Текст книги "Голодная дорога"

Глава 14

Папа возносил молитвы над телом Мамы. В комнате находился травник. Он выглядел очень свирепым, мудрым и от него пахло прелыми листьями. Он жевал какой-то корень и его зубы были коричневыми. Он обрызгал комнату жидкостью из своей полтыквины. По обеим сторонам от маминого тела горели свечи. Она лежала на мате, ее дыхание было мягким. Намазанные сурьмой веки блестели. На ее лице лежал труп летучей мыши. На ее плечи были нанесены надрезы бритвой, и я видел, как кровь стала черной, когда травник обработал надрезы пеплом. Травник заставил ее сесть прямо и выпить из чаши горькую жидкость. Мама скривила лицо. Травник начал стегать воздух, изгоняя незваных духов своей великолепной плеткой. Воздух сотрясался от криков духов. Когда он опечатал наше пространство короткими заклинаниями в рифму, он снова усадил Маму прямо. Под нашим неусыпным взором он прижег мамино плечо и вытащил из ее плоти длинную иглу и три каури. Он вышел из дома и зарыл их в земле.

Когда он закончил лечение, Мама заснула, и выглядела она спокойнее, чем прежде. Травник и Папа торговались по поводу денег. Голос Папы был натянутый, он все просил, чтобы стоимость лечения была ниже. Травник не сбавлял цену. Папа сказал, что это все, что у него есть. Травник не уступал. Папа вздохнул, заплатил, и они сели поговорить. Я возненавидел травника за то, что он взял столько денег с Папы, и проклял его. Они беседовали как друзья, и я еще больше ненавидел его за то, что он притворялся нашим другом. Когда он встал, чтобы выйти, он заметил меня, казалось, впервые за все это время. Он сурово поглядел на меня и дал мне фунт, который я отдал Папе. Я взял назад свое проклятие, и он ушел. Я уселся Папе на ноги, и мы смотрели, как Мама шумно спит на кровати.

* * *

Позже, в тот же день, Папа сказал, что хочет пить. Мы пошли в бар. За стойкой Мадам Кото никого не было, кроме мух. Я слышал, как она поет на заднем дворе. Папа позвал ее, но она не слышала. Мы оба звали ее, стуча по столу, и все-таки она нас не услышала. Мы продолжали стучать по столу, выкрикивая ее имя, когда вдруг входная дверь распахнулась, и черный ветер ворвался в бар, обогнул нас и исчез в глиняном котле с водой.

– Ты видел это, Папа? – спросил я.

– Что?

– Черный ветер.

– Нет.

Вошла Мадам Кото, растрепанная, с руками, измазанными в крови животного.

– Так это вы двое. Я сейчас приду.

Она вышла и через несколько минут вернулась – руки чистые, волосы причесаны.

– Что вы будете пить?

Папа заказал обычное пальмовое вино и перечный суп с мясным жарким. Когда вино было подано на стол, мухи оживились вокруг нас. Со стены, пока мы пили, на нас смотрел геккон.

– Посмотри на геккона, Папа.

– Не бери в голову, – сказал он, не смотря. – Это наш друг, он наблюдает за нами.

Перечный суп был горячее, чем обычно, и я дул на него, чтобы охладить.

– Выпей немного воды, – сказала Мадам Кото.

– Нет, я не хочу воды.

– Почему?

– Черный ветер вошел туда.

– Какой ветер?

– Не обращайте на него внимания, – сказал Папа.

Она посмотрела на меня с подозрением.

– У вас странный сын, – ответила она и села напротив нас на стол.

– И хорошая жена, – добавил Папа. – Я слышал, что вы сделали для нее. Спасибо вам.

Она проигнорировала благодарность Папы. Она все смотрела на меня большими глазами и сказала:

– И о деньгах, которые мне должен…

– Я? – сказал я.

– Не ты. Твой отец.

– Да?

– Я не то, что остальные люди.

– Какие остальные люди?

– Люди, которым вы должны и которые…

Она остановилась, посмотрела на Папу, а потом на меня.

