно восковая фигура, выцветшая от времени и отсутствия ухода, пустым взглядом впалых стеклянных глаз готовящаяся встретить свой конец в языках всепожирающего пламени.

– Он стал каким-то… прямолинейным… бескомпромиссным. Словно механизм, заведенный на выполнение некой команды. До какого-то момента я чувствовала в нем эту неустанную борьбу, от него будто полыхало той силой, что давала этому телу мощь, несравнимую с мощью плоти. Я старалась не потакать его звериной натуре, при этом давая понять, что это не есть плохо. Что мы такие, какие есть, и не нужно до конца своих дней корить себя… Что я буду любить его любым… Что буду ждать всегда, сколько бы он не боролся с собой, а я буду рядом. В его глазах я видела отражение его самого… Теперь этого нет. Будто… человека там больше нет. Чем это пахнет… – вдруг повела носом Беатрис, оглянувшись по сторонам. Она по-прежнему не различала перед собой предметов, пусть иногда по формам теней она угадывала их очертания.

– А… это, – ей в руки опустилась теплая кружка, а вязкий солено-сладкий аромат усилился, – Ребята на утренней охоте подстрелили кабана. Большой оказался… достаточно жирный. Мяса нам хватит еще надолго, так что можно хотя бы из-за этого не волноваться. Мы успели собрать для вас немного крови до его гибели, даже попытались сохранить тепло. Иначе вы рано или поздно снова впадете в голодный сон, и…

– Я справлюсь, – тепло улыбнулась девушка, принимая угощение, втягивая носом аромат. Подавив едва уловимый приступ тошноты, который она предпочла объяснить переутомлением, – Мне очень приятно, что вы думаете обо мне.

– Его поведение сейчас вряд ли можно объяснить обычной логикой, – пожал плечами мужчина, – Вам удалось найти зацепку в его подсознании, сконцентрировать его разум в одной точке, так что весь остальной мир для него просто перестал существовать. С одной стороны это хорошо, мы смогли проложить мост из инфернального мира его подсознательного в наш, нам не удавалось даже это, как вы верно заметили, нам приходилось действовать исключительно с позиции силы, но с другой…

– Может ему и так хорошо… – пожала плечами Беатрис, делая глоток из кружки.

– В каком… смысле?

Но ответа на свой вопрос получить Луису было не суждено. Чуть не вывалившись из кресла, Беатрис подскочила на ноги. Отбросив в сторону табурет, на который она забросила ногу пока сидела в кресле, она всполошила всех людей в комнате. Кто-то даже схватился за оружие. Айзек вскочил на лапы, шарахнувшись в сторону, кончиком хвоста задев угли, полыхнувшие прямо ей в лицо, когда она упала на колени перед камином, окрасив камни перед собой не только той кровью, что она только что выпила из кружки, но и черными сгустками уже своей собственной… Краем уха Беатрис услышала нарастающий ропот со стороны, как застонало что-то внутри чудовищной глотки. Отняв руки от лица она поняла, что опалила кожу и та теперь свисает лохмотьями с ее пальцев.

– Боже всемилостивый, вы в порядке?! – Луис упал рядом с ней на колени, заглядывая ей в лицо. – Что произошло?

Но в ответ на его слова на камни лишь упали очередные кровавые капли. Плечи девушки вздрогнули, заставив пряди спутавшихся волос скатиться на лицо. Из груди раздался сдавленный стон. Она оскалилась сквозь боль, надеясь, что никто этого не увидит.

– Я не знаю, что делать… – прошептала она, зная, стоит ей повысить голос и слез ей уже не удержать, – Я не знаю, для чего вообще нахожусь здесь… Он так и не объяснил, зачем ему нужно в Лион… Так и не объяснил, зачем я ему там нужна… Я не знаю… почему вообще до сих пор жива… но я не могу просто так все оставить. Может быть я в очередной раз умру… но он должен будет жить. По крайней мере… от этого хоть кому-то будет польза.

– Вы хорошо себя чувствуете? Мы уже пробовали мясо, животное не было отравлено или больно, что с вами случилось?

