Текст книги "Секрет лабрадора. Невероятный путь от собаки северных рыбаков к самой популярной породе в мире"

В 1992 году был объявлен мораторий на вылов трески. Это решение оказало пагубное влияние на регион. Канадское правительство запретило ловить северную треску – а ведь на протяжении почти 500 лет именно этот промысел определял жизнь населения Атлантической Канады. Биомасса трески сократилась до одного процента от прежнего уровня. Рыба оказалась на грани полного исчезновения. Совершенствование технологии рыболовства и появление траулеров резко сократило рыбные запасы региона. Канадское правительство проявило истинную смелость и решимость, но местному населению это решение принесло огромные тяготы и лишения. В мгновение ока более 35 000 рыбаков из 400 поселений остались без работы.

Некоторые поселения так и не восстановились. Влияние моратория ощущается здесь и сегодня. Тоска и безысходность окутали этот регион, как туман с Атлантики. Огромное здание музея, возвышающееся над Сент-Джонсом, как уродливый нарыв, очень символично – оно напоминает гигантский рыбоперерабатывающий завод. В музее собраны рыболовные снасти и лодки. Здесь можно увидеть фотографии рыбаков за выловом, переработкой и засолкой трески, снимки огромных груд рыбы. Эти ностальгические фотографии напоминают о временах, когда треска правила бал, а рыбаки процветали.

К 20-м годам XVII века небольшие деревушки на побережье Ньюфаундленда стали домом для рыбаков и их корабельных собак – преимущественно из Англии, но также из Португалии, Испании, Франции и Страны Басков. Они соперничали друг с другом за лучшие места ловли, и каждый стремился отстоять свои права на рыболовство.

* * *

В Англии «собака Сент-Джонса» или «малый ньюфаундлер» впервые появилась в конце XVIII века. Собак привозили с другого берега Атлантики на кораблях, доставлявших драгоценный груз сушеной и соленой трески.

В 1785 году Роберт Бернс в стихотворении «Две собаки» описывает такую собаку: «И шерсть и уши выдавали, Что был шотландцем он едва ли, А привезен издалека, Из мест, где ловится треска» (Пер. С. Маршака). Может быть, это и был верный и преданный лабрадор?

В 1814 году известный охотник полковник Питер наблюдал лабрадоров за работой на рыболовецких судах на Ньюфаундленде. Он назвал этих собак «собаками Сент-Джонса с Ньюфаундленда». Его дневник стал первой публикацией, посвященной этой породе. Он описывает лабрадоров так:

«Эти собаки подходят для любого вида охоты. Обычно они бывают черными, по размеру не крупнее пойнтера, с крепкими лапами, короткой гладкой шерстью. Хвост этих собак не настолько загнут, как у других [Хокер имеет в виду ньюфаундлендов, обладающих густой, длинной шерстью и загнутым на спину хвостом]. Это очень живая и активная собака, которая любит бегать, плавать и драться… Собак Сент-Джонса на родном их побережье используют рыбаки. Собаки обладают великолепным чутьем. Они способны различать… почти неуловимые запахи. В поисках любой раненой дичи им нет равных среди собак. Эта собака просто незаменима при охоте на водоплавающую дичь».

Через восемь лет, в 1822 году, путешественник Уильям Эппс Кормак, имевший шотландско-канадские корни и родившийся в Сент-Джонсе, пешком пересек Ньюфаундленд. Он был первым европейцем, исследовавшим внутренние районы острова. Во время этой экспедиции он заметил небольших водяных собак. В дневнике он писал:

«Они великолепно натренированы приносить водоплавающую дичь и полезны во многих других областях. Предпочтение отдается гладкошерстным и короткошерстным собакам, потому что в морозы длинная шерсть собаки, вылезшей из воды, сразу же покрывается льдом».

