Текст книги "Россия в шубе. Русский мех. История, национальная идентичность и культурный статус"

Глава 3
Когда мех был золотом. Шуба как ритуал и символ власти (Московское царство XVI века)

Русский мех глазами европейцев: реальность и мифы

Первая треть XVI века, связанная с правлением Василия III (1505–1533), была временем завершения процесса образования единого Российского государства. Под полным контролем Москвы оказались Псков и Рязань, была укреплена вертикаль власти, продолжила свое развитие московская идеология, развивающая идеи богоизбранности властителя. После смерти Василия III на престол вступила его вдова – Елена Глинская, вскоре умершая (1538); после нее правил ее сын – Иван IV Васильевич (Иван Грозный). Первые годы власти юного самодержца были омрачены противоборством боярских кланов, что привело к ослаблению центральной власти. Однако вскоре у трона стали появляться люди, оказывающие положительное влияние на молодого правителя: они ратовали за укрепление власти и проведение масштабных реформ. Преобразования начались с 1549 года. За два года до этого московский князь принял титул царя всея Руси, получив одобрение вселенских патриархов[125]125
  Карташев А. В. Очерки истории Русской церкви. Т. 2. М., 1992. С. 8–9.


[Закрыть].

Реформы способствовали скорому развитию московской державы. Был наведен порядок в управлении и судопроизводстве, появилась сильная армия, активно развивалась внешняя и внутренняя торговля. Проведенные реформы и успешные завоевания 1550-х годов (присоединение Казани и Астрахани) способствовали развитию товарного производства, земледелия и ремесел, отраслей, способных со временем превратиться в материальную базу для устойчивого экономического роста. Богатели и росли города, все большую роль играл слой торговцев и ремесленников, которые были заинтересованы уже не в экстенсивном, но в интенсивном развитии.

В 1553 году английский мореплаватель Ричард Ченслер приплыл по Белому морю к Николо-Корельскому монастырю, стоявшему в устье Северной Двины. Считается, что с этого времени начала свое развитие торговля с англичанами и голландцами[126]126
  Их интересовала не столько торговля с Москвой, сколько возможный путь в загадочную и богатую Индию. См.: Таймасова Л. Ю. Зелье для государя. Английский шпионаж в России XVI столетия. М., 2010. С. 188–254.


[Закрыть]. Россия все больше втягивалась в общеевропейский контекст, привлекая внимание западных держав. Как и раньше, иностранцев интересовал русский мех, но они не имели представлений о реальных меховых запасах московского властителя. Это создавало условия для появления многочисленных мифов.

В этой связи показательны «Записки о Московии», сделанные австрийским дипломатом Сигизмундом Герберштейном, посетившим русскую столицу дважды: в 1517 и 1526 годах. Он попытался не только описать историю и нравы жителей огромной страны на востоке Европы, но также – одним из первых европейцев – дал географическое описание России. Надо полагать, что источниками его сведений были представители двора Василия III и русские торговцы. Самое главное для нас то, что в его работе прослеживается устойчивый интерес к русскому меху. Уже в начале путешествия он замечает густые леса, изобилующие горностаем и белкой. Однако, пишет Герберштейн, обстановка для добычи зверя и пушной торговли здесь не самая лучшая из-за постоянных татарских набегов, отчего и сами жители предпочитают заниматься более военным делом, нежели добычей меха[127]127
  Герберштейн С. Великая Московия: Записки о московитских делах; Новокомский П. И. Книга о московитском посольстве. М., 2008. С. 168.


[Закрыть].

В следующий раз путешественник упоминает о мехах при описании Северной Руси, рассказывая о торговле в Холопьем городе на реке Волхов. Сюда съезжаются купцы из самых разных стран для безденежного торгового обмена. Жители приносят добытый в местных лесах мех, за который просят предметы быта и одежду. Затем, описывая места за рекой Вологдой, он сообщает, что здесь располагаются обширные болота и очень густые леса, населенные племенами, живущими только охотой. Только здесь встречаются особые черные и пепельные лисицы. Ездить туда опасно[128]128
  Там же. С. 185, 187.


[Закрыть].

Описывая Устюжские края и район Северной Двины, Герберштейн замечает, что «собольих мехов там немного, и они не очень высокого качества, но мехов других зверей у них изобилие, в особенности черных лисиц»[129]129
  Там же. С. 188.


[Закрыть]. По словам знающих людей, продолжает Герберштейн, к северу за Двиной начинаются обширные пустынные места, жители которых платят в Москву дань мехами. Конечно, австрийского барона особенно заинтересовали пространства по Оби, где, если верить его русским информаторам, было особенно много пушного зверя; указанию пути к этим заманчивым местам он посвятил отдельное место в своей книге. Здесь же автор сообщал об уже знакомых нам диких и необщительных «самоедах», живущих в этих суровых краях, где в изобилии водятся соболи, куницы, бобры, горностаи и белки. Далее на восток, сразу за самоедами, находится Югра, «там имеется превеликое множество мехов»[130]130
  Там же. С. 190–191.


[Закрыть]. Местный князь давно платит меховую дань в Москву.

Затем по Иртышу живут народы, «умирающие» зимой и «оживающие» весной, будто впадающие в зимнюю спячку (подобная странность уже известна нам из описаний Геродота и «Сказания о восточных странах»). Герберштейн определенно заинтересовался этими подражаниями медведю, отметив, что, «умирая», они оставляют меховой товар для торгового обмена[131]131
  Там же. С. 191–192.


