Текст книги "Жена героя"

Глава 7

Прошло два месяца со дня нашей свадьбы. Беременность свекрови подходила к концу, и мы ожидали, что у неё скоро должны начаться схватки. Как-то вечером, закончив домашние дела, я собиралась немного отдохнуть. Вдруг Кубра в панике открыла дверь в мою комнату и крикнула:

– Гадам! Беги скорей! Маме плохо!

Мгновенно вскочив с места, я побежала в комнату свекрови и от растерянности совсем не знала, что делать.

– Пошлите кого-нибудь за акушеркой, – наконец сказала я, а затем вспомнила, как поступала моя мать, когда начинались роды у моих сестёр и невесток. Вместе с другими женщинами мы принесли в комнату большой самовар, поставили его в углу и разожгли. Как только первые схватки прекратились, свекровь сказала, что одежда для новорожденного лежит в комоде вместе со старыми кусками материи, которые могли понадобиться в день родов, а несколько больших тазов вместе с чистыми пелёнками стояли под лестницей во дворе. Вместе с другими золовками и невестками я, как сумасшедшая, бегала по дому и приносила всё, что было нужно для родов. Наконец пришла акушерка.

Мне не хотелось видеть свекровь в таком состоянии. Я отвернулась и занялась самоваром, делая вид, что слежу за огнём и жду, когда закипит вода. Услышав крики роженицы, я расплакалась и начала молиться. Через какое-то время крики стали ещё громче и вскоре в комнате раздался плач новорожденного.

Все женщины, сидевшие вокруг свекрови, радостно вскочили со своих мест. Акушерка завернула ребёнка в белую пелёнку и передала родственницам. Я же продолжала сидеть в углу комнаты.

– Гадам, налей горячей воды в этот таз, – попросила меня одна из невесток.

Другая невестка начала мне помогать. Мы поднесли таз к самовару, открыли кран и стали ждать, когда он наполнится.

– Гадам, – сказала мне невестка, – посмотри, какой замечательный братик родился у твоего мужа.

Наполнив таз наполовину, мы поставили его рядом с акушеркой. Свекровь продолжала стонать. Все женщины громко разговаривали, и акушерка сказала им:

– В чём дело?! Помолчите! Во время родов нельзя так галдеть. Дайте мне сделать моё дело. Тут двойня и я не могу достать второго ребёнка.

Когда все замолчали, она обратилась ко мне:

– Гадам, скорее найди машину, чтобы отвезти свекровь в больницу. Я больше ничем не могу помочь.

Я выбежала во двор и увидела свёкра, который сидел на ступеньках и был очень бледен. Он испуганно посмотрел на меня.

«У свекрови двойня, – заикаясь, сказала я. – Она не может родить второго ребёнка. Надо вести её в город, в больницу. Срочно нужна машина».

Свёкор встал и, обхватив голову руками, быстро прочёл молитву имаму Хусейну[9]9
  Имам Хусейн (626–680) – внук пророка Мохаммада и третий шиитский имам, самый почитаемый после имама Али.


[Закрыть], а потом выбежал на улицу.

Вскоре к дому на машине подъехал мой брат. Несколько человек отнесли свекровь в салон и осторожно уложили. От боли она была почти без сознания. Брат сказал, что отвезёт её в областной центр в Разане. Некоторые женщины уехали со свекровью, а со мной осталась Кубра и младенец, который так и не прекращал кричать.

Мы с золовкой были в полной растерянности и совершенно не знали, что нам делать с новорожденным. Кубра вручила мне ребёнка, завёрнутого в одеяло, и сказала:

– Гадам, посмотри за ним, а я пока сделаю сладкую водичку.

Боясь взять малыша на руки, я ответила:

– Давай лучше ребёнок побудет у тебя, а воду с сахаром я сама приготовлю.

Не дожидаясь согласия золовки, я пошла к самовару, поднесла кружку к кранику и стала наливать воду, а затем, бросив в кружку несколько щепоток сахарного песка, размешала его ложечкой.

Младенец не прекращал плакать ни на минуту. Самовар кипел и от него поднимался пар. Мы хотели потушить его, но на это не было времени. Гораздо важнее было успокоить ребёнка, который прямо надрывался от крика.

Я дала кружку с водой Кубре – поить малыша, но он не мог сделать и глотка. Он открывал ротик, чтобы попить материнского молока, а железная ложка его пугала, поэтому он начал плакать ещё сильнее. Мы с Куброй последовали его примеру. Отчаявшись его успокоить, мы обе расплакались.

Свекровь в тот же день родила второго ребёнка в больнице Разана. Это была девочка. Уже на следующий день мать с младенцем приехали домой. Свекровь ещё не успела выспаться в своей постели, как мы положили к ней новорождённого мальчика, чтобы она кормила его. Мальчик с аппетитом пил материнское молоко, и мы плакали уже от радости.

После рождения близнецов наша жизнь изменилась и приобрела новый смысл. Мне это очень нравилось, но Самад продолжал службу и приезжал домой раз в две недели, а в его отсутствие я чувствовала себя очень одинокой. К счастью, после рождения близнецов в доме чаще стали бывать гости и у меня было так много дел, что не оставалось времени скучать по мужу.

Мне приходилось убирать в доме, мыть посуду, подметать двор, готовить еду. Вечерами я настолько уставала, что, не успев подумать о чём-то, засыпала глубоким сном. Когда через несколько недель Самад приехал домой, то, увидев меня, очень удивился.

– Ты очень похудела, – сказал он. – Ты не больна?

– Это всё от забот о твоём брате с сестрой, – сказала я.

Это была шутка. Я была готова работать и больше, лишь бы муж оставался рядом со мной. Иногда, когда Самад уходил куда-то, я буквально металась по дому, как раненая птица, и не могла дождаться его возвращения. Я всё время смотрела на дверь и думала про себя: «Неужели нельзя эти два дня остаться дома и никуда не ходить?»

Он говорил, что у него есть дела, а я сама должна справляться со своими обязанностями, но я по нему скучала, а он не понимал, почему я хочу, чтобы он оставался со мной. Наверное, ему хотелось услышать от меня, что я люблю его и сильно скучаю, а вместо этого я опускала голову и молчала.

Муж старался проводить со мной как можно больше времени, но помочь мне он никак не мог. «Нехорошо, если я буду помогать своей жене на глазах у своих родителей, – говорил он. – Но даю слово, что когда у нас будет свой дом, я буду всё делать за тебя».

Бывало, он садился рядом и говорил:

– Ты делай свои дела и разговаривай со мной, а я буду на тебя смотреть.

– Лучше ты разговаривай, – отвечала я.

– Нет, ты, – говорил он. – Мне нравится, когда ты разговариваешь. Когда я уезжаю в часть, то вспоминаю тебя и твой голос – и мне не так тоскливо.

Самад бывал дома наездами, и я старалась терпеть всё, пока он служит и пока мы не можем жить самостоятельно.

Близнецы понемногу росли. Когда мы выходили из дома, я каждый раз несла одного из них. Чаще всего я брала на руки Хамида. Помня о той ночи, когда он совершенной измучил нас и плакал до самого утра, я испытывала к нему материнские чувства. Когда люди видели меня с ним, то приговаривали, смеясь: «А мы и не заметили, когда ты родила».

Через месяц свекровь пришла в норму. Она вставала рано утром, поэтому мне приходилось делать это ещё раньше, засветло, чтобы растопить печь и помочь ей испечь хлеб. Я просыпалась ни свет ни заря, правда, иногда не могла вовремя подняться с кровати, и тогда свекровь сама топила печь и пекла хлеб. В эти дни я даже не осмеливалась выйти во двор. Проснувшись рано утром, я первым делом отодвигала занавеску и смотрела во двор. Если труба, которую мы ставили на печку, стояла у стены, я радовалась, понимая, что свекровь ещё не проснулась, но если труба была уже наверху, это означало, что я проспала.

Глава 8

Зима подходила к концу. Заканчивался последний зимний месяц, но снег ещё не растаял. На деревенских улицах лежал грязный снег, почерневший от печного дыма и смешанный с землёй. Все женщины по традиции в конце года занимались генеральной уборкой и стиркой всего белья. Днём мы мыли окна, но к вечеру погода портилась, ночью гремел гром и шёл дождь, поэтому вся наша работа шла насмарку.

Самад закончил службу всего за несколько недель до наступления Ноуруза[10]10
  Ноуру́з – иранский Новый год, который отмечают 21 марта по григорианскому календарю.


[Закрыть]. Мне казалось, что я самая счастливая на свете. С большим усердием с утра до вечера я подметала полы и мыла весь дом целиком. «Ничего, – успокаивала я себя, – зато это самый лучший Новый год в моей жизни. Муж рядом и мы вместе будем радоваться этой чистоте».

Самад вернулся из армии и теперь занимался поиском работы, редко появляясь дома. Часто он уезжал в Разан, но однажды случилось то, что заставило его остаться.

Рано утром, когда мы ещё завтракали, в дверь постучала свекровь. Поздоровавшись, она положила своих близнецов в комнате и сказала Самаду:

– Я хочу сегодня пойти к своей сестре Шахле. Ей надо помочь с домашними делами, а эти дети не дают мне ничего делать. Присмотрите за ними.

Перед уходом свекровь повернулась ко мне и добавила:

– Гадам, в гостиной очень грязно. Подмети там и вытри копоть.

Самад уже оделся и собирался уйти, но помедлил и спросил меня:

– Ты можешь одновременно смотреть за детьми и убираться в доме?

Я пожала плечами и невольно сжала губы. Не дождавшись моего ответа, муж сказал:

– Ты не справишься со всем сразу.

Сняв куртку, он заявил:

– Я присмотрю за детьми, а ты иди убираться. Когда закончишь с уборкой, тогда я уйду.

Я подумала, что ещё рано и дети спят, поэтому действительно лучше сначала сделать уборку, а с детьми Самад вполне справится.

Открыв окна в гостиной, я подняла все четыре края одеяла, лежавшего на корей, и обернула матрацы в чистые простыни, но как только взяла в руки веник, раздался плач близнецов. Сначала я не придала этому особого значения, решив, что Самад сможет их успокоить, но вскоре услышала голос мужа:

– Гадам, Гадам! Иди, выясни, что хотят эти дети!

Я бросила веник и побежала в нашу комнату, которая находилась по другую сторону двора. Дети проснулись и были голодны. Одного я отдала Самаду, а другого взяла на руки сама и стала греть молоко. Попив его, близнецы успокоились. Я воспользовалась свободной минутой и пошла опять подметать комнату, но, не успев подмести и половину, опять услышала плач детей. Не дожидаясь, пока Самад меня позовёт, я снова пошла к ним, и правильно сделала, потому что после молока оба намочили пелёнки. Я начала снимать с них всё мокрое, а муж стоял надо мной и смотрел, что я делаю.

– Хочу научиться, что делать, когда у нас будут свои дети, – сказал он.

Дети были чистые и сухие, покушали, и поэтому я решила, что теперь они помолчат и поспят хотя бы пару часов, а я тем временем смогу продолжить уборку. Я взяла в руки веник и начала подметать.

В комнате пыль встала столбом, поэтому я завязала рот платком. Слабый солнечный свет проникал в комнату и было видно, как в воздухе летают частицы пыли. Я решила потом расстелить матрацы на балконе, чтобы они хорошенько прогрелись на солнце, как вдруг в очередной раз раздался плач детей и крик Самада:

– Гадам, Гадам! Иди, выясни, что хотят эти дети!

Я положила веник на пол и снова пошла в нашу комнату. Дети были сыты, пеленки сухие, так почему же они снова кричали? Мы с Самадом взяли их на руки и стали носить по комнате. Я переживала, что не закончила уборку и что Самад опоздал на встречу по работе, но он продолжал успокаивать меня:

– Когда дети уснут, я помогу тебе в гостиной.

Дети заснули у нас на руках, но всякий раз, когда мы клали этих младенцев на постель, они просыпались и начинали опять плакать. Мы замучились таскать их на руках, ходя по комнате взад и вперёд, поэтому сели, положили детей на колени и стали качать, чтобы оба наконец заснули. Самад начал вспоминать прошлое с того момента, как увидел меня на ступеньках дома моего двоюродного дедушки.

– Я полюбил тебя с того самого дня, – признался он.

Муж вспоминал о тех временах, когда я не разговаривала с ним, а он постоянно искал кого-нибудь, чтобы посвататься ко мне.

– Сейчас, когда ты наконец стала моей женой, – сказал он, – то должна стать самой счастливой женщиной в Каеше.

Речь Самада действовала на детей как колыбельная. Если он умолкал, они снова принимались плакать, и что бы мы ни делали, уложить детей спать так и не получилось. Просто не знали, что придумать. Только положим – они опять начинали кричать. Приходилось снова кормить их молоком, но после этого они опять были мокрыми. Только перепеленаем – они успокоятся и опять не спят, хотят играть. Теперь им уже нужен был человек, чтобы он взял их на руки и ходил с ними по комнате.

Наступил полдень, а я так и не смогла закончить уборку в гостиной. Мне пришлось оставить детей с Самадом, а самой идти готовить обед, но муж не мог один справиться. На улице было холодно, и гулять с детьми мы не могли. Еле-еле я успела приготовить обед. В полдень все члены семьи, кроме свекрови и золовки, собрались дома. Я накормила обедом деверей и свёкра и хотела уже убирать со стола, как вдруг снова услышала плач детей.

С близнецами забот у меня прибавилось. Я должна была готовить молочную смесь, менять им пелёнки и укладывать спать, поэтому не заметила, как наступил вечер и вернулась свекровь. Я не успела ни убрать гостиную, ни подмести во дворе, ни помыть посуду, и свекровь, увидев всё это, рассердилась. Муж вступился за меня и рассказал матери, что дети с самого утра не давали нам заниматься делами. Свекровь промолчала.

Мы вернули ей детей и наконец-то спокойно вздохнули, а утром следующего дня Самад снова пошёл искать работу. В Каеше у него ничего не получилось и ему пришлось отправиться в Разан. Когда он понял, что работы нет и там, то сложил вещи и отправился в Тегеран. Через несколько дней Самад вернулся и сообщил мне:

– Я нашёл хорошую работу и должен на днях приступить. Жалко, что не смогу быть с тобой на Новый год, но ничего не поделаешь.

Я очень огорчилась и попыталась ему возразить:

– У меня уже есть планы на праздники. Ты не должен уезжать.

Видно, Самад был расстроен ещё больше меня, но изменить решение не мог.

– Делать нечего, – ответил он. – Сколько ещё родители должны нас содержать? Мне стыдно. Я не могу быть нахлебником. Мне надо работать. Мы должны есть свой хлеб.

Так муж уехал в первый Ноуруз после нашей свадьбы, и я осталась одна: каждый день плакала в подушку, каждую ночь видела Самада во сне и с трудом сдерживала себя, чтобы не расплакаться, когда невольно наблюдала, как другие молодые жёны вместе со своими мужьями ходят в гости, получают новогодние подарки.

Наступил апрель, а вслед за ним и май. Воздух был напоен ароматом цветов и свежестью молодой листвы. Казалось, что улицы Каеша щедро украсил зеленью сам Господь Бог.

Однажды, когда я хлопотала по дому, мой младший деверь закричал с улицы: «Самад приехал!»

Не помня себя от радости, я босиком выскочила с балкона во двор, перепрыгивая через ступеньки, схватила платок, сохнувший на верёвке среди другой одежды, накинула на голову и выбежала на улицу. Там действительно был Самад. Смеясь, он бежал мне навстречу. В руках у него было два больших пакета. Мы встретились посреди улицы и, остановившись, уставились друг на друга. На глазах мужа блестели слёзы. Я не выдержала и расплакалась. Мы вместе плакали и смеялись одновременно и даже забыли поздороваться. Потом, когда мы уже вместе вошли во двор, Самад вручил мне один из пакетов и сказал: «Это для тебя. Отнеси в нашу комнату».

Узнав, что Самад вернулся, родные вышли его встречать. После обычных приветствий и тёплого приёма все собрались в комнате свекрови. Муж поставил свой пакет на пол и сел, а все родственники сидели вокруг Самада и по очереди справлялись о его здоровье. Он рассказал, что всё-таки устроился работать бетонщиком и достраивал в Тегеране дом, построенный уже наполовину. Потом Самад открыл пакет и раздал гостинцы отцу, матери, братьям и сёстрам. Чего там только не было – платки, шали, блузки, брюки, обувь и зонтики.

Одна из золовок, которая до этого увидела мой пакет с подарками, настаивала, чтобы я принесла его и показала свои гостинцы. Я застеснялась, опасаясь, что муж мог привезти вещи, которые мне не подойдут, поэтому сказала, что сделаю это позже, и, к счастью, золовка всё поняла и перестала настаивать.

Когда мы пришли в нашу комнату, Самад хотел, чтобы я скорее раскрыла пакет с его подарками для меня. Заглянув внутрь, я поняла, что муж, как всегда, не поскупился и купил несколько платков, юбок, платьев, а также ткань для чадры и шаровар. Ещё там были ножницы, принадлежности для шитья, мыло, заколки для волос – всё это едва помещалось в одном пакете.

– Что это? – спросила я. – Ты в паломничество в Мекку ездил, раз привёз столько гостинцев?

– Это всё тебе, – ответил муж. – Я знаю, как много ты делаешь по дому. Содержать дом, в котором живёт дюжина людей, – дело нелегкое. Ты все это заслужила. Не стоит меня благодарить.

– Спасибо тебе, – всё же сказала я. – Но ты привёз слишком много.

Самад рассмеялся в ответ:

– В первый день, когда я приехал в Тегеран, я дал себе клятву: буду регулярно покупать тебе что-нибудь. Каждая вещь достойна отдельного рассказа. Скажи, что тебе больше всего понравилось?

Все вещи, которые он мне купил, были очень красивыми, и я не могла сказать, что самое лучшее.

– Всё здесь замечательное. Спасибо тебе, – ответила я.

Но муж стоял на своём:

– Гадам, милая, скажи всё-таки, что тебе понравилось больше всего.

Я снова посмотрела на подарки и больше остального мне приглянулась ткань для домашних шаровар.

– Эта ткань красивее всего, – сказала я.

От радости муж вскочил с места и воскликнул:

– Ты представить себе не можешь, в каком настроении я её покупал! В тот день я особенно сильно тосковал по тебе, так что эту ткань покупал с особым чувством. Я тогда настолько соскучился, что хотел уже бросить работу и вернуться к тебе.

Он склонил голову, чтобы я не видела его глаз, полных слёз. С этого дня нас часто приглашали в гости. Родственницы – Шахла, Ширин и другие, – узнав о возвращении Самада, стали наперебой звать нас к себе.

Самад с радостью принимал приглашения, поэтому вечерами мы допоздна сидели в гостях у родственников и знакомых. Мы рассказывали различные истории и беззаботно смеялись, а после возвращения домой Самад сажал меня рядом и заводил беседу.

– Из-за этих визитов у меня совсем нет времени побыть с тобой, – говорил он. – Ты приходишь в гости и сразу идёшь к другим женщинам, поэтому я тебя мало вижу и скучаю. Те несколько дней, когда я дома, мы должны чаще быть вместе, ведь когда я уезжаю, то сильно тоскую по тебе и ругаю себя, что так мало тебя видел и мало с тобой разговаривал.

Как же приятно было слышать такое, но эта радость продлилась не больше недели. Ближе к выходным Самад снова уехал. Это было вечером. Я осталась сидеть в комнате и горько плакала, скрывшись от посторонних глаз. Всё вокруг напоминало о муже. Все вещи в доме хранили на себе его запах. У меня не было сил с кем-то разговаривать или что-то делать и всё время казалось, что вот-вот кто-нибудь из родни скажет, что надо держать себя в руках, и тогда я точно расплачусь. Я почувствовала, что с отъездом Самада осталась совсем одна, и тогда начала думать об отце, понимая, что сильно соскучилась по нему. Помню, я накрылась с головой одеялом, которое хранило запах мужа, и сердце заныло от тоски по родительскому дому.

«Папочка, как же ты смог оставить свою дочь? Мамочка, почему ты не хочешь узнать, как мне живётся?» – думала я в тот вечер и плакала, пока не заснула.

На следующее утро мне было не по себе. Я была легко ранимой и все в доме казались чужими. Даже была мысль вернуться к родителям, но я не могла оставить близнецов, ведь в мои обязанности входило пеленать их и стирать пелёнки. Свекровь ушла куда-то по делам, поэтому я сама напоила малышей молоком, уложила спать и занялась приготовлением обеда, а затем помыла посуду, оставшуюся грязной со вчерашнего дня, подмела во дворе и вернулась приглядывать за детьми.

Я тогда так устала, что заснула ещё до наступления вечера, а на следующее утро вскочила с постели и по обыкновению отдёрнула занавеску. Было уже светло. Я не знала, что мне делать: хлеб уже был испечён и лежал в печке. Почему же я проспала? Почему не смогла вовремя проснуться? Что теперь скажу свекрови? Вдруг я поняла, что у меня нет сил даже на то, чтобы слушать её упрёки и ругань, поэтому, надев чадру, тихонько вышла из дома и побежала в дом родителей.

Увидев мать во дворе, я расплакалась. Отец был дома. Когда он меня заметил, то спросил:

– Что случилось? Кто тебя обидел? Тебе что-то сказали? Почему ты плачешь?

Я не смогла ничего ответить и только рыдала. Всё в доме напоминало мне о детстве, и я с грустью думала о своей прошлой жизни. Никто не понимал, отчего я так мучаюсь. Мне было неловко признаться, что скучаю по мужу, но одиночество было невыносимо, поэтому я сказала родителям, что хочу побыть с ними до возвращения Самада.

Целую неделю я прожила в родительском доме и всё это время не переставала скучать по мужу, хотя в присутствии отца, матери, сестёр и братьев мне стало легче, а однажды дверь нашего дома распахнулась и на пороге появился Самад. Не веря своим глазам, я с удивлением посмотрела на него. Вдруг мне стало нехорошо. Я подумала, что сейчас он станет меня ругать или огорчится из-за того, что я вернулась к родителям, однако муж повёл себя, как и прежде. Он рассмеялся и начал расспрашивать меня о здоровье. Потом признался, что сильно соскучился и всё время не переставал думать обо мне.

– Я переживал, что, не дай Бог, с тобой случилась какая-нибудь беда. У меня было странное предчувствие, и замучили кошмары по ночам.

Потом пришли мои родители. Он поговорил с ними, рассмеялся и сказал мне:

– Гадам, пошли домой.

– Сегодня я останусь здесь, – ответила я.

От обиды он закусил губу, но продолжил стоять на своём:

– Нет, пойдём.

Надев чадру, я попрощалась с отцом и матерью. Мы вышли из дома вдвоём. По дороге он всё время что-то весело мне рассказывал. Деревня у нас маленькая и соседи быстро обо всём узнавали. Ни для кого не было секретом, что неделю назад я ушла из дома свекрови и даже ни с кем не попрощалась, поэтому все кругом удивлялись, когда видели, что мы с мужем идём рядом и весело беседуем. Никто не ожидал, что Самад так отреагирует на мой уход из его дома. Сама я думала, что Самад вообще не знает, что произошло, но когда мы подошли к нашему дому, он остановился и тихо сказал мне: «Гадам, милая, делай вид, что ничего не случилось. Веди себя так, как и прежде. Поздоровайся со всеми, как ни в чём не бывало. Я уже со всеми поговорил и обещал, что приведу тебя обратно. Они тоже не должны ничего говорить. Ладно?»

Я с облегчением вздохнула, а когда мы вошли в дом, сделала всё в точности так, как просил меня муж. Свекровь и свёкор в свою очередь сделали вид, что всё хорошо, и мы спокойно пошли в нашу комнату. Самад взял в углу сумку и весело открыл.

– Иди посмотри, что я тебе купил.

– Опять ты потратился, – сказала я.

Те несколько дней, когда Самад был со мной рядом, были лучшими в моей жизни. Муж не позволял мне ничего делать по дому и всё время повторял: «Ты только сиди и рассказывай что-нибудь, ведь я так по тебе соскучился».

Каждый день по вечерам мы ходили в гости и домой приходили только ближе к ночи. Постепенно все близкие, друзья и знакомые стали говорить мне, что я счастливая и Самад меня сильно любит, а у меня сердце замирало от таких слов, однако эти несколько счастливых дней быстро закончились. В день отъезда Самад остановил меня и сказал:

– Гадам, я уезжаю, но хочу быть за тебя спокойным. Если тебе у нас хорошо, то оставайся, но если будет тяжело, можешь уйти в дом отца. Решай сама.

Я немного подумала и ответила:

– Я хочу уйти в родительский дом. Здесь мне неуютно.

Самад немного расстроился, но старался не подать виду:

– Иди, собери свои вещи. Лучше нам выйти вместе.

Я сложила вещи в сумку, спокойно со всеми попрощалась и ушла, а Самад оставил меня у родителей и уехал.

После его отъезда что-то внутри меня оборвалось. Я не могла выносить разлуку с мужем, ведь он был так нежен. Я вспоминала его заботу обо мне и ещё больше начинала скучать.

В нашей деревне никто раньше так не относился к своей жене, как Самад. Где бы я ни была, все вокруг хвалили его. Я любила его с каждым днём всё больше и больше, и он, наверное, чувствовал то же самое.

Как же мне стало радостно, когда через неделю Самад опять приехал! «Гадам, что ты со мной сделала!? – спросил он. – Как неделя подходит к концу, я становлюсь сам не свой. Думаю, что умру, если не увижу тебя».

В тот день он вместе с моим братом принёс к нам от свекрови наши вещи и сложил их в одну из комнат, а потом впервые остался ночевать в доме моего отца. В нашей деревне было не принято, чтобы зять оставался на ночь в доме тестя, поэтому утром, когда мы проснулись, Самад даже постеснялся выйти из комнаты. Мне пришлось кормить его завтраком и обедом в нашей комнате, а вечером он оделся и сказал: «Я уезжаю, так что собери свои вещи и иди в дом к дяде. Я не могу жить здесь. Мне неудобно перед твоим отцом».

В тот день я впервые почувствовала, что беременна, но Самаду ничего об этом не сказала, а на другое утро пошла к дяде Самада. Он жил один, потому что жена умерла несколько лет назад. «Дядюшка, – сказала я ему, – будьте нам с Самадом вместо отца и позвольте какое-то время пожить у вас». После этих слов я рассказала старику о нашем положении.

Дядя Самада как будто только и мечтал о таких гостях и радушно принял нас у себя. Я рассказала обо всём родителям и с их помощью мы собрали вещи и перебрались в дом дяди. В тот же вечер он сказал, чтобы я чувствовала себя в его жилище полноправной хозяйкой, отдал ключи, а сам переехал к свекрови, планируя жить там до тех пор, пока мы с Самадом не переедем из его дома.

Через несколько дней я рассказала о своей беременности Хадидже, а та сообщила новость матери. С той поры меня ни на минуту не оставляли одну.

Муж приехал только через месяц. Когда я рассказала ему, что беременна, он был вне себя от радости, провёл со мной несколько дней и буквально не выпускал из дома. Тогда же муж купил у моей сестры земельный участок за сто пятьдесят туманов. Это стало радостным и знаменательным событием, после чего Самад сказал, что скоро закончит строительство дома в Тегеране и на время оставит работу, чтобы вернуться и построить свой собственный.

В начале лета муж сделал, как обещал, и мы принялись за строительство собственного жилья. Он стал прорабом, а я его рабочим. Скоро к нам на помощь пришёл и деверь Теймур.

Стояло жаркое лето, начался Рамазан, но я всё равно помогала мужу на стройке и соблюдала пост.

Однажды мы с Хадиджой пошли в баню, но когда пришли домой, я почувствовала себя плохо. У меня случился тепловой удар, и я просто умирала от жажды. Сколько Хадиджа ни лила мне на голову холодной воды, лучше мне не становилось, и я даже не могла подняться с постели. Хадиджа стала настаивать, чтобы я прервала пост, но я не поддалась на её уговоры, и тогда она сказала:

– Сейчас я пойду за Самадом и скажу, чтобы он вёз тебя в больницу.

Самад в это время занимался строительством дома.

– Нет, – ответила я. – Когда его мать была им беременна, она тоже соблюдала пост. Оставь меня. Сейчас полегчает.

Прошло какое-то время, но мне стало не лучше, а ещё хуже. Хадиджа продолжала настаивать:

– Прекрати пост, иначе ты навредишь и себе, и ребёнку.

Но я стояла на своём:

– Посплю, и мне станет лучше.

Хадиджа очень за меня испугалась и вспылила:

– Как хочешь! Мне-то что! Вот родишь больного ребёнка и пожалеешь, что не послушала меня.

Когда она это сказала, мне стало не по себе, но я подумала, что если нарушу пост, то ребёнок родится неверующим, а когда мне стало совсем плохо и начало трясти с головы до ног, Хадиджа накинула чадру и собралась идти за Самадом.

– Не зови его, – попросила я. – Он разволнуется. Ладно, я прерву пост, но с одним условием.

Хадиджа немного успокоилась и спросила:

– С каким?

– Ты тоже должна прервать пост.

Невестка открыла рот от удивления и глаза у неё стали круглыми.

– Плохо тебе, а нарушать пост должна я?! – воскликнула она.

– Меня это не волнует, – ответила я. – Или прекращаем вместе, или я продолжаю пост.

Хадиджа смешалась, а я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Перед глазами всё плыло, тело похолодело и меня всю знобило. Хадиджа принесла пару яиц и приготовила яичницу, а потом еще сходила за хлебом и зеленью. От запаха яичницы мои руки и ноги занемели и начало подташнивать. Хадиджа поднесла мне ко рту один кусочек, но я отвернулась и сказала:

– Сначала ты.

Она разозлилась и крикнула:

– Это что такое?! Ты беременна, а я должна нарушать пост?

Я расплакалась:

– Хадиджа, дорогая, поешь ради меня!

Наконец невестка положила кусочек в рот и сказала:

– Теперь ты довольна? Будешь есть?

Увидев, что она сделала, я осмелела. Взяв кусочек хлеба и положив его на яичницу, я съела это, а потом и всё остальное.

Хорошенько подкрепившись и почувствовав прилив сил, я посмотрела на Хадиджу, а она – на меня. У обеих губы блестели от жирной пищи.

– Теперь, если кто-нибудь нас увидит, – сказала я, – то поймёт, что мы нарушили пост.

Хадиджа вытерла мне рот краем своей чадры, и я сделала то же, но, сколько мы ни тёрли свои рты, губы становились всё румянее и ярче. Пришлось нам отколупнуть от стены немного побелки и намазать ею рты, после чего мы опять вытерли их чадрой. Это была хорошая идея, и никто так и не узнал, что мы нарушили пост.