– Я забуду о деньгах, если вы позволите вашему сыну приходить сюда и сидеть в моем баре.

Папа посмотрел на меня.

– Зачем? – спросил он.

– Потому что с ним придет удача.

– Какая удача? Нам он не приносит ничего, кроме бед.

– Это потому, что он ваш сын.

– Я не согласен. Он должен идти в школу.

– Я не хочу идти в школу.

– Замолчи.

Мадам Кото уставилась на Папу, ее глаза заблестели.

– Я заплачу за его обучение в школе.

– Я сам могу заплатить за обучение своего сына, – ответил Папа гордо.

– Хорошо. Я забуду про деньги. Пусть он просто будет приходить и сидеть здесь десять минут каждые три дня или около того. Вот и все.

– Вы хотите превратить его в пьяницу?

– Но его Папа не превратился в пьяницу.

Папа посмотрел на меня. Он смотрел на меня новыми глазами. Геккон на стене не шевелился. Все это время ящерица смотрела на нас.

– Мне нужно обсудить это с его матерью.

– Хорошо.

– Но эти люди, которым я должен денег, что с ними?

– Что с ними?

– Вы собираетесь мне о них что-то сказать?

– А ваш сын говорил о них?

– Что?

– То, что они бросали камни в вашу жену?

– Кто? Кто бросал камни?

Мадам Кото поднялась и принесла еще пальмового вина.

– Я не скажу вам.

Папа повернулся ко мне и посмотрел на меня так свирепо, что я, не дожидаясь его вопроса, рассказал ему, кто были эти люди и что произошло. Он одним глотком опорожнил полстакана с пальмовым вином, вытер со своего потного лица то, что пролилось, и выбежал из бара, не заплатив.

* * *

Когда мы подошли к поселку, Папа уже довел себя до чудовищной ярости. Мы подбежали к одному из кредиторов, который только что вышел из туалета. Папа пошел прямо на него и, не говоря ни слова, сделав обманный замах ему в лицо, нанес сильный удар в живот. Кредитор согнулся, замычал, Папа схватил его за талию и швырнул на землю навзничь. Когда Папа распрямился, вытирая руки, он заметил другого кредитора, чей сын бросил в Маму камень. Второй кредитор, только что увидевший результат папиной ярости, пустился наутек. Папа побежал за ним, догнал его, скрутил, взвалил бедного парня на плечи, показал его небу и швырнул в кучу грязи.

Первый кредитор, быстро оправившись от падения, побежал к нам, высоко размахивая горящей головней. Папа только обрадовался. Он увернулся от дуги, которую описала головня, стукнул парня снова в живот и смял его серией ударов левой в лицо. И затем, с криком, потрясшим всех, уложил кредитора ударом справа.

Второй кредитор, покрытый грязью, пошел на Папу, ругаясь на трех языках. Папа поупражнялся на его носе правой, пока не пошла кровь, и затем врезал ему слева. Собрались люди. Второй кредитор лежал без движения на полу, как большая куча, и жены и родственники упавшего мужчины обступили Папу. Он продолжал драться с мужчинами, выбрасывая обе руки в диком свинге, намереваясь отделить их головы от тел. Мужчины испугались и в страхе подставлялись под свингующие удары Папы. Только троих он уложил одной больной левой рукой. Толпа была обескуражена его доблестью.

– Боксер, боксер! – скандировали они.

Жены кредиторов бросились на Папу, стали царапать ему лицо и целиться в его промежность, и я услышал, как он закричал. Он попытался отогнать их и затем побежал. Женщины и дети преследовали его, он бежал от их ярости и от своего страха их покалечить. Когда они не смогли догнать Папу, они обратили свой гнев на меня, и я с криками побежал к Мадам Кото и спрятался за глиняный котел. Женщины и родственники стали кричать, не заходя внутрь. Они слишком хорошо знали Мадам Кото, чтобы лезть к ней в бар. Она услышала с заднего двора шум, и я увидел, как она плотно оборачивает набедренную повязку вокруг талии в полной готовности драться. Она пошла прямо на них, крича:

– Так чего вы, люди, хотите? ВИНА ИЛИ ВОЙНЫ?