– Я не знаю… – тяжело вздохнула Беатрис, отстраненно качая головой, – Возможно, Господь наказал меня за дерзость взывать к его милости со дна моего падения… и просто лишил меня возможности даже пить кровь, чтобы продлить мои страдания на земле. Говорят, первым делом он отнимает у заблудших Разум. Его я лишилась давно…

– Не уверен, что это так…

– Это уже не важно…

Она подняла руку, в которую тут же уткнулся мокрый горячий нос. Опираясь на подставленную ей шею, Беатрис поднялась на ноги, стараясь не поднимать головы, чтобы не понять по ошарашенным вздохам и ускорившемуся бегу сердец, насколько все плохо с кожей на ее лице. Закусывая губы, опираясь на Айзека, она двинулась к дверям прочь из комнаты. Остальные молча смотрели ей в след, многозначительно сжимая в руках рукояти своего оружия.

– Куда вы? Совсем скоро рассвет, вам нельзя сейчас на улицу!

Но ответом Луису было лишь бескомпромиссное рычание из глубокой звериной груди. Взмахнув хвостом, Айзек, или то, что от него осталось, одним своим видом дал ошарашенному мужчине понять, что не в его интересах сейчас выносить оценочные суждения поступкам его госпожи.

– Я хочу посмотреть ему в лицо… – пробормотала себе под нос Беатрис, выходя из комнаты, – Когда Он будет поднимать солнце из-за горизонта… Я хочу посмотреть ему в лицо.

Декабрь уже перевалил за свою половину… начинало стремительно холодать. Хрустальная свежесть предрассветного воздуха приятно проветривала застоявшиеся легкие, а обожженная кожа быстро занемела, притупив боль. На грани голодного обморока болевые ощущения усиливались, низводя тело на уровень почти человеческой чувствительности. Только вот на солнце она все равно сгорит. Пусть так… ее все равно успеют затащить в дом раньше, чем последние волосы догорят на ее голове. Но попытаться все равно стоило… Пятна перед глазами постепенно начинали рассеиваться, перед собой она различала мутные очертания дороги и предметов во дворе. Зверь похрапывал подле нее, не ускоряя шага, служа ей верной опорой, чувствуя ее слабость и волнение. В такие моменты хотелось только зарыться в эту меховую громаду… зарыться и забыть обо всем. Прокопаться через шерсть и плоть к горячему сердцу, докричаться до того, кто все еще должен был обитать там.

Неужели… он бросит ее так одну… Оставив на попечение зверинца, который сам же поклялся истребить. Будто в намек… что раз сама она зверь, то большего и не достойна.

Настороженное сопение слева дало понять, что небо светлеет. Дрогнули колени, пересохло во рту. Но она постаралась отринуть посторонние мысли. Осталась только иррациональная вера в неизвестный итог. Даже с новой силой накатившая тошнота не остановила ее решимости довести дело до конца. Предрассветные сумерки… как и перед самым закатом – это было время, когда соприкасались миры. Когда духи сквозь стелющуюся по земле дымку могут выходить в мир живых, а живые пересекать доселе недоступную им грань. Когда можно коснуться чего-то… что находится за пределами досягания органов чувств. Даже таких острых, как у нее… Сейчас, особенно сейчас, ей нужно было верить хоть во что-то кроме себя одной.

Кожей она почувствовала, как воздух нагрелся. Либо же это ее обожженная кожа так ощущала явление солнца. Постепенно жар нарастал, а глаза различали, как светлеет на горизонте небо. Зверь рядом с ней предостерегающе зарычал.

– Что будет, если я загляну за грань… – спросила у него Беатрис, ласково потрепав рукой встопорщенную шерсть на загривке, – Увижу ли я тебя… даже если это будет последним, что я увижу. Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне. Я… – резкий порыв холодного ветра дунул в лицо, проясняя взор, заставляя забрать полную грудь воздуха, – ведь так люблю тебя.

Толчок в грудь повалил ее спиной на землю. Огромная тень закрыла собой небо, заставив ее сжаться от неожиданности. Он бы не напал на нее… нет… этого не может быть.

Она зарычала, когда первый луч солнца показался из-за кромки редких деревьев на горизонте. Руки дернулись в рефлекторном порыве закрыть лицо, но вместо этого она открыла глаза. Прямо напротив которых пыша жаром дыхания ей в лицо глубокой зеленью поросших ряской болот смотрел на нее Айзек. Глазами… в которых на ту минуту, что, не моргая она смотрела в них, она вновь… увидела желанный ею образ.

Глаза резало… невыносимо. Было больно от насыщаемого светом воздуха, скоро магия этого часа пропадет… стоит солнцу взойти и дымке развеяться по ветру, но она не желала разрывать этой хрупкой нити. Дрожащая рука поднялась к лицу, стерев из-под глаза зверя скопившуюся мутную влагу…