Автор книги: Бэлла Шапиро
Жанр: Культурология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Учитывая вышесказанное, очевидно, что меха и шубы должны были играть заметную роль в идеях и действиях, связанных с укреплением и продолжением царского рода. Особую важность вопрос приобрел в XVII столетии, когда рождение наследников престола рассматривалось современниками как дело исключительно государственной важности: слишком хорошо были живы в их памяти страшные события Смуты.
Торжествами этого круга были родины (куда составной частью празднеств входили наречение имени и колыбельная молитва), крестины и именины. Праздники сопровождались щедрыми дарами: от светской власти – церковной[289]289
На крещение новорожденной царевны Ирины Михайловны ее восприемник получил от царя два сорока соболей (1627), столько же – за крещение царевны Натальи Алексеевны (1673). См.: Забелин И. Е. Домашний быт русских царей… М., 2005. С. 894–895, 900.
[Закрыть], совершающей эти обряды, затем царственной роженице от ее ближнего круга[290]290
На рождение царевны Марфы Михайловны (1631) окружение одарило мать новорожденной царицу Евдокию Лукьяновну сороками соболей, кубками и золотым атласом. Матери новорожденного царевича Петра Алексеевича Наталье Кирилловне на его крещение (1672) от придворных поднесли золотой кубок, связки соболей и дорогие ткани. Подарки мачехе поднес и наследник престола царевич Федор Алексеевич: сорок соболей стоимостью 100 рублей. См.: Там же. С. 896, 900.
[Закрыть] и, наконец, новорожденному – от родителей, их ближнего круга, определенных должностных лиц, и – шире – от всех подданных. Верно замечено, что «дарение подарков для новорожденного было строго обязательным и напоминало сбор дани, принимаемой от различных сословий и населенных пунктов всей страны»[291]291
Ракитина М. Г. Обряды рождения и крещения царских детей в России XVI – XVII вв. // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.): сб. статей. М., 2009. С. 66. Подобные дары сопровождали рождение царских детей обоих полов, но за рождение сына царицу и ее родственников ждали особые милости. См.: Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст. Т. 1. Ч. 2. М., 1915. С. 5.
[Закрыть]. Чаще всего в качестве даров здесь выступали отрезы шелковой ткани (атласа, камки, бархата), серебряные кубки (реже – стопки), деньги и, конечно же, мех в виде «сороков» соболей[292]292
Там же. С. 3–5, 13, 20–26.
[Закрыть].
Так, на рождение царевича Алексея Михайловича (1629) одних только подаренных ему соболей накопилось около пятидесяти сороков. Эта меховая казна была передана московским торговым людям, которым было «велено теми собольми с кизилбашским купчиной торговать… чтобы государеве казне была прибыль а не убыль»[293]293
Там же. С. 26. Не в последнюю очередь благодаря этим обычаям в Москве сосредотачивалась более чем значительная масса казенной пушнины, часть которой поступала на внутренние и внешние рынки.
[Закрыть]. Интересно, что тогда же для новорожденного царевича были построены новые хоромы. Его отец, царь Михаил Федорович, пожаловал наследнику «на новоселье» четыре сорока соболей: один стоимостью 125 рублей, два по 90 рублей и один в 80 рублей[294]294
Забелин И. Е. Домашний быт русских царей… М., 2005. С. 924.
[Закрыть]. Очевидно, что практической необходимости в таком количестве меха у младенца не было. В этом подарке нас интересует прежде всего его сакральная сторона – стремление пожелать своему единственному сыну и наследнику престола здоровья и благополучного взросления. В свой щедрый дар русский царь вложил и надежды на благополучную судьбу мальчика-первенца, продолжателя рода Романовых.
Показательно, что специальные дары полагались и придворным повивальным бабкам, от чьих знаний, умений и навыков напрямую зависела судьба и царственных рожениц, и их новорожденных. Так, по случаю рождения царевны Ирины (1627) – долгожданного первенца царя Михаила Федоровича – придворной повитухе досталась «шубка столовая»[295]295
Там же. С. 909. Также о раздаче шубок кормилицам. См.: Там же. С. 916–918.
[Закрыть]. Такие дары имели не только прагматический смысл, но и свою символику. В их закономерности мы в очередной раз можем видеть устойчивость представлений о связи меха с празднествами жизненного цикла и благополучной жизнью.
В русской культуре – и, конечно же, во дворце XVII столетия – отмечался еще один праздник, включавший дарение меха. Это так называемые Бабьи каши (26 декабря)[296]296
Зеленина Э. И., Седакова И. А. Бабин день // Славянские древности. Т. 1. С. 123–125; Ляпин Д. А. Русские праздники осенне-зимнего цикла в XVII в. (по материалам кабацких книг) // Живая старина. 2009. № 4. С. 40. Особенно часто соболей на этот праздник получала царица Наталья Кирилловна, которая и сама как-то пожаловала приемной бабке Ефросинии пару соболей в 10 рублей. См.: Забелин И. Е. Домашний быт русских царей… М., 2005. С. 911.
