Текст книги "Жена героя"

Иман снова постучал и спросил:

– Почему вы закрылись? Откройте. Я тоже хочу посмотреть.

Мы с Хадиджой пытались оторвать фотографию Самада от крышки чемодана, но ничего не получилось. Самад очень хорошо её приклеил.

– Смотри, как он тебя любит. Приклеил насмерть, – пошутила невестка.

Тем временем Иман так колотил в дверь, как будто хотел сорвать её с петель. Мы поняли, что выхода нет, фото Самада отодрать мы не можем, и решили спрятать чемодан в комнате под одеялами и подушками. Хадиджа открыла дверь. Иман быстро сообразил, что мы от него что-то скрываем, внимательно осмотрел комнату и спросил:

– А где же чемодан с вещами, который принёс Самад?

– Умоляю, не выдавай меня, – зашептала я Хадидже. – О нём должны знать только мы с тобой.

Тогда невестка отвлекла брата каким-то разговором, взяла его под руку и вывела из комнаты.

Глава 4

Время шло. Иногда Самад ненадолго появлялся, а иногда его не было целыми месяцами. В стране царил хаос: антишахские демонстрации докатились уже до деревни. Прошла весна, потом – лето, вслед за ним наступила и минула осень. Пришла зима, которая выдалась очень холодный в тот год.

Когда Самада не было, я его совсем не вспоминала, однако с его приездом всё менялось и у меня появилось предчувствие, что между нами вот-вот должно что-то произойти. Мысль об этом меня сильно беспокоила. Однако внимательность ко мне отца успокаивала меня, и я быстро забывала обо всех тревогах.

До наступления нового года оставалось несколько дней. Мать приготовила праздничный ужин и пригласила родственников, ведь она славилась своим гостеприимством на всю деревню. Никто во всём Каеше не умел так вкусно готовить. Все ценили её за добродушие и звали не иначе как «дорогая Ширин».

В тот день к нам пришли сёстры и невестки, чтобы помочь на кухне. Семью Самада мы тоже позвали в гости.

Вечером я заметила, что часть гостей поднимается на плоскую крышу над нашей комнатой и начинает там петь и танцевать. Посредине крыши было окошко, как во всех домах нашей деревни. В скором времени пришли ребята и сообщили, что Самад и его друзья собрались на крыше. Мы продолжали сидеть и слушать песни, как вдруг увидели, что через окошко на крыше по веревке спускается какой-то свёрток, свисая прямо над корен[5]5
  Корси́ – традиционный иранский низкий стол с жаровней внизу. Сверху стелется тёплое одеяло, краями которого укрывают нижнюю часть тела для обогрева.


[Закрыть].

В тот вечер мы позвали в гости и нескольких моих подруг. Они захлопали в ладоши и начали кричать:

– Гадам, возьми свёрток!

Я не могла поверить, что Самад в качестве жениха устроил всё это представление для меня как для своей невесты, поэтому даже не сдвинулась с места и только сказала:

– Идите и возьмите сами.

Одна из моих подруг потянула меня за руку и сказала:

– Иди быстрее!

Делать было нечего. Я подошла, встала на корей, а Самад вздумал пошутить и потянул за верёвку, чтобы я не смогла ухватиться. Мне пришлось встать на цыпочки, но Самад ещё больше подтянул верёвку, и через отверстие в потолке я слышала, как он смеётся.

«Сейчас я тебя проучу», – подумала я про себя, нагнулась и, делая вид, что собираюсь спуститься с корей, поставила одну ногу на пол. Самад подумал, что мне надоело и я уже не буду пытаться ничего ловить, поэтому отпустил верёвку и подарок оказался прямо над моей головой. Тогда я быстро повернулась и ухватилась за него. Самад понял, что проиграл, и отпустил верёвку. Гости захлопали в ладоши, подошли ближе и отвязали свёрток. Затем они отнесли его на середину комнаты и развязали.

И на этот раз Самад не поскупился. Купил блузки, шаровары, юбки, платки: всё по последней моде, а ещё – дорогие ткани тончайшей работы. Все гости были в восторге. Мать тоже купила кое-что для Самада. Она принесла свои подарки и сложила их на тот кусок ткани, в который прежде были завёрнуты подарки для меня. Самаду полагались ботинки, бельё, носки, рубашка, ткань на брюки, мыло и кристаллический сахар.

