Текст книги "Кризис самоопределения"

18. #НикакихОттенковСерого

Осень 2017-го. Ого-го время жить-то. ВЫШЛО время, мужики. Время, бля, ВЫШЛО!

Хейли подумывала подать в “Нетфликс” проект мощного навороченного телесериала на эту тему. Чего ж не подать? Мир перевернулся с ног на голову. Кто б мог ожидать такое? Никто.

Внезапно мужчины, к которым всю жизнь приходилось притираться, попали под раздачу.

Задумались о своем поведении.

Пересмотрели свои привилегии.

Актеры, продюсеры, режиссеры – все сделались такие нервные. И произошло это буквально в одночасье. Вернулись вечером домой вразвалочку из своего мира власти и вседозволенности за здорово живешь, с привычной своей борзотой. А тут – бум! – рухнул Харви Вайнштейн, и наутро все они уже двигались крадучись, высматривая репортеров у себя за плечом. Поглядывали в интернет – проверить, не внесли ли в черные списки и их. Рылись в старых воспоминаниях и раздумывали, не придаст ли какая-нибудь коллега радикально новый оттенок давно задвинутому неприятному инциденту, который мог бы показаться несколько мутным, если посмотреть на него под определенным углом.

Добро пожаловать в мир уязвимости, мужики.

У женщин вдруг появилась какая-никакая сила. Голова пошла кругом.

И когда группа старших женщин, работающих в кино и театре, обратилась к Хейли за подписью под “декларацией о намерениях” по вопросу “повсеместных” домогательств и вседозволенности в британской индустрии развлечений, о которых, если верить этой группе, знали “все” и от начала времен, Хейли с готовностью согласилась.

Был подготовлен радикальный набор рекомендаций по безопасности труда в театре, кино и на телевидении. Заявленная цель рекомендаций – обеспечить безопасное рабочее пространство во всех областях отрасли, чтобы дерзкие, неистовые и бесстрашные творцы могли продолжать экспериментировать, раздвигать границы и излагать свои радикальные, освобождающие истории, получая при этом стопроцентную защищенность, заботу и удобство. Весь этот документ получил название “Никаких оттенков серого”.

Как раз на встрече, устроенной для медиа и посвященной этой смелой новой инициативе, Хейли попала в заложники к фортуне. Во время круглого стола, последовавшего за фотосессией и вживую транслировавшегося в сеть, Хейли заявила, что целиком и полностью убеждена: внятное и недвусмысленное согласие в любых обстоятельствах, всегда, в индустрии развлечений вопрос самый острый.

“Даже если это просто поцелуй, – сказала она, – это никогда не просто поцелуй. Нет никаких оттенков серого”.

Она действительно в это верила. Еще будет время разобраться с нюансами, потом, а сейчас – революция, в революции же надо прочерчивать линии фронта. В головокружительном воодушевлении тех поразительных дней Хейли, как и многие другие, убедила себя, что это законно – отбросить любые представления о соразмерности и контексте ради общенационального обсуждения, которое необходимо провести. Будь здоров какое мощное переключение скоростей. Поездка неизбежно выдастся лихая.

Апогеем того буйного года стала церемония вручения Премии развлекательных искусств Великобритании. Наэлектризованный вечер, ради которого все оделись в черное и белое, как и было прошено, отчетливо заявив этой ошеломительно блистательной и умной зрительной метафорой, что где-где, а в британском кино и на телевидении никаких оттенков серого нет.

Вот уж вечер так вечер выдался.

Хейли, заявленная в номинации “Лучшая реалити-программа”, уловила в зале новый дух. Шампанское, потребляемое в теплом свечении всеобщей праведности, показалось вдруг еще более пузыристым. Подносики с закусками, которые таскали по залу почти сплошь шикарные юные безработные актрисы в крошечных черно-белых платьицах, словно бы сделались даже вкуснее от осознания у евших, что вечер церемонии в кои-то веки создает нечто по-настоящему важное.

Никаких привычных для красной ковровой дорожки пересудов о дизайнерских платьях. Вместо них прозвучало несколько неистовых, сильных и бесстрашных заявлений о неистовости, силе и бесстрашии. Сверкающие вручители, и мужчины и женщины, отказались от своих обычных умильных представлений победителей в пользу ехидно-задорных комментариев о недостатке полового и расового разнообразия среди номинированных. Все эти замечания встречала радушными сочувственными аплодисментами публика, собранная из представителей ремесла, вся украшенная изящными декоративными булавками и значками.