Самое раннее изображение водяной собаки Сент-Джонса, принадлежавшей мистеру Олсопу, можно увидеть на холсте известного художника-анималиста Эдвина Ландсира в 1822 году. Изначально картина называлась «Бдительный страж», потом была переименована – «Кора, сука лабрадора». Хозяин заказал портрет своего любимого питомца: черная собака с белыми лапами и грудью лежит во дворе конюшни или каретного сарая, на заднем плане конюхи работают с лошадьми, и, что интересно, поблизости нет никакой воды. (Одно из первых изображений палевой собаки хранится в музее Боуз в замке Барнард, графство Дарем, – это портрет миссис Джозефины Боуз, написанный в конце 40-х годов XIX века. У ног женщины лежит палевая собака по кличке Бернардина.) Судя по всему, именно в это время первые «лабрадоры» совершили переход с моря на сушу. Этих собак, которых в портах и гаванях Запада высоко ценили за их рабочие качества, приобретали для использования на земле.

На Лабрадоре и Ньюфаундленде я увидел на удивление мало собак, хотя именно эти земли подарили нам две породы мирового класса. Пока я бродил по небольшим рыбацким портам, мне попалась на глаза лишь одна пастушья колли. Поскольку найти тезок региона мне так и не удалось, я решил познакомиться с двумя живыми талисманами этой провинции. Лабрадор Гас и ньюфаундленд Феликс работают на государство. Их задача – приветствовать туристов, прибывающих в этот отдаленный уголок Канады (преимущественно на круизных лайнерах).

Чтобы встретиться с этими замечательными собаками, я прибыл в маленький городок, где сегодня живут местные художники и мастера, которые пишут картины и занимаются вязанием. Городок оказался очень живописным, словно сошедшим с открытки. Ярко-желтые рыбацкие домики, темно-красные причалы, отражающиеся в спокойной воде… Здесь, вдали от мощного атлантического прибоя, мне привиделось, как лабрадоры снуют в воде, подбирая упавшую рыбу и рыбацкие снасти.

Ждать долго не пришлось. Гас действительно нырял в чистой воде. Глядя на него, я живо представил себе его далеких предков, бросавшихся в воду по приказу рыбаков.

Гас так энергично вилял пушистым хвостом, что сразу было ясно: в нем гораздо больше от английской собаки, чем от суровых пионеров севера. Его дальние родичи прибыли на этот далекий остров из Португалии, а затем вновь пересекли Атлантический океан и вернулись в Европу.

Главным источником доходов для рыбаков была, естественно, треска. Торговля собаками стала занятием вспомогательным. Смекалистые моряки продавали не только рыбу, но еще и лед для сохранности улова. А со временем они стали продавать и собак. Рабочие качества этих псов были хорошо известны.

Рассказывали о полумифических водяных собаках, не боявшихся сильных волн и ветра и способных находить в ледяной воде слетевшие с моряков шапки, доброжелательных, смышленых, поддававшихся дрессировке. Они могли плыть, держа в пасти канат, и порой (как гласят легенды) даже бросались на помощь тонущим кораблям. Эти собаки беспрекословно подчинялись хозяину. Моряки, гордившиеся своими собаками, устраивали представления с ними, посмотреть которые на набережных собирались целые толпы.

Уилсон Стивенс в своей статье писал:

«Неудивительно, что палубные собаки с кораблей, разгружавшихся в Пул-Харборе, привлекали внимание прохожих. Возможно, моряки развлекали местных жителей, бросая за борт разные предметы, чтобы собаки приносили их. Они показывали, как их собаки умеют нырять и приносить назад найденные вещи. Наверняка делались ставки. И понятно, почему столь умные собаки привлекли внимание местных аристократов, которые, как и простые люди, тоже любили прогуливаться по набережным…»

