Текст книги "Шепот под землей"

9. Шепердс Буш Маркет

Гарнитура «Эйрвейв» тревожно запищала, сигнализируя о СНС, смертельном несчастном случае, на Гайд-парк-корнер. Поэтому я, проехав по мосту, свернул на север, в сторону Мэрилебон. На шоссе Вествей было пусто и как-то жутко, а когда я въехал на эстакаду, то казалось, стоит высунуть в окно руку, и чиркнешь пальцами по низу тяжелых туч. В белесом свете фар мелькали снежинки, неслись над капотом, как шлейфы в аэродинамической трубе. Это была уже почти метель, и я первый раз вел машину в таких условиях. А когда наконец съехал с трассы в Уайт Сити и сбросил скорость, то словно погрузился в белое безмолвие.

Только проехав круговую развязку Холланд-парк и оказавшись в Шепердс Буш, я снова увидел вокруг людей. Они осторожно ступали по скользким тротуарам, магазины были открыты, а идиоты, зачем-то севшие в такую погоду за руль, вынудили меня сбавить скорость до двадцати с небольшим.

«Шепердс Буш Маркет» – станция надземная, и я начал высматривать Зака уже на подъезде к мосту, по которому проходят рельсы. Остановился у запертых свинцово-серых ворот рынка и вышел из машины. Заметил сзади свет фар, обернулся, но автомобиль – древний «Ниссан Микра» – пронесся мимо, разбрызгивая слякоть.

Если два года прослужить, как я, констеблем в общественной поддержке и еще два – патрульным в центре города, то легко станешь экспертом в области уличного насилия. Научишься отличать ссору в подгулявшей компании или скандал на девичнике от безобразной жестокой драки «стенка на стенку». И улавливать тихий, влажный хруст, означающий, что один гражданин нанес-таки другому тяжкие телесные повреждения.

Я услышал яростный рев, потом звонкий удар, потом стон. И не успел опомниться, как уже с разложенной дубинкой в руках мчался через дорогу, к переулку напротив рынка. Там маячили двое в толстых зимних куртках. Они избивали третьего, который скорчился на снегу.

– Стоять! – заорал я. – Полиция! Что здесь происходит?

Традиционное привествие, без него никуда.

Они развернулись и уставились на меня, один здоровенный, другой маленький и тощий. Опять-таки классическое сочетание. Тощего я узнал, это был Кевин, мать его, Нолан. Будь он один, наверняка бы смылся, но у его дюжего приятеля храбрости оказалось побольше.

Фишка полицейской службы в том, чтобы встревать в такие переделки с некоей долей удовольствия, иначе просто не выйдешь победителем. А фишка таких граждан, как, например, здоровенный туповатый друг Кевина Нолана, рванувшийся мне навстречу, – твердое убеждение, что перед хорошей дракой обязательно надо обменяться «парой ласковых». Но я не собирался действовать в рамках этого убеждения.

Здоровяк только и успел понять, что я не остановлюсь. А больше ничего не успел, поскольку я с налета двинул его плечом в грудь. Он качнулся назад и не удержал равновесия, споткнувшись об типчика, которого они били. Когда здоровяк заорал и свалился, я так шарахнул чертова Кевина Нолана дубинкой по бедру, что нога у него, наверно, онемела по всей длине. Потом просто толкнул в плечо, и Кевин тоже упал.

– Ах ты, ублюдок, – прохрипел верзила, начиная подниматься.

– А ну лежать, а то переломаю к чертям руки! – рявкнул я, а сам подумал: хреново, наручников-то всего одна пара. Но верзила, к счастью, послушно опустился на снег.

– Ты че, правда из полиции? – чуть ли не жалобно спросил он.

– Кевина вон спроси, – ответил я.

Здоровяк вздохнул.

– Тупой ты кусок дерьма, – сказал он Кевину. – Идиот, каких мало.

– Ну откуда ж я знал, что он сюда явится, – ответил Кевин.

– Захлопни пасть! – рыкнул здоровяк.

Я спихнул его ноги с пострадавшего, который все еще лежал лицом вниз. Он перевернулся и одарил меня широкой улыбкой. Это оказался Зак. Ну кто бы мог подумать.