#НикакихОттенковСерого.

Мужчины-победители поголовно держались робко и самоуничижительно, рассуждали о том, что эта эпоха как никакая другая ставит их на место, но при этом она же – и самая вдохновенная из всех, какие они знавали в профессии, а в интервью после вручения старательно избегали вопросов о том, сколько они зарабатывают по сравнению со своими партнершами по съемкам.

Женщины-победительницы в своих сказочных платьях, в которых у дам помоложе верхняя часть обычно сводилась к паре бретелек, не более, делали пылкие заявления о необходимости меньшей сексуализации молодых женщин на экране.

Сама Хейли, взойдя на сцену и держа в руках гонг “За лучшую реалити-программу”, в своем призыве к оружию оказалась особенно пылкой.

“Никаких оттенков серого! – выкрикнула она, размахивая наградой. – Никаких оттенков серого!”

Взять одновременно и профессиональную, и нравственную высоту – сочетание редкое и пьянящее, и Хейли почувствовала себя царем горы.

Но теперь.

Теперь – это несколько лет спустя.

И всего одним огнеопасным постом рассерженная недомодель и “инфлюэнсер”[53]53
  От англ. influencer – влиятельное лицо.


[Закрыть] Инстаграма из Эссекса мощно испоганила Хейли всю малину.

Потому что выяснилось: на “Острове любви”, при всех тамошних бронзовых телах, золотых бикини, синих небесах, зеленых холмах и ярко-розовых коктейлях, всё исключительно оттенков этого блядского серого. Как сериал, опирающийся целиком и полностью на флирт, сплетни, вероломство, слепую влюбленность, предательство, компромисс, постоянную неопределенность и, поверх всего прочего, #Динамо, может быть каким бы то ни было иным?

– Это же просто, блядь, поцелуй, – сказала Хейли, в который раз вглядываясь в застывшее на экране изображение Кёрта и Джемаймы, оба почти полностью обнажены, губы к губам.

– Поцелуй – никогда не просто поцелуй, – весело напомнил ей Годни.

19. Насмерть знаменитый

После того как скандал, разразившийся из-за Мэтлока и его нечаянного обвинения жертвы, утих, общественного интереса к случаю Сэмми Хилл осталось немного.

Убийство женщины в парке – штука недостаточно необычная или интересная, чтобы привлечь внимание страны. Особенно в такую неделю, когда многие дюймы новостных колонок отданы кризису на “Острове любви” и яростным спорам, половой ли преступник “Кошак” Кёрт или Джемайма-Вечная-Драма – сучка-оппортунистка, запрыгнувшая на халяву в паровозик движения #НеОК, чтобы свести старые счеты. Самые душераздирающие противоречия возникли среди активисток движения “ЯТоже”: некоторым показалось, что заявления Джемаймы сомнительны, а потому чрезвычайно вредоносны для и без того деликатной темы, тогда как другие считали, будто любые обвинения в насилии равноценны и важны и никаких компромиссов при поддержке человека, пережившего насилие, быть не может.

Вторым после #НеОК в смысле популярности шел #ПомнимИх – быстро набиравшая обороты дискуссия, посвященная тому, кому из мертвых белых мужчин после Сэмюэла Пипса светит умозрительный тюремный срок за исторические половые преступления. Мэтлоку предложили присоединиться к оперативной группе, сформированной под эту задачу, но он отклонил предложение – на том основании, что попытки преследовать покойников за преступления, которые преступлениями во время их совершения не были, для ресурсов полиции непомерно затратны.

Третьим в лидерах Твиттера был #НеСтолбиНочлегУМракобесов. Этот хештег поначалу шел как-то вяло, но постепенно набрал нешуточные обороты. Отвратительный опыт, полученный Фредди и Джейкобом во время их камбрийских каникул по вине Джокэма и Бренды Макрун, пары христиан-евангелистов, отказавших предоставить Фредди и Джейкобу номер с двуспальной кроватью, внезапно привлек внимание страны и породил в Твиттере бурю антигомофобной ярости. Онлайн-кампания, призывающая к правосудию, получила поддержку многих знаменитостей и парламентариев, и полиция намекнула, что подумывает, не применить ли какие-нибудь меры против предприятия Макрунов. Фредди и Джейкоб намекнули, в свою очередь, что у них нет желания доводить кого бы то ни было до краха и, уж конечно, они не поддерживают многочисленные угрозы убийства и поджога в адрес евангелической пары, но на извинения все-таки рассчитывают. Макруны воспользоваться этой полуоливковой ветвью мира не смогли: то, что содомия – грех, не их личное мнение, возражали они, а Господне, а потому руки у них в этом смысле связаны.

