Текст книги "Мифы о Китае: все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, – неправда!"

Расовая чистота?

Прежде всего надо заметить, что Сунь Ятсен был не прав. Население Китая никак не подходит под определение «единой беспримесной расы» с «общей кровью». Оно, напротив, чрезвычайно многообразно. Само государство официально признает существование по крайней мере 56 малых народностей, проживающих главным образом в приграничных районах Китая. Сюда относятся монголы из покрытых травой степей на севере, маньчжуры на северо-востоке вблизи корейской границы, тибетцы на западе в Гималаях и множество народностей, таких как мяо и чжуаны, на тропическом юге, на границах с Бирмой и Вьетнамом. Этнические различия между этими группами чрезвычайно глубоки, достаточно сравнить между собой уйгуров‑мусульман из Синьцзяна и исповедующий анимизм народ ли с острова Хайнань. Некоторые из этих народностей очень многочисленны. К примеру, в Китае живет вдвое больше монголов, чем в самой Монголии. О Китае не раз говорилось, что это не определенная нация, а скорее многонациональная империя, маскирующаяся под нацию.

Некоторые возражают, что общая численность национальных меньшинств составляет всего лишь 105 миллионов из 1300‑миллионного населения Китая и что 93 процента граждан страны относит себя к единой этнической группе – ханьцам. Тем не менее это утверждение также ошибочно, поскольку оно не принимает во внимание культурные и, более того, генетические различия между самими ханьцами. Из предыдущей главы видно, что между отдельными группами ханьцев в Китае не меньше языковых различий, чем между народами, населяющими континентальную Европу. Заявление, что ханьцы представляют собой монолитную в биологическом смысле группу, опять же не выдерживает критики. Ученые, обследовавшие разные группы населения на территории Китая, пришли к выводу, что ханьцы, живущие на севере страны, отличаются по своим генетическим особенностям от тех, кто проживает на юге; это заставляет предположить, что истоки их происхождения лежат в разных географических областях.

В некоторых местах расселения ханьцев встречаются интереснейшие вариации. Так, например, ханьцы, обитающие в Лицяне на границе пустыни Гоби, в засушливом северо-западном районе Китая, известны своими необычными зелеными глазами и светлыми волосами. Согласно легенде, в 53 г. до н. э., после поражения, нанесенного парфянами армии Красса в битве при Каррах, один из отрядов римских солдат бежал в Китай. В 1950‑х оксфордский профессор китайской истории Гомер Хазенпфлаг Дабс выступил с теорией, что этот затерянный римский легион оказался в конце концов в Лицяне. Дабс предположил, что некоторые необычные боевые построения, описанные в древнекитайских текстах, могли соответствовать римским методам ведения наступления. Достойно сожаления, что при раскопках не было обнаружено ни римских монет, ни латинских надписей в поддержку теории профессора. Тем не менее светловолосые китайцы из Лицяня служат подтверждением того, что генетическая история ханьцев более туманна, чем кажется многим.

Несмотря на то что ханьские китайцы могут быть сходны по определенным физическим признакам, идея о том, что они представляют собой единую «расу», не менее фантастична, чем заявление, что они все – потомки древнего Дракона. Подобно «англосаксам» или «латиноамериканцам», ханьцы являются целостным биологическим сообществом лишь в нашем воображении.

Рыхлый слой песка

Известно, что для людей часто то, во что они верят, важнее правды; убежденность китайцев в том, что они являются совершенно обособленной частью человечества, уходит корнями в далекое прошлое. Профессор истории Гонконгского университета Фрэнк Дикоттер приводит множество примеров широко распространенного враждебного отношения к чужакам, особенно к кочевникам с севера, со стороны интеллектуальной элиты задолго до непрошеного появления европейцев на территории Китайской империи в середине XIX века. В старых текстах о представителях северных племен постоянно говорится как о дикарях или как о домашней скотине. Китайские филологи, придумывая иероглифы для обозначения этих людей, даже использовали некоторые элементы иероглифов, называющих животных. Идея «окитаивания», то есть включения чужаков в китайское культурное пространство, приравнивалась к понятию очеловечивания. Поэтому, когда должностные лица осажденной цинской империи заявили, что европейские оккупанты принадлежат к той же низшей категории живых существ, что лошади и собаки, они попросту продолжили давно существовавшую традицию нетерпимости по отношению к иностранцам.