Одним из таких аристократов был второй граф Малмсбери, член парламента и большой любитель охоты. Он родился в 1778 году. Будучи охотником, он вел тщательный учет подстреленной им дичи, а также записывал данные о погоде – и в своей местности, и во всей Англии. Значительную часть его земель в Дорсете занимали заливные луга, расположенные между реками Стур и Эйвон, северо-восточнее Борнмута. Поместье Херн упоминается еще в Книге Страшного суда. Название его происходит от староанглийского слова hyrne, что означает неиспользуемую часть поля или землю, занятую пойменным озером. Неудивительно, что граф так увлекся собаками, способными доставлять водоплавающую дичь. Работы по осушению этих земель начались лишь в середине ХХ века, а до этого река Стур постоянно разливалась и выходила из берегов. Прибрежные луга были покрыты слоем воды в несколько футов. Чтобы хоть как-то контролировать уровень разлива, на полях рыли пересекающиеся дренажные канавы. Один из очевидцев, побывавших в этих местах, писал, что полгода они представляют собой «малую Венецию». Воды было столько, что вокруг заливного луга площадью 40 акров пришлось построить специальные высокие мостки, чтобы светские дамы могли все же наслаждаться прогулкой в экипажах перед пятичасовым чаем.

Я хорошо знаю реку Стур. В детстве я много времени проводил на этой реке – плавал на пароходиках и гребных лодках, купался в ее теплых водах. Моя школа была построена на заливных лугах. До сих пор помню залитые водой спортивные площадки – река часто выходила из берегов, и весь мир погружался в воду. Мне самому не раз приходилось пробираться по заливным лугам.

Может быть, именно этой реке мы обязаны развитием самой популярной породы собак на Земле? Может быть, ответ совсем рядом?

Начало XIX века было золотым веком охоты на дичь. Гордостью и славой поместья Малмсбери были утки. На огромных болотах и заливных лугах их всегда водилось очень много, но подстреленные утки обычно падали в воду, и принести их могла только собака, умеющая плавать. Граф Малмсбери и его сосед, майор К. Дж. Рэдклифф, живший поблизости от Пул-Харбора, поняли, что водяные собаки – то есть лабрадоры – могут решить их охотничью проблему. Сохранились сведения, что «граф Малмсбери из Херон Корта» охотился со своей собакой Сент-Джонса уже в 1809 году.

В этом и заключена важнейшая связь между дорсетским Пулом и Ньюфаундлендом…

Рыболовные суда с Ньюфаундленда регулярно заходили в Пул-Харбор с уловом трески и другой рыбы. Улов хранился на льду в трюмах. Когда рыбу продавали, местные сквайры забирали и лед для своих ледников (обычно это были выложенные кирпичами погреба со сводчатой крышей, где на льду хранились продукты). В Херон Корте было два ледника, поэтому поместью необходимо было регулярно пополнять запасы льда.

Шестой граф Малмсбери писал:

«На каждом корабле обычно была хотя бы одна собака. Мой прапрадед периодически наведывался в Пул-Харбор и видел, как эти собаки играют в море и приносят рыбу, которую «не удержали» рыбаки. Он подумал, что эти водяные собаки, которые так прекрасно чувствуют себя в воде, могли бы очень пригодиться ему во время охоты на водоплавающую дичь. В 1823 году он приобрел две пары таких собак и построил для них вольеры на холме, в излучине реки Стур. Это место называлось Блэкуотер и находилось всего в четверти мили от самой высокой точки разлива. Здесь он и стал разводить этих собак».

Развитие породы началось как прихоть аристократа. Способности и ум собак произвели на графа столь глубокое впечатление, что он целиком сосредоточился на развитии, стабилизации и распространении этой породы в Великобритании. Он внес большой вклад в сохранение и разведение лабрадоров. Его питомник существовал вплоть до смерти графа в 1841 году.

Пул? Не самое подходящее место для адаптации и развития породы лабрадор. Пул – это город миллионеров, Гарри Реднаппа и Королевского национального общества спасения на воде. В Пуле прошло почти все мое детство. Два года я снимал в этом городе фильмы об истории региона и его жителей. И за все это время я ни разу не слышал ни одного упоминания о лабрадорах.