[Закрыть], праздник почитания повивальных бабок (главных персонажей родильной обрядности) и рожениц, праздник, связанный с культом рождения и продолжением рода, прямо противостоящий теме умирания. В этот день придворных повитух особо угощали и одаривали; частью угощения, помимо ритуальной выпивки, была специальная («символическая», как пишет И. Е. Забелин[297]297
Там же. С. 546.
[Закрыть]) каша, «а к ней прилагалась пара соболей в 5 рублей… которую царица всегда жаловала приемной бабке»[298]298
Там же.
[Закрыть].
Мех и в XVII столетии продолжал выполнять свою особую нематериальную функцию, будучи всем понятным символом достатка и процветания. Как залог благополучия государства в царской казне хранилось мягкое золото (пушнина) и шубы, отделанные ценным мехом, – наряду с драгоценными иконами, золотой и серебряной утварью[299]299
Опись царской казны на Казенном дворе 1640 года. М., 2014. С. 84, 87 и другие.
[Закрыть].
Многие русские «меховые» традиции уходили своими корнями в XV и XVI века. Так был продолжен старинный обычай пожалования царскими шубами. Русский эмигрант Григорий Котошихин (?–1667), много лет работавший в Посольском приказе, в своем сочинении о России подтверждал, что в царской казне хранятся специальные богатые шубы для раздачи за службу: «бархатные золотные и атласные золотные ж, на соболях»[300]300
Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1884. С. 80–81. Как и в предыдущем столетии, шубы и соболя жаловались иностранным послам, путешественникам и торговцам. Даже в 1616 году, когда казна была еще очень скудна и велись военные действия, голландский посланник получил от царского имени сороку соболей. См.: Посольство ван Бредероде, Басса и Иоакима в Россию // Проезжая по Московии… С. 235.
[Закрыть]. Для награжденных такие шубы были драгоценными не только в прямом смысле, но и в переносном: они одновременно служили и олицетворением богатства, и свидетельством близости к царской персоне[301]301
Шапиро Б. Л. Русские золотные шубы… С. 141.
[Закрыть]. Так в челобитной воеводы И. Ф. Еропкина (1634) указываются его «службишки» во время Смоленской войны, за которые он получал от царя только «жалованное слово с похвалою», тогда как его «сотоварищи» были награждены богатыми соболиными шубами и он сам рассчитывал на подобный подарок[302]302
Дело по челобитью Ивана Еропкина о пожаловании его пометною и денежною придачею за Стародубскую службу и за промысл // Акты Московского государства. Т. 1: Разрядный Приказ: Московский стол: 1571–1634. СПб., 1890. С. 552.
[Закрыть]. Просьба была удовлетворена: государь пожаловал воеводе «шубу со всем нарядом в девяносто рублей, кубок с кровлею серебрян в две гривенки»[303]303
Дело по челобитью Ивана Еропкина… С. 554. На этот прецедент ссылался другой сослуживец Еропкина, Н. В. Оладьин, получивший за трехлетнюю ратную службу только «государевы грамоты с царским с жалованным словом и с похвалою». Для большей убедительности им также был составлен список воевод, которые «за литовские бои государевым жалованьем пожалованы». Дело было решено положительно, и Оладьин получил из казны «за почепскую и за стародубскую службу… кубок в две гривенки, да шубу на соболех под атласом в девяносто рублей… а дати ему то государево жалованье при государе, как он будет у государя у стола». См.: Шапиро Б. Л. Русские золотные шубы… С. 139.
[Закрыть].
Царские пожалования такого рода могли быть и посмертными. В пример можно привести историю князя Михаила Волконского: в своем прошении за умершего отца он апеллирует не только к примеру товарищей, но и к истории своих предков, отмечая, что золотными царскими шубами уже награждались несколько поколений его рода за верную службу. «И на той Вашей Государеве службе… отца моего не стало, – жалуется князь, – и за те за все многие свои службы Вашею Государскою милостию отец мой не взыскан и против своей братии оскорблен; а дед мой боярин князь Федор Федорович за Мензелинскую свою службу и за рану Вашею Государскою милостию пожалован и по смерти взыскан: прислана на гроб ево шуба бархатная золотная на соболях, и тою шубой был покрыт гроб ево»[304]304
О награждении князя Михаила Андреевича Волконского 7197 года // Временник императорского Московского общества истории и древностей российских. М., 1850. Кн. 7. С. 47–48, 59.
[Закрыть].
Так шуба сопровождала русского человека «бунташного» века всю его жизнь, от рождения и до смерти.
* * *
Итак, в XVII веке шубы прочно вошли в обиход и стали важной частью повседневного быта и материальной культуры. Огромное значение меха в этом столетии следует связывать не столько с его сакральным значением, сколько с ведущей ролью в экономике[305]305
Павлов П. Н. Пушной промысел в Сибири XVII в. С. 120.