Четвертая крупнейшая тема – #ПосадиПипса, своего рода вспомогательный хештег к #ПомнимИх: его запустили из опасения, что само наказание Пипса может затеряться в общем преследовании других мертвых преступников. Каждый исторический факультет страны выдавал все новые и новые примеры и толкования ретроспективных злодейств, и #ПомнимИх расширялся экспоненциально – особенно после того, как кто-то заявил, что вся Британская империя впрямую нарушает закон о расовой дискриминации, и таким образом оказались криминализованы все до единого госслужащие, когда-либо трудившиеся на Министерство по делам колоний. К этому моменту Пипса уже начали воспринимать практически как Харви Вайнштейна движения #ПомнимИх – как одиночное потрясение, с которого началось переосмысление страной ее прошлого.

В хештеговом смысле бедняжка Сэмми даже в верхнюю десятку не пролезла.

Все, однако, изменилось благодаря новости, что Сэмми – не просто какая-то женщина, убитая в парке. Она оказалась трансгендерной женщиной, убитой в парке. За несколько лет до этого никакой разницы для общественного интереса такое не представило бы: транс-мужчины и женщины страдали и погибали анонимно, и безразличная, а иногда и враждебно настроенная пресса их не оплакивала. Но за долгий, все более накаляемый к английскому референдуму период, когда Королевство превратилось в плавильный котел групп самоопределения, боровшихся друг с другом в войне за внимание, смерть Сэмми сделалась краеугольным камнем для негодования как прямого, так и встречного.

Все выискивали жертв.

Все выискивали козлов отпущения.

Никто, похоже, не имел желания договариваться.

Полиция не распространяла данные о гендерном выборе Сэмми. Более того, полиция пристально следила за тем, чтобы эти данные не распространялись. Следуя постановлениям Министерства внутренних дел, Дженин Тредуэлл, а за ней и весь ее отдел по связям с общественностью и СМИ заняли ту же позицию, что и патологоанатом Кейт. Они целиком и полностью придерживались принципа, что поскольку Сэмми Хилл считала себя женщиной, женщиной она и была, и больше ничего обществу знать не следовало. Любая другая позиция, по сути, равнялась бы издевательству над памятью Сэмми – вниманию к ее прошлой жизни как мужчины, а такой подход позорно трансфобен.

Помощник заместителя комиссара к подобным обвинениям был особенно чувствителен. Тяжким трудом заработанный полицией Метрополии радужный статус подставлять под удар он совсем не хотел. Помощник замкомиссара гордился тем, что после двух веков узаконенной гомофобии лондонская полиция в изумительно кратчайшие сроки стала – во всяком случае, с фасада – широкомасштабно ЛГБТК-толерантной. Никакой “Марди Гра” не казался полным без веселых фотоснимков коренастых сотрудников в традиционных шлемах-“сисях”, пляшущих с семифутовыми верзилами-трансвеститами в стрингах и страусовых перьях, а также без очередного румяного да пригожего юного констебля, врывающегося в толпу, чтобы предложить руку и сердце своему возлюбленному[54]54
  О нескольких подобных случаях сообщала, например, газета “Ивнинг Стэндард” в 2016 году. Лондонский “Марди Гра” (от фр. “Жирный вторник”) – однодневный весенний фестиваль-карнавал со значительным ЛГБТ-участием.


[Закрыть].

Но теперь старое скучное “Г” в “ЛГБТК” затмили экзотические затейливые “Т” и “К” (исчерпывающее определение “К” – все еще в стадии разработки), и помощник замкомиссара не собирался допускать, чтобы новый умилительный образ полиции Метрополии рухнул из-за подозрения, что лондонские легавые относятся к Сэмми хоть сколько-нибудь не так, как к любой другой потерпевшей. Друзья Сэмми пожелали помянуть ех жизнь и установили на месте ех гибели небольшой алтарь, украшенный радужной атрибутикой, откровенно определявшей Сэмми как участницу транс-сообщества.