Устрашающий призыв хозяйки бара заставил всех разойтись. Когда они совсем отступили, я вылез из-за глиняного котла. Мадам Кото улыбалась мне. Затем она налила мне бокал пальмового вина. Я выпил его вместе с мухами; позже Папа, пробравшись сквозь заросли буша, оказался в баре и сел рядом со мной на скамейку. Мы пили до самой ночи. Когда я допивал свой третий бокал, я заметил, что геккон на стене все еще смотрит на нас. На его головке был красный ободок. Геккон никогда не кивал, и глаза его были похожи на маленькие бусины из сапфира. Когда кто-то другой смотрел на него, он прятался.

– На что это ты смотришь? – спросил Папа.

– Ни на что, – ответил я.

Когда стало совсем темно, Папа послал меня в поселок посмотреть, не проснулась ли Мама. Идти мне было неохота. Он дал мне хороший кусок тушеного мяса и наполнил мой маленький бокал вином, который я выпил одним глотком. Он сказал:

– Будь настоящим сыном своего отца.

Я пьяно заулыбался и вышел из бара. Заросли буша казались спокойными. Затем я услышал, как крадется тетерев и ночные птицы прочищают свои голоса, чтобы вступить в хор ночного пения. Я развернулся, мир изменился, и снова все стало тихо. Я прошел мимо дерева с голубой повязкой, свисавшей с ветки, и уже был готов взять ее себе, когда на меня залаял пес. Я не испугался. По какой-то причине я почувствовал, что откуда-то знаю его. Когда пес понял, что я его не боюсь, он отступил и поковылял обратно в лес, а я последовал за его прижатым хвостом. Но потом вспомнил про Маму и поспешил в наш поселок. От бара до нас вела достаточно прямая дорога, но собака сбила меня и все дорожки перепутались. Я пошел по одной тропинке, и она привела меня в лес. Я пошел по ней обратно и пришел в такое место, какого раньше никогда не знал. Все дома были гигантскими, деревья маленькими, небо низким и воздух золотым.

Я постарался уйти из этого места, но не знал как. Я пошел обратным путем в лес, но тропинка привела меня опять в это место. Я остановился, было тихо, и я не слышал ни птиц, ни насекомых, ни даже жужжания мух. Тепло было другим. Потом я заметил, что ничто в этом месте не отбрасывает тени. Свет красного солнца проникает во все на своем пути. Ветра не было. Воздух был спокойный и прохладный. Когда я пошел обратно, я вдруг перестал слышать свои шаги. Однако я ничего не боялся. Почему-то все казалось мне знакомым, и я шел и шел по этим странным дорожкам. Я шел долго. И затем увидел мужчину, который приближался ко мне. На его лице была белая повязка. Его глаза были зелеными. Но когда я посмотрел на него пристально, что-то в нем изменилось, и я увидел, что его ноги необычайно волосатые и лицо его перевернуто снизу вверх. Черты лица перепутаны – глаза были на щеках, рот на лбу, подбородок волосатый, и голова лысая за исключением бороды, ушей его я найти не смог. Мне пришлось нагнуть голову и перестроить свое мышление, чтобы уловить смысл в его чертах. Я не мог понять, как я считал его нормальным сначала, когда увидел. Он прошел мимо меня, не сказав ни слова. Глаза на затылке настороженно меня рассматривали.

Я перешел на другую тропинку, чтобы обойти его, но, идя дальше по тропинке, увидел, что он снова приближается. Я ускорил шаг, чтобы уйти от него. Казалось, что мы попали в невидимый лабиринт. С каждым разом, когда я встречался с ним, его намерения относительно меня становились более определенными. Подойдя к зарослям синеватых деревьев, я спрятался за одно из них. Внутри дерева раздавались громкие и страстные голоса, словно с важного собрания. Я вышел на тропинку и в шоке увидел себя, приближающегося ко мне. Я остановился, и другой человек, который был мной, сказал:

– Что ты тут делаешь?

– Я?

– Да.

– А что с тобой случилось?

– Что со мной случилось?

– Что ты здесь делаешь?

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что хочу знать.

– Я с посланием.

– Каким посланием?

– К тебе.

– Ко мне?

– Да.

– Что это за послание?

– Меня послали сказать тебе – иди домой.

– Это я и пытаюсь сделать.

– Ты уверен?

– Да, конечно. Ладно, кто тебя послал?

– А кто ты думаешь?

– Я не знаю.

– Наш король.

– Какой король?

– Великий король.

– Где он?

– Что это за вопрос?

Наступила пауза. Я упрямо смотрел на загадку, стоящую передо мной. Он на меня тоже смотрел.

– Ты очень похож на меня.

– Это ты очень похож на меня, – ответил он.

Затем, словно подозревая, что он начинает становиться мне понятным, он сказал:

– Становись на эту тропинку, и все с тобой будет в порядке.

Я посмотрел, куда он показывал, и увидел собаку, которую преследовал раньше. Когда я взглянул опять на этого человека, его уже не было. Я пошел за собакой. Какое-то время мы шли по этой тропинке. Синие ленты свисали с деревьев. Тропинка становилась все уже, и я почувствовал, что иду но краю стены. Мне приходилось не спускать глаз с тропинки, чтобы быть уверенным, что не упаду, и я не заметил, как вышел из леса. Когда я поднял глаза, то увидел Мадам Кото, в желтом великолепии, одетую как на праздник.

– Где ты был?

– Я не знаю, – ответил я.

Она покачала головой в легком раздражении и отправилась по своим делам. Когда она ушла, я нигде не мог найти собаку и пошел к дому.

Стало очень темно. Я подошел к бараку, поспешил к нам в комнату и не нашел никого. Мамы не было на кровати. Комната была прибрана, и по углам пахло дезинфекцией. Я покинул комнату и пошел в коридор. Казалось, все куда-то ушли. Наконец в последней комнате я услышал разом все поселковые шумы, словно их туда затолкали силой. Гвалт стоял буйный. Голос Папы то и дело возносился надо всеми. Когда я посмотрел в комнату сквозь трещину в двери, я увидел там все поселение, представлявшее из себя неистовое собрание. На столе не было ничего спиртного. С одной стороны комнаты находились кредиторы и их родственники. Те двое, которых избил Папа, кричали из-за их спин. У одного было мачете, у другого палка. Между ними и столом располагались поселковые мужчины и женщины. По другую сторону комнаты были Мама и Папа, множество детей и фотограф, делавший снимки с собрания. Лендлорда избрали судьей. Каждый раз при вспышке камеры лендлорд принимал позу. Папа был спокоен, и Мама выглядела хорошо. Один из кредиторов сказал:

– Если ты такой сильный, почему бы тебе не стать боксером!

– Я стану им, – ответил Папа.

Другой кредитор сказал:

– Почему бы тебе не вступить в армию, поработать мускулами, чтоб тебя там убили. Ты только здесь такой сильный.

Лендлорд поднял руку, призывая всех к тишине. Вспышка. Он приосанился. Кредиторы закричали о своих деньгах и ранениях. Это звучало как детский лепет. Папа улыбался. Лендлорд, посреди вспышек, провозгласил свой вердикт. Он присудил Папу к штрафу в десять фунтов, очень солидной сумме. Кредиторы ликовали. Лендлорд сказал, что Папа должен заплатить долги и штраф в течение недели или убираться из поселения. Затем, подбадриваемый ликующими голосами, он ко всему прочему присудил Папу к покупке бутылки огогоро в знак общественного примирения. Папа ответил, что у него нет денег, но он может купить ее в кредит. Женщины засмеялись. Камера дала вспышку. Лендлорд, в приступе необычайного великодушия, предложил сам купить огогоро примирения. Люди похвалили его за мудрость. Я отпрянул от двери, пошел к линии домов и стал играть в песок с другими детьми.

Вскоре я услышал голоса в коридоре. Я пошел на задний двор, помыл лицо и ноги и прошел в комнату. Мама оживленно суетилась, как будто болезни и след простыл. На ее лице горел румянец, и глаза светились. Лечение укрепило ее дух и оживило лицо. Папа сидел на стуле и курил. Он выглядел счастливым. Стол был накрыт. Рана на голове Папы почти зажила, и его больная рука уже не свисала беспомощно.

– Где ты был? – спросил он меня.

Мама ринулась ко мне и прижала к себе, и я вдохнул запахи ее тела. Казалось, что меня не было здесь очень долго, что я прошел через долгое время забытья.

– Сын мой! – воскликнула Мама, и ее глаза необычно засверкали.

Папа отложил свою сигарету и сказал:

– Ты пропустил собрание поселения. Они оштрафовали меня. Я устал тебя ждать и пошел домой. Твоей матери уже хорошо. Боги ответили на наши молитвы.

Я прижался к Маме. Папа продолжал:

– Садись и ешь. С завтрашнего дня и до того времени, когда ты пойдешь в школу, ты будешь ходить в бар Мадам Кото. Ты будешь оставаться там по несколько минут каждый день. Вот.

Я закивал. Потом помыл руки. Мы ели все вместе, и Папа все накладывал мне лучшие кусочки раков и курицы, в то время как Мама осторожно вынимала косточки из свежезажаренной рыбы и подкладывала мне сочные куски. Комната была светлой от родительского сияния. Я чувствовал себя странно. Я пропустил какой-то важный момент, изменивший свет в нашем мире.

* * *

Мы закончили есть, и я понес тарелки на задний двор и помыл их. На обратном пути я встретил одного из кредиторов, которого избил Папа. Его лицо в синяках было жестоким и трусливым. Проходя мимо, он исподтишка стукнул меня по голове. Когда я пришел домой, мои глаза были мокрыми. Мама и Папа сидели вместе на кровати. Мама посмотрела на меня и сказала:

– Смотри, наш сын плачет от счастья.

Я улыбнулся, и боль прошла. Я вытер стол, расстелил мат и растянулся на нем. Папа пошел к своему креслу. Свеча почти догорела, и Мама зажгла новую. Я смотрел на таинство пламени. Мама сложила свой товар в корзину.

– Я собираюсь снова начать торговлю, – сказала она.

Папа улыбнулся.

– Моя жена – серьезная деловая женщина.

Потом он посмотрел на меня.

– Люди считают, что из меня получится хороший боксер. Человек, который живет напротив, видел, как я бил кредиторов. Он сказал, что может представить меня некоторым тренерам и менеджерам. Найти хорошего тренера. Бесплатно.

Он засмеялся. Потом ударил по воздуху и подался назад.

– Я буду великим боксером. Говорят, бокс приносит деньги.

Он снова стукнул по воздуху. Он начал бить пламя свечи, мастерски потушил его серией ударов и после снова зажег.

– Я побиваю огонь и становлюсь огнем. Каждый, кто сражается со мной, сражается с солнцем.

Он снова засмеялся. Я продолжал наблюдать мистерию пламени. Мама устало вздохнула. Я посмотрел и увидел, что она не очень-то рада перспективе, что Папа станет боксером. Она подсчитывала свою мелочь. Она сказала:

– Твой отец в деревне любил боксировать и бороться. Его прозвали Черный Тигр. Он побил всех молодцов в деревне. Однажды, перед дракой, он пробил большую дыру в стене дома врага своего отца.

Папа громко засмеялся. Мама продолжала.

– Тот враг наслал на него проклятие. И люди вокруг стали говорить, что в следующий раз, когда твой отец будет биться, он проиграет. Они сказали, что он на неделю впадет в безумие. Твой отец перестал драться. И деревенские люди передали его прозвище другому человеку. Но те, кто его поддерживал, уговаривали его идти драться и отвоевать титул чемпиона деревни. Они много поставили на него. Сначала твой отец отказался, но затем из гордости дал согласие. Мужчина, маленький мужчина, уложил твоего отца в последнем раунде. Твой отец проиграл.

– Но я не впал в безумие на неделю. Об этом вся деревня говорила.

– Но ты ушел в город.

– Да, я ушел в город.

Они оба замолчали. Казалось, что они попали в кромешный ад. Мама закончила пересчитывать мелочь и села на кровать. Папа вздохнул.

– Своего отца я не видел вот уже пять лет.

Вдруг за шкафом начала что-то грызть крыса. Ожила большая муха, словно пробудившись от долгого сна, и стала летать по комнате. Мотылек взлетел с папиных ботинок и облетел огонек пламени по нисходящей спирали. Папа зажег сигарету и сосредоточенно закурил. Звуки, издаваемые крысой, усилились, и к ней присоединились другие крысы. Мамино лицо передернулось. Папа сказал:

– Сейчас твой дедушка уже почти слепой. Он – главный священник нашего прихода, Священник Бога Большой Дороги. Каждый, кто хочет принести особую жертву для своих путешествий, важных дел, рождений, похорон, всего остального, приходит к нему. Все человеческие существа идут одной дорогой.

Он помолчал. Потом продолжил:

– Мне предназначалось сменить его на месте священника, но старейшины деревни сказали: «Твой сын – боец. Как боец может стать Священником Большой Дороги? Бог выберет тебе преемника не из твоей семьи. Но кто может знать будущее?» Твой дедушка очень был этим расстроен. Он сейчас слепой и носит темные очки, и бродит по деревне и по миру без посоха и какой-либо помощи со стороны. Старшие в нашей семье очень сильны духом. Они обладают очень большим могуществом.

Его голос вдруг сделался очень грустным.

– Мы забываем про эти силы. Сейчас вся сила, которая есть у людей, это их эгоизм, деньги и политика.

Крысы продолжали грызть. Мотылек подлетел ближе к свече, обжег себе крылья и упал в воск. Дым от его сгоревших крыльев был тяжелый и не мог подняться высоко, а сам мотылек влип в воск и загорелся. Я задул оба огонька, вынул мотылька из воска и снова зажег свечу. Папа сказал:

– Вся сила у бедных людей заключена в их голоде.

– Ах, эти крысы! – сказала Мама.

Она раскинула руки и ноги по кровати. Папа закончил курить сигарету. Я взял свою подушку и покрывало. Папа задул свечу, и я слушал, как едят крысы, и муха жужжит во тьме. Папа лег в кровать. Скрипнули пружины. Крысы продолжали грызть, и Папа из темноты сказал:

– Азаро, крысы могут быть нашими друзьями. Иногда они могут сказать тебе, что происходит в мире. Они – наши шпионы. Послушай их, Азаро, и завтра скажи мне, о чем они говорили.

Я стал прислушиваться к крысам. У одной из них зубы были как из желтого камня. Крысы, кажется, ни о чем не говорили, но вскоре я услышал, как пружины кровати скрипят в этом особенном ритме многих ночей. Движения кровати заглушили звуки крыс. Я заснул и проснулся, и услышал, что Мама дышит как-то по-особенному, кровать трясется и горбатые фигуры бродят по темноте. Я снова заснул.

Я проснулся внезапно, кровать все скрипела, но вскоре я перестал слушать музыкальный скрип кровати, потому что мой слух поглотили крысы и их настойчивость. Перед тем как заснуть, я вообще перестал слушать кровать, потому что вдруг понял, что если я как следует попытаюсь, то смогу понять язык крыс. Они говорили, прокладывая себе путь в мамином мешке с гарри, что мир злее, чем огонь, и тверже, чем сталь. Я не понял, что они имели в виду, и постарался позвать их, чтобы они объяснили. Но они не понимали меня, потому что, в отличие от нас, они умеют говорить только на одном языке.