Мать завернула подарки и прикрепила этот новый свёрток к верёвке, свисавшей с потолка, а потом сказала мне:

– Гадам, милая, попроси Самада потянуть за верёвку.

Я встала на стол-корси, но растерялась, не зная, как мне назвать Самада. Это было в первый раз, когда мне пришлось обратиться к нему. Сначала я несколько раз потянула за верёвку, но никакой реакции не последовало, потому что на крыше в это время все пели и танцевали. Из-за спины я услышала голос матери:

– Гадам! Быстрее. Попроси же его.

– Самад… Самад… Самад… – позвала я.

Я слышала сама, как дрожит мой голос. От стыда я не могла пошевелиться. Но ответа не последовало. Мне пришлось опять потянуть за верёвку и крикнуть:

– Самад! Самад!

Сердце сильно стучало в груди. Дыхание прерывалось. Услышав мой голос, Самад наклонился через проём и с удивлением смотрел на меня. Этот взгляд заставил моё сердце биться ещё быстрее. Я указала на свёрток. Самад радостно потянул за верёвку и поднял его наверх, пока друзья на крыше продолжали хлопать в ладоши и плясать. Затем они спустились вниз и прошли в комнату, где сидели мужчины. После ужина члены обеих семей начали обсуждать предстоящую свадьбу. На следующий день к нам пришла мать Самада и пригласила нас в гости.

Мать велела мне: «Гадам, пойди к сёстрам и невесткам и скажи, что госпожа Гелии на завтра зовёт нас к себе». Я надела чадру и пошла, а на улице встретила Самада с корзиной на плечах. Увидев меня, он безумно обрадовался, рассмеялся и поставил корзину на землю. «Здравствуй», – сказал он. Только тогда я впервые ответила на его приветствие. Мне показалось в тот момент, что я совершила большой грех, и от этой мысли вся задрожала, а вслед за этим, как всегда, убежала.

Увидев одну из сестёр во дворе её дома, я сообщила ей о приглашении и попросила передать другим сёстрам и невесткам, а сама опрометью понеслась домой. Я знала, что Самад шёл за мной по переулкам. Мне не хотелось, чтобы он меня опять встретил, и поэтому следовало пробежать незамеченной.

По дороге я увидела своего дядю, который ехал на машине, и попросила его остановиться.

– Что случилось? Почему ты так побледнела? – спросил он.

– Ничего страшного. Я просто спешу. Хочу быстрее добраться до дома.

Дядя открыл дверь машины и сказал:

– Давай садись, подвезу.

Господь Бог меня услышал! Мы проехали несколько улиц. В зеркало заднего вида я увидела, как Самад, стоя в начале улицы, с удивлением смотрел на меня.

В скором времени наши родственники начали часто ходить друг к другу в гости, а спустя несколько месяцев отец купил барана, чтобы заколоть его. Он дал какой-то обет, который хотел исполнить, и мать пригласила в гости семью Самада, чтобы они тоже поучаствовали в этом.

Рано утром мы сели в микроавтобус, который отец взял напрокат. Положив барана в багажник, мы отправились в мечеть, к гробнице святого, на вершину горы. Машина ехала в гору очень медленно, и водитель сказал нам:

– Машине тяжело. Пусть несколько человек сойдут.

Я, мои сёстры и невестки вышли. Самад пошёл за нами и хотел воспользоваться случаем, чтобы поговорить со мной, но я нарочно шла впереди или среди сестёр и невесток, болтая с ними. Самад очень рассердился из-за этого.

Наконец мы добрались до гробницы святого. Барана зарезали, сняли шкуру, разделали тушу на несколько частей и раздали собравшимся там людям. Часть мяса оставили на обед и поставили варить суп. Рядом с гробницей был небольшой сад, принадлежавший мечети. Увидев спелую вишню, я захотела её попробовать. Самад стал обрывать ягоды. Он несколько раз позвал меня, чтобы я помогла ему, но я каждый раз делала вид, что очень занята. Увидев, как Самад обрывает ягоды, сёстры и невестки решили помочь ему, а тот набрал горсть и отдал сестре со словами: «Отнеси эти ягоды Гадам. Она от меня бегает. Я собрал это для неё. Она сама сказала, что ей хочется вишни».

