Текст книги "The Terraforming"

Куда должны развиться города?

Коперниканский переворот, по предположению Фрейда, стал ударом по человеческому нарциссизму, под которым следует понимать не только упрямый эгоцентризм, но и опасную приверженность собственному отражению в зеркале. Не это ли сделал в итоге «Синий марбл»? Если так, этот удар затрагивает и современность, когда репрезентации может отводиться особый статус – он рассматривается скорее как источник представляемого, чем как его порождение. Это продолжение идеи, что технологии всегда отражают, впитывают или иным образом дискурсивно представляют человеческую культуру в большей степени, нежели формируют контекст, в котором эта культура работает, и безусловно в большей степени, чем любая технология раскрывает любую предискурсивную реальность. Когда мы смотрим сквозь изображение чёрной дыры – вновь на себя, но уже не как на отражение, а из некоей внешней реальности, которая всегда будет предшествовать нам. И весь автоматизированный диспозитив, спроектированный нами (и в свою очередь проектирующий нас), также оглядывается на поверхность Земли, ставит перед нами вопрос, на который ищут ответ исследования программы The Terraforming: «Куда должны развиться города?»

Искусственный план

2030/2030

Что на самом деле даёт нам дата? В недавно вышедшем докладе Межправительственная группа экспертов по изменению климата (Intergovernmental Panel on Climate Change, IPCC) предупреждает, что если к 2030 году мы не предпримем радикальных шагов по декарбонизации инфраструктуры человеческой цивилизации и не удалим тонны атмосферного CO₂, то самоусиливающиеся последствия климатического коллапса могут стать необратимы, что бы мы ни предпринимали в дальнейшем. Одновременно с этим экономисты предупреждают, что если не совершить радикальных шагов по устранению последствий повсеместного внедрения искусственного интеллекта и автоматизации на уровне инфраструктуры, то к 2030 году станут необратимы и последствия социального коллапса, вызванного искусственным интеллектом. Широко известные сценарии, разработанные в обоих случаях, указывают на один и тот же крайний срок (примерно через десять лет от сегодняшнего дня); при этом описанные в них силы связаны между собой куда более фундаментальным образом, чем общие временны́е значения.

Хотя эти «коллапсы» – разной природы, у их истоков лежат сходные неудачи в постижении и создании жизнеспособных планетарных систем. Для того чтобы непосредственно разрешить каждый из этих кризисов, вероятнее всего, потребуется принять интеллектуальные и технические меры ответного характера, направленные на оба кризиса разом: сроки здесь совпадают не случайно, а в силу общей причины. Наша реакция на климатический коллапс может зависеть от того, как мы справляемся с последствиями более повсеместной алгоритмизированной автоматизации производства и управления; ответ же на кризисы автоматизации может определяться нашими успехами в декарбонизации, управлении на молекулярном уровне и устранении снижения биоразнообразия.

Проблема автоматизации напрямую связана с проблемой климатических изменений и не может успешно решаться в отрыве от неё, и наоборот. Как таковой ответ на это – план – влечёт за собой радикальную реорганизацию геотехнических средств с целью улучшения разрушающейся в данный момент геохимии планеты. Важно заметить, что подобный сдвиг станет скорее причиной, чем следствием соответствующих сдвигов в человеческой культуре. Тем не менее оба эти сдвига практически по определению предполагают опору на явления, которые сегодня мы называем «искусственными».

Искусственное

Меры, направленные против антропогенных изменений климата, должны быть в равной степени антропогенными. Чтобы добиться успеха, эти меры должны быть категорически и беззастенчиво искусственными. Чтобы они стали возможны, необходимо осознать, что суеверия, на которых строятся прежние (т. е. не учитывающие 2030 год) патологические формы планетарного управления, коренятся в самообмане по поводу взаимоотношений естественного и искусственного – как качеств, областей, определений и ценностей.

Разделение, проведённое нами между природой и культурой, не смогло уберечь того, что в этой системе называется природой, даже после возведения этого понятия в трансцендентный идеал. Зато это разделение создало удобное алиби для человеческой культуры, выведенной из области геологии и биологии в сферу самодостаточной выразительности. К чему это нас приводит?

Сама идея абсолюта, явленного вне культуры, дискредитирована, но живуча. Принять же на веру обратное – что культура явлена вне абсолютной идеи – кажется ещё труднее. Как я писал выше, никакой «природы» на самом деле не существует. Значит, нет и культуры. Есть химия, абстракции, фазовые переходы, закономерности, их коллапс и прочее[27]27
  Цитата из эссе: Bratton, Benjamin H. Music For Car Alarms, 1998–2008 // Tank Magazine. 2008. Issue 76.