– Знаешь, я так надеялся на помощь святого Бернара[22]22
  Святой Бернар – покровитель путешественников. Основал приют для путников на перевале Мон-Жу, через который проходила главная дорога из Италии в Швейцарию и Центральную Европу (впоследствии Большой Сен-Бернар), а также на другом перевале, соединяющем Италию с Францией, который сейчас носит название Малый Сен-Бернар. На обоих перевалах монахи, жившие там, предлагали еду и кров путешественникам. За долгие годы августинцы вывели особую породу собак сенбернар, которых обучали спасению людей в горах.


[Закрыть], – сообщил он.

– А заслуживаешь хорошей трепки, – отозвался я.

И полез в карман за телефоном, намереваясь включить его и вызвать подкрепление. Вдруг Зак дернул меня за штанину и показал пальцем на проулок впереди.

– Эй, гляди!

К нам кто-то бежал. Я шагнул, загораживая этих троих, и заорал:

– Назад!

Бегущий полез за оружием.

Когда человек хочет достать ствол, это видно сразу и безошибочно. Характерным легким движением он отогнул полу куртки, другую руку запустил куда-то под мышку, нашаривая рукоять пистолета. Я не дал ему завершить маневр: воспроизвел в голове нужные формы, выбросил вперед левую руку, в которой еще сжимал телефон, и крикнул гораздо громче, чем следовало:

– Импелло Палма!

Найтингейл пробивает фаерболом стальную броню толщиной в десять сантиметров. А я способен лишь прожечь картонную мишень, в которую попадаю девять раз из десяти. Но копу, в целях безопасности общества, реально надо иметь в арсенале что-то менее смертоносное. Я дважды применял импелло, когда был очень зол, и в первый раз нарушитель получил серьезные травмы, а во второй – погиб. Но, по мнению Найтингейла, хуже то, что я в процессе изменял заклинание: спонтанно создавал новую форму и «прицеплял» ее к основной. Он сказал, это называется turpis vox, «незримое слово», и является типичной ошибкой всех начинающих магов.

– Вам кажется, что вы изобрели новую форму, – говорил он, – а на деле всего лишь искажаете нужную. Если это войдет в привычку, то в дальнейшем при использовании серьезных сложных заклинаний ваши искаженные формы не соединятся с другими.

Я опрометчиво заявил, что те немногие заклинания, которые я применяю, действуют как надо. Найтингейл вздохнул.

– Вы, Питер, пока еще осваиваете заклинания первого-второго порядка. То есть несложные и безопасные, поэтому обучение и начинается именно с них. Но когда перейдете к заклинаниям высшего порядка, права на ошибку у вас уже не будет. Поэтому если не научитесь правильно использовать формы, они в нужный момент могут не сработать или подействовать самым непредсказуемым образом.

– А вы, кстати, ни разу не показывали мне сложных заклинаний, – заметил я.

– В самом деле? – удивился Найтингейл. – Это нужно исправить.

Он глубоко вздохнул и, странновато, эдак по-театральному взмахнув рукой, продекламировал заклинание – длинное, форм в восемь.

Ничего не произошло. Я отметил это вслух, вызвав, что бывает нечасто, улыбку наставника.

– Взгляните наверх, – сказал он.

Подняв глаза, я обнаружил, что над головой сгущается облачко – совсем маленькое, размером с чайный поднос. Состояло оно словно из густого-густого пара, и, когда сформировалось полностью, на мое запрокинутое лицо закапал дождь.

Я шагнул из-под облачка в сторону, но оно последовало мной. Не слишком быстро: если ускорить шаг, можно оторваться. Но если остановиться, зависнет прямо над головой и выдаст индивидуальную порцию настоящего английского лета.

Я поинтересовался, на кой черт оно нужно. Найтингейл ответил, что это заклинание очень любил один преподаватель у них в школе.

– Тогда мне казалось, что он им чрезмерно увлекается, – добавил наставник, – но теперь начинаю понимать, в чем его прелесть.