До самого вчера я ни разу не обратила внимания на Самада, а после это случая тот стал реже навещать родных. «Увольнения закончились», – объясняла его мать.

Время от времени Самад приезжал в выходные по четвергам и пятницам, заглядывал к нам, и каждый раз меня шёл разыскивать его брат Саттар. Всякий раз Самад привозил что-нибудь в подарок, а однажды привёз мне золотые сережки. Они были очень красивыми, и я знала, что он потратил на них много денег.

В другой раз он привез мне наручные часы. Увидев этот подарок, отец сказал: «Поблагодари жениха и обращайся с часами аккуратно. Они дорогие, японские».

В скором времени начали говорить о свадьбе. По вечерам родственники обеих семей собирались вместе и обсуждали, как лучше всё организовать. Вплоть до того времени мы с Самадом ни разу даже толком и не поговорили.

Однажды Хадиджа пригласила к себе в гости меня и других невесток. Братья ушли на поливные работы и их жёны решили устроить посиделки. Когда пришло время ложиться спать, одна из невесток попросила меня принести постельное бельё из другой комнаты. Там было темно и свет падал лишь из двери соседнего помещения. Войдя внутрь, я начала снимать покрывало с постели, как вдруг почувствовала, что в комнате кто-то есть. Дрожа от страха, я всё-таки подумала, что мне просто показалось, взяла покрывало и вдруг неожиданно заметила какое-то движение. От испуга сердце сильно забилось в груди.

– Кто там? – спросила я.

В комнате было темно, и как я ни старалась, ничего не могла разглядеть.

– Это я, – раздался голос. – Не бойся. Я хочу с тобой поговорить.

Это был Самад. Я хотела вернуться, но он рассердился:

– Снова хочешь убежать? Сядь, говорю тебе.

Я впервые видела его таким сердитым.

– Ради Бога, уходи. Не позорь меня! – взмолилась я, едва не плача.

– Мы не сделали ничего дурного. Я не хотел сюда приходить. Твои невестки в курсе. Меня пригласила сюда Хадиджа. Я пришёл поговорить с тобой. Нехорошо получается. Через месяц мы должны пожениться, но до сих пор не обмолвились и словом. Ты боишься меня, как огня. Мы должны поговорить друг с другом и обсудить всё самое важное ещё до свадьбы.

– Сейчас вернутся мои братья, – испуганно сказала я.

– Если придут твои, я сам с ними поговорю, – решительно ответил Самад. – А сейчас признавайся: ты меня любишь или нет?

От стыда я была готова провалиться сквозь землю. Что это вообще за вопрос? Слава Богу, в темноте я не видела лица Самада. Я молчала и тогда он снова спросил:

– Гадам, ты меня любишь или нет? Наверное, нет. Каждый раз ты убегаешь при нашей встрече. Скажи, может быть, ты любишь кого-нибудь другого?

– О Господи… нет, нет, честное слово. Что ты говоришь? Я никого не люблю, – ответила я.

– Послушай, Гадам, милая! – рассмеялся он. – Я тебя очень люблю и ты должна полюбить меня. Любовь может быть только взаимной. Я не хочу силой заставлять тебя стать моей женой. Если я тебе не нравлюсь, скажи честно. Поверь, ничего страшного не случится. Я просто положу конец всей этой истории.

Я стояла, по-прежнему не шевелясь, и только оперлась рукой о постель. Самад смотрел мне прямо в лицо.

– Никого не люблю, – призналась я. – Только… стесняюсь тебя.

– Ты меня любишь или нет? – со вздохом спросил он.

Я ничего не ответила.

– Знаю, что ты честная девушка. Мне нравится твоя честность и застенчивость. Нет ничего страшного в том, что мы разговариваем друг с другом. Если получится, мы сможем прожить вместе всю жизнь. Ты меня любишь или нет?

