Текст книги "Прятки со смертью"

Бекки Мастерман
Прятки со смертью

Фредерику Дж. Мастерману, моему супругу и в конечном счете собрату по перу

Пролог

Джеральд Песил с высоты моста Голдер-Ранч-роуд внимательно наблюдал за той, что наметил себе в подружки. Мотор минивэна работал на холостых оборотах. Опустив стекло и высунув наружу локоть, молодой человек склонился к руке и поводил взад-вперед губами по волоскам предплечья, чувствуя, как эти прикосновения вкупе с кисловато-соленым запахом кожи будоражат его. Он не спешил представляться. Смакование предвкушения знакомства волновало так же остро.

Миниатюрная женщина, объект слежки Песила, по-видимому, что-то искала среди камней в высохшем русле реки и была слишком увлечена, чтобы заметить его. Фотография, как это часто бывает, сильно отличалась от оригинала. Ну да, из-под полей парусиновой шляпы выбивались метелочки седых волос. А еще она всякий раз опиралась на трость, когда останавливалась, чтобы рассмотреть добычу. При этом сохраняла стройную осанку. Ее вполне можно было назвать «аппетитной штучкой».

Честно сказать, вид знойной бабульки немного настораживал Джеральда, но… плевать. Полжизни, наверное, прошло с того времени, как у нее кто-то был, и, вне всяких сомнений, она с радостью примет ухаживание молодого мужчины. Свободной рукой через тонкую ткань шорт он поправил свое хозяйство и вдруг вспомнил о матери. Мама зачастую грубо хватала его за причиндалы, не позволяя ему трогать себя. Это продолжалось до тех пор, пока он не подрос и как-то раз не врезал ей по груди сковородкой. Папа только посмеялся и посоветовал ему в другой раз иметь дело с тем, кто может дать сдачи. Однако с того случая каждый, кто говорил Джеральду не лапать себя, рисковал проглотить собственные зубы.

Молодой человек тронул машину, свернул влево и, сбавляя скорость, съехал по крутому склону. Он остановился у края пересохшего, или, как говорят местные, старого, русла реки. Здесь вновь помедлил, обводя взглядом широкую полосу песка цвета мокрого асфальта.

Август подкатил к середине, и жара не казалась такой уж несносной. За последние несколько дней летние муссоны причесали и утрамбовали пустыню, разукрасили обычно сухой песок темными бороздками от ручейков дождевой воды. Еще один такой шторм, что грянул нынче ночью в горах Каталина к востоку, где брала начало река, и старое русло наполнится водой.

Но сегодня здесь можно свободно бродить, чем женщина и занималась. Пока Джеральд наблюдал, она продолжила свои исследования под мостом и скрылась из виду. Ничего страшного: заметить она его не могла, к тому же появилось еще немного времени спланировать, что он предпримет сразу, что – чуть погодя и что будет делать после.

Джеральд включил передачу и у конца моста свернул на грунтовую дорогу, которая упиралась в самое русло. Он остановился как раз в том месте, где грунтовка переходила в вязкий песок, и осторожно, в три приема, развернул машину таким образом, чтобы задняя часть фургона была обращена к реке. Все это для простоты погрузки. А еще – если вдруг неожиданно появится компания гуляющих и нужно будет успеть смотаться отсюда к чертям. Песила не волновало, что женщина услышит шум двигателя. По второй грунтовке, что бежала вдоль берега, время от времени проносились машины, так что звук его минивэна не должен был ее насторожить. Кроме того, она, похоже, туговата на ухо. При мысли об этом Джеральд чуть слышно хмыкнул, выдавив что-то вроде смешка.

Он дернул рычаг ручного тормоза, выбрался из кабины и убедился, что голубая полиэтиленовая занавеска для душа расправлена на полу фургона и можно легко дотянуться до фиксирующих ремней. Джеральд поднял набор инструментов, выпавший из ниши в борту фургона. Всему свое место. Закончив приготовления, из небольшой коробки он достал моток скотча и оторвал полоску сантиметров пятнадцать. Слегка прилепил ее к переду футболки без рукавов, чтобы в нужный момент оказалась под рукой. После чего задвинул двери фургона, оставив щель.

Джеральд немного постоял, внимательно оглядывая холмы по обе стороны сухого русла. К склону прилепилось несколько сборных домов. Премилое местечко, словно как на заказ под его эротические мечты. В отличие от других мест, здесь нет риска, что поднимется суета, – ведь иногда приходится пошуметь, затаскивая их в фургон. Он нащупал квадратик фольги на шнурке вокруг шеи и убрал его в вырез футболки.

Резиновые шлепанцы заскользили на мелком гравии, покрывавшем склон, но Песил устоял. Убрав сальную прядь за ухо и еще разок поправив шорты, он почувствовал себя вполне готовым к свиданию.

Женщина как будто не замечала его. На руках у нее были толстые садовые перчатки. Она увлеченно поднимала камень за камнем, рассматривала их: одни выбрасывала, другие складывала в пыльный, оливкового цвета рюкзак, что стоял на крупном валуне. Это хорошо, что она не обращает на него внимания. Не пялится, значит побаивается. Страх – это добрый знак.

Вот снова наклонилась и подняла одной рукой камень на вид около двух килограммов весом, покрутила пару раз. Может, не так уж она и стара?

Но затем он подобрался ближе и увидел: да, это именно то, что он искал, к тому же в самом соку. Лицо не морщинистое, но чуть обветренное сухостью пустыни, со следами былой мягкости на щеках. Джеральд не удержал порывистого вздоха, когда представил, каково это будет – провести носом по ее скуле. Он рассмотрел россыпь веснушек на ее груди, которая виднелась в вырезе футболки. Такая тоненькая и хрупкая, не сломать бы ей бедра, когда он раздвинет ей ноги. Фантазии о ломающихся костях вновь возбудили его. Женщина сняла шляпу и вытерла ею лицо. Волосы, которые с моста показались седыми, будто полыхнули белым сиянием на утреннем солнце.

Отражение солнца в ее волосах напомнило Джеральду о чертовой жаре. По меньшей мере градусов сорок, а может, больше. К тому же непривычно влажно. Прямо чувствуешь, как парит мокрый песок. Голова чесалась. Он поскреб ее, а затем вычистил грязь из-под ногтей – проделал все на ходу, шагая по твердой почве пересохшей реки.

Струйка пота побежала по внутренней стороне бедра, когда он разглядел влажный блеск там, где джинсовая рубашка женщины образовывала букву V меж ее пухлых грудей.

Градусов на десять пониже, и было бы замечательно. Большинство парней его сорта делали свою работу по ночам, но если ты специализируешься на зрелых дамах, то довольствуешься частенько случаем, когда появляется благоприятная возможность. Они, которые постарше, – ранние пташки и к заходу солнца уже лежат в кроватках.

На мгновение мысли завели его далеко от старого русла – к иным местам и другим женщинам. Вернувшись в действительность, Джеральд с удивлением заметил, что она смотрит на него. Никакого «Привет!», ни дружеского взмаха рукой. Только изучающий, немигающий взгляд. В левой руке зажат булыжник. Ее неподвижность навевала ужас, ему захотелось отказаться от задуманного и удрать. Но затем он вспомнил, что на карту поставлено не одно лишь удовлетворение.

– Привет! – Ему смертельно хотелось вновь поправить свое хозяйство в шортах, но он знал, что новую знакомую это может обескуражить.

– Здравствуйте. – От ее сочного вибрато зрелой женщины сладко сжалось сердце.

Странный у нее голос: не высокий и живой, как у большинства пожилых леди, а низкий и сильный, почти мужской. Она быстро глянула вниз – на эрекцию, оттопырившую его шорты. Ее лицо невольно дернулось и чуть заметно задрожало. Может, она давным-давно не видела такого. А может, это ее возбудило.

– У вас все хорошо? – спросил Джеральд. Согнув подошву резиновой шлепки, он покатал ее по песку взад-вперед – небрежно, якобы демонстрируя, что расслабился, а на самом деле чтобы отвлечь ее до того момента, когда подберется поближе.