Чтобы как-то выяснить связь между городом и породой, мне нужно было покинуть Лабрадор и Ньюфаундленд, прежде чем погода окончательно испортится и наступит долгая зима. Нужно было вернуться в Дорсет. Но перед отъездом я решил все же прогуляться по порту Сент-Джонса. У входа в гавань были установлены две бронзовые фигуры в натуральную величину, которые напоминали всем о самых знаменитых жителях этого региона. И это были не великие путешественники и не политические деятели. Это были две скромные собаки, когда-то покинувшие эти берега. По некоторым оценкам, сегодня в мире насчитывается около трехсот миллионов лабрадоров.

Глава 2
Собака аристократов

Несмотря на всю свою любовь к природе, Инка ненавидела дождь. А еще больше она не любила грязь. Она терпеть не могла, когда ее лапы были испачканы. Ей не нравилось, когда под лапами оказывались камешки, галька, сосновые иголки. Порой она останавливалась даже перед лужами. Но дождь она по-настоящему не любила. Как только на улице начинало накрапывать, становилось невозможно вытащить ее из дома. Она не переносила, когда шерсть намокала под дождем, а лапы были в грязи.

Как и многие лабрадоры, Инка была обжорой. Она обожала еду. Она любила еду так же сильно, как ненавидела наступать на сосновые шишки.

Она была противоречивой натурой – терпеть не могла дождь и лужи, но любила плавать. Ее тянуло к воде, как мотылька на огонь. При виде воды она буквально теряла голову и не могла справиться с собой. Инка шла к воде, как зомби, ничего не видя вокруг.

Никогда не забуду своей первой встречи с телеведущей Кейт Хамбл. Мы вместе работали над сериалом телеканала ВВС «Парк животных», в котором рассказывалось о жизни сафари-парка Лонглит.

Я только что вернулся из Непала и сразу получил голосовое сообщение от Кейт. Она приглашала меня на обед к себе домой, чтобы мы получше узнали друг друга до съемок. Естественно, я пришел с Инкой на поводке. Кейт открыла дверь. Не успел я представиться, как Инка бросилась вперед, пронеслась через холл и кухню, выбежала в сад и плюхнулась животом в декоративный пруд с рыбками.

Довольная морда, облепленная водными растениями, показалась над поверхностью. Я был уверен, что в зубах она держит золотую рыбку. Мало того, Инка никак не могла выбраться из пруда. Мне пришлось встать на колени и вытаскивать ее за загривок. На берегу она сразу же отряхнулась, обдав брызгами вонючей воды меня, Кейт и ее кухню.

Дальше – больше… Инка обнаружила любимых крыс Кейт. Да, да, у Кейт было несколько ручных крыс. С того времени вкус у нее улучшился, и теперь она держит собак, но тогда у нее были крысы, и они Инке понравились. Она уселась возле их клетки и стала зачарованно следить за зверьками, пуская слюни и ворча от удовольствия.

У Инки был лучший певческий голос, какой мне только доводилось слышать. Издаваемые ею звуки можно было бы назвать скулежом, но поскуливание – это звук жалобный и негативный. Инка же пела. Она издавала радостные, позитивные звуки. Мне казалось, что она поет крысам серенаду, но крысы не были в этом так уверены. При виде этой огромной, пускающей слюни, мокрой черной собаки, которая к тому же громко «пела», крысы забились в самый дальний угол клетки.

В конце концов Кейт пришлось вмешаться. Она поняла, что подобные собачьи песни могут довести ее крыс до инфаркта. Когда мы с ней сели обедать, то явственно ощущали запах мокрой собачьей шерсти. С этого началась наша долгая дружба – так что не думайте, что все вышло слишком уж плохо.

В другой раз мы с Инкой отправились с визитом к герцогине Норфолкской в ее поместье Бейкерс, графство Беркшир. Я встречался с ее внучкой Кинварой, и нас пригласили на воскресный ланч. Стоял прекрасный летний день. И Инка вновь поддалась непреодолимому зову воды. На сей раз это был не декоративный пруд, а безукоризненно чистый плавательный бассейн. Прежде чем я успел ее остановить, Инка взмыла в воздух и рухнула в лазурные воды.