Если верить секундомеру, на котором я засек время, облачко развеялось через тридцать семь минут двадцать секунд.

Найтингейл таки внял моим мольбам и показал еще одну форму – «палма». С ее помощью можно дистанционно стукнуть человека спереди, не смертельно, но как следует. Я также уговорил его продемонстрировать это заклинание на мне, в тире. Ощущения были, словно с разбегу впечатался в стеклянную дверь.

Как-то пискляво вскрикнув, нападающий повалился на спину. И снова полез было за пистолетом, но тут я как раз добежал до него и от души треснул по запястью. «Он» взвизгнул от боли, и только тут я понял, что это женщина. А потом увидел ее лицо и узнал агента Рейнолдс.

Она ошеломленно таращилась на меня.

Сзади послышался шорох шагов, потом раздался вопль Зака:

– Они смываются!

Ну и отлично, подумал я, одной заботой меньше. Кевина Нолана, если понадобится, и так найду.

– Пусть проваливают.

А вот агента Рейнолдс с вероятным сотрясением мозга и/или переломом запястья нельзя было бросать тут в снегу. Поэтому я велел Заку держаться рядом, а сам подошел к ней. Она успела сесть и теперь осторожно массировала руку.

– Вы меня ударили.

– Не я, – покачал я головой. Сел перед ней на корточки и заглянул в глаза – проверить, фокусируется ли взгляд. – Вы, должно быть, поскользнулись на льду и упали на спину.

– Нет, вы ударили меня по руке.

– Вы потянулись за оружием.

– У меня нет оружия, – сказала агент Рейнолдс и распахнула куртку, позволяя мне убедиться.

– Что же вы тогда хотели достать? – удивился я.

Она отвела взгляд, и я понял: дернула рукой машинально. Совсем как я.

– Нет, погодите, – сказала вдруг она, ощупывая нос. – Если я упала на спину, почему болит лицо?

– А голова не болит? – спросил я. – Не кружится?

– Я в порядке, тренер, – ответила Рейнолдс, поднимаясь на ноги, – и готова выйти на поле.

Тут она увидела Зака и шагнула к нему.

– Стойте, – велела она командным голосом, – я должна с вами поговорить.

– А ну прекратите! – сказал я. – И объясните, зачем вы меня преследовали?

– А почему вы решили, что я вас преследовала?

Я подключил импровизированный аккумулятор к телефону. И подумал: хорошо, что сейчас, после заклинания. Телефон бодро пиликнул, еще пару минут пришлось ждать, пока он загрузится и на дисплее появится приветственная картинка. Затем я набрал номер.

– Кому звоните? – спросила агент Рейнолдс.

– Киттреджу, – ответил я, – вашему куратору.

– Подождите, – поморщилась она, – если я все объясню, можете его не привлекать?

– Не обещаю, – покачал я головой. – Давайте для начала где-нибудь присядем.

Мы остановили свой выбор на забегаловке с кебабами, как часто бывает в таких ситуациях. Она по другую сторону моста, откуда просматривался рынок и можно было приглядывать за машиной, которую я там оставил. Правда, сперва пришлось порыться в снегу в поисках мерзкой спортивной сумки Зака. В конце концов нашли, в основном по запаху. Оказавшись на месте, я раскошелился на донер с картошкой для Зака, а себе взял шиш-кебаб. Агент Рейнолдс ограничилась колой: видимо, презирала саму идею вертикального гриля. А может, боялась подхватить европейскую кишечную палочку – ту самую, о которой тут столько писали. Я еще заказал себе кофе. В таких местах он, как правило, дрянной, но парень за стойкой, видимо, распознал во мне копа – здешнее пойло оказалось чуть лучше, чем обычно. Такие забегаловки работают допоздна и занимают очень важную экологическую нишу: служат «кормушкой» для тусовщиков, которые как раз в это время толпами вываливаются из клубов и пабов. Основу клиентуры составляют нетрезвые молодые люди, никого не подцепившие на ночь, и поэтому персонал всегда рад видеть сотрудников полиции в стенах своих заведений.