Помощник заместителя комиссара не сомневался, что и он сам, и полиция вообще заслужат большое признание за их похвальную осмотрительность и строго подобающее обращение с гендерным статусом Сэмми.

Он заблуждался.

Вместо всего этого он с ужасом обнаружил, что его высоко принципиальная позиция – совершеннейшая осечка. Полицию и его самого обвиняли в деятельном сокрытии гендерного статуса Сэмми.

“Полиция заметает под ковер!” – вопили тысячи твитов, а следом – десять тысяч ретвитов.

“Очередное преступление трансфобии остается неучтенным!”

Пост на сайте “Стоунуолла”[55]55
  Стоунуоллские восстания – серия беспорядков и спонтанных выступлений против полицейского произвола, начавшаяся в ночь на 28 июня 1969 года в гей-баре “Стоунуолл-инн” (таверна “Каменная стена”) на Кристофер-стрит в Гринвич-Виллидж, Нью-Йорк; исторически первое сопротивление гей-сообщества узаконенной системе преследования сексуальных меньшинств, оно стало началом борьбы за права человека для ЛГБТ. Stonewall Equality Limited (с 1989) – британская благотворительная организация по защите прав ЛГБТ-сообщества.


[Закрыть] стал тяжелым чтением и для помзамкомиссара, и для Дженин из отдела по связям с общественностью и СМИ.

“И вновь транс-индивидами, статистически столь подверженными нападениям, пренебрегают – их маргинализуют и делают невидимками те же самые люди, которых на деньги тех же самых пострадавших нанимают их защищать”.

Во все более усложняющемся пейзаже политики самоопределения Министерство внутренних дел и Полиция Метрополии промахнулись с решением. Теперь считалось, что полиция тугоуха и не с той ноги вошла в историю.

Когда разразилась эта говнобуря, Мэтлок, Тейлор и Клегг обедали на своих рабочих местах.

– Куда, бля, ни кинь, всюду, бля, клин, – радостно заметил Тейлор, жуя булочку из меню круглосуточных завтраков. – Каков был бы расклад, если бы мы всё же объявили, что Сэмми-Трансуха был мужчиной…

– Не называй ее Сэмми-Трансухой, Бэрри! – восстала Клегг, распечатывая свой безглютеновый рулет с авокадо и люцерной. – Я не шучу. Серьезно, не надо. Я считаю это оскорбительным. Вот правда.

– Ладно! Ладно! – отозвался Тейлор. – Просто треп же. Господи. Тебе ж ничего, когда я тебя называю лесбой.

Вообще-то Клегг было очень даже чего, когда Тейлор называл ее лесбой, но она так давно это спускала на тормозах, что теперь уже не могла придумать стратегию возражения. Ей нравились и Тейлор, и их с ним стычки. Она понимала, что он не стремится ее обижать. И человеком без чувства юмора ей выглядеть не хотелось. Но Тейлор совершенно точно был не прав.

– Я просто говорю, – продолжил Тейлор, – что если бы мы все-таки сболтнули, что святая Сэмми была трансом, огребли бы такой же поток дерьма, какой огребаем сейчас за то, что не сболтнули.

– Но от других людей, – предположила Клегг.

– Да от тех же, спорим? – отозвался Тейлор. – Всыплют все равно, что ни скажи, – они просто обожают злиться.

– Может, у них просто навалом поводов для злости, – проговорила Клегг.

– У нас у всех навалом поводов для злости, Сэлли, – сказал Тейлор. У него пискнул телефон. – Кстати, о злости – вот, пожалуйста. – Он поднял телефон. – Вот это злит меня. Высокоорганизованное, профинансированное из-за рубежа гей-транс-лобби координирует антиполицейскую кампанию в Твиттере.

– Херня какая! – воскликнула Клегг. – Кто это говорит?

– Это информационный листок этой шоблы, “Англия на выход”.

– “Англия на выход”? – переспросила Клегг. – А они-то чего вдруг твитят про транс-заговор? Какое это имеет отношение к референдуму? Им разве не про занятость и социальное обслуживание полагается твитить?

– Может быть, – ответил Тейлор, набив рот сосисками и беконом. – Фиг знает.

– И кстати, – продолжила Клегг, – откуда у тебя в новостях посты “Англии на выход”?

– Фиг знает, – повторил Тейлор. – Я не просил. Они вроде как сами меня нашли. Попадаются и довольно интересные, между прочим.