Женщина бросила быстрый взгляд влево, затем – вправо от него, сканируя мескитовые деревья на берегу с пылом молящегося. Она было заговорила, поперхнулась, кашлянула разок, но все же выдавила хрипло:

– Прекрасно.

Она нервно крутила тросточкой в хрустящем песке.

– Сегодня жарко, и скоро полдень, – проговорил Джеральд. – Не заметишь, как хватит удар от обезвоживания, а кругом ни души. – С этими словами он приблизился на шаг. И не прямо к ней, но чуть правее: так койот кружит вокруг жертвы, прицеливаясь, куда удобнее вцепиться.

Женщина не отрицала, что одна здесь.

– У меня есть вода.

Она показала на рюкзак на камне, затем оглянулась на мост. Одинокая машина прошелестела по нему и скрылась. Странное дело: многие из них никогда не зовут на помощь, будто предпочитают смерть огорчению быть неправильно понятыми. Она вновь повернулась к нему, вздрогнула, словно испугалась, что слишком долго смотрела в сторону.

– Я бы хотела продолжить сбор камней. Прошу вас…

– А зачем они вам? – поинтересовался Джеральд, качая головой и делая еще шажок, на этот раз чуть левее.

– Мне нравятся камни.

– Вы, что ли, как это…

– Геолог? – подсказала женщина. Она вновь стояла не шевелясь. Можно было представить, в какой точке остановился ее язык на звуке «л».

Еще на шажок ближе, чуть правее.

– Да, геолог, – кивнул он.

– Нет… Пожалуйста, оста… – Она умолкла на полуслове, будто осознав, что просить молодого человека уйти – значит сделать происходящее реальным и подчеркнуть собственную уязвимость.

– Вот и славно. – Джеральд был не мастак на светские разговоры.

Он продолжил подкрадываться к ней, пока они говорили. Чуть вправо, чуть влево, словно ручеек на песке, – так, чтобы она не успела испугаться и дать деру. Порой даже немолодые дамы заставляли его как следует побегать, а сегодня играть в догонялки слишком жарко.

Но сжимавшая тросточку женщина стояла твердо. Она была настороже и очевидно неуверенна, но дала ему подойти на расстояние чуть больше метра. Ее самообладание вновь разбудило в Джеральде нерешительность. Потом он вспомнил, как где-то слышал, что страх парализует. Именно такой она и выглядела – парализованной страхом. Может, ему всего-то надо взять ее под мышку, как картонный силуэт, и оттащить к фургону. Он снова хмыкнул – вытолкнул смешок. Позже, когда сцапает ее, надо будет рассказать ей об этом.

Рука женщины, вцепившаяся в камень, чуть шевельнулась – усилила хватку.

– Тяжелый? – поинтересовался Джеральд. – Давайте помогу вам, подержу его.

– Нет. – Она растянула слово, и оно прозвучало как «пожалуйста».

Он подошел достаточно близко. Стремительно, как в ночном кошмаре, Джеральд сократил расстояние между ними и выбил камень из руки, чтобы она ненароком не уронила булыжник ему на ногу. Затем отступил на несколько шагов, чтобы оценить ситуацию.

По-прежнему неподвижная, женщина словно сама обратилась в камень. Если она не испугается, будет совсем не смешно.

Вдруг баба того – с приветом? Джеральд облизнул губы. Чокнутых у него еще не было. Может, дать ей знать о своих намерениях более… откровенно? Он потянул шнурок на шее и продемонстрировал висящий на нем квадратик фольги – упаковку с презервативом. Не то чтобы презерватив ему был нужен – все равно следов не останется, – нет, этим он обычно их успокаивал: мол, ничего страшного с ними не собирается творить. Женщина внимательно посмотрела на маленький пакетик.

Ну а теперь-то дошло?

Ее глаза расширились.

– Зачем? – спросила она, и страх надолго поселился на ее лице, это он твердо знал.

Джеральд хрюкнул, рванувшись вперед, вывернул кисть женщины ей за спину. Другой рукой отлепил ленточку скотча от своей футболки и запечатал жертве рот.