Больше нас не приглашали.

За долгие годы я потерял счет речкам, каналам и даже канавам, откуда мне приходилось вытаскивать мою собаку. И при этом Инка терпеть не могла мочить лапы. Ей нужно было либо все, либо ничего.

Впрочем, это неудивительно, учитывая, что лабрадоры появились на побережье и были водяными собаками. «В Британию лабрадоров завезли в качестве водяных собак. Поскольку их считали исключительно водяными собаками, их ценили охотники, а остальные просто не обращали на них внимания. Следующие пятьдесят лет порода оставалась в полной безвестности, за исключением специалистов», – писал Стивенс.

Лабрадоров по достоинству оценили в графстве Дорсет, но игнорировали в Британии в целом.

Я всегда любил Дорсет. Там я прожил четыре года в гарнизонном городе Бландфорд, который называл «интересным георгианским городком». У меня сохранились теплые воспоминания об этих местах, где я провел свою юность, когда формировалась моя личность. Люди вообще обладают уникальной способностью запоминать радостные моменты на всю жизнь.

Дорсет часто называют краем Томаса Гарди. Это графство славится покатыми зелеными холмами и знаменитым юрским побережьем. Я много раз бывал здесь – и по работе, и просто ради удовольствия. Последние несколько лет я провел в Пул-Харборе, снимая сериал об одном из крупнейших в мире сафари-парков.

Пул – это город контрастов. В здешнем порту рыбацкие корабли стоят рядом с роскошными суперяхтами. В Великобритании немного мест, где так тесно соседствуют богатство и бедность.

Здесь, рядом с Пулом, отличные песчаные пляжи и самая дорогая недвижимость в Великобритании, а может быть, и в мире. Особняки из стекла и стали за миллионы фунтов выходят окнами на море, где по-прежнему трудятся рыбаки и моряки. То, что лабрадоров открыли именно здесь, кажется просто невероятным.

За последние сто лет гавань почти не изменилась. Закройте глаза, и вы без труда представите множество траулеров, выгружающих улов трески после долгого путешествия через Атлантику. Когда-то это был очень оживленный порт. Наверное, он представлял собой увлекательнейшее зрелище.

Сегодня здесь почти не встретишь местных рыбаков, лишь несколько небольших рыбацких лодок все еще выходят в открытый океан. Зато в Пуле швартуются круизные лайнеры и прогулочные катера.

Рядом со старым зданием администрации порта, выходящим окнами на эстуарий и расположенный за ним завод по производству яхт, находится музей Пул-Харбора. В нем можно увидеть интересные экспонаты, связанные с богатой историей порта. Старые, поблекшие черно-белые фотографии позволяют заглянуть в далекое прошлое. Я спросил у куратора музея, слышал ли он о связи этого города с историей лабрадоров.

Никто в музее об этом не знал. Никаких документов не сохранилось. Никаких фотографий. Никаких записей. Единственное, что могло помочь мне в моих изысканиях, это был большой раздел, посвященный семьям с Ньюфаундленда и из Дорсета, эмигрировавшим в поисках лучшей жизни.

Я просмотрел сотни старых фотографий, надеясь найти на них знаменитых «черных собак», очаровавших лорда Малмсбери, но безуспешно.