[Закрыть]. Далее, сообщая о народах и природе Западной Сибири полуреальные-полуфантастические сведения, он замечает, что возле Уральских гор за рекой Печора растут кедры, «около которых водятся самые черные соболи»[132]132
  Там же. С. 194. См. также: Ляпин Д. А. Люди, впадающие в спячку… С. 89–92.


[Закрыть]. Переходя к сведениям о Сибири, австрийский барон указывает на бесчисленное множество в этих краях белок, которые превосходят других своей величиной и красотой[133]133
  Герберштейн С. Великая Московия. С. 198.


[Закрыть].

Таковы сведения Герберштейна о русских мехах и географии их распространения. Очевидно, что они отражают представления самих русских о «меховых» возможностях известного им мира. Как мы видим, Сибирь уже начинала привлекать внимание охотников-промысловиков, но все же северо-восток России (Печора, Пермь) пока что, безусловно, занимал главное место в добыче меха.

Показательно, что Герберштейн получил от русского царя комплект одежды, в котором главное место заняла объемная соболья шуба с широкими рукавами и большим собольим воротником. Покрытая золотой парчой с голубыми узорами, она застегивалась сверху до середины драгоценными пуговицами; комплект довершали соболья шапка с круглой белой головкой, обшитая красным сукном, и красные сапоги, вышитые золотом и унизанные на носках и запятках драгоценными камнями и жемчугом[134]134
  Лобойко И. Н. О важнейших изданиях Герберштейна записок о России. СПб., 1818. С. 35.


[Закрыть]. Такая одежда из меха и золотных тканей стала одной из самых ярких составляющих системы материальных атрибутов, которая сложилась вокруг царской власти в России XVI века. Вопреки расхожему мнению, таких шуб при дворе было немного и стоили они очень дорого[135]135
  Павлов П. Н. Пушной промысел в Сибири XVII в. Красноярск, 1972. С. 71.


[Закрыть]. Так, «шуба государская соболья, бархат вишневый, плетена золотом, пуговицы серебряные золочены» оценивалась в 8 тысяч московских денег, «шуба бархат бурской шелк червчат да зелен на соболех» из Московского Казенного двора – в 14 тысяч[136]136
  Маньков А. Г. Цены и их движение в русском государстве XVI века. М.; Л., 1951. С. 214. Для сравнения, заячья шуба в это же время стоила 60–190 московских денег, простая белья шуба 200–220 д., лучшего качества – до 1200 д., шуба на бельих черевах, покрытая золотным бархатом – 1200 д., примерно столько же стоила простая соболья шуба. См.: Маньков А. Г. Цены и их движение… С. 214–215.


[Закрыть]. Главной трудностью в «постройке» такой шубы было крайне малое количество свободного (то есть не назначенного на вывоз) высококачественного меха. Об этом лучше прочего свидетельствует хорошо известная история, когда купец и промышленник Яков Строганов, действуя по царскому распоряжению, «соболей на Москве напытати не могл». А поскольку «на Москве соболей продажных не мог добыти ни у кого», он был вынужден послать на ними «к Вычегде и на Вым и в Пермь» (1573)[137]137
  Павлов П. Н. Пушной промысел в Сибири XVII в. С. 71.


[Закрыть]. Это обстоятельство стало одним из основных стимулов для дальнейшей экспансии русских на восток.

«Попу – куницу, дьякону – лисицу». Социальные категории русской меховой одежды

Активность восточной политики со стороны европейских держав и появление на политической сцене XVI столетия сильного Российского государства способствовали росту интереса иностранцев ко всему русскому, и среди прочего к меху, уже прочно ассоциировавшемуся с далекой холодной страной – Россией. Частью этого интереса стало появление моды на русский костюм. Так, в 1510 году в Вестминстерском дворце состоялся бал-маскарад, где короля Генриха VIII сопровождали два лорда, одетых по-русски: в длиннополые кафтаны, сапоги с загнутыми носами и шапки из «серого меха»[138]138
  Таймасова Л. Ю. Зелье для государя. С. 8.


[Закрыть]. Местные законы против роскоши запрещали ношение дорогой одежды, не регламентируя использование меха как ее элемента, что подстегнуло спрос на пушнину класса люкс[139]139
  Там же. С. 9.


[Закрыть]. Ввоз русской пушнины в это время осложнился исчезновением ценного пушного зверя. Рост спроса и одновременное сокращение ввоза привели к тому, что в Европе в первой половине XVI века она стала стоить баснословно дорого, в особенности черный соболь, чей мех стал отличительным признаком высшей знати[140]140
  Там же. С. 117–118.


[Закрыть].

Что касается самой России, то здесь мех продолжал оставаться частью домашнего быта и костюма людей разных социальных категорий. Традиционно высоко ценился соболь; чуть ниже – куница; лесная (благородная) куница ценилась выше «каменной». Сведения о бытовании одежды из меха горностая в XVI веке незначительны, так как его популяция сократилась. Широкое распространение получил мех бобра, черный, черно-карий, карий и рыжий, известный почти на всей территории страны; лучшим считался черный. Была любима лисица – черная, чернобурая, бурая, сиводушчатая, белая (вероятно, песец) и красная[141]141
  Кутепов Н. И. Царская охота… С. 32–35.