Теперь уже пискнул телефон у Клегг. Очередной непрошеный новостной пост.

– Ух ты, – сказала она. – Балерина-трансгендер перекрыла движение автомобилей по Лондонскому мосту – станцевала из “Лебединого озера” в поддержку Сэмми. Жги, подруга!

– Вот у них друзей-то от этого прибавится, а? – сказал Тейлор. – Перекрывают движение они, бля.

Клегг обернулась к Мэтлоку, чистившему вареное яйцо. Мэтлок, вероятно, был последним человеком на всю Англию, кто до сих пор брал с собой на обед крутое яйцо. Клегг говорила ему, что яйца опять в моде и такое можно купить в “Прете”[56]56
  Pret a Manger (с 1983) – изначально лондонская, а ныне международная сеть кафе-магазинов, торгующих готовыми бутербродами, салатами и другими закусками.


[Закрыть], но по мнению Мэтлока сама мысль о покупке вареного вкрутую яйца – вместо того чтобы просто сварить его самому, – казалась совершенно чокнутой. Себе он варил, остужал и упаковывал вместе с бутерами и щепотью соли в бумажке. Как и его мама до него. Мэтлок обожал все, что по старинке. Как и у многих из постпанк-поколения, у него имелась странная ностальгия по послевоенной черно-белой Британии 1950-х, родиться в которой он опоздал на десять лет.

– Думаю, во всем этом движе с Сэмми мы еще прочувствуем, что работаем под довольно пристальным наблюдением, – заметила Клегг.

– Не называла б ты это движем, Сэлли, – сказал Мэтлок. – На движ люди ходят оттягиваться – типа как на “Клэш”.

– “Клэш”?

Они с Тейлором рассмеялись. Мэтлок понимал, что пора ему обновить свою базу культурных отсылок, но все как-то не удавалось. Ну, “Оазис”, допустим? Господи, да и они были почти тридцать лет назад. Тридцать лет со времен “Определенно может быть”[57]57
  Oasis (1991–2009) – британская инди-рок-группа; Definitely Maybe (1994) – дебютный альбом группы.


[Закрыть]. Боже, стареем, стареем. “Арктик Манкиз”[58]58
  Arctic Monkeys (с 2002) – британская инди-, психоделик-, постпанк-ривайвл-рок-группа.


[Закрыть] ему вполне нравились, но никуда не денешься – это уже теперь тоже дедовская музыка.

– Движ – это концерт, – пояснил он, – а не расследование убийства.

– Вы глубоко заблуждаетесь, шеф, – отозвалась Клегг так, будто разговаривала со своим отцом, а не с четким парнем, каким Мэтлоку по-прежнему хотелось быть. – “Движ” перестал означать “концерт” буквально в прошлом веке. Движ – любое занятие, чье угодно. Операция на мозге – движ. Мойка машин на светофорах – движ.

Мэтлок об этом, разумеется, знал. Просто не любил. Знал он и о том, что нелюбовь к этому помещала его аккурат в компанию старых пердунов из его юности, столь жалко возражавших против смены смысла слова “гей”[59]59
  В английском языке слово gay исторически означало “веселый, беззаботный, задорный”; смысловой сдвиг в сторону современного значения этого слова произошел в 1920-е годы.


[Закрыть]. Все это ужасно удручало.

– Так или иначе, – продолжила Клегг, – я к тому, что мы, похоже, угодили в центр очередной крупной бури негодования.

Мэтлок осознавал, до чего стремительно набирает дурную славу этот его текущий движ. За обедом он читал сайт новостей Би-би-си. Видел, сколько колумнистов, громких персонажей и политиков взялось – на волне того, что Мэтлоку виделось прямым проявлением оппортунистической показной добродетели, – цепляться за скорбь и гнев, которые выражала транс-общественность в связи с убийством Сэмми. Казалось, что многие из этих лидеров общественного мнения провели бо€льшую часть своей профессиональной жизни, либо в упор не замечая ЛГБТК-движения, либо деятельно ему мешая, однако чего-чего, а гибкости лидерам общественного мнения не занимать. При негласном, однако повсеместно признаваемом сдвиге центральной точки в политике самоопределения внезапно стало принято, что права транс-людей – штука совершенно определенно очень значимая.

Мэтлок, Тейлор и Клегг дружно пялились в телефоны.