Я опять ничего не ответила.

– Заклинаю тебя твоим отцом. Ответь, ты любишь меня или нет? – повторил Самад свой вопрос.

– Да, – ответила я.

Казалось, он только и ждал этого ответа и сразу же начал признаваться в своих чувствах, а потом сказал:

– Скоро закончится моя срочная служба. Я хочу пойти работать. Купим землю и построим дом. Гадам, ты мне нужна! Ты должна стать мне опорой.

Затем, рассказывая о своих представлениях, он сказал, что рад жениться на такой верующей и скромной девушке, как я.

Самад всё очень красиво излагал, и я узнала от него много нового. В тот вечер мне подумалось, что другого такого мужчины, как он, в нашей деревне нет. Я не знала ни одного мужчину, который бы говорил женщине, что она должна стать его опорой.

Внимательно слушая Самада, я тоже иногда что-то говорила. Тот долго рассказывал о самом разном: о прошлом, о том, как я избегала его и как он от этого страдал, о том, что всякий раз с надеждой на взаимность приходил ко мне, а встречал только безразличие. Неожиданно, как будто вспомнив что-то, мой жених спросил у меня:

– Ты, кажется, пришла взять постельное бельё?

Он был прав. Я рассмеялась, взяла одеяло и ушла в другую комнату. Там я увидела, что, не дождавшись меня, Хадиджа заснула без одеяла и матраца. Другие невестки были во дворе. Они следили за тем, чтобы неожиданно не нагрянули братья и не застали нас врасплох.

Было уже четыре часа утра. Выйдя во двор, Самад поблагодарил невесток и сказал:

– Спасибо вам всем. Теперь я всё знаю и со спокойной душой буду готовиться к свадьбе.

Он попрощался, и я пошла провожать его до дверей. Так я проводила его в первый раз.

Глава 5

В начале осени в деревнях начинают справлять свадьбы. После сбора урожая крестьяне готовятся к тому, чтобы вершить судьбы молодых.

Было 3 декабря 1977 года[6]6
  По иранскому календарю первая половина декабря соответствует последнему осеннему месяцу.


[Закрыть]. С самого утра мы собрались поехать в Дамак, чтобы зарегистрировать там брак. В ту пору Дамак был районным центром.

Самад пришёл к нам домой вместе со своим отцом. Я надела чадру и собралась в дорогу в сопровождении своего отца. Проводив до ворот, мать поцеловала меня и прочитала мне на ухо молитву. Мы с Самадом сели сзади на мотоциклы своих отцов и так доехали до места.

В Дамаке было одно-единственное здание администрации, а главным там оказался один приветливый старичок. Он взял наши паспорта, посмотрел на Самада и сказал:

– В паспорте невесты нет фотографии, поэтому я не могу зарегистрировать ваш брак. Тебе, парень, повезло – избежал массы проблем.

Мы сначала рассмеялись на его шутку, но потом, когда стало ясно, что без фотографии в моём паспорте нас не зарегистрируют, расстроились. Не солоно хлебавши мы сели на мотоциклы и вернулись в Каеш. Дома все очень удивились нашему скорому возвращению, и тогда мы рассказали, что случилось, а затем, оставив мотоциклы дома, сели на микроавтобус и поехали в центр провинции, город Хамадан.

Мы добрались туда только к вечеру, и отец Самада сказал:

– Давайте сначала сделаем фотографию.

В Хамадане была большая красивая площадь, вся усажанная цветами и деревьями. В середине находился большой искусственный водоём, наполненный доверху водой, а в его центре на каменном пьедестале стояла скульптура шаха, сидящего на коне.

На этой площади работал фотограф, который снимал всех желающих. Отец Самада предложил сфотографироваться у него, и вскоре подозвал меня и отправился договариваться.

Фотограф предложил мне сесть на огромную канистру, стоявшую рядом с самшитами, а сам встал за фотоаппаратом на штативе, накрыл голову куском чёрной материи и поднял руку вверх, чтобы я смотрела на неё.

Я сидела ровно, не двигаясь, и во все глаза смотрела на руку этого человека, а через некоторое время он выглянул из-под чёрной накидки и сказал:

– Через полчаса будет готово.