[Закрыть]. Черный лисий мех был весьма редким и оттого самым ценным.

Мех остальных промысловых зверей (прежде всего белки и зайца) был больше распространен в народной среде. Большую популярность здесь имела овчина, которая шла на массовое производство тулупов и шапок[142]142
  Интересны рассказы иностранных путешественников о том, как мех согревал их в дороге холодной русской зимой: на дно саней подстилали войлок и ложились на него, одевшись в длинные овчинные шубы, а затем накрывались большим войлочным одеялом или медвежьей шкурой. Такие «меховые экспрессы» в XVI – XVII веках курсировали между отдаленными городами и селами даже в самый лютый мороз. См.: Олеарий А. Описание путешествия в Московию // Россия XVII века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2013. С. 343; Роде А. Описание второго посольства в России датского посланника Ганса Ольделанда в 1659 г. // Утверждение династии. М., 1997. С. 11.


[Закрыть]. Шуба из бараньей овчины в это время была главным видом зимней русской одежды, разнясь лишь по покрою и отделке[143]143
  Маньков А. Г. Цены и их движение… С. 90.


[Закрыть].

Меховые головные уборы занимали важное место в костюме того времени: русские носили их во всякое время года и не всегда снимали в помещении[144]144
  Литвин М. О нравах татар, литовцев и москвитян. М., 1994. С. 75.


[Закрыть]. В простонародье соболья, кунья, лисья шапка заменялась овчинной или козьей; щедро украшенная, иногда такая шапка выглядела не хуже собольей, к тому же, как отмечал иностранный посол, ее «не портят ни дождь, ни солнце, ни моль, как соболей»[145]145
  Там же. С. 76.


[Закрыть]. Свои шапки русские люди очень ценили: головной убор был одним из самых ярких показателей и имущественного положения, и социального статуса его владельца.

В XVI веке оформление русского национального костюма получило отражение в известном бытовом руководстве того времени – Домострое. Считается, что он был создан в середине того столетия, и со временем добавлялся и дорабатывался, пользуясь популярностью вплоть до эпохи петровских преобразований. Одна из глав Домостроя рассказывает рачительному хозяину, «как всякое платье кроити и остатки и обрески беречи»: «в домовитом обиходе коли лучится какое платья кроити себе или жене или детем или людем, камчато или тафтяно или изуфрено, или кушачно или зенденинное или сукняное, или армячное или сермяжное или кожи какие краити или сагадак или на седло или ометюк или сумы или сапаги или шуба или кафтан или терлик или однорятка или картель или летник и каптур, или шапка или нагавицы, или какое платно ни буди, и сам государь или государыня смотрит и смечает остатки и обрески живут и те остатки и обрески ко всему пригожаютца в домовитом деле поплатить ветчаново товож портища или к новому прибавить или какое ни буди починить а остаток или обрезок как выручить а в торгу устанешь прибираючи в то лицо в три дораги купишь а иногды и не приберешь»[146]146
  Домострой. Поучения и наставления всякому христианину. М., 2014. С. 79.


[Закрыть].

Здесь же перечисляются основные виды меховой одежды: это шуба, кафтан и терлик[147]147
  Здесь же упоминаются главные виды меховых головных уборов: шапка и женский каптур (чаще всего бобровый), покрывающий не только голову, но также и уши, шею и часть лица, и ноговицы – меховые чулки.


[Закрыть]. Шуба и кафтан нам уже хорошо известны. Терлик XVI столетия представлял собой узкое одеяние длиной до лодыжки. В последний раз одежды такого типа мы видим на рындах, сопровождающих участников обручения Дмитрия Самозванца с Мариной Мнишек в 1606 году; затем внешний вид терлика меняется. Как и многие другие одежды этого времени, терлик попал в Московию с Востока, где этим словом обозначали халат, верхнюю одежду или одежду с короткими рукавами, открытую спереди[148]148
  Шапиро Б. Л. «Терлики деланы к государской радости…»: мужская ездовая одежда в Московии XVI – XVII вв. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2018. № 1 (71). С. 36–39.


[Закрыть].

Широкое распространение получает ферязь – верхняя домашняя одежда без пояса и воротника, обычно очень нарядная, длинная, распашная на пуговицах или завязках, с откидными рукавами, с меховой отделкой или подбитая мехом[149]149
  Забылин М. М. Русский народ… С. 506; Орфинская О. В. Размышления на тему влияния Золотой Орды на одежду Руси; Политковская Е. В. Как одевались в Москве… С. 30–31, 46.


[Закрыть]. Такая одежда стоила довольно дорого, поскольку для пошива употребляли дорогие ткани, а на подкладку (испод) – ценные сорта меха[150]150
  Маньков А. Г. Цены и их движение… С. 93; Михайлова И. Б. В нежных объятиях ласкового зверя: пушнина и меховые изделия в средневековой Руси XIV – XVI веков // Теория моды: одежда, тело, культура. 2013. № 27. С. 23–49.


[Закрыть].

Часто встречалась шуба-кошуля – овчинная, иногда заячья[151]151
  Главным отличием мехового рынка XVI века от более ранних является большое количество заячины. См.: Хорошкевич А. Л. Торговля Великого Новгорода… С. 96.