Похоже, Пул давно забыл свою роль в истории эволюции самой популярной в мире породы собак. Так что, хотя связи между Пулом и Ньюфаундлендом были крепки, роль Пула в импорте лабрадоров, какими мы знаем их сегодня, остается загадкой. Вернувшись в Лондон, я отправился в Национальную библиотеку и взял там переплетенный в кожу том «Племенная книга лабрадора герцога Баклю». В книге упоминается кобель Нед (1882), потомок собак лорда Малмсбери – Свипа (1887) и Джуно (1878), но уточняется, что он «не похож ни на одну другую собаку» из псарни герцога. Судя по племенной книге, за Недом в псарне появился еще более яркий пес Эйвон (1885) от Трампа и Джуно, также принадлежавших лорду Малмсбери. Племенная книга велась тщательно, и ее можно считать началом официального признания породы лабрадор. Это редкий и ценный документ, в котором отражены отдельные этапы развития породы. В другой записи говорится, что в 1892 году на псарне Баклю у Эйвона появились щенки – два лабрадора «цвета печени». Энтузиасты породы страстно желали сохранить и стабилизировать «новую породу». Судя по документам, первый палевый лабрадор появился в 1899 году на псарне майора Рэдклиффа. Его назвали Бен из Хайда. Возможно, это было первое отклонение от традиционного черного окраса.

Окрас собак давным-давно разделил любителей лабрадоров. Многие и сегодня считают истинным оригинальным окрасом черный, а палевый и шоколадный – аномалиями. Поскольку во время охоты собаке необходимо сливаться с окружающей природой, то черный – это наилучший цвет.

* * *

Во второй половине XIX века лабрадоров стали разводить, но они по-прежнему оставались «редкостью, а то и эксцентричной причудой». Разведением этой породы занималось исключительно поместное дворянство. Лабрадоры демонстрировали поразительную гибкость. Собаки оказались выносливыми, надежными, эффективными, добрыми, чистоплотными и нетребовательными. Такими же они остаются и сегодня.

В журнале Field писали: «Загадка в том, как и почему порода собак, которая приобрела такую популярность всего за десять лет, так долго оставалась в безвестности. Типичный пример нераспознанного таланта».

Это явный трюизм. В 1886 году – не менее 75 лет после появления новой породы на английских берегах – Дж. Г. Уолш в книге «Собаки Британских островов: Цикл статей об особенностях различных пород и лечении болезней, которым они подвержены» писал о лабрадоре или малой ньюфаундлендской собаке как об аксессуаре определенного образа жизни: «Поскольку в этой стране собака используется только для подношения охотникам подстреленной дичи, ее нельзя относить к неспортивным собакам».

Как же лабрадор из породы, предназначенной специально для помощи при охоте на водоплавающую дичь, высоко ценимой исключительно узким кругом британской элиты, превратился в самую популярную домашнюю собаку мира? Ответ на этот вопрос начинается с еще одной исторической вехи: широкого распространения в конце XIX века нарезного оружия, заряжающегося с казенной части. А до этого охотники пользовались шомпольным оружием, в которое через дуло забивались порох, пыжи и дробь. Для охоты требовалось несколько ружей. Охотники с ружьями шли по лесам, болотам, берегам озер или полям, стреляя по дичи, встревоженной их собаками. Такой стиль «пешей» охоты (иногда ее называли «стрельбой поверх собак») просуществовал до появления более эффективных двуствольных ружей, заряжать которые стало гораздо проще.

Благодаря революционным техническим достижениям XIX века заряжание ружей с казенной части (когда в каналы стволов вставлялись каморы – патроны) стало нормой. Такая новация значительно сократила время на перезарядку ружей и привела к росту популярности охоты загоном. Охотники нанимали специальных людей, которые шли по лесу, болотам или полям (в зависимости от вида дичи и сезона) и гнали дичь к охотникам, стоявшим цепью на расстоянии примерно 50 метров друг от друга. При охоте загоном количество подстреленной дичи увеличивалось – соответственно потребовалось и больше собак, способных собрать всю подстреленную или раненую дичь. Развитие охоты загоном и стало ключевым событием в судьбе лабрадоров. Новому оружию могла соответствовать только новая порода собак.