Мы немного погуляли по площади, пока фотограф проявлял снимок, а потом отец Самада взял фотографии и отдал их мне. Помню, я очень плохо получилась и поэтому спросила отца:

– Неужели я так плохо выгляжу?

Отец разозлился и крикнул фотографу:

– Что за фотографии ты сделал?! Моя дочь здесь совсем на себя не похожа!

Ничего не ответив, тот только пересчитал деньги, но отец Самада заметил это:

– Моя сноха очень хороша и отлично получилась, – сказал он.

Я вздохнула, положила фотографии в сумочку, и мы поехали к другу моего будущего свёкра, где и заночевали, а рано утром отец пошёл и вклеил фотографию в мой паспорт.

Наконец мы поехали на регистрацию. Работник загса взял наши паспорта и спросил у моего отца о сумме махра:

– Госпожа Гадам-Хейр Мохаммади-Кенаан, клянусь священным Кораном, что в качестве махра в вашем брачном договоре указана сумма в размере десяти тысячи туманов и вы становитесь женой господина…

Окончание речи я уже не слышала. Взглянув на отца, я увидела, что он улыбается. Он несколько раз кивнул мне, показывая, что одобряет происходящее.

– С разрешения отца, я согласна, – ответила я.

Сотрудник загса положил перед нами большую книгу, чтобы мы поставили в ней свои подписи. Вместо этого я приложила палец, где указал чиновник, а Самад, обученный грамоте, расписался.

Выйдя из загса, я почувствовала, что какая-то неведомая сила будто бы отрывает меня от отца, поэтому я всё время плакала, стоя рядом с ним и не отходя ни на шаг.

Настал полдень. Мы пошли в кафе, и свёкор заказал жаркое из баранины, гороха и картофеля. Я села рядом с отцом, а Самад незаметно дал мне знак, чтобы я села рядом с ним, но я сделала вид, что не поняла.

Самад раздражённо расхаживал из стороны в сторону и всё время спрашивал у присутствующих:

– У вас всё есть? Больше ничего не надо принести? – А затем его отец разозлился и сказал:

– Садись! За столом одного тебя не хватает.

Когда принесли еду, я замешкалась, потому что не представляла себе, как буду есть в присутствии Самада и его отца, но ничего другого не оставалось, поскольку я действительно была голодна. Когда все приступили к еде, я накрылась чадрой и съела всю порцию, не поднимая головы. Еда оказалась очень вкусной.

После обеда мы сели в микроавтобус и поехали домой. Самад снова сделал мне знак, чтобы я села рядом с ним, но я тихонько сказала отцу: «Хочу сесть рядом с тобой», – и он разрешил.

Я расположилась около окна, а отец сел рядом, но вскоре я поняла, что Самад на меня обиделся, поэтому по дороге не посмотрела на него ни разу, хотя мы сидели в одном ряду.

В Каеше нас уже ждали. Сёстры, невестки и другие родственники собрались в нашем доме. Увидев, что мы с Самадом и наши отцы вернулись, все побежали навстречу, стали поздравлять и целовать. Самад со своим отцом проводили нас до дверей, а потом попрощались и ушли. Я вдруг поняла, насколько мы с Самадом стали близки друг другу. Я хотела, чтобы он остался со мной, и до утра не сомкнула глаз, глядя во двор. Я ждала, что в любой момент дверь откроется и он войдёт в дом, но этого не произошло[7]7
  По заведённому в Иране обычаю, после регистрации брака свадьба празднуется не сразу и молодожёны вступают в супружеские отношения лишь спустя некоторое время.


[Закрыть].

На следующий день во время завтрака у меня возникло странное чувство. Оказалось, что я стеснялась собственного отца. Я с детства сидела у него на коленях и всё время была рядом с ним, однако сейчас почувствовала, что между нами возникла целая пропасть. Задумавшись о чём-то, отец опустил голову и не произнёс за завтраком ни одного слова. Спустя некоторое время он куда-то ушёл. Почти сразу после его ухода я услышала голос матери, которая звала меня со двора.