[Закрыть] крытая сукном (важно не путать ее с одноименным вариантом женской рубахи)[152]152
  Древняя одежда народов Восточной Европы. С. 79; Политковская Е. В. Как одевались в Москве… С. 25–26.


[Закрыть]. Кошулю, трогательно называемую «кошулечкой», «кошуленькой», любили и носили много – и женщины и мужчины. Вспомним «шубоцьку-кошулецьку» богатыря Ильи Муромца, которую он, хмельной, «волоцит за един рукаф»[153]153
  Скафтымов А. П. Поэтика и генезис былин. С. 52.


[Закрыть].

Уже к концу XVI века распространение получил зипун – кафтаноподобная верхняя одежда; женский зипун был заметно длиннее мужского[154]154
  Политковская Е. В. Как одевались в Москве… С. 61.


[Закрыть].

Специфической женской одеждой в это время была длинная до пят шубка, пользовавшаяся популярностью вплоть до петровских костюмных реформ первых лет XVIII столетия. Знатные русские женщины носили дорогую широкую и длинную, до земли, одежду, называемую опошень (опашень), украшенную большими золотыми пуговицами[155]155
  Древняя одежда народов Восточной Европы. С. 66.


[Закрыть].

И мужчины и женщины носили епанчу – верхнюю плащевидную одежду на меху (ее не следует путать с епанечкой – укороченной женской безрукавкой, которая также может быть меховой)[156]156
  Политковская Е. В. Как одевались в Москве… С. 77. В народной песне о женитьбе князя Владимира в княжеском гардеробе фигурирует «епанечка белая». См.: О женитьбе князя Владимира // Древние российские стихотворения… С. 60.


[Закрыть]. Уже в начале XVI столетия в документах упоминается широкая меховая накидка, бытовавшая только среди знатных мужчин, – ментеня[157]157
  Политковская Е. В. Как одевались в Москве. С. 79.


[Закрыть].

Подытоживая разговор о меховой одежде XVI века, следует сказать, что в трактате дипломата и этнографа Михалона Литвина «О нравах татар, литовцев и москвитян» (1548–1551) говорится буквально следующее: «хотя одни только москвитяне богаты соболями и другими подобными зверями, однако, запросто дорогих соболей не носят. Но, посылая их в Литву, нежных изнеженным, получая за них золото…»[158]158
  Литвин М. О нравах татар, литовцев и москвитян. С. 76.


[Закрыть]. Причина того, что русские повсеместно не носили собольи меха, заключалась вовсе не в скромности нации, как думал автор цитируемых строк. В любом традиционном обществе, каким являлась и Россия XVI века, костюм/костюмный комплекс был прежде всего коммуникативной системой, системой знаков, социальных, этнокультурных, половозрастных и тому подобных кодов[159]159
  История тела. С. 99.


[Закрыть]. Крестьянин не должен был носить соболей, а вельможа – заячий тулуп, поскольку это было нарушением социального порядка. «Попу – куницу, дьякону – лисицу, пономарю-горюну – серого зайку, а просвирне-хлопуше – заячьи уши», – четко разграничивала нормативы потребления русская пословица[160]160
  Зуева Т. В. Русский фольклор: словарь-справочник. М., 2002. С. 246.


[Закрыть]. Потребление меха, да и потребление в целом было жестко нормировано имущественным и – еще более – социальным статусом.

Золотная шуба: социальное и сакральное

Благодаря сохранившимся источникам мы можем с определенной долей уверенности сказать, как выглядела самая презентабельная меховая одежда XVI столетия – шуба. Шилась она мехом внутрь, а сверху покрывалась дорогой материей – сукном, камкой, атласом, бархатом или парчой (за исключением нагольных непокрытых шуб – по сути, кожухов). Мы знаем два типа шуб этого времени: во-первых, русские, длинные, до пят, с сильным расширением книзу, с длинными-предлинными рукавами: руки продевали в разрезы на уровне локтя. Часто такая шуба имела еще и боковые разрезы по подолу, что, помимо удобства при ходьбе, давало возможность продемонстрировать нарядную обувь. Второй вариант – турская (турецкая) шуба – отличался «восточным» запáхом и относительно короткими, но широкими рукавами.

На портрете царя Василия III у Герберштейна (гравюра венецианского издания «Записок» 1550 года, гравюра базельского издания 1556 года, венского издания 1557 года и других) мы видим сидящего на троне московского самодержца, в платье, богато отделанном мехом, и в отороченной мехом шапке[161]161
  Гербертштейн С. Великая Московия. С. 58.


[Закрыть]. Показательно, что русский царь не украшается ничем, кроме меха, – у него нет даже перстней на пальцах. Мы не знаем, насколько схож с оригиналом этот портрет, но ясно одно – он передает самую суть восприятия образа повелителя России – страны, где нет ни своего золота, ни серебра, ни драгоценных камней, но есть ценная пушнина, стоимость которой была равна золоту[162]162
  Так, соболья шуба упоминается в знаменитых «Сказках тысячи и одной ночи» как полноправно стоящая в одном ряду с золотыми вещами. См.: Сказка об Ал-ад-дине абу-Шамате // Сказки тысячи и одной ночи (Арабские сказки) в 4 т. Т. 3. М., 2009. С. 64.


[Закрыть].

Развитие московской идеологии способствовало распространению представлений о самодержце как о заботливом хозяине своей вотчины – всего государства[163]163
  Каравашкин А. В., Юрганов А. Л. Опыт исторической феноменологии: трудный путь к очевидности. М., 2003. С. 80–84.


[Закрыть]. Венчание на царство молодого Ивана Васильевича в 1547 году ясно выразило эти отношения власти и общества, основанные на патернализме и традиции.

Не случайно к этому времени богатая соболья шуба, в самом дорогом своем варианте покрытая золотной парчой, приобрела важную функцию социально-иерархического дара. Посмотрим, кому и при каких условиях раздавались столь ценные подарки.

Первое упоминание о золотной шубе, фигурирующей в качестве дара, относится к 1503 году. Это духовная грамота князя И. Б. Рузского, где он распоряжается своим имуществом следующим образом: «Да чтобы государь мои, князь велики, пожаловал, давал на церкви по матери нашей и по мне, в Кириллов манастырь десять рублев да шуба камка лазорева золотом на соболех; в Мартемьянов десять рублев да кожух бархат на соболех, шит золотом да серебром; на Каменое десять рублов на кохуж на черевех на белиных, бархат червьчат…; к Троици в Сергиев тритцать рублев да шуба на соболех, бархат зелен, на Сторожи к Пречистой шуба соболья гола поношена; в Пахнутьев манастырь 10 рублов да кохуж камчат на черевех на лисьих; в Колязин монастырь кожух»[164]164
  Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV – XVI вв. М.; Л., 1950. С. 352. № 88. Самая дорогая шуба и самая значительная денежная сумма предназначались одной из наиболее влиятельных обителей – Троице-Сергиевскому монастырю (возможно, завещание не было исполнено: во вкладной книге монастыря напротив Рузских-Волоцких записаны только «мельница да деревня»). См.: Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. С. 48, 161; Шапиро Б. Л. Русские золотные шубы XVI – XVII вв.: бытование и распространение // Палеоросия. Древняя Русь во времени, в личностях, в идеях. 2019. № 1 (11). С. 135–145.


[Закрыть].

Со временем такие упоминания встречаются все чаще. Так, вкладная книга Троице-Сергиева монастыря содержит тринадцать записей о дарах (собственно, вкладах, то есть своеобразных пожертвованиях) золотных шуб в обитель; их можно разделить на три группы: это шубы, покрытые золотным бархатом, золотным атласом и золотной камкой. Пять шуб из золотного бархата: «шуба горностальная (горностаевая. – Б. Ш., Д. Л.) под бархатом на золоте» (1533), «шуба белья под золотным зеленым бархатом» (1551), «шуба горностальная под зеленым бархатом на золоте, на ней 7 пугвиц серебряных» (1557), «шуба бельи черевья под бархатом червчатым золотным, а на ней 9 пугвиц серебряных позолочены» (1557), «шуба соболья под бархатом золотным» (1581)[165]165
  Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. С. 65, 75–76, 103, 231.


[Закрыть]. Четыре шубы из золотной камки: «шуба черева бельи под камкой вишневой з золотом» (1537), «шуба белья под золотной камкой, у ней 11 пугвиц серебряных» (1544), «шуба белья под золотой камкой» (1545), «шуба соболья под золотной камкой» (1594)[166]166
  Там же. С. 42–43, 49, 99.


[Закрыть]. И три из золотного атласа: «шуба горностайна под золотным отласом, а у ней 13 пугвиц» (1538), «шуба черева бельи под золотным отласом, а у ней пугвицы серебряные» (1545), «шуба отлас золотной червчат на соболях» (1581–1582)[167]167
  Там же. С. 55, 75.


[Закрыть].

В некоторых случаях мы можем установить причины дарения. Шубы из царской казны даровались, прежде всего, за военные подвиги. Так Борис Годунов получил русскую шубу с плеча царя Федора Иоанновича «за прогнание крымских татар» (1591)[168]168
  Древности // ЖМНП. 1849. № 63. С. 176.


[Закрыть]. Шубы служили авансом перед началом царской службы. Так получил свою соболью шубу, покрытую узорчатым (травчатым) золотным бархатом, английский доктор Стендиш, прибывший в Москву для лечения семьи Ивана Грозного (1557)[169]169
  Гамель И. Х. Англичане в России в XVI и XVII столетиях. СПб., 1865. С. 67; Мирский М. Б. Медицина России XVI – XX вв. М., 1996. С. 10.


[Закрыть]. Несколькими шубами был пожалован ливонский дворянин Иоганн Таубе после поступления на русскую службу (1563)[170]170
  Таймасова Л. Ю. Зелье для государя. С. 107.


[Закрыть]. Золотую шубу, как мы помним, получил от Василия III дипломат Сигизмунд Герберштейн. Шубы раздавались в ознаменование событий, важных для государства в целом и для царя лично; случалось, что обе причины объединялись. Так, Иван Грозный одаривал царедворцев «государевыми шубами… без числа» по случаю рождения первенца и наследника осенью 1552 года[171]171
  Там же. С. 157.


[Закрыть].