[Закрыть]. Расцвет пушного промысла и торговли был подготовлен как общими изменениями социально-политической и экономической жизни, так и успешной колонизацией Сибири. Пушниной, самой разнообразной по сортности и качеству, много и охотно торговали во всех сколько-нибудь значительных торговых центрах страны; она же была одним из главнейших экспортных товаров. Громадные доходы от пушного экспорта, сравнимые с доходами от высокоприбыльной британской торговли индийскими пряностями[306]306
Эткинд А. М. Природа зла: Сырье и государство. М., 2020. С. 93.
[Закрыть], стимулировали дальнейшее развитие культурной стратегии российского царства по экстенсивному типу.
Глава 5
Магия меха: шуба, шкура и мех в русской народной культуре
Что за свадьба без меха? «Мехом наружу» и «мехом внутрь»
Прежде чем перейти к следующей главе, связанной уже с новым, имперским периодом в истории меха, необходимо сделать небольшое отступление. Это поможет лучше понять то важное место, которое он занимал в обрядах и обычаях русского народа. Большинство этих обычаев сложились уже к XVI веку, пережили свой расцвет в XVII веке, а затем переместились в область низовой культуры с ее простыми культурными смыслами.
Начнем с рассмотрения свадебного обряда, который по праву считается одним из самых архаичных ритуалов в системе русских празднеств. При систематизации магических действий, которые совершались на русских свадьбах, были выделены восемь типов магических обрядов; особую роль получила оплодотворяющая (карпогоническая) магия, обеспечивающая молодым плодовитость, богатство и достаток[307]307
Кагаров Е. Г. Состав и происхождение свадебной обрядности // Сб. МАЭ. Т. VIII. 1929. С. 152–195.
[Закрыть]. Для реализации этой функции народная традиция привлекала шубы, сырые шкуры и выделанный мех[308]308
Использование шкуры в обрядах, связанных с рождением, зафиксировано у многих народов, находящихся на первобытной стадии своего развития. См.: Фрезер Д. Д. Фольклор в Ветхом завете. М., 1989. С. 246–248.
[Закрыть].
Судя по сохранившимся источникам, эти составляющие были частью свадебного обряда уже в XVI веке, а возможно, и гораздо ранее этого времени. По «Домострою», литературному памятнику XVI века, свадебный чин открывался сговором, где будущий тесть вручал жениху традиционные для русской культуры дары – кубок, отрезы дорогих тканей и сорок соболей. Так, Борис Годунов, решив выдать дочь за шведского принца (1599), щедро одаривал будущего зятя серебряной посудой, бархатом, атласом, парчой, драгоценностями, лошадьми в богатом убранстве и многими сортами «всякого рода пушнины»[309]309
Маржерет Ж. Состояние Российской державы… С. 47.
[Закрыть]. Второй день сговора был отмечен женскими дарами – от будущей тещи к матери жениха; дарами были все те же ткани и соболя.
Свадебные наряды гостей и действующих лиц обильно украшались мехом. Нарядом новобрачной в первый свадебный день была шубка; сваха надевала бобровое ожерелье, шубку, зимой – каптур. В каптурах, шубках и бобровых ожерельях были и «боярские боярыни» со стороны невесты; в меховых шапках – «поезжане» жениха. На второй день свадьбы новобрачная надевала «летник бел, шубку золотную, шапку горлатную».
Рядом со свадебной постелью были приготовлены две нагольные шубы – для жениха и невесты; они надевались непосредственно перед интимной близостью. По всем четырем углам свадебной постели ставилось угощение «с розным питием, с меды и квасы», украшенное связками из пары соболей. Еще одна пара соболей требовалась для обряда венчания – «а как венчаются, на подножие положити пара соболей, разняв – под новобрачного соболя, а под новобрачную – другой»[310]310
Домострой. С. 194–220.
[Закрыть].
Соболями украшался и свадебный пир: так, на пиру Василия III и Елены Глинской (1526) местá для новобрачных были убраны двумя сороками черных соболей; третий сорок служил для опахивания (обмахивания) жениха и невесты. Брачные свечи стояли в подсвечниках, обогнутых самыми дорогими соболями[311]311
Терещенко А. В. История культуры русского народа. С. 139.
[Закрыть]. Важной частью обряда считалось «осыпание» новобрачных, которое «представляло собой перемешанные с хмелем монеты, кусочки шелка и двадцать семь „лоскутковъ собольихъ“. Осыпание… новобрачных… символизировало укрепление здоровья, репродуктивной силы молодоженов, привлечение в их семью счастья и богатства»[312]312
Михайлова И. Б. В нежных объятиях ласкового зверя… С. 23–49.
[Закрыть]. Молодых осыпали дважды – во время обряда чесания волос и перед спальным покоем. В церкви соболей бросали под ноги новобрачным.