Собирательница камней тщетно пыталась колотить его тростью – невесомой, будто из бальсы, – он почти не ощущал ударов. Когда же схватил женщину в охапку и понес, трость болталась где-то у нее за спиной. Он знал: эти пятнадцать метров до фургона – самый опасный отрезок. Если мимо пойдет машина и кто-то из нее случайно выглянет, то увидит борьбу. Но его новая подружка миниатюрная и много слабее, чем он предполагал, когда она ворочала камни. Единственное, чем ей удавалось успешно мешать ему, – довольно ловко цепляться ногами за землю. Джеральд ударил ей под колени своим коленом, чтобы «сложить» ее, и это ускорило движение.

Еще один удар под задницу – и она уже в салоне, мнет занавеску для душа. Он понял, что женщина заметила на ней засохшую кровь. Скотч не давал ей кричать. Она забилась в угол, сжалась в комок. Это мгновение позволило мужчине закрыть двери фургона, спрятать добычу от посторонних глаз. Теперь они отправятся к нему в Сан-Мануэль, что в минутах сорока пяти по шоссе на север.

Когда оба очутились в фургоне – причем женщина из-за испуга и шока даже не сообразила сорвать со рта скотч: руки-то у нее были свободны, – Джеральд без спешки оглядел ее. Шляпа осталась валяться в старом русле, и прядки седых волос, на которые он еще раньше обратил внимание, падали густыми белыми волнами почти до плеч. Несколько мгновений единственным звуком в минивэне было ее шумное дыхание. Каким-то образом ей удалось сохранить тросточку, и сейчас она целилась ею в молодого человека. Но это все равно как если бы она угрожала ему зубочисткой. Удерживая ее взгляд, он протянул руку ладонью вверх:

– Дорогуша, дай-ка сюда. Ну же. Отдай мне палочку. Я не причиню тебе вреда. Просто хотел спрятаться от солнца. Расскажи лучше о камнях. – Джеральд выдавил смешок и схватился за трость, но тут же зашипел, втянув воздух сквозь зубы.

Острый укол в ладонь вынудил его отпустить трость. Мужчина с удивлением уставился на глубокий порез у основания указательного пальца. Пока он разглядывал рану, из нее проступила кровь. Что за черт? Его кровь не имела никакого отношения к тому, что, по его представлению, должно случиться в фургоне. Джеральд напряг мозг, силясь связать кровь с происходящим, и лишь тогда заметил, что тросточка в руке женщины имеет треугольное остроконечное лезвие на конце.

Кровь он увидел до того, как ощутил боль, а боль пришла прежде, чем почувствовал ярость. Тем временем женщина наполовину содрала скотч с губ: открытая их часть зло кривилась.

* * *

Она мучительно соображала. И пока наблюдала, как боль дошла до его сознания, как он анализировал абсурдность атаки женщины, две минуты назад обездвиженной страхом, как вспыхнула ярость в преддверии контратаки – все это время лихорадочно думала.

Высохшая кровь на полу фургона, – она здесь не первая. Значит, где-то спрятаны тела. Уникальная возможность подтвердить это без правовых ограничений допроса и адвоката. Но он оказался сильнее, чем она предполагала. К тому же прошло достаточно много времени с тех пор, как она вышла из дома и добралась сюда. Чуть меньше сил, чуть медленнее реакция, отсутствие практики и размеры фургона ограничивали ее возможности больше, чем она себе представляла. Нельзя было позволять затащить ее в фургон – вот она, ошибка в суждении.

Вероятно, все уже зашло слишком далеко, но печалиться об этом некогда. Сейчас же она чувствовала, как сорок лет поддержания хорошей физической формы позволят ей вступить в борьбу или…

Да, в борьбу. Потому что бежать некуда.

Глава 1
Десятью днями ранее…

Порой на меня накатывает, и мне становится жаль тех женщин, которыми я в этой жизни была.

Их немало: дочь, сестра, коп, обманутая любовником, криминальная бабенка, примерная жена, героиновая наркоманка, проститутка, убийца. Я выложу все о них, поскольку отлично умею говорить правду. Хранить секреты, лгать – к этому ведь тоже нужен талант. То и другое становятся привычкой, едва ли не пагубной зависимостью, которую невероятно трудно преодолеть даже в общении с очень близкими людьми, не связанными с тобой по работе. Вот, например, утверждение: никогда не доверяй женщине, которая открыто называет свой возраст. Если она не умеет хранить этот секрет, значит не сохранит и ваш.