После крушения империи и перехода Китая к республиканскому правлению положение дел оставалось столь же неприглядным. Газеты и популярные литературные произведения первых десятилетий XX века были полны расистских ремарок и изображений, а в школьных учебниках то и дело встречались пассажи наподобие следующего: «Человечество подразделяется на пять рас. Представители желтой и белой рас довольно сильные и умственно развитые. Поскольку люди других рас слабые и тупые, белая раса их уничтожает. Только желтая раса способна соревноваться с белой расой. Это то, что называется эволюцией. Только желтая и белая расы могут называться высшими среди современных рас. Китай населен людьми желтой расы».

Несмотря на историю ксенофобии, имеющую истоки в далеком прошлом, китайцы сравнительно недавно стали воспринимать себя как «расу» в биологическом смысле. Ученые конца XIX века, такие как Томас Гексли и Герберт Спенсер, использовали вульгаризованную трактовку дарвиновской теории естественного отбора для обоснования собственной теории о различиях между человеческими расами и о естественном соперничестве между нациями. Труды Спенсера и Гексли попали в Китай в переводах китайского ученого, обучавшегося в Военно-морской академии в Гринвиче. Переводы, сделанные Янь Фу, привели к популяризации идеи о китайской расе и ее предполагаемой борьбе за выживание, борьбе, которая представлялась китайским интеллектуалам тем более осязаемой в свете разнообразных военных поражений, на протяжении столетия наносимых Китаю европейцами.

Несомненным упрощением было бы утверждение, что невинные китайские души были заражены европейским расизмом, тем не менее расистские идеи – это еще один пример усвоения китайцами западных интеллектуальных инноваций. Как ни трудно себе это сегодня вообразить, было время, когда теории расового и национального единства представлялись последним достижением прогрессивной научной мысли. Викторианское общество не видело в Спенсере и Гексли расистов, а, напротив, относилось к ним с почтением как к серьезным ученым и мыслителям. Вышесказанное можно отнести и к Китаю того времени.

Именно вследствие ассоциации расы с прогрессом это понятие занимает столь видное место в «Трех народных принципах», прославленном манифесте Сунь Ятсена, посвященном созданию устойчивого республиканского строя. Сунь считал воспитание расового самосознания у китайцев одним из основных механизмов модернизации государства. Разъезжая по миру с целью сбора средств для восстания, он постоянно думал о будущем Китая. Несмотря на декларированную идею пробуждения в китайцах чувства солидарности, основанного на первоначальных инстинктах общей крови и желтой почвы равнин Северного Китая, на деле Сунь пытался создать современное китайское государство по образцу бисмарковской Германии или мадзиниевской Италии. Сунь хотел скрепить китайскую нацию, определяемую им как «слой рыхлого песка».

Повторяющаяся агрессия со стороны Японии в годы, предшествовавшие и следовавшие за образованием Китайской республики, делала усилия по сплочению нации еще более актуальными. Токио пытался оправдать свое вторжение в Маньчжурию в 1930‑х фальшивой риторикой о стремлении просто помочь меньшинствам Тибета, Монголии и в особенности Маньчжурии сбросить с себя многовековое иго китайского владычества и достичь самоопределения. Угроза со стороны Японии еще более повысила в глазах националистических лидеров важность пропагандирования среди китайцев идеи о том, что они являются единой и монолитной расой. Казалось, что не только процветание страны, но даже просто ее выживание зависело от этого чувства расового единства. Как замечает историк Ван ГунУ, сплочение китайцев представлялось «единственным средством спасения страны от развала».

В определенном смысле националисты весьма преуспели. В наши дни китайцы порой называют себя «сыновьями и дочерями Желтого императора». Обычно эти слова произносятся с такой степенью убежденности, что нам представляется, что это народное верование, уходящее корнями в долгую историю Китая. На самом деле культ Желтого императора был создан в основном в начале XX века. Он являлся одним из центральных элементов пропагандистских усилий республиканского правительства Суня и его преемников. В период между революцией 1911 года и падением республики в 1949 году насчитывается шестнадцать официальных обращений, в которых Желтый император называется основателем китайского государства. Официальным лицам предписывалось собираться на месте предполагаемой гробницы божества в провинции Шэньси, чтобы выразить ему свое почтение. Мифическому персонажу даже присвоили день рождения, 4 апреля, и этот день был объявлен национальным праздником.