В народной среде заменителем соболиного меха мог выступать мех куницы – ближайшей родственницы соболя, чей мех внешне несколько похож на соболиный. В это же время складывается песенная традиция свадебного обряда, где невеста сравнивается с куницей:
Пала, припала молодая пороша,
На той на пороше слединька лежала;
По той по слединьке кунья пробежала;
За тою кунью охотнички ездят гаркают и свищут,
Кунью брать, Катерину Степановну ищут.
Коней утомили, кунью изловили[313]313
Песня середины XIX века. См.: Терещенко А. В. История культуры русского народа. С. 196.
[Закрыть].
В другой песне пелось:
Великорусский свадебный песенный фольклор называл жениха соболем, а невесту «черной куньею»; во время малороссийской свадьбы специальные обрядовые присловья изображали жениха как ловца-охотника, а невесту как объект ловли – куницу. Некоторые этнографы прошлого связывали это с тем, что в славянской древности за невесту брали княжескую подать черной куницей[315]315
Там же. С. 163, 289; Забылин М. М. Русский народ… С. 133.
[Закрыть]. Здесь следует видеть, скорее, народные представления о высокой ценности пушнины: сравнение жениха с соболем, а невесты с куницей было связано с восприятием ценных сортов меха как символа семейного богатства, которое традиционно желали молодым. В то же время это название могло уходить корнями к древней традиции свадебного выкупа за невесту, когда вместо денег использовались куны (шкуры куниц). Показательно, что «свадебная куница» или «девичье куние» – выражения, употребляемые для обозначения выкупа за невесту даже в XIX веке[316]316
Там же. С. 134.
[Закрыть].
Рассмотрим еще один замечательный пример «мехового» свадебного обычая: встречая жениха, молодая набрасывала на плечи соболью шубу (либо другую меховую одежду, по своему достатку), а затем низко кланялась суженому. Это действо известно уже в первой половине XVII века. Вот что сообщает иностранный путешественник Адам Олеарий, побывавший в России в 1630-х годах: «Когда невеста узнает о прибытии новобрачного, она встает с постели, накидывает на себя шубу, подбитую соболями, и принимает своего возлюбленного, наклоняя голову»[317]317
Олеарий А. Описание путешествия в Московию. С. 378.
[Закрыть]. Здесь же стоят несколько мальчиков с факелами, – продолжает Олеарий, – которые удаляются перед ритуальным кушаньем молодыми каши, получив по паре соболей. Путешественник описывал свадьбу знати, но, надо полагать, что аналогичный обычай был распространен и в народной среде, с той только разницей, что здесь задействовались овечьи шкуры и тулупы[318]318
Афанасьев А. Н. Мифология Древней Руси. Поэтические воззрения славян на природу. М., 2007. С. 215.
[Закрыть].
Символическое надевание шубы – действие, указывающее на готовность невесты к принятию новой социальной роли, связанной с продолжением жизни, а значит, и с обеспечением благополучия рода[319]319
Ляпин Д. А. Мех как элемент русской традиционной свадебной обрядности // Вестник славянских культур. 2021. № 61. С. 8–19.
[Закрыть]. Знаковый символизм шубы как главного атрибута богатства и процветания рода схожим образом проявлялся в другом обряде передачи шубы – от отца к сыну. Суть церемонии заключалась в том, что глава семьи (как правило, купец) в старости, отходя от дел, передавал свою шубу наследнику – старшему сыну (в другом случае шуба давалась преемнику главы семейства на время празднеств)[320]320
Терещенко А. В. История культуры русского народа. С. 77.
[Закрыть]. Тем самым ответственность за процветание дома ложилась на плечи наследника вместе с шубой.
Еще один «меховой» обычай заключался в том, что жених и невеста, будучи за праздничным столом, садились вместе на косматую шкуру или же на лежащую мехом наружу шубу; меховыми шкурами были застелены и сани, в которых молодые отправлялись к венчанию. Как считалось ранее, целью описанных действий было избавление молодой семьи от всевозможных злых чар[321]321
Там же. С. 163; Забылин М. М. Русский народ… С. 166–167.