Не помню, как я сбежала по лестнице во двор. Там я увидела Самада, одетого в военную форму. В руках он держал вещмешок. В первый раз я сама поздоровалась с ним.

– У тебя всё хорошо? – смеясь, спросил он.

У меня всё было плохо, потому что я уже начала скучать по нему.

– Возвращаюсь в гарнизон, – сказал он. – Увольнительная закончилась. Думаю, до свадьбы мы больше не увидимся. Береги себя.

Я расплакалась и только после его ухода заметила, что у меня по щекам невольно текут слёзы. Ком подступил к горлу. Я не хотела, чтобы меня кто-нибудь видел в таком состоянии, и, убежав в сад, села под то самое дерево, под которым после помолвки впервые увидела Самада. Там мне снова захотелось рыдать.

После этого каждый день мы готовились к предстоящей свадьбе: выбирали ткань для моей одежды, продумывали, какой будет причёска и макияж. Отец явно не поскупился и приготовил для меня богатое приданое. Он купил фарфоровый сервиз на шесть персон, два комплекта постельного белья, ковёр, кухонную плиту, швейную машинку и разную посуду.

Наконец, собравшись всей семьёй, мы погрузили приданое в пикап и отвезли в дом жениха. Там вещи разместили в отдельной комнате, где нам с Самадом предстояло жить.

Глава 6

Вечером накануне свадьбы Самад приехал из гарнизона и до полуночи под разными предлогами несколько раз приходил к нам домой.

На следующий день за мной пришёл брат Иман. Он посадил меня в свой новый красный пикап. Хадиджа села со мной рядом. Я опустила голову, но из-под накинутой на лицо красной полупрозрачной чадры могла всё видеть. К машине с радостными криками бежали деревенские дети, а некоторые из них даже сумели устроиться сзади. От топота их ног и прыжков автомобиль весь трясся, словно за ним собралась и бежала вся деревенская детвора. Боясь за свой новый пикап, брат даже сказал: «Сейчас у машины дно провалится».

От нас до дома Самада нужно было проехать несколько улиц, то есть совсем не далеко, но всё было обставлено так, будто меня провожают в долгий путь.

Мать, провожая меня, от волнения не заметила, как я села в пикап, ведь ещё не все ритуалы были совершены. Читая молитвы, она помогла мне выйти из пикапа и, прощаясь, на счастье провела меня под Кораном. Отца нигде не было. В деревнях не принято, чтобы отец участвовал в свадебной церемонии, но мне очень хотелось видеть его в эти последние минуты перед свадьбой. Хадиджа помогла мне сесть обратно в машину. Мы с матерью разрыдались, потому как не хотели расставаться друг с другом. Увидев, что мы обе плачем, невестка тоже не выдержала. Наконец пикап тронулся и я покинула отчий дом. В дороге мы с Хадиджой не переставали плакать.

Родственники Самада нас уже ждали. Увидев машину, они вышли к нам навстречу, открыли дверь пикапа и помогли мне выйти. Весь переулок был в дыму от руты[8]8
  Рута – душистая трава, которую в Иране принято в засушенном виде разжигать на счастье.


[Закрыть]. Один из родственников, обладавший благозвучным голосом, пел чудесные песни о пророке Мохаммаде под непрерывающиеся славословия посланнику Аллаха остальных присутствующих.

Самад поднялся на плоскую крышу дома и вместе со своими приятелями начал по традиции бросать на улицу плоды граната и сахар. Я испугалась, что сахар или гранат упадёт мне на голову, но Самад и не собирался ничего бросать в мою сторону. Затем для гостей, прибывших на свадьбу, накрыли праздничный стол. Вечером, когда все они разошлись, в доме остались только близкие родственники, и мы начали готовить ужин.

Первые два дня мы с Самадом стеснялись выходить из комнаты. Свекровь приносила нам завтрак, обед и ужин на подносе, который ставила на пол со словами: «Еда стоит у двери».

Мы выжидали какое-то время, чтобы убедиться, что за дверью никого нет, забирали поднос и приступали к трапезе.