Под ярким, режущим светом флюоресцентных ламп стало видно, что волосы агента Рейнолдс у корней темно-рыжие. Заметив мой взгляд, она тут же снова натянула свою черную вязаную шапку.

– И зачем вы красите волосы? – спросил я.

– Чтобы меньше выделяться, – ответила Рейнолдс.

– Для конспирации?

– Для удобства. Хочу, чтобы люди видели перед собой агента ФБР, а не рыжую шалаву.

– Так зачем вы меня преследовали?

– Не вас, – возразила она, – мистера Палмера.

– А что я сделал? – спросил Зак, но агент Рейнолдс благоразумно промолчала.

– Он же был главным подозреваемым по вашему делу, – сказала она. – А вы его не просто отпустили, но даже позволили проникнуть в дом жертвы.

– А ничего, что я тоже там жил? – сказал Зак.

– И даже официально зарегистрирован, – добавил я.

– Да – как избиратель, – заметила спецагент. – Такую регистрацию можно получить, заполняя раз в год, на выборах, одну-единственную форму, причем без всяких подтверждающих документов. Странно, что у вас так несерьезно относятся к безопасности во время выборов.

– А меня больше удивляет, что Зак вообще туда ходил, – усмехнулся я. – За кого голосовал-то хоть?

– За «зеленых», – ответил Зак.

– По-вашему, это смешно? – сердито просипела Рейнолдс. Даже если ей удалось сколько-то поспать в самолете, это все равно было уже почти сутки назад. – Все дело в том, что погибший был гражданином Америки? И вы полагаете забавным убийство американского гражданина?

Меня так и подмывало сказать: все дело в том, что мы англичане и у нас просто есть чувство юмора. Но я стараюсь вести себя гуманно с иностранцами, особенно если они так измотаны. Чтоб подавить это недостойное стремление, я отхлебнул кофе. И спросил:

– Почему вы считаете, что он в этом замешан?

– Он же преступник.

– Мы взяли его за хранение наркотиков, – напомнил я. – Убийство – уже малость другой уровень.

– Мой опыт показывает, что это не так, – возразила Рейнолдс. – Он жил за счет Джеймса Галлахера. Возможно, тому в какой-то момент надоело его содержать.

– Эй, я вообще-то тут сижу! – возмутился Зак.

– А я пытаюсь об этом забыть, – бросила Рейнолдс.

– У него есть алиби, – сказал я.

– Недоказанное, – уточнила спецагент. – Возможно, есть какое-то слепое пятно, которое не попадает в камеры. Черный ход, например.

Да она что, за профанов нас держит?! Стефанопулос вчера весь день пыталась опровергнуть его алиби, и черный ход исследовали очень тщательно.

– А что, в ФБР принято вот так вот злоупотреблять полномочиями? – поинтересовался я.

– Согласно законодательству ФБР отвечает за расследование преступлений, совершенных против граждан Америки за ее пределами, – оттарабанила она, прикипев взглядом к чему-то слева от моей головы.

– Но на деле не отвечает, верно? – вкрадчиво предположил я. – А жаль, нам бы помощь ох как пригодилась. Особенно как-то раз в Сохо, когда одному парню воткнули в лицо лом. Бедняга приехал из Штатов, и где же было ФБР?

– Возможно, его отец не был сенатором, – пожала плечами Рейнолдс.

– И все же что так тревожит ваше ведомство? – спросил я. – Помимо вопросов безопасности.

– Его отец имеет моральный авторитет, – ответила она. – Нельзя его компрометировать, предавая огласке то, что мог совершить его сын.

– А что он мог совершить?

– Когда Джеймс учился в колледже, – сказала она, – случались… инциденты.

– Какие? – спросил Зак, опередив меня.

Я вздохнул.

– Иди и сядь вон там, – велел я ему, указывая на столик в другом конце зала.

– Это еще почему?

– У нас тут взрослые разговоры.

– Что я вам, мальчик, что ли?

– Куплю тебе пирожное.

Он встрепенулся, как собачонка, которой пообещали лакомство.

– Че, правда?

– Если пересядешь, – сказал я, и он послушно удалился.

– Теперь понимаю, почему вы его подозреваете. Так что за инциденты?