Мне пятьдесят девять.

Когда я пришла служить в ФБР, там было не много специальных агентов-женщин, и Бюро пользовалось этим. Ростом около ста шестидесяти сантиметров, натуральная блондинка с телом подростка-чирлидера могла пригодиться для многих расследований, так что в отделе пошли на то, чтобы отказаться от повышенных требований. Бульшую часть своей карьеры я работала под прикрытием, играя роль наживки для торговцев людьми и сексуальных хищников в границах штата, а то и в международном масштабе.

На секретных заданиях я провела девять лет. Это почти на пять лет дольше обычного срока, после которого агенты сгорают либо теряют свои семьи. Дело в том, что я никогда не была замужем, у меня нет детей. Я могла бы продержаться еще дольше, если бы не несчастный случай, в результате которого пришлось сращивать несколько позвонков. Могло быть и хуже – видели бы вы, что стало с лошадью.

Последствия операции сказались на здоровье: сделалось проблематичным выполнение множества обязательных требований – прыжки по крышам… способность уйти от ножевых ударов… стрип-танцы на коленях у клиента. Я могла бы оформить инвалидность, но была не в силах представить, на что похожа жизнь вне пределов Бюро. Так что вторую половину карьеры я посвятила расследованиям. А потом вышла на пенсию.

Нет, это не полная правда. Под конец я стала испытывать трудности в принятии решений. Так, в частности, пару лет назад в Тернервилле, штат Джорджия, я убила невооруженного преступника. Вопреки тому, что вам показывают в фильмах, спецагенты ФБР редко применяют оружие. Силовое решение приводит Бюро в замешательство. Вспомните инциденты в Уэйко или Руби-Ридж. Как агентам, нам уже не так доверяют, и защита может использовать это в суде, представляя нас негодяями, способными подкинуть улики или тенденциозно подать факты, лишь бы дело шло гладко.

По моему случаю назначили расследование. Его вела группа из Отдела профессиональной ответственности, которая сняла с меня все обвинения и вынесла вердикт: «полицейское самоубийство», иными словами парень вынудил меня пристрелить его. Гражданский иск родственников убитого отнял куда больше времени и денег. Это еще одна вещь, которую вы не увидите в кино. Безжалостный серийный маньяк имеет обширную семью, включая страдающую хромотой сестру, обучающую детей с особенностями психофизического развития. Любящая родственница будет доказывать, что ее подонок-брат – наидобрейший человек на земле.

Семья утверждала, что я застрелила несчастного из страха, что его не признают виновным. Они проиграли, но, выражаясь образно, во рту каждого имевшего к процессу отношение остался гадкий привкус. К тому времени карьера моя завершилась, и меня перевели на другую должность, направив в провинциальное отделение в Тусоне. И о нем все в один голос твердили: мол, милое местечко. Очень Сибирь напоминает, вот только жарко. Местного старшего агента я ненавидела и продержалась чуть меньше семнадцати месяцев, прежде чем подать в отставку, хотя именно этого от меня и ждали.

Вот теперь вся правда. Почти.

Первый год я отдыхала изо всех сил. Я вступила в Клуб книголюбов, но другие члены начали игнорировать меня, как только узнали, что книг я, вообще-то, не читаю. По совету терапевта попробовала заняться йогой. По его мнению, это должно было помочь мне от «вспышек раздражения». Оттуда меня изгнала инструктор бикрам-йоги после того, как попыталась запретить мне пить воду в душном помещении с температурой плюс тридцать восемь градусов[1]1
  В йоге воде придается огромное значение. Она является главной очищающей и питающей жидкостью. До занятия бикрам-йогой рекомендуется выпить 2–2,5 литра воды. Новичкам советуют приносить воду с собой на занятия и пить в процессе выполнения асан. Вода должна быть чистой, комнатной температуры, а помещение – прогретым, но хорошо проветриваемым. – Здесь и далее прим. перев.