[Закрыть]. Полагаем, что это было не так. Подобные действа были, безусловно, магическими, но, скорее, направленными на призыв мощной плодотворной энергии. Именно поэтому жених и невеста должны были как можно больше и чаще соприкасаться с мехом до завершения бракосочетания. С этой же целью свадебное одеяло изготавливалось из меха или заменялось шубой. В одной свадебной песне пелось:
Показательно и то, что «свадебный поезд» и особенно сани невесты щедро украшались лисьими хвостами[323]323
Терещенко А. В. История культуры русского народа. С. 160; Кутепов Н. И. Царская охота… С. 21. На Руси женские выезды исстари украшались наряднее прочих: «волчьими, лисьими, собольими хвостами, кольцами, цепочками и круглыми шариками, в виде львиной головки, и покрывались попонами из бархата или объяри, обложенными золотою и серебряною бахромою с кистями по углам», что приводило свидетелей этого великолепия в изумление (автор этого свидетельства Павел Алеппский путешествовал по России вместе со своим отцом, антиохийским патриархом Макарием, в 1654–1656 годах). См.: Костомаров Н. И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. СПб., 1860. С. 121. Говоря о выездах царицы, прежде прочего вспоминают соболиные, волчьи или лисьи хвосты, которыми увешивались лошади. См.: Стрейс Я. Три путешествия. М., 1935. С. 168. Хвосты привешивались к упряжи санника, к шее и под дугой. См.: Викторов А. Е. Описание записных книг и бумаг старинных дворцовых приказов 1584–1725 г. Вып. 1. М., 1877. С. 128; Викторов А. Е. Описание записных книг и бумаг старинных дворцовых приказов 1613–1725 г. Вып. 2. М., 1883. С. 503; Дженкинсон А. Путешествие из Лондона в Москву 1557–1558 гг. // Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. М.: Соцэкгиз, 1937. С. 80.
[Закрыть].
Свадьба была не просто развлечением, но состояла из множества сложных ритуалов, поскольку с древности была связана с функцией выживания: с союзом мужчины и женщины, с продолжением рода, без которого прекратится сама Жизнь[324]324
Гура А. В. Свадебный обряд // Славянские древности. Т. 4. С. 544–547.
[Закрыть]. Именно в таком контексте и следует рассматривать использование меха в свадебной обрядности.
Для чего выворачивали и рвали шубу
Нетрудно заметить, что значительная часть церемониала свадьбы была связана с вывернутыми наизнанку шкурами или шубами[325]325
См. также: Толстой Н. И. Выворачивание // Славянские древности. Т. 1. С. 465–466.
[Закрыть]: молодые сидели на шубе «мехом наружу»[326]326
В одной из свадебных песен, которая исполнялась во время того, как молодые сидели на вывороченной шубе, пелось: «Будь, зятю, добресенький / Як кожух теплесенький / Будь, зятю, богатий / Як кожух волохатий (волосатый. – Б. Ш., Д. Л.)». См.: Афанасьев А. Н. Мифология Древней Руси. С. 215. Песня XIX века.
[Закрыть] и участвовали в многих других действах (встреча молодых, усаживание их на свадебную постель, кормление молодых кашей), где распорядительница свадьбы («большая сваха») была одета в вывернутую шубу либо в две шубы сразу: одну, надетую обыкновенно, «мехом внутрь», другую – «мехом наружу»[327]327
Терещенко А. В. История культуры русского народа. С. 164, 188.
[Закрыть]. Так на свадьбе великого князя Василия Ивановича (первая треть XV века) большая сваха «положила на себя две шубы, одну по обычаю, а другую навыворот»[328]328
Понырко Н. В. Святочный и масленичный смех // Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси Л., 1984. С. 172.
[Закрыть], таким образом превращаясь в большого медведя – покровителя молодых[329]329
Михайлова И. Б. В нежных объятиях ласкового зверя… С. 23–49. Распорядительница (также «тысецкая») усаживала молодых на постель, предварительно осыпав деньгами, и сытно кормила их. В некоторых вариантах этого обряда молодых встречала сваха в шубе наизнанку. В другом случае отец и мать невесты надевали вывернутые шубы, а крестный отец брал жениха за руку также накинутой на руку вывернутой шубой, чтобы вместе с дружкой подвести к родителям для благословения. См.: Терещенко А. В. История культуры русского народа. С. 164, 188, 218.
[Закрыть]. В шубе «мехом наружу» молодых встречала мать жениха или невесты у дверей спальни, бросая в них специальное «осыпало» с меховыми лоскутками[330]330
Понырко Н. В. Святочный и масленичный смех. С. 172.
[Закрыть].
Чтобы лучше понять сакральное значение вывернутого меха в свадебной церемонии, следует вспомнить и о других «меховых обрядах», распространенных в народной среде. Конечно, прежде всего, это святочный обряд (время от Рождества до Крещения)[331]331
Веселовский А. Н. Судьба – доля… С. 408; Ляпин Д. А. Святочные увеселения… С. 12–14; Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. С. 20–21, 25, 27–29; Терещенко А. В. История культуры русского народа. С. 640–641; Шангина И. И. Русские традиционные праздники. С. 17–40.
[Закрыть].
Празднества на Святки были временем безудержного веселья, разгульного пира, шумного карнавального действа[332]332
Ляпин Д. А. На окраине царства… С. 275, 282.