– Наркотики, – ответила Рейнолдс. – Его дважды арестовывали за хранение, но оба раза обвинения снимали.

Ну еще бы, подумал я.

– Он баловался наркотиками в университете? Да все студенты так делают.

– Некоторые, – процедила она, – придерживаются строгих принципов, даже будучи студентами.

– Вы когда-нибудь выезжали за пределы Соединенных Штатов? – спросил я.

– Как это относится к делу?

– Просто любопытно, вы впервые за границей?

– То есть вы банально считаете меня новичком, так?

Значит, угадал, подумал я.

– Нет, хочу понять, почему это задание поручили именно вам.

– Я знакома с сенатором и его семьей, – ответила Рейнолдс. – Мое руководство посчитало, если в расследовании примет участие свой человек, это будет хорошо для сенатора. Особенно если учесть особенности его карьеры и вашей истории.

– Нашей истории? Это какие же особенности?

– Ирландский вопрос. В начале карьеры сенатор активно критиковал британскую оккупацию и нарушения прав человека, имевшие место в Ирландии. И теперь опасается, что ваша полиция, памятуя о его прежних взглядах, будет пристрастна во время расследования этого дела.

Я подумал: неужели сенатор настолько эгоистичный отец, что, узнав о смерти сына, будет в первую очередь думать о таких вещах? Или он просто матерый политик и использует все возможные ресурсы, чтобы спобствовать расследованию?

Если второе, тогда я тут ни при чем и запросто могу спихнуть эту работу на тех, кому за нее платят. Иногда жесткая служебная иерархия все-таки помогает. Но вот Сивелл захочет полную информацию насчет ирландских связей сенатора. Особенно если отдел по борьбе с терроризмом ничего ему не сообщил. А заслужить расположение начальства никогда не вредно.

– Думаю, это никак не связано с ирландским вопросом, – сказал я. – В смысле, убийство.

– А Райан Кэрролл?

Значит, все-таки она меня преследовала. И хладнокровно лгала, когда я пытался ее расколоть. Что ж, запомним.

– А что Райан Кэрролл?

Интересно, она всегда задает вопросы, которые отскакивают от основной темы разговора, как бильярдные шары от бортиков? Или это последствия недосыпа и смены часовых поясов? Глядя на нее, я сам все больше хотел спать.

– Он в списке подозреваемых?

– Нет.

– Заинтересованное лицо?

– Вроде нет.

– Тогда зачем вы его допрашивали?

Затем, ответил я мысленно, что некоторые его… произведения излучают вестигии, и настолько мощные, что посетители шарахаются от них, сами не понимая почему.

– Джеймс Галлахер был его большим поклонником. Я просто решил выяснить, общались ли они когда-либо. И выяснил: не общались.

– И это все? Как-то вы не слишком рационально используете рабочее время. Да еще на самой важной стадии расследования.

– Агент Рейнолдс, – вздохнул я, – я ведь только констебль в штатском. Простой констебль, не из Департамента уголовных преступлений. В отделе расследования убийств младше меня по рангу были бы только школьники, если б служили там.

– Просто скромный констебль, значит?

– Именно.

– Ну разумеется.

Что-то она про меня разнюхала. Вот не люблю я детективов: это чертовски дотошные сукины дети. Но она не в курсе подводных камней, она не знает и вряд ли догадывается, сколь далеко нас может завести служебный долг.

– Езжайте-ка и ложитесь спать, – посоветовал я. – Но сперва я б на вашем месте позвонил Киттреджу и избавил его от страданий.

– И что, по-вашему, я должна ему сказать?

– Что уснули в машине. Смена часовых поясов, все такое.

– Сотрудник бюро не должен оставлять о себе такое впечатление.

– Да какая разница, что он подумает, этот Киттредж! Вы где остановились?

– В «Холидей Инн», – ответила Рейнолдс и, глянув на магнитный пропуск, который извлекла из кармана, добавила: – Это на Эрлз-Корт.

– Вы на машине?

– Да, взяла напрокат.

Ну разумеется, иначе как бы она за мной следила?