Согласно обычаю вечером второго дня после свадьбы родственники жениха должны явиться в дом невесты. В тот вечер я не могла найти себе места. Я оделась и села в углу комнаты, желая показать, как сильно соскучилась по своим родителям, и поторопить со сборами остальных. Наконец мы поужинали и собрались идти.

Я была на седьмом небе от счастья. Хотелось бежать быстрее других, чтобы как можно раньше оказаться в родном доме, поэтому я всё время оказывалась впереди, а Самад время от времени догонял меня и тянул за чадру.

Добравшись до родительского дома, я чуть не сошла с ума от радости, а как только увидела отца, то бросилась ему в объятья и по обыкновению принялась его целовать: сначала – в оба глаза, потом – в обе щёки, в кончик носа и даже в оба уха. Мать стояла в сторонке и тихо плакала: «О Господи, доченька, будь счастлива».

Родственники Самада с удивлением наблюдали за этой сценой, ведь ни одна девушка в нашей деревне не осмелилась бы при всех так целовать своего отца. Погостив у родителей несколько часов, я почувствовала нечто новое, как будто только что появилась на свет. Я сидела рядом с отцом и, взяв его за руки, то прижимала их к своим глазам, то целовала. Несколько раз я подходила и садилась рядом с матерью, своей «дорогой Ширин», обнимала и говорила о том, как её люблю.

Наконец пришло время прощаться. Мне было очень тяжело расставаться с родителями. Я несколько раз подходила к двери, вновь возвращалась и, не переставая целовать отца, давала матери напутствие: «Дорогая мамочка, береги отца. Вручаю его тебе. Люблю вас больше всех на свете».

Обратно я шла очень медленно и совсем не так, как по дороге в дому родителей: ступала маленькими шажками и сильно отстала от остальных. Мне хотелось, чтобы никто не видел моих слёз. Самад шёл молча и следил за тем, чтобы я не упала, споткнувшись об один из ухабов узких деревенских улиц.

На следующий день Самад должен был уехать, потому как его армейская служба ещё не закончилась, а после отъезда мужа его дом превратился для меня в настоящую тюрьму. Мать Самада была на сносях. Если в родительском доме я не занималась домашними делами, то теперь в мои обязанности входило мыть посуду, подметать, готовить тесто на десять или двенадцать человек. Руки у меня были маленькие и слабые, поэтому я не могла замесить тесто так, чтобы оно превратилось в однородную массу. На дворе был ноябрь месяц. Стало холодно и двор занесло сухими желтыми листьями, так что мне приходилось часами сметать их в одну кучу.

Прошло две недели со дня моего замужества. Однажды свекровь решила навестить свою дочь и сказала мне: «Пойду к Шахле, а ты приготовь ужин».

За это время я выполняла любую работу по дому, но готовить не приходилось ни разу. Я пошла на кухню, которая была на первом этаже, разожгла примус, налила воду в кастрюлю и стала ждать, когда она закипит. Огонь в примусе был очень слабый и мне приходилось подкачивать воздух насосом. Наконец вода закипела. Я засыпала рис, который до этого успела перебрать и промыть. От волнения у меня немели руки. Я не знала, когда надо снимать кастрюлю с огня, но на помощь мне пришла золовка Кубра. Я просила Бога, чтобы рис хорошо проварился и чтобы мне не было стыдно за плохо приготовленный ужин, поэтому Господь послал мне её. Как только рис закипел, золовка сказала: «Пора снимать с огня».

Мы вдвоём подняли кастрюлю, слили воду и поставили рис томиться, после чего пожарили для плова картошку, мясо и лук.

Вечером вся семья собралась дома. Я отнесла приготовленную еду в столовую, а сама села в углу кухни и стала молиться, чтобы всё прошло хорошо. Кубра позвала меня, и я в смятении вошла в комнату. Свекровь сидела за столом. Тарелки уже были пустыми, и все родственники одобряли приготовленный ужин.

На следующий день в гости к свекрови пришла соседка. Я в это время подметала во дворе и слышала, как свекровь нахваливала ей мою стряпню: «Вы не представляете, какой вкусный ужин нам вчера приготовила Гадам! Она прекрасно готовит. Недаром дочь Ширин».

Только тогда я впервые почувствовала себя спокойно в доме мужа.