[Закрыть], где важнейшее место занимала смена одежд, среди прочего – ряжение в шкуры и вывернутую меховую одежду, в рваную одежду[333]333
Понырко Н. В. Святочный и масленичный смех. С. 169–171; Токарев С. А. Маски и ряженые // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Исторические корни и развитие обычаев. М., 1983. С. 185–193. У пермяков сваха не только встречала молодых в вывернутой шубе, но полностью одевалась в рваную и поношенную одежду, на первый взгляд, совсем неуместную во время празднества. См.: Забылин М. М. Русский народ… С. 160.
[Закрыть]. Тем самым изображали духов умерших предков и представителей иного мира, где все противоположно нашему миру, все перевернуто с ног на голову[334]334
Ляпин Д. А. Путешествия в прошлое… С. 94–100.
[Закрыть]. Появление духов предков на святки связано с тем, что именно в это время стираются границы календарного цикла: зима и холод уступают место весне и теплу, день начинает увеличиваться. Шумные святочные гуляния были пограничным периодом, знаковым символом важных перемен[335]335
Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле… С. 234, 241–242.
[Закрыть]. Свадьба была таким же пограничным временем, как и период святок, но только индивидуальным, личностным. Невеста перед свадьбой готовилась к новой жизни: она «умирала» и «воскресала» вновь для исполнения новой для нее социальной роли жены и матери[336]336
Гура А. В. Свадебный обряд // Славянские древности. Т. 4. С. 544–547.
[Закрыть].
Немаловажно, что святки были аграрным праздником, и магия святочных ритуальных действий была целиком направлена на будущий урожай[337]337
Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. С. 124–160.
[Закрыть]. Именно поэтому ряженые изображали предков-помощников, представителей иного мира, влияющего на стихии природы, которые – при правильно исполненном обряде – могут помочь людям обеспечить благополучный сев и обильный урожай[338]338
Там же. С. 27–29, 33–36, 124–126, 130–142.
[Закрыть]. Так в обрядовой практике отразились древние ритуалы, связанные с магией плодородия[339]339
Токарев С. А. Маски и ряженые. С. 187, 191.
[Закрыть]. Не случайно участники свадьбы, надевая шубу навыворот, исполняли обряд ряжения, обращенный к иному миру. У духов предков-покровителей просили поддержки молодым, имитируя их участие в свадебной церемонии[340]340
Ляпин Д. А. Мех как элемент русской традиционной свадебной обрядности. С. 12.
[Закрыть]: считается, что еще со времен славянской древности центром святочной обрядности был бог Велес, бог плодородия, которого изображали в большой лохматой медвежьей шкуре[341]341
Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. С. 582–583. Во многих архаичных культурах бог-прародитель ассоциировался с огромным лохматым медведем, а шкура имела различную связь с идеей продолжения рода и плодородием людей и скота. См.: Пятникова Т. Р. Мифы и легенды о сотворении мира хантов Белоярского района // История: факты и символы. 2019. № 1 (18). С. 146.
[Закрыть].
Оригинальное развитие свадебного «медвежье-мехового» сюжета представляет народная сказка «Вошья шкура», где главная героиня – бедная молодая девушка, бесприданница, откормила вошь до огромных размеров[342]342
Вошья шкура // Сказки Терского берега Белого моря. Л., 1970. С. 109–115.
[Закрыть]. Ее отец, местный поп, понес вошью шкуру на базар, но никак не мог ее продать. На обратной дороге предприимчивый герой дает слово отдать дочь замуж за первого, кто угадает, чью шкуру он несет. Этим первым догадливым встречным оказался медведь.
Пришлось попу отдать девушку за медведя («Что поделаешь? Ответ дороже денег»). И вот «свадьбу стали делать, за стол пришли, и эта с медведем садитсе», – сообщает рассказчик. Медведь посидел немного у своей невесты и вдруг решил выйти из избы, а взамен вернулся уже настоящий красавец, «ни в сказке сказать, ни пером описать». В разгар веселья невеста решает сжечь сброшенную героем медвежью шкуру, чтобы тот навсегда остался человеком. После этого новобрачный исчез: «вышел на улочку, и след простыл», а девушка, конечно же, отправилась его искать.
Долгими были поиски суженого. Помогла древняя старуха, которая намекнула девушке, что ее молодой супруг скоро станет мужем для другой («Нет, – говорит, – девка! Тебе его не видать! Не надо было жгать шкуры, а то скоро свадьба – он женитсе, заставит она его»). Оказалось, что человек-медведь теперь обязан жениться на Бабе-яге; героиня вступает в борьбу со злодейкой, и все заканчивается благополучно. Так с приобретения такой незначительной, совершенно никому не нужной шкуры, как вошья, начинается история девушки, удачно вышедшей замуж и после различных испытаний ставшей богатой. Присутствует здесь и медведь, делающий героиню счастливой.