[Закрыть]. У меня одной, что ли, «вспышки раздражения»? Намасте[2]2
  Намасте – традиционное приветствие в индийском и непальском языках. Переводится как «поклон тебе».


[Закрыть] моей заднице!

Однако в гимнастический зал я продолжала ходить каждый день, чтобы поддерживать себя в форме. Это было абсолютно необходимо, учитывая специфику моей работы. Нужно уметь импровизировать и быть гибкой. Я брала уроки спецподготовки у инструктора «Морских львов». Его звали Бакстер. Это имя, фамилию не помню. Мы были очень близки, и мне он казался верхом благоразумия – для специально обученного убийцы. Всякий раз, когда представляю Черного Оперативника Бакстера, он выпаливает тупые шутки на тему, как мне использовать в качестве оружия ложбинку меж грудей или ягодиц. Впрочем, Бакстера уже нет – погиб.

По зрелом размышлении, я как малыш в том фильме: у меня среди знакомых больше покойников, чем живых[3]3
  Можно предположить, что речь идет о фильме американского режиссера М. Найт Шьямалана «Шестое чувство», вышедшем в прокат в 1999 г.


[Закрыть].

И еще о моей отставке: я чувствовала себя так, будто остаюсь тайным агентом, работаю по легенде и временно играю роль Женщины-Определенного-Возраста-С-Юго-Запада. Если кто спрашивал, чем занималась раньше, я отвечала, что расследовала случаи нарушений авторских прав. Это всегда убивало разговор, потому что все хоть раз да копировали пиратское видео.

Я по-прежнему способна слиться с любой средой, в которую попадаю, раствориться на заднем плане, с радостью преуспевать в том, о чем другим женщинам моих лет страшно даже подумать.

Вот такая я. И вот что я скрывала от соседей, от моего нового любимого мужа, а порой и от себя самой. Да и кому может нравиться женщина, способная убивать голыми руками? Как я уже говорила, отставка не решила эти проблемы. Вот разве что – тоже по совету терапевта – я прослушала курс по буддизму в университете. Там и встретила Перфессера. И как следствие, вскоре после этого перестала навещать терапевта.

Притяжение возникло почти мгновенно. Во время первой лекции я наблюдала за эмоциональным и сильным доктором Карло Ди Форенца: он вышагивал взад-вперед перед аудиторией, как тигр в клетке, который сожрал далай-ламу. В середине обзора циклической природы кармы одна из девушек в топике, выдавливающем ее будто пасту из тюбика, спросила:

– Вы хотите сказать, что «куда бы ты ни шел, ты уже там»?

Профессор застыл на месте, поморгал, не поворачиваясь к говорившей. Тигр, отвлеченный москитом.

– Вопреки тому, что написано на наклейке на бампере, – с подчеркнутой медлительностью подала голос я, – это не совсем точное определение.

Карло наконец повернулся к аудитории и нацелил на меня взгляд. От его ухмылки побежали мурашки.

– Продолжайте, – предложил он.

– На собственном опыте знаю: требуется почти год, чтобы догнать себя. Так что, пока ты в движении, нет нужды беспокоиться.

Мужчина снова заморгал. Я ожидала снисходительного комментария. Он вновь усмехнулся.

– Кто вы? – спросил он, сделав ударение на «вы».

– Меня зовут Бриджид Куинн, – ответила я.

– Бриджид Куинн, давайте обсудим это за обедом.

Почти все студенты захихикали. Только Топик выглядела раздосадованной, что ее предпочли немолодой женщине.

– Думаю, едва ли это возможно в разгар занятий, – заметила я.

– Какого черта! – фыркнул он. – По окончании этого семестра я ухожу на пенсию.

В те дни он держался со мной намного резче. А я была с ним намного откровеннее, пока не поняла, что влюбилась еще в наше первое свидание. Позже, когда накатит слабость, я буду вспоминать это свидание.