– Мэр говорит про балерину, который своим танцем помешал транспорту, что он реализует демократическое право на протест, – злорадно сказал Тейлор. – Ну что, он тем самым упустил голоса автомобилистов. Пиздец ему на следующих выборах.

– Господи, на дух не выношу вот это – “голоса автомобилистов”, – сказала Клегг. – В смысле, да мы, блядь, все автомобилисты, не? Ты ж не превращаешься в убогого, отрицающего глобальное потепление упыря только потому, что тебе время от времени приходится водить машину. И – которая, Бэрри. Та балерина самоопределяется как женщина.

– Извини, Сэлли, но я сам решу, как мне обходиться с местоимениями, пока это разрешено законом, если ты не возражаешь.

Тейлор задумался, долго ли это и впрямь будет юридически разрешено. Буквально этим утром он получил информационную выдержку “Англии на выход”, где сообщалось, что ребятки из #ДавайтеДержатьсяВместе собрались законодательно ввести в Королевстве гендерно-нейтральные местоимения – в знак признательности за финансовую поддержку, оказанную им общеевропейской радикальной лоббистской ЛГБТК-сетью, спонсируемой еврейским дельцом Джорджем Соросом[60]60
  Джордж Сорос (Дьёрдь Шорош, р. 1930) – американский трейдер еврейско-венгерского происхождения, финансист, инвестор, филантроп, создатель сети благотворительных организаций, известных как “Фонд Сороса”.


[Закрыть]. “Англия на выход” – и это смотрелось совсем уж откровенным противоречием в понятиях – намекала к тому же, что #ДавайтеДержатьсяВместе намерены ввести еще и закон шариата, чтобы обеспечить себе голоса мусульман.

– Давайте включим телевизор, посмотрим, что про это говорят в новостях, – предложил Мэтлок.

– У-ух. Олдскульные СМИ, – проговорила Клегг. – Винтаж. Может, стоит послушать “транзистор”?

– Это обеденные новости, – насупился Мэтлок.

– Которые буквально никто больше не смотрит, – сказала Клегг, включая рабочий телевизор. – До чего же странный подход. “Ой, обед. Ну-ка, новостей мне”. Чистая случайность же, а? Просто гляньте в телефон.

Быстро нараставшая волна негодования из-за убийства транс-женщины и последующее омерзительно трансфобное сокрытие этого события полицией стали, конечно, главной новостью. Как выяснилось, краткая задержка транспортного потока на Лондонском мосту – не единственный общественный протест против того, что в общественном сознании засело теперь как трансфобное преступление, к которому власти оказались оскорбительно безразличны. Всего за одно утро Сэмми Хилл, прежде совершенно частное лицо, оплакиваемое исключительно теми, кто знал и любил ех, сделалась великомученицей за дело обнародования и устранения транс-нетерпимости. Поп-звезды и политики наперебой твитили, чтобы выразить свою скорбь, негодование и, возможно, в некоторых случаях еще и чтобы все убедились, до чего замечательные они люди, эти поп-звезды и политики.

#героиня #убиться #ангел #вдохновение и, конечно, #ЯЭтоСэмми.

Море цветов и отсыревшие плюшевые мишки стремительно затопили скромный сокровенный памятник, возведенный друзьями Сэмми на месте убийства. На станциях метро уже торговали значками с надписью “Я Сэмми”. Мэр заказал перетяжку для Сити-холла – “Лондон – это Сэмми”. И вновь Фейсбук покрылся радугами, сердечками и плюшевыми медвежатами.

Сложившееся к обеду мнение однозначно состояло в том, что как общество мы все разделяем скорбь и ответственность за смерть героини ЛГБТК. Казалось, печаль и стыд объединили всю страну.

Чего, конечно же, не происходило.

Миллионам людей было целиком и полностью насрать на Сэмми и претило, что им рассказывают, как подобает себя вести.

А другие миллионы людей все не на шутку бесило. Втихаря, разумеется. Потому что говорить-то не дозволено, верно?

Но их с души воротило, что им втирают, будто все транс-люди – выжившие герои. Будто Черчилль был на самом деле кошмарным расистом. Что больше нельзя шутить про гомиков и ирландцев. Или улавливать некоторый афронт, когда в местной государственной начальной школе разговаривают на сорока семи языках, однако местный член парламента, голосовавший за открытые границы, обучает своего ребенка в частной школе. Воротило их много от чего.

А большой компьютер в “Сэндвич-коммуникациях” дружил в Фейсбуке с каждым из них.