Именно в золотной шубе удачно совместились две исторически сложившиеся формы дарения – золотом и одеждой. Шуба, покрытая золотной материей, была особым, статусным и желанным даром. Она наилучшим образом отвечала требованиям официального церемониала дарения, поскольку красота крупного рисунка золотной ткани и ее плотность хорошо сочетались с монументальностью формы, лишенной мелких деталей. Доминирование в ткани верха шубы не цвета, а золота также «вызывало определенные смысловые ассоциации, поскольку с древнейших времен золото являлось опосредованным символом царственной власти, знаком богатства и могущества»[172]172
  Вишневская И. И. Драгоценные ткани. Сокровища Оружейной палаты. М., 2007. С. 97.


[Закрыть].

Очевидно, что золотная шуба как предмет дарения имела некий особый смысл. Золото, повторим еще раз, с древности ассоциировалось с сакральной стороной власти, а ее вещественным выражением служили златотканые одежды властителя. В древних религиях золотой цвет был символом солярных божеств, дарующих людям свет и жизненную силу[173]173
  В средневековой христианской культуре он щедро использовался во время празднования Рождества Христова, одного из главных торжеств. См.: Седова О. В. Религии мира сквозь призму цвета. Елец, 2011. С. 21; Седова О. В. Символика цвета в средневековых эпических поэмах и мифопоэтических представлениях германских народов. Елец, 2015. С. 13.


[Закрыть].

Значение золотной царской шубы как особого дара связано с довольно архаичными представлениями о даре вообще: модели архаики вполне способны к жизни и в развитых культурах. С древности дар воспринимался как символ материального блага, связанный со стремлением дать другому что-то имеющееся в избытке. Так сильные мира сего передавали часть жизненной силы, делясь не только материальным благом, но и успехом и удачей, не без помощи которых это благо было получено[174]174
  Мосс М. Очерк о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. М., 1996. С. 85–111.


[Закрыть]. Особое значение в системе даров имел правитель, который, в свою очередь, был тесно связан с идеей общего жизнеобеспечения: от его удачи и везения зависела жизнь подданных. Хороший правитель не только обеспечивал материальное благополучие своего народа с помощью незаурядных организаторских способностей, но, что считалось не менее важным, с помощью особой счастливой судьбы[175]175
  Фрезер Дж. Золотая ветвь: исследование магии и религии. М., 1984. С. 165–168.


[Закрыть].

Эти идеи нашли отражение в русских традиционных представлениях[176]176
  Веселовский А. Н. Судьба – доля… С. 403–476. Об аналогичных проявлениях в Европе: Канторович Э. Х. Два тела короля. Исследование по средневековой политической теологии. М., 2013; Блок М. Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и Англии. М., 1998; История тела. С. 298–304.


[Закрыть], где правитель воспринимался как особая мистическая фигура в пространстве понятия о Доле – везении и счастье, которые даются не каждому, но ими, безусловно, должен обладать и обладает истинный (идеальный) правитель. Простой человек имеет возможность приобщиться к Доле счастливого обладателя везения и удачи, в особенности же – царя. Поэтому с архаичных времен любой властитель был не просто носителем счастливой Доли, но и ее дарителем (по сути, подателем блага)[177]177
  Ляпин Д. А. На окраине царства: повседневная жизнь населения Юга России в XVII веке. СПб., 2020. С. 256–257.


[Закрыть].

Здесь можно вспомнить свидетельство иностранного путешественника Якова Рейтенфельса о том, что каждый русский мечтает о встрече с царем и считает это большой удачей, хвастая, «что видел ясные очи царевы», более того, «народ зовет знатных людей свет-государями, т. е. блеском от царя»[178]178
  Рейтенфельс Я. Сказания о Московии // Утверждение династии. С. 347.


[Закрыть]. В этом следует видеть не просто уважение к фигуре монарха, но нечто, связанное с верой в особую судьбу царя, в его счастливую Долю, к которой – на непродолжительное время – приобщается каждый его посетивший, а его близкие пользуются отсветом царского жизненного благополучия постоянно[179]179
  Показательна следующая история. Когда после смерти Василия III началась борьба за власть между его вдовой Еленой Глинской и князем Старицким, тот просил себе прибавки к уделу, а взамен получил шубу. Это было воспринято князем как оскорбление достоинства, ведь он сам мог претендовать на московский трон, следовательно, обладал всеми качествами правителя и не нуждался в особенных Дарах. См.: Зимин А. А. Княжеские и духовные грамоты начала XVI века // Исторические записки. 1948. Т. 27. С. 285–286.


[Закрыть].

Итак, царский подарок – это особый Дар, с помощью которого монарх делился частью своей счастливой Доли с подданными. Не случайно именно золотная шуба, соединяющая в себе две абсолютные для человека XVI века ценности – мех и золото[180]180
  Вспомним былинного «калику перехожего», у которого «личико унизано красным золотом, шуба соболиная долгополая». См.: Алеша Попович // Древние российские стихотворения… С. 99–100.


[Закрыть], – стала одним из главных элементов царского Дара: в традиционных представлениях мех всегда был связан с идеей достатка, с накоплением материальных благ и продолжением своего счастливого рода.

Вне социальных границ

Вторая половина XVI столетия стала для России временем тяжелых испытаний и потрясений. Экономическая ситуация ухудшилась с началом политического кризиса и затянувшимися войнами с европейскими странами, в которые Россия втянулась в 1558 году. Иван Грозный, реагируя на острейший системный кризис, начал искать врагов внутри страны. С 1565 года политика террора и репрессий княжеско-боярской оппозиции получила свое воплощение в новой системе мер – опричнине. Страна оказалась разделенной на две части: земщину, где формально правили бояре, и опричнину, подчинявшуюся лично царю: среди причин этого решения отчетливо проступает стремление взять под личный контроль огромные территориальные ресурсы и торговые пути, в том числе и пушной промысел и торговлю, что обеспечивало весомые экономические преимущества[181]181
  Ахиезер А. С., Клямкин И. М., Яковенко И. Г. История России… С. 120.