И все-таки попытки националистов возбудить чувство расового единства нации привели к одной лишь путанице. Труды Сунь Ятсена, которые республиканское правительство трактовало почти как Священное Писание, выдвигают теорию, построенную вокруг идеи общей крови ханьцев. В этом китайском расовом единстве не было места для маньчжурского меньшинства, к которому относились императоры цинской династии и которое националисты обвиняли в продаже страны в полуколониальное рабство. Другие национальные меньшинства также не были включены. Здесь-то и крылась проблема: если эти группы не являются частью китайской монорасовой нации, у них нет причин оставаться в составе китайского государства. Тут был хороший повод для колониальных сил, и прежде всего для Японии, начать вторжение и расчленение китайской территории.

Националистический режим так и не смог прийти к единому решению этого концептуального вопроса. Некоторые ученые пытались доказать, что все население Китая, включая меньшинства, всегда было объединено общим происхождением. Другие утверждали, что множество различных народностей за многовековую историю «слились» в расово единый народ. Все эти теории, конечно, не могли быть правдой. Более того, обе идеи вступали в противоречие с суньятсеновскими неприкосновенными определениями расы.

В этой противоречивой неразберихе нет ничего удивительного, если принять во внимание, что программа китайской расовой категоризации определялась не наукой, а политикой. Целью этих ученых было не установление истины, а доказательство, что расползающаяся и многообразная империя, которую националисты унаследовали после революции 1911 года, основана на чем-то более прочном, нежели цепь произвольных военных завоеваний предшествовавших им цинских правителей.

Некоторые независимые ученые отвергали идею расового единообразия китайцев и настаивали, что правительство должно искать честные пути утверждения национального единства и сопротивления грабительским посягательствам иностранных держав. Например, историк-ревизионист Гу Цзеган подвергал критике «ложь» республиканского правительства о происхождении всех китайцев от одного предка. Он задавал вопрос: «Неужто, когда люди поумнеют, этот обман все еще будет вводить их в заблуждение?» Вопрос этот, как мы вскоре увидим, актуален в Китае по сей день.

Ханьские актеры на стадионе Птичье гнездо

Коммунисты, сменившие националистическое правительство в 1949 году, вначале придерживались иного, в каком-то смысле свежего взгляда на расовый вопрос. Следуя ортодоксальной марксистской теории, они отвергали расовую идею, считая ее буржуазной чепухой. Люди подразделялись на капиталистов и рабочих. Первые эксплуатировали вторых, и этим исчерпывались все существующие в мире различия между людьми. Ранняя риторика Мао Цзэдуна проникнута непоколебимо интернационалистическим духом. Председатель Мао превратил в великий символ солидарности Нормана Бетьюна, канадского врача, сражавшегося на стороне коммунистов против японской оккупации и погибшего в 1939 году. «Какая идея могла воодушевить иностранца беззаветно посвятить себя борьбе за освобождение китайского народа, как если бы это был его собственный народ? – вопрошал он в своей речи в тот год. – Это идея интернационализма, идея коммунизма, и на его примере должен учиться каждый китайский коммунист». Мао закончил речь призывом к объединению китайского «пролетариата» с пролетариями всех стран от Японии и Британии до Германии и Соединенных Штатов. Он доказывал, что только путем объединения рабочих всех стран можно одержать победу над мировым империализмом. Коммунисты подвергали критике националистические теории тех антропологов, которые выдвигали идею расовых отличий. Придя к власти в 1949 году, Мао пообещал независимость национальным меньшинствам, а спустя несколько лет предостерегал против опасности «ханьского шовинизма». Казалось бы, долгие дни владычества расистской идеологии клонились к закату.