– Не боитесь садиться за руль в такой снегопад?

Мой вопрос ее здорово развеселил.

– Это, – сказала она, отсмеявшись, – не снегопад. У меня на родине снегопад – это когда вы утром не можете отыскать свою машину.

Меня очень мучил соблазн высадить Зака у ночлежки «Тернинг Пойнт» или даже упечь обратно в Белгравию. И я бы поддался, если б был уверен, что он не станет болтать лишнего. В итоге махнул рукой и повез его в Безумство. Несмотря на холод, ехать пришлось с опущенными стеклами: только так можно было победить вонь, исходящую от сумки. В какой-то момент я почти решил притормозить и заставить его открыть сумку, дабы убедиться, что там не человеческие органы.

– Куда ты меня, на хрен, приволок? – вопросил Зак, когда я подъехал и припарковался рядом с «Ягуаром». – Ух ты, это чья такая?

– Моего начальника, – отозвался я, – а ты не смей на нее даже смотреть.

– Это же «Марк два»?

– Да, и ты все еще пялишься, хотя я запретил.

Неохотно оторвав взгляд от машины, Зак проследовал за мной к выходу из каретного сарая и через двор, к черному входу в особняк.

Сначала я подумывал пустить его к себе в каморку, но отказался от этой мысли, представив, что будет, если оставить его наедине с портативной техникой общей стоимостью в шесть штук моих кровных фунтов стерлингов.

Поэтому, открыв дверь, я пропустил Зака вперед, внимательно наблюдая, как он переступает порог. Найтингейл говорил, магическая защитная система Безумства с некоторыми посетителями «ведет себя враждебно». Но к Заку это, похоже, не относилось.

Холл нашего черного входа – это просто небольшой коридор, стены которого украшают многочисленные медные крючки для шапок – зюйдвесток, дождевиков, накидок с капюшонами и прочей допотопной экипировки.

– Странная, однако, кутузка. В жизни такой не видел, – заметил Зак.

Как только мы вошли в главный атриум, Молли выплыла нам навстречу своей бесшумной скользящей походкой. Это выглядело бы весьма зловеще, если бы не Тоби, который с радостным тявканьем скакал вокруг нее, цепляясь когтями передних лап за юбку. Но тем не менее Зак, увидев ее, шустро спрятался у меня за спиной.

– Кто это? – прошептал он.

– Это Молли, – ответил я. – Молли, это Зак, он у нас переночует. Можно выделить ему комнату рядом с моей?

Молли ответила долгим пристальным взглядом. Потом склонила голову набок, в точности как пес Зигги, развернулась и заскользила назад к парадной лестнице. Стелить гостю постель – а может, точить разделочные ножи. С ней никогда не знаешь наверняка.

Тоби умолк и теперь крутился под ногами у Зака, который направился к подиуму, где у нас стоит Книга, раскрытая на титульном листе. Ну, не сама Книга, а ее копия – очень качественная, восемнадцатого века.

– Philosophiae Naturalis Principia Artes Magicis, – прочитал Зак, абсолютно безграмотно смягчая «с» в principia и magicis. Плиний Старший, если б услышал, пришел бы в ярость. Найтингейла, во всяком случае, это раздражало.

– Да ты охренел! Издеваешься, что ли? – завопил вдруг мой гость, развернувшись и наставив на меня указательный палец. – Ты не можешь быть отсюда, ты… ты же из простых! А это Безумство, здесь живут одни лощеные богачи да всякая нечисть.

– Ну, что сказать, – пожал я плечами, – времена меняются, уровень падает.

– Чертовы исааковцы, это ж надо, – вздохнул Зак. – Нет, надо было рискнуть, вдруг бы я свалил от Ноланов.

Любопытно, подумал я, знает ли Найтингейл, что у нас есть прозвище. А еще любопытнее, откуда субъект вроде Закари Палмера может знать, что оно означает.

– А ты-то сам кто такой? – спросил я. Попытка не пытка.

– Мой папа был из народа фей, – ответил Зак. – И поверь, это означает не гламурного красавчика в обтягивающих шмотках, а кое-что другое.