[Закрыть].

В силу особого понимания Иваном Грозным своей царской Доли как исключительной миссии судии, наказывающего зло в последние дни перед Страшным судом («яз же убо верую, о всех своих согрешениих вольных и невольных суд прияти ми, яко рабу, и не токмо о своих, но и о подовластных дати ми ответ, аще что моим несмотрением погрешится»[182]182
  Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998. С. 380.


[Закрыть]), борьба с действительными и мнимыми врагами государства обернулась массовыми казнями и расправами.

Отдельные казни Страшного суда Ивана Грозного тесно связаны с животными: зверями, птицами, рыбами и змеями[183]183
  Там же. С. 364–366.


[Закрыть]. Особенный интерес для нас представляют те, что связаны с тем или иным, прагматическим или сакральным, использованием меха.

Так, Иван Грозный приказал однажды зашить в большую медвежью шкуру некоего знатного дворянина и привести его на лед реки, где тот был затравлен собаками. В 1575 году подобным образом был казнен новгородский архиепископ Леонид: царь лично сорвал с несчастного мантию и тут же повелел зашить его в большую шкуру[184]184
  Курукин И. В., Булычев А. А. Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного. М., 2010. С. 324, 327. См. также: Каравашкин А. В., Юрганов А. Л. Опыт исторической феноменологии. С. 76.


[Закрыть]. Показательно, что эта царская «забава», при которой присутствовал не только сам царь, но и его окружение, вскоре стала весьма распространена, при том что после Ивана Грозного никогда более не использовалась.

Московский тиран выступает в этом действе как высший судия, который не только уничтожает сакральное пространство, но и конструирует новое[185]185
  Шапиро Б. Л. Страшный суд Ивана Грозного: конь как ритуал и символ // Альманах НОКО России «Мир культуры и культурология». Вып. V. СПб., 2016. С. 110–116.


[Закрыть]. Одевание (равно как и зашивание) в шкуру, как вид царской казни, было желанием уподобить провинившегося бесу, а травля собаками являлась изгнанием этого беса. Но одевание (зашивание) в шкуру делалось не только из стремления обмануть собак, принимавших человека за дикого зверя. Хорошо обученные придворные псы могли легко растерзать любого и без этой уловки. Как и многие другие «забавы» московского тирана, этот вид казни имеет двоякое, не только и не столько прагматическое, сколько сакральное значение. С одной стороны, он связан с символическим превращением человека в беса, его ряженьем в шкуру, таким же как на Святки[186]186
  Веселовский А. Н. Судьба – доля… С. 408; Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. С. 20–21, 25, 27–29; Терещенко А. В. История культуры русского народа. С. 640–641; Шангина И. И. Русские традиционные праздники. С. 17–40.


[Закрыть]. Это веселое зимнее время ассоциировалось с наступлением важных перемен: астрономический день становился больше, а ночь уменьшалась, приближалась весна. Святочные гуляния обозначали пограничную полосу, знаковый символ перемен[187]187
  Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле… С. 234, 241–242.


[Закрыть]. В это время стирались границы мира людей и иного мира, потому-то бесы и демоны, которых изображали ряженые, приходили к людям. Не случайно царскую жертву приводили на лед реки: исторически река воспринималась пограничным пространством, разделяющим мир живых и мир мертвых[188]188
  Каравашкин А. В., Юрганов А. Л. Опыт исторической феноменологии. С. 71–74; Виноградова Л. Н. Река // Славянские древности: Этнолингвистический словарь. Т. 4. С. 416–419.


[Закрыть]. Зашивание было своеобразной имитацией смерти жертвенного животного – козла, барана или быка[189]189
  Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2011. С. 172–175. Жертвоприношение животного было ритуалом, обычным для социальных верхов древних культур; в разное время практиковались жертвы заклания и жертвы сожжения.


[Закрыть].

Второе значение зашивания в шкуру – имитация погребального обряда как действа перехода из «этого» мира в «тот» мир. В таком контексте оно практиковалось в обрядах разных народов с глубокой древности; точно так же поступали и герои русских сказок, желающие попасть в Иной мир – далекое «тридевятое царство».

Потусторонний характер царских меховых «забав» отразился и в фольклоре, строго запрещающем человеку надевать шкуру в обычное, не святочное время. Так, в русской сказке «Клад» жадный поп решил нарядиться в шкуру козла, чтобы обмануть крестьянина, нашедшего котел с золотыми монетами. Это спровоцировало появление у козлиной шкуры определенных магических свойств: она навсегда приросла к ряженому, пренебрегшему сакральными запретами[190]190
  Клад // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. С. 307–309.


[Закрыть]. В рассматриваемом сюжете характерным является антиповедение, то есть обратное, перевернутое поведение, которое у Ивана Грозного лично и в его эпоху приобрело особенно широкие символические формы[191]191
  Успенский Б. А. Анти-поведение в культуре Древней Руси // Успенский Б. А. Избранные труды. Т. I. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 466.