Это, однако, оказалось иллюзией. Освоившись с властью, коммунисты нарушили свое обещание предоставить меньшинствам национальную независимось. В 1950 году Китай оккупировал Тибет, а вскоре и остальные малые народы были взяты в железные тиски. Даже после 1976 года, когда Китай стал восстанавливать контакты с миром, самоопределение оставалось для меньшинств абсолютно недосягаемым. Пекинские власти переселили в Тибет и Синьцзян десятки тысяч китайских ханьцев, рассчитывая, что, изменив демографический состав населения в этих стратегически важных районах, они тем самым укрепят там свою власть. Этот приток новых поселенцев в сочетании с политикой официально оказываемого новоприбывшим предпочтения послужил причиной массовых беспорядков и столкновений уйгуров с ханьцами в синьцзянской столице Урумчи в 2009 году. Правда, однако, и то, что в Китае сохраняются некоторые черты интернационалистической политики раннего периода коммунистического правления, выражающиеся в предоставлении национальным меньшинствам определенных льгот. Официальная риторика о единстве в многообразии также продолжается, примером ее может служить парад детей – представителей малых народностей на церемонии открытия Олимпиады 2008 года в Пекине. Тем не менее наглядной иллюстрацией фальши, скрывающейся за этим внешне благополучным фасадом, стало открытие, что дети в красочных костюмах национальных меньшинств, промаршировавшие тем вечером по арене стадиона Птичье гнездо, – это всего лишь ханьские актеры.

Национализм коммунистического правительства имеет и другие проявления. Начиная с 1955 года китайцам запрещено иметь двойное гражданство. В наши дни китайцы, желающие получить гражданство другой страны, должны эмигрировать. Неудивительно, что отказ властей признать, что гражданин может сохранять лояльность по отношению к двум государствам одновременно, вызывает у многих подозрение, что пекинские правители относятся к живущим за границей китайцам как к заблудшим овцам, отставшим от стада. Подобное отношение уходит корнями во времена империи, когда правительство настаивало, что все китайцы, в какой бы стране они ни жили и какое бы расстояние ни отделяло их от отечества, остаются китайскими подданными. То же восприятие сохраняется и сегодня. Даже в наше время многие представители китайской диаспоры опасаются, что если они решат посетить родные места в качестве законных туристов, им не позволят вернуться обратно.

Преемники Мао также заимствовали у своих националистически настроенных предшественников пропаганду расового превосходства китайцев. Например, они с одобрением отнеслись к неубедительной теории о том, что китайцы в отличие от всех прочих представителей человеческого рода берут свое начало вовсе не в Африке. В 1920‑х в пещерах Чжоукоудяня неподалеку от Пекина были найдены останки первобытного гоминида, жившего примерно 750 000 лет назад. Этот «пекинский человек» (синантроп) был объявлен прародителем китайцев; некоторые ученые приводят его в качестве доказательства особой природы происхождения китайской расы. В 2011 году коммунистическое правительство присвоило Чжоукоудяню статус «места воспитания в духе патриотизма». Государственные средства массовой информации в последние годы также отдают постоянное предпочтение освещению тех исследований, которые развивают теорию об исключительности происхождения китайцев.

Итак, как мы видим, современный нарратив о происхождении китайцев, основывающийся на понятиях крови и почвы, запутан и противоречив. Похоже, что китайцы одновременно являются сыновьями Дракона, сыновьями Желтого императора, а заодно и потомками «пекинского человека». И хотя не каждый гражданин Китая принадлежит к китайской расе, вся территория современного Китая, по всей видимости, исконно «китайская». Трудно отнестись к подобным утверждениям всерьез, однако любые попытки разобраться в этой странной идеологической сумятице приводят сегодняшние власти в состояние нервного напряжения.

Показателен в этом смысле пример таримских мумий. Согласно официальной точке зрения Пекина, китайские ханьцы жили на территории обширной западной провинции Синьцзян уже 2200 лет назад. Однако в XX веке археологи обнаружили в Таримском бассейне Синьцзяна некрополь с захоронениями четырехтысячелетней давности. Более того, черты погребенных казались скорее европейскими, нежели восточными. Генетический анализ подтвердил, что люди загадочного племени и впрямь имели западное происхождение. Это, в свою очередь, вызывает предположение, что европейцы путешествовали по Великому шелковому пути на сотни лет раньше, чем прежде считали историки; таким образом, велика вероятность, что европейцы появились в Синьцзяне еще до ханьцев. Предки теперешнего уйгурского населения Синьцзяна поселились здесь лишь в IX веке н. э., тем не менее таримские мумии грозили стать еще одним стимулом для современного сепаратистского движения. В 2011 году передвижная китайская выставка на территории Соединенных Штатов под названием «Тайны Великого шелкового пути» была внезапно закрыта. Организаторы выставки ссылались на плохую сохранность мумий, однако многими высказывалось предположение, что какой-то чиновник в Пекине решил, что не следует и дальше привлекать внимание к этому поразительному открытию, проливающему свет на раннюю историю спорной части китайской территории.