Но произошло это не сразу. Уилсон Стивенс в своей статье пишет:

«Хотя охотники научились успешно перезаряжать ружья вдвое быстрее, чем это потребовалось бы нам, засыпание пороха, забивание пыжа, заряжание пули и последующее уплотнение (причем на каждое ружье все эти процессы следовало повторить дважды) делали охоту загоном, какой мы ее знаем сейчас, бессмысленной. Вся стрельба велась поверх собак. Добыча была невелика. Можно было не спешить, потому что на перезарядку ружей после каждого второго выстрела требовалось определенное время. Поэтому собаки, предназначенные исключительно для поиска и подачи добычи охотнику, были не нужны… Когда же появились ружья, заряжаемые с казенной части, характер охоты изменился. И к этому времени лабрадор не только уже появился в Британии, но и стал известен как лабрадор-ретривер. Однако эту породу в новых условиях признали не сразу. Первенство захватил гладкошерстный ретривер. Скорее всего, сугубо функциональный, рабочий лабрадор рядом с более элегантным гладкошерстным ретривером выглядел слишком уж заурядно. Но красота заключается в глазах смотрящего и далеко не всегда оказывается синонимом полезности. Гладкошерстный ретривер имел и имеет до сих пор непреодолимые недостатки».

Стивенс сравнивает рабочие особенности обеих пород. Гладкошерстный ретривер изучает большую территорию, вынюхивает цель, а затем медленно подкрадывается к ней, полагаясь на чутье. Лабрадор же «мчится к цели по прямой, определяя малый участок падения добычи. Поскольку гладкошерстные ретриверы обследуют большую площадь, им требуется больше времени. Кроме того, они отвлекаются на другую дичь, мешая охотникам. Лабрадоры же сосредоточены на своей работе…» Стивенс триумфально завершает свою статью словами: «Осознание превосходства лабрадоров было неожиданным, позитивным и, как оказалось, постоянным».

Когда же лабрадор приобрел популярность вне круга охотников? Неудивительно, что этого солнечного зайчика сегодня называют не просто лабрадором, но лабрадором-ретривером. И эта собака стала любимицей британской аристократии.

В викторианские времена любили собак и отдых, поэтому охота и собачьи выставки пользовались огромным успехом. Первая собачья выставка, на которой эксперты оценивали соответствие отдельных собак конкретным стандартам породы, прошла в ратуше города Ньюкасл-апон-Тайн в июне 1859 года. В выставке участвовали только пойнтеры и сеттеры. Первые организованные полевые испытания – соревнования, в которых охотничьи собаки (ретриверы, пойнтеры и спаниели) соревновались друг с другом в выполнении определенных заданий – прошли в Саутхилле, графство Бедфордшир, в 1865 году. Оба мероприятия получили широкое признание.

В апреле 1873 года был основан Кеннел-клуб, главной задачей которого являлось соблюдение определенных правил и стандартов нового увлечения. Первым соревнованием, признанным Кеннел-клубом, стали полевые испытания. В те времена в ходе таких испытаний, ставших очень популярными, проверялись навыки рабочих подружейных собак. В 1886 году Чарльз Крафт, главный управляющий фабрики по производству собачьего корма, организовал первую собачью выставку под названием «Первая большая выставка терьеров», в которой участвовали 600 собак в 57 классах. В 1891 году выставка уже носила название «Величайшая выставка собак Крафтс» и проводилась в Королевском земледельческом павильоне, в Ислингтоне. Впервые в ней принимали участие все породы – две тысячи собак и около 2500 записей (одна и та же собака могла быть записана в нескольких выставочных классах).

В детстве я посещал выставки Крафтс вместе с отцом, и это были самые счастливые дни в моей жизни. Выставки проводились в центре Лондона, в Эрлс-Корте. Я очень любил эти мероприятия – мне нравилась царящая там атмосфера: шум, запах; к тому же я обожал собак. В 2006 году мое участие стало более активным, так как компания ВВС предложила мне освещать выставку в прямом эфире. Я занимался этим два года. Не могу сказать, что эти годы были такими же счастливыми, как и мое детство: вести шоу в прямом эфире в лучшее время – задача не из простых. Не легче было общаться и с довольно высокомерными заводчиками, которым не нравился мой стиль. Все это осложняло мою работу.