[Закрыть].

Еще один яркий пример антиповедения – одежды опричников, которые «должны были ходить в грубых нищенских или монашеских верхних одеяниях на овечьем меху, но нижнюю одежду они должны были носить из шитого золотого сукна на собольем или куньем меху»[192]192
  Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе // Русский исторический журнал. 1922. № 8. С. 38–39.


[Закрыть]. Это правило обнаруживает серьезное противоречие: овчина была знаком низкого социального положения, но собольи и куньи меха явственно указывали на царскую милость и близость к царю. Алогичное одеяние подчеркивало внесоциальный статус их владельцев, помещенных волею царя за рамки и социальных, и нравственных норм.

Спасительный мех Сибири. Великий меховой путь

Неудачи Ливонской войны (1558–1583) и последствия опричнины (1565–1572) были тяжелы для экономики России. Москва остро нуждалась в быстром пополнении казны: спасительной стратегией стала продажа знаменитого русского меха в Европу через только что основанный торговый порт на Белом море – Архангельск (1584).

Мы помним, что еще в конце XV века русские догадывались о том, что новым источником «мягкого золота» могут стать сибирские леса, но представления об этом были еще довольно туманными. Покорение Казани (1552) открыло путь в Сибирь и Великий меховой путь. С середины XVI века предприимчивые московиты оказывались в сибирских лесах все чаще и чаще. Но одно важное обстоятельство мешало Москве двигаться на восток – враждебное русским Сибирское ханство, контролировавшее местные татарские и ханты-мансийские племена. С 1563 года здесь правил потомок Чингисхана Кучум, выходец из Бухары и ярый противник России[193]193
  Никитин Н. И. Освоение Сибири в XVII веке. М., 1990. С. 12.


[Закрыть]. Спасительная меховая торговля с Сибирью, так нужная России в период упадка, не могла быть полноценной.

Обширными владениями по реке Каме, тогдашней восточной окраине страны, владели купцы Строгановы. В 1558 году Иван Грозный пожаловал Григорию Строганову земли в этих краях; в 1568 году жалованную грамоту на пространства по реке Чусовой, находящейся еще дальше на восток, получил его наследник Яков. Здесь Строгановы развивали солеваренные, охотничьи, рыбные и рудные промыслы; занимались и добычей пушнины[194]194
  Секачев В. Строгановы // Россия: иллюстрированная энциклопедия. М., 2007. С. 506–507.


[Закрыть].

После того как войны с западными соседями стали утихать, в России появилось много свободных людей, живущих военной профессией, в основном казаков. Строгановы стали нанимать их на службу, чтобы защищать свои земли от набегов подданных Кучума. После ряда побед отряд под предводительством Ермака направил Ивану Грозному посольство с известиями о разгроме Кучума и просьбой принять Сибирское ханство в состав России (1582)[195]195
  Ремезовская летопись // Сибирские летописи. Краткая Сибирская (Кунгурская) летопись. Рязань, 2008. С. 338. Из Москвы было послано ответное милостивое письмо и дары, включавшие богатую царскую шубу.


[Закрыть]. На деле понадобилось еще много времени, чтобы татары были действительно разгромлены, а враждебное ханство полностью покорено. Только в 1586 году русским удалось относительно прочно закрепиться в этих местах и основать свою первую крепость – Тюмень[196]196
  Вернадский Г. В. Московское царство. Ч. 1. М.; Тверь, 1997. С. 167. По Строгановской летописи, описывающей покорение Сибири, русские воеводы, пришедшие на помощь казакам, желали заодно и разведать ресурсы этой земли. Первым делом они получили в подарок «драгие соболи и лисицы и всякую мягкую рухлядь», после чего «радости наполнишася и веселяхуся благодаря Бога». См.: Строгановская летопись по Толстовскому списку // Сибирские летописи… С. 31. История Сибирского ханства закончилась в 1598 году битвой с русским войском под руководством А. М. Воейкова. См.: Пчелов Е. В. Символы Сибирского царства // Известия УрГУ. Сер. 2. Гуманитарные науки. 2009. № 4 (66). С. 13.


[Закрыть].

Между тем настало время правления сына Ивана Грозного, Федора Ивановича, вступившего на престол в 1584 году. Одну из главных ролей в управлении страной получил шурин нового царя – Борис Годунов, явно способный к государственным делам. Открывается активная фаза освоения новых земель: строятся новые русские крепости на Юге и в Поволжье; должное внимание было обращено и на Сибирь. В 1587 году на месте слияния крупных сибирских рек Тобола и Иртыша был основан Тобольск, сразу ставший важным административным центром, своеобразной столицей сибирских земель, затем Березов (1593), Сургут (1594) и Обдорск (1595). В 1598 году были окончательно разбиты не признавшие власть Москвы сибирские татары, а затем разгрому подверглась «Пегая Орда» – объединение коренных жителей бассейна Оби и Томи, восточный союзник бывшего Сибирского ханства. За полярным кругом, в местах, давно привлекавших своим пушным богатством, была построена небольшая крепость Мангазея (1601)[197]197
  Павлов П. Н. Пушной промысел в Сибири XVII в. С. 60.


[Закрыть], а затем – далеко на востоке Западной Сибири Томск (1604)[198]198
  Вернадский Г. В. Московское царство. С. 167–168.


[Закрыть].