Карибский регги и малайзийская свинина

Некоторые европейцы и американцы имеют крепкую, почти пуповинную связь с Китаем. Сын двух протестанских проповедников Люциан Пай родился в провинции Шаньси в 1921 году. Он стал профессором Массачусетского технологического института и одним из известнейших в мире ученых-китаеведов. Пай, в частности, полагал, что расовый принцип является центральным в китайской культуре и философии. Он считал этот принцип определяющим не только для китайцев, живущих в Китае, но также и для самой большой в мире, насчитывающей примерно 50 миллионов человек, китайской диаспоры.

«Китайцы, – писал Пай, – считают себя настолько отличными от всех прочих народов, что, даже живя изолированно в отдаленных странах, они называют людей, на чьей земле живут, иностранцами». Этот взгляд на китайцев как на народ, отчужденный от других людей даже за границей, имеет долгую историю. На протяжении XIX века китайских кули, живущих в США, постоянно обвиняли в нежелании смешиваться с другими рабочими и в том, что они всегда держатся вместе. Это положение дел сохраняется и поныне. Часто можно услышать сетования, что команды китайских рабочих, посланные своим правительством в Африку для работы на строительных объектах, таких как дамбы, дороги и электростанции, не покупают ничего в местных магазинах и живут, отрешившись от окружающих, на похожих на крепости огороженных территориях, пока не окончатся работы и не настанет время возвращаться в Китай.

Но все же представители китайской диаспоры отнюдь не всегда соответствуют этому образу от природы замкнутых, шовинистически настроенных людей. В 1970‑х в Шеффилде поженились мои родители: китаец и англичанка. Семья моего отца не только не выразила своего неодобрения, но, напротив, его родители-иммигранты с радостью благословили этот союз, и это было лишь началом новой тенденции. Согласно переписи населения Великобритании за 2001 год, 20 процентов британцев китайского происхождения состоят в зарегистрированном или гражданском браке с представителями других рас. Более того, по прогнозам специалистов, перепись населения 2011 года покажет еще больший процент смешанных браков, в которые вступают британские китайцы. Практически все знакомые мне молодые китайцы, живущие в Великобритании, состоят в официальном или гражданском браке с некитайцами. В противоположность бытующему стереотипу о родителях-иммигрантах, враждебно воспринимающих браки детей за пределами своего этнического круга, старшее поколение, по моим наблюдениям, весьма одобрительно относится к смешанным бракам своих сыновей и дочерей.

Ассимиляция китайцев вовсе не является чисто британским феноменом. Американцы азиатского происхождения, среди которых китайцы составляют значительную долю, наиболее часто находят себе пару за пределами собственной этнической группы. Из общего числа браков, заключенных в 2010 году в США, 28 процентов американцев азиатского происхождения вступили в брак с лицами, принадлежащими к другим этническим группам. Для сравнения: то же относится к 9 процентам белых молодоженов, 17 процентам чернокожих и 26 процентам латиноамериканцев, образовавших семьи в 2010 году. Женщины чаще мужчин заключают браки вне собственной этнической группы: около 36 процентов невест азиатского происхождения вышли замуж за неазиатов.