Вывернутую наизнанку шкуру надевали не только на свадьбу и не только во время святок. Вывернутая шуба использовалась для обряда изгнания кикиморы: на ней кикимору якобы отвозят из избы в лес. Если крестьянин долго не мог выйти из знакомого ему места в лесу, полагали, что его «водил» леший. В этом случае следовало вывернуть шубу мехом наружу (считалось, что примерно так выглядит и сам леший), и тогда можно с легкостью найти дорогу[343]343
Даль В. И. Поверья, суеверия и предрассудки. С. 414, 545–546.
[Закрыть].
На праздник Крещения совершали обряд «освящения скота»: его участниками были мальчик с иконой, крестьянин со святой водой, другой крестьянин с топором и еще один – в вывороченном тулупе. Они обходили хлев, где держали скотину[344]344
Дынин В. И. Когда расцветает папоротник… Народные верования и обряды южнорусского крестьянства XIX – XX веков. Воронеж, 1999. С. 51–52.
[Закрыть]. Здесь мех вновь выступал атрибутом соприкосновения с иным миром, с миром умерших предков, у которых участники обряда просили помощи, имитируя защитные действия[345]345
Здесь мы имеем дело с имитативной магией, связанной с подражанием желаемым событиям: чтобы заставить растения плодоносить, прыгали вверх; чтобы убить животное на охоте, в его изображение метали стрелы; чтобы наслать болезнь на врага, его подобие-куклу пронзали иглой и так далее. См.: Фрезер Дж. Золотая ветвь: исследование магии и религии. С. 20–39. Так и здесь, желая получить помощь умерших предков или же духов иного мира, вывернутые шубы или шкуры животных надевали для имитации их присутствия.
[Закрыть]. Представления о связи вывернутой шубы с иным миром проявили себя и в практике гадания, которое часто совершалось на разостланной шубе[346]346
Забылин М. М. Русский народ… С. 137.
[Закрыть].
В. И. Даль, рассуждая о народной традиции «окручиваться» – наряжаться в вывороченные тулупы, писал о вере славян в приносящие дождь облака – огромная шкура, и даже само слово «облако» происходит от «облачения» (одевания)[347]347
Даль В. И. Поверья, суеверия и предрассудки русского народа. М., 2008. С. 81–82.
[Закрыть]. Другой собиратель народных поверий, А. Н. Афанасьев, отмечал, что мех и шкура были архаичными символами дождевых облаков[348]348
Афанасьев А. Н. Мифология Древней Руси. С. 215.
[Закрыть]: «вывороченный тулуп, овчина и соболя предохраняют жениха и невесту от действия нечистой силы и злых чар, наделяют их плодородием, счастьем и богатством: те же самые дары сулят и дождь, оросивший юную чету в день свадьбы»[349]349
Там же.
[Закрыть]. Сопоставление облаков, полных водой, столь ценной для крестьянского хозяйства, с мехом и шкурой не случайно, как и связь меха и дождя в день свадьбы – все они приносили молодым искомые плодородие, счастье и богатство. Так проявлялась важнейшая сакральная функция меха, связанная с процветанием и продолжением людского рода.
В одной свадебной песне цель брака – умножение человеческого рода – подчеркивается через образ горностая:
В другой песне горностай летел через сад и уронил перо (так!), что стало знаком для молодой девушки: ей скоро предстояла свадьба[351]351
Терещенко А. В. История культуры русского народа. С. 299.
[Закрыть]. Именно горностай, известный своим ценным мехом, здесь выполняет функцию предвестника нового этапа в жизни молодой женщины. В другой игровой хороводной песне поется про зайца, который обходит девушек и просит у них горностая:
Заинька ходит по каравану,
Беленький ходит по девичью,
То то дай, то то дай,
То то бел горностай[352]352
Ляпин Д. А. Собрание обрядов, обычаев и песен русского народа (из рукописного наследия XIX века). Елец, 2010. С. 10. Схожий мотив мы видим в сборнике Кирши Данилова. См.: Чурила Пленкович // Древние российские стихотворения… С. 91. С. 86–91.
[Закрыть].
В итоге заяц выбирает одну девушку, которую подруги наряжают и отдают ему. Заяц, как известно, в русских народных представлениях связан с эротическим началом[353]353
Виноградова Л. Н. Мифология календарного времени в фольклоре и верованиях славян // Славянский альманах. М., 1997. С. 145–155; Гура А. В. Заяц // Славянские древности: Этнолингвистический словарь. Т. 2. М., 2009. С. 284–288.
[Закрыть]. Учитывая, что обычным содержанием хороводных игровых песен было знакомство с противоположным полом и ожидание будущей брачной жизни, мы видим, что свадьба решительно не могла обойтись без меха в своих ритуалах.
Мех и каша – сила наша
Очевидная связь меха с идеей плодородия и благополучия проявлялась и в иных ритуальных действиях: часто – в заговорах, связанных с семьей. Так, мать читала для сына заговор «на укрощение злобных сердец»: «Сажусь в сани, крытые бобрами, и соболями, и куницами. Как лисицы и куницы, бобры и соболи честны и величавы между панами и попами, между миром и селом, так мой нарожденный сын был бы честен и величав…»[354]354
Сахаров И. П. Русское народное чернокнижье. М., 1991. С. 81.