Программу я вел вместе со своим черным лабрадором Инкой. Через несколько лет передачу закрыли, после того как ВВС показала ряд репортажей, открывших миру довольно неприглядный мир Кеннел-клуба, требования которого часто приводили к серьезным проблемам со здоровьем у многих пород. Моя Инка тоже стала жертвой этих правил. Я более чем уверен, что ее эпилепсия была связана с ограниченным генным пулом. Короче говоря, она стала жертвой инцеста.

Но я отвлекся.

Вернемся к рубежу XIX – ХХ веков. Владение собаками переживало настоящий бум. Появилась потребность в особых породах, которых считали бы идеально подходящими для себя самые обычные люди. Лабрадоры прибыли в Британию как водяные собаки. Их заметили и стали разводить охотники на водоплавающую дичь. Подружейные собаки аристократов приобрели высокий социальный статус. Владение такой собакой стало привлекательным для тех, кто стремился занять хорошее положение в обществе.

Лабрадоры, угодливые, легко поддающиеся дрессировке, преданные и умеющие принимать любовь и ласку, игривые и энергичные, постепенно стали символом социального статуса.

Для одних они по-прежнему являлись ценными рабочими собаками, для других – и их были миллионы – они стали домашними любимцами. Как только заряжание с казенной части произвело революцию в охоте, способности подружейной собаки стали ее пропуском в большой мир людей.

* * *

Я покинул Пул и направился в старое поместье лорда Малмсбери, чтобы встретиться с его сыном. Несколько десятилетий назад огромное поместье было разделено на части и распродано, а дворец превратили в апартаменты и квартиры. Но, въезжая в ворота и приближаясь к дворцу, можно почувствовать все былое величие этого места.

Через поместье протекает река Стур. После сильных дождей она обычно выходит из берегов и затапливает близлежащие поля. Я помнил эту реку со своих школьных дней – ведь я учился чуть выше по течению от места, где находился сейчас.

Сначала я заехал в небольшой коттедж местного смотрителя. За чаем с бисквитами он рассказал мне, насколько важную роль лабрадоры и сегодня играют в охоте. После чая мы сели в потрепанный пикап и направились к старому поместью, где располагалась псарня. Графские псарни давно обветшали, в целости сохранились лишь две стены. Все поросло кустарником. Глядя на то, что от них осталось, трудно было поверить, что собаки, которых здесь разводили, стали прародителями лабрадоров, живущих ныне во всем мире.

Граф Малмсбери начал разводить лабрадоров в своих псарнях на южном побережье Англии. И примерно в то же время пятый герцог Баклю (1806–1884) и его брат, лорд Джон Скотт, стали завозить этих собак в свои поместья Квинсбери, на границе с Шотландией. Собак доставляли на рыбацких судах с Ньюфаундленда. Первоначально лабрадоров использовали только как подружейных собак, но со временем необычайные качества этой породы стали очевидны. Новый питомник был основан в 1835 году. Одна из собак герцога, Бренди, заслужила свое имя во время путешествия через Атлантику. Этого кобеля отправили в бурное море за шапкой одного из моряков. Молодой пес провел в воде два часа, прежде чем его подобрали на борт. Собака была так измучена, что приводить ее в чувство пришлось с помощью бренди. Герцог и его брат так любили своих собак, что в 1839 году взяли двух любимых лабрадоров – Мосса и Дрейка – с собой в Неаполь на отдых на яхте. В те времена это было нечто неслыханное.

Судя по документам, в 1871 году сосед графа Малмсбери, майор Рэдклифф, который вместе с графом восхищался рыбацкими водяными собаками в Пул-Харборе, тоже привез себе собаку непосредственно с Ньюфаундленда и назвал ее Турком. Именно Турок стал прародителем линии, в которой появился Бен из Хайда, первый официально зарегистрированный палевый лабрадор.