В некоторых других частях света китайцы демонстрируют еще более высокую способность к ассимиляции. Чернорабочие-кули из Китая, чаще всего принадлежащие к группе хакка, эмигрировали на острова Карибского бассейна, где они работали на сахарных плантациях, в XIX веке. Эти приезжие рабочие быстро пустили корни на новом месте, часто вступая в браки с местными женщинами и используя всякую возможность открыть собственный бизнес. По некоторым оценкам, около 20 процентов жителей Ямайки имеют китайских предков. Потомки переселенцев утратили китайский язык, однако старые фамилии на острове сохранились. Например, потомок китайцев Рэнди Чин был ключевой фигурой в коммерциализации островной музыки регги, записывая в своей студии в Кингстоне, в числе многих других, молодого Боба Марли. Китайцы оставили заметный след в жизни Карибских островов. Так, у сэра Соломона Хочоя, ставшего первым генерал-губернатором Тринидада и Тобаго после провозглашения независимости страны, были китайские предки. Самая многочисленная китайская диаспора проживает в Юго-Восточной Азии. Среди жителей Индонезии, Таиланда, Малайзии, Сингапура, Бирмы, Вьетнама, Лаоса, Камбоджи и Филиппин, вместе взятых, насчитывается от 18 до 20 миллионов этнических китайцев. Считается, что некоторые из них впервые появились в регионе более тысячелетия назад, во времена Танской династии, однако большинство эмигрировало из Южного Китая, спасаясь от беспорядков и гражданских войн девятнадцатого столетия. Эту группу часто характеризуют как «временных жителей», попутчиков, не имеющих никакого желания ассимилироваться в жизни или культуре принявшей их страны. Их также часто называют «евреями Востока» из-за доминирующей роли, которую они занимают в коммерции, и, как считается, преданности скорее международной этнической группе, нежели государству, гражданами которого они являются.

Тан Чжицян из Национального университета Сингапура, проведя обширные исследования среди китайской диаспоры региона, пришел к выводу, что в реальной жизни все гораздо сложнее и сильно отличается от клишированного образа неизменно отчужденного от остальных сограждан народа. Он замечает, что в Таиланде китайцы успешно интегрировались в местное общество, сохраняя при этом присущее им национальное своеобразие. «Сегодня большинство живущих в Таиланде китайцев владеют тайским языком, посещают тайские школы, вступают в тайские сообщества, отмечают тайские национальные праздники и считают себя гражданами этого государства, – пишет он. – Одновременно с этим в стране сохраняются китайские школы и общественные организации, по-прежнему широко практикуются китайские религиозные ритуалы, и большинство членов китайской диаспоры определяют себя как китайцев».

Кроме того, в Юго-Восточной Азии всегда были распространены межнациональные браки между этими, по утверждению некоторых, отчужденными «временными жителями» и представителями местного населения. Хосе Рисаль, национальный герой Филиппин, казненный в 1896 году испанскими колониальными властями, имел китайских предков. Прапрадед первой женщины-президента этой бывшей колонии Корасон Акино был китайским иммигрантом. А человек, титул которого вызывал постоянные насмешки в англоговорящем мире, кардинал Хайме Лачика Син, покойный архиепископ Манилы, был сыном торговца старьем из Сямэня. Прапрадед теперешнего премьер-министра Таиланда Йинглак Чиннават также был китайцем.

В Малайзии и Индонезии потомков китайских иммигрантов, вступивших в брак с местными женщинами, в ознаменование их местных корней называют «перанаканами», что означает «дети почвы». Малайзийские перанаканы говорят на малайском языке, но с включением в него китайских диалектизмов. И хотя их кухня по преимуществу малайская, они употребляют свинину – продукт, запрещенный религиозными правилами для составляющего большинство мусульманского населения страны. Степень культурной ассимиляции и причины, по которым она сильнее в одних странах и слабее в других, остаются предметом для научной дискуссии, но идея о том, что китайцы Юго-Восточной Азии напрочь изолировали себя от коренного населения стран, где когда-то обосновались их предки, и что вызвано это их презрительным отношением к местным, не выдерживает никакой критики.

Похоже, что история повторяется и на новых рубежах эмиграции. Мы часто думаем, что Африка является объектом имперских замыслов для китайцев, что, несмотря на огромные капиталовложения в ее инфраструктуру и постоянный ежегодный приток рабочей силы с востока, китайцы практически не смешиваются с местным населением. И все же этот общепринятый образ не желающих ассимилироваться китайцев обманчив. Все возрастающее число китайских мелких торговцев в Африке женится на местных девушках, как делали когда-то их предшественники в Юго-Восточной Азии, Европе и Америке. Никак не подпадая под стереотип народа, неспособного отказаться от образа жизни, принятого в оставленной ими стране, китайцы показали себя людьми, довольно успешно встраивающимися в жизнь государств, ставших для них новой родиной.