[Закрыть] Ребенку стригли волосы, посадив его на мохнатую шубу: считалось, что тем самым обеспечивается его богатое и благополучное будущее[355]355
Даль В. И. Поверья, суеверия и предрассудки. С. 596.
[Закрыть].
Бок о бок с ритуалами плодородия бытовала магия, направленная на нужды домашних животных, птицы и хозяйства в целом. Мех был неотъемлемой частью охранительных обрядов и заговоров, направленных на защиту скотины. На Рождество крестьяне стелили на лавку шубу и просили священника сесть на нее: считалось, что после этого «наседки будут… хорошо садиться на яйца и ни в одном из них не замрет зародыш»[356]356
Там же. С. 633.
[Закрыть]. В другом случае, чтобы наседка хорошо неслась, под нее клали яйца, которые предварительно держали в меховой шапке, шубе или вообще в любой меховой вещи[357]357
Там же.
[Закрыть].
Свадебный обряд крепко связывает кашу и мех общими представлениями о материальном достатке и процветании. Так, на свадьбе царя Михаила Федоровича (1626) молодым подносили два фарфоровых (так!) горшка с кашей, обернутых парой соболей[358]358
Терещенко А. В. История культуры русского народа. С. 146.
[Закрыть]. Как известно, каша с глубокой древности являлась символом плодородия и жизненного цикла у индоевропейских народов, употребляясь в ритуальных действиях, направленных на получение изобильного урожая[359]359
Валенцова М. М. Каша // Славянские древности. Т. 2. С. 483–488; Ляпин Д. А. Путешествия в прошлое. С. 90–91.
[Закрыть].
В народных песнях разного жанра мех был непременным атрибутом счастливого и богатого человека. Частым сюжетом была просьба жены к мужу о покупке шубы:
В другой песне мы видим надежду девушки на то, что милый друг доставит ей богатство, основой которого непременно называются богатые меха:
Со временем упоминание о шубе как о статусной и желанной вещи встречается все чаще[362]362
Там же. С. 7, 12, 41, 64.
[Закрыть]. В одной из песен девушка рассуждает, какой муж лучше, старый или молодой, находя в каждом варианте свои плюсы и минусы. Между прочим, она замечает, что у старого мужа будет иметь лисью шубу, а заодно и «шелковý плетку» (плетка – намек на то, что он будет бить молодую жену от ревности). В другой песне поется о том, как «злой татарин, бусурманин» уговаривает девушку выйти за него замуж, обещая богатства: шаль, платок, перстенек и «лисью шубу нову»[363]363
Там же. С. 7, 64. Примечание 3.
[Закрыть]. Изделия из меха стали прочно ассоциироваться с материальными благами.
Не случайно во второй половине XVII столетия в народной среде появилось смеховое «Сказание о роскошном житии и веселии» – утопия, традиционная для культуры экстенсивного развития. Здесь говорилось о сказочной стране, где не бывает снегов и грозы и где исполняются все материальные желания человека: деревья сами склоняют ветви с плодами к ногам, птицы сами прилетают на зов, драгоценные камни – яхонты, алмазы, изумруды, жемчуг – и не менее драгоценные специи разбросаны под ногами, как сор. В озерах плещется вино, в прудах – мед, а на большой горе стоит пиршественный стол, полный яств и заморских питий. Тут же готовы постели с мягкими перинами. А по полям мирно бродят всевозможные звери – лисицы, куницы, соболя, бобры, песцы и зайцы, мех которых срывает сильный ветер, после чего он сам становится теплой одеждой для людей. Такой мех лежит повсюду никому не нужный; взять его без всяких трудностей может каждый. Так мех вошел в круг важнейших материальных потребностей человека, стал неотъемлемой чертой представлений о достойной жизни для «доброго и честного дворянина»[364]364
Сказание о роскошном житии и веселии // Русская демократическая сатира XVII века. М., 1977. С. 31.
[Закрыть].
* * *
Подводя итог бытованию меха в русской магической обрядности, отметим его двойственное значение. Прежде всего, мех использовался в качестве магического предмета, наделенного функцией достатка, плодородия, благополучия и продолжения рода. Но вывернутый мех считался признаком иного мира, и с его помощью изображали духов предков-помощников; благорасположенные к потомкам, они также способствовали их процветанию. Это значение меха предопределило его широкое распространение в традиционной культуре как важного обрядового элемента. Став неотъемлемой частью множества народных празднеств, он попал в песенную традицию и народные сказки. Наиболее ярко ритуально-магическая функция меха, и особенно шубы как самой презентабельной меховой одежды, проявлялась в «переходных» обрядах жизненного цикла (семейных обрядах), направленных на достижение благополучия и продолжения рода.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