В течение года я вышла замуж за Карло Ди Форенца и переехала из своей квартиры в его дом с видом на горы Каталина на севере города. Дом был декорирован покойной женой Карло, Джейн, в стиле моей сумасшедшей тетушки Жозефины. Иными словами, красные абажуры с бахромой и бельгийские искусственные гобелены с изображениями единорогов. На просторном заднем дворе статуя сидящего на скамье святого Франциска в натуральную величину. Меня это устраивало, поскольку сама я никогда не украшала свое жилье. Кроме того, это соответствовало тому типу человека, на которого мне хотелось походить. Словно готовая суперобложка для книги.

Дом шел в комплекте с парой мопсов – что-то вроде помеси Петера Лорре[4]4
  Петер Лорре (1904–1964) – настоящее имя Ладислав Левенштайн, австрийский и американский актер театра и кино, режиссер, сценарист.


[Закрыть] со свиной сосиской. Собак Карло подарила Джейн перед самой смертью от рака пять лет назад: она решила, что после ее ухода забота о животных даст мужу цель в жизни. Мы всё собирались дать им клички.

Но лучшей частью моих перемен был сам Карло.

Это все – я имею в виду свадьбу – произошло настолько быстро, что в голове звучал голос матери, шепчущей одну из своих банальностей: «Женишься на скорую руку да на долгую муку». Но мне так хотелось. Признаюсь, тогда я не была ни в чем уверена, ведь с Карло мы едва познакомились. Однако, поскольку сравнивать мне было особо не с чем, новый образ жизни пришелся вполне по душе. Кто-то скажет, что этого недостаточно для выстраивания хороших отношений, но я точно знала: настало время оставить жестокость в прошлом и отдать все силы на освоение роли идеальной жены. Да, идеальная жена – это женщина, которой я теперь стану.

Карло старался не спешить. Он привыкал не подкрадываться и не обнимать меня сзади. Класть ладонь мне на щеку так нежно, чтобы я прижималась к ней, а не напрягалась. А еще никогда не пытался вытянуть причины моего поведения «бей или беги», и я уверена, что он внутренне согласился: лучше ему не знать. Я понемногу отмякала, учась доверять ему. Жизнь казалась идеальной, за исключением тех моментов посреди ночи, когда меня вдруг переполняла тревога, а сердце начинало колотиться в привычном ужасе от мысли, что он бросит меня и я потеряю все, что наконец обрела.

Этот первый год мы занимались любовью, выгуливали мопсов, соблазняли друг друга нашими любимыми блюдами (его – суши, мои – индийские), смотрели фильмы – во мне неожиданно проснулся интерес к психоделическим работам независимых студий, Карло же с удовольствием поглощал картины, где все взрывалось, – и собирали камни.

Коллекционирование камней и минералов, можно сказать, мое хобби. Симпатичные камни не менялись и не умирали у тебя на руках. Мое любимое местечко для поиска – безлюдное высохшее русло реки примерно в полумиле от дома, под мостом, по которому бежит шоссе Голдер-Ранч-роуд. В сезон летних муссонов сумасшедший ливень, выплеснув в пустыню все тридцать сантиметров годовой нормы осадков за несколько месяцев, обрушил столько камней с окрестных гор – собирай не хочу.

В тот день в начале августа я самостоятельно дошла до пересохшей реки, наполнила рюкзак почти десятью килограммами всего, что выглядело нестандартно и красочно, и потащилась обратно в гору, чувствуя небольшое головокружение и слабость от сорокаградусной жары, но довольная трофеями.

А вскоре показался наш задний двор на восточном краю ранчо «Черная лошадь». Мы – недавняя «аномалия», окруженная коренными обитателями пустыни. Людьми с лошадьми. Людьми, живущими в трейлерах и готовящими в них стряпню на метане. Когда идет дождь, отчетливо слышен запах навоза. И иногда трейлеры взрываются.

Думаете, я тут критику развожу? Проведя бульшую часть жизни в городских квартирах, я искренне полюбила эту деревенскую местность так, как можно полюбить сгорбленного старенького дядюшку, который рассказывает интересные вещи о войне. Полюбила запах конского навоза и редкий крик осла, принесенный ветром невесть откуда, или навевающий воспоминания отрывистый звук выстрела со стороны стрелкового клуба «Пима».

Однако, как я уже говорила, из всего этого мне милее был мой Карло. Высокий, как Линкольн, с легким итальянским акцентом, римским профилем, скорбными глазами Аль Пачино и – словно в противовес им – улыбочкой негодника.

Когда я приволокла рюкзак на кухню и вывалила камни в раковину, Карло готовил «сок для колибри»: вода и немного порошка клубничного цвета. Я не просила, но он повесил кормушку на белую колючую акацию на переднем дворе. Теперь из окна своего кабинета я могла наблюдать за птичками.

Вид мужа, укрепляющего кормушку ради моего удовольствия, заставил сердце… переполниться от волнения, – наверное, избитые слова, но для меня это абсолютно новое чувство.

Подобная реакция может показаться чересчур сильной для человека, всю жизнь с восторгом наполняющего поилку для птиц. Если вы вели относительно спокойную мирную жизнь, вам вряд ли удастся прочувствовать значение этого события так, как ценю это я. Не понять, каково существовать день за днем с таким трепетом в груди, словно внутри скрипичная струна, периодически дрожащая и звучащая. Теперь струна молчит, поскольку мелодию рождала угроза насилия, а она в прошлом.

Я жила в мире с мужчиной столь великодушным и чутким, что он поил супом колибри. Что, выглядит слишком вычурно? А мне плевать.

– Что ты мне принесла? – Карло наливал сок в прозрачный пластиковый контейнер. Низкий голос и блеск в глазах придавали вопросу двусмысленность.

– Перфессер, всего лишь кучку симпатичных камушков. Ну-ка, признавайся: а ты чего ждал?

Я повернулась к раковине, выгрузила камни, сполоснула их один за другим и разложила, не вытирая, на темной гранитной разделочной полке для осмотра Карло.

Влажные, они ярче заиграли красками: приглушенный кроваво-красный, ванильное мороженое, круглый и крапчатый пестро-зеленый, как яйцо динозавра, переливчато-серебристый в черную крапинку. Мы открыли цветной атлас минералов юго-востока США, чтобы разобрать наш «улов».

Карло был таким же геологом, как и я. Прежде чем стать профессором философии и до женитьбы на Джейн, он какое-то время служил католическим священником. Святой Отец доктор Карло Ди Форенца мог объяснить как лингвистическую философию, так и сравнительную религию настолько легко, что все понял бы даже в принципе неспособный к обучению двустворчатый моллюск.

Карло и я сидели рядышком у разделочной столешницы – тощей фигурой он нависал над камнями, словно жираф, защищающий детеныша. Его тонкие пальцы легко касались разноцветной гальки: он с восхищением любовался каждым камнем в отдельности.

– Пудинговый камень, – объявил он, показав на рисунок в книге. – Видишь кварцевые включения? Могу представить невероятный мегавсплеск тепла, что расплавил гранит в сироп, в котором смешались эти элементы. А затем резкое падение температуры, соединившее каждый отдельный минерал в единую массу. Бриджид, замечательно. О, ты нашла еще и с вкраплениями меди.

Я склонилась чуть поближе. «Включения», «мегавсплеск», «сироп», «вкрапления» – мне кажется или Карло говорит о миллиардах лет геологической активности так, будто это была одна горячая ночка секса? Плюс меня возбудили движения его пальцев, которыми он поглаживал камни.

Геоэротика подействовала на нас обоих. От поглаживания камней мы перешли к ласканию пальцев друг друга, прикасающихся к камням. Затем я начала лизать его пальцы, а после Карло замурлыкал «Bella, Bella». Так он называет меня, находясь в романтическом настроении, и мне не важно, приговаривал ли он так же раньше или начал сейчас (дабы не назвать меня случайно Джейн), потому сердце подсказывало: Bella – теперь это я. Вот как чувствуешь, когда за плечами долгая жизнь без самообольщения.

Ему было все равно, что я не успела принять душ. Мы соскользнули со стульев на один из искусственных иранских ковров Джейн. Турецких. Восточных. Какая разница. И стали целоваться. Но на нас глазели мопсы, и процессу занятия любовью на полу не хватало привычного шарма. Мы перебрались в спальню и отбросили в сторону атласное стеганое одеяло Джейн, розовое с голубой отделкой.