[Закрыть]. Биология возвращается, но вместе с ней и геология. Смиренное приятие искусственного предполагает онтологический поворот другого рода, основанный не на разнородных социальных конструкциях релятивистского плюриверсума, а на признании, что наши собственные познание и промышленность – явления материального мира, действующего в соответствии с собственными закономерными интеллектуальными моделями. В этом смысле искусственность, которая нас интересует, есть не нечто фальшивое (в противоположность подлинному), а нечто рукотворное – как отпечаток намерения и замысла в моделях становления. Это способ распознать силу путем измерения и отслеживания закономерностей следов её деятельности.

Аномальная закономерность

Искусственное – это «аномальная регулярность». Это порядок, которого мы не ожидаем и который не мог бы возникнуть без преднамеренного вмешательства[28]28
  Больше о философии искусственной жизни см.: Simon, Herbert. The Sciences of the Artificial. MIT Press, 1996.


[Закрыть]. Если астрономы внимательно слушают шум, доносящийся из далёкого космоса, и обнаруживают кусок информации, статистически «слишком структурированный», чтобы возникнуть по чистой случайности, значит, это искусственный сигнал. Когда археологи исследуют два камня и приходят к выводу, что один из них – обычный камень, а другой, судя по аномальной правильности узора его заострённых краев, представляет собой каменный топор возрастом три миллиона лет за авторством ископаемого гоминида, они отслеживают искусственное.

Среди всех искусственных проявлений и закономерностей, которые по-настоящему нам важны, абсолютные, не поддающиеся классификации границы между антропогенными и неантропогенными климатическими изменениями являют собой наиболее последовательное столкновение с искусственным[29]29
  После исследования Питера Стотта (Stott, Peter A.; Stone, D. A.; Allen M. R. Human contribution to the European heatwave of 2003 // Nature. 2004. December 02) учёные стали широко использовать методы оценки статистической вероятности влияния антропогенных климатических изменений на то или иное экстремальное погодное явление. В этом исследовании искусственное становится более вероятностным, нежели метафизическим.


[Закрыть]. Впрочем, задавать вопрос о том, кто несет ответственность за появление урагана, – значит подставляться под языковые ловушки, ошибочно истолковывать, как может и как ни в коем случае не может персонифицироваться действующая сила. Диагностировать климатические изменения как антропогенно-искусственные – не значит перекраивать границы между человеческой культурой и природой, а значит признавать, что именно технические данные делают аномальные паттерны нормой. Изменение климата ставит перед каждым из нас эпистемологическую проблему: весь мир стал упражнением в интерпретации искусственности. Из этого следует, что наши ответные меры также должны быть решительно антропогенными. План – искусственный и должен быть искусственным.

Why we can’t have nice things[30]30
  This Is Why We Can't Have Nice Things – мем, получивший распространение в 2008 году благодаря имиджборду 4chan. Также название песни артистки Тейлор Свифт. – Примеч. ред.


[Закрыть]

Климатический кризис наступает не только из-за подчинения так называемой природы так называемой культуре; другая его причина – защита идей о природе как невинной, первозданной и внешней декорации человеческих трагедий и комедий. Понимание природы как жизненно важного источника, по определению и самой сути не искусственного, а лишь позднее растлённого культурой, – это реакционное представление, которое не противостоит современности, но составляет постоянный мотив в попытках индустриальной культуры объяснить смысл и значение собственной промышленности[31]31
  Бруно Латур начинает с похожих наблюдений, но затем движется в другом направлении. Природа у него смело возвращается посредством введения концепции Геи, которая хотя и не вовсе лишена интереса, однако означает сразу всё и ничто.


[Закрыть]. Скотоводство – не просто утешительное самооправдание: оно может быть пассивной атакой на саму реальность. Такая концепция природы служит гарантом общего насилия, свойственного антропоцену, в том, как он понимает культурную динамику эпохи – не столько как неуправляемый геохимический взрыв, дело наших собственных рук, сколько как наследие бесплотных моральных и аморальных нарративов. И уже на следующих стадиях натуралистические ошибки задают движение всему в разбросе от сельского хозяйства до архитектуры, предлагая паллиативную эстетику восстановления, воссоединения с утраченным интуитивным горизонтом антикоперниканской тревоги Гуссерля. Нетерпеливо-выжидательная позиция перед лицом разыгрываемых мелодрам есть серьёзная задача в проектировании жизнеспособной искусственной планетарности. Любого рода отрицание климатических изменений – это симптом простонародного гуманизма, который стоит на страже интуитивного ощущения незыблемости почвы, не позволяя победить идее Земли как динамичной планеты. Опираясь на эту почву, внутренний опыт обретает форму, где почтенные, произвольные виды культурной деятельности закреплены и, возможно, даже организованы верховными ду́хами.

Иллюзия твёрдой почвы под ногами, дающей смысл нашему существованию, возведена в высший принцип, невзирая на то что земная кора по-прежнему гнётся, трескается и сдвигается столь быстро и медленно одновременно, что мы просто не можем этого заметить. Парадоксальным образом, некоторые выражения такого гуманизма, при всей своей упрямой антропоцентричности, отрицают, что человеческие смыслы влияют на изменения мирового масштаба за границами так называемой культуры, хотя и определяют человечеству центральное положение в божественном нарративе. Подчас, когда некто посягает на эти границы, вторгаясь в природу, его обвиняют в присвоении роли Бога – таким образом, заявление о вторжении подчёркивает различие. Отрицание климатических изменений основано отчасти на постоянном отказе признать человечество частью глубокого потока искусственной планетарности – отказе, который призван защитить мировоззрение, придающее нашей культуре особое значение. Именно убеждение, что миры неподвластны изменениям, позволяет нам думать, что в данный момент мы не изменяем планету (поскольку не можем) – или, в другой вариации, если планета всё же изменяется, то всякое преобразование нашей вечной по сути родины есть извращение (проблема в том, что изменение в принципе искусственно)[32]32
  Пластичность. За аллегорию можно взять пластмассу – возможно, наиболее искусственный из всех материалов. Само слово «пластмасса» вошло в обиход только во время промышленной революции благодаря доступности дешевого ископаемого топлива. В поп-культуре прилагательным «пластмассовый» часто обозначают подделку.


[Закрыть]. Важно также, что верно и обратное[33]33
  Креационизм везде и во всём видит «искусственность», которую он приписывает изначальному божественному замыслу. Все сложности, связанные с пониманием этого термина, создают специфические проблемы – как для людей, недостаточно хорошо понимающих постепенность эволюции, так и для тех, кого интересует непосредственное возникновение законов физики.


[Закрыть]. Не только отрицание – это отказ, но и отказ – это отрицание. Скажем так: антикоперниканское умонастроение, порочащее абстракцию, отчуждение и материальность, благоговеющее перед органическим жилищем, что построено на культурном фундаменте в свете эмпирически постигаемого горизонта, не просто приводит к отрицанию климатических изменений – это и есть отрицание климатических изменений.

Стек буквально придумал «изменение климата»[34]34
  Стек (The Stack) – модель Бенджамина Браттона, в рамках которой описывается архитектура глобальной, планетарной вычислительной мегаструктуры, состоящей из шести вертикально организованных слоёв, начиная с нижнего: Земля, Облако, Город, Адрес, Интерфейс, Пользователь. Эта модель описывает не только планетарную вычислительную систему, но и политическую географию, связанную и производимую этой случайно возникшей мегаструктурой. См. также примеч. 35. – Примеч. ред.


[Закрыть]

Если вынести из контекста вопрос о том, как планетарные вычисления могут способствовать концептуальным сдвигам и практическим мерам по вмешательству и предотвращению климатических изменений, мы не видим, что сама идея «климатических изменений» – эпистемологическое достижение вычислений планетарного масштаба. В своей зачаточной форме эта случайно возникшая мегаструктура использовалась для глобального моделирования погоды; в своей зрелой форме она использовалась как составная часть и общность науки о Земле. Понятие климатических изменений – это эмпирически подтверждённая модель, полученная всеобъемлющим биополитическим диспозитивом планетарного масштаба – сенсорным, моделирующим, производящим расчеты. Такой комплекс технологий, самая искусственная из инноваций – стек – превратил изменение климата, эту важнейшую искусственную абстракцию, в доходчивое и доступное для передачи понятие[35]35
  См.: Bratton, Benjamin H. The Stack: On Software and Sovereignty. MIT Press, 2015.


[Закрыть]. Сдвиг технического познания в масштабе инфраструктуры, который позволяет постигать мир более прямым, контринтуитивным образом, даёт способы смягчить климатические изменения, но не только: благодаря ему мы знаем, что они вообще происходят. Повторюсь, «изменение климата» – это концепция, порождённая таким сдвигом, и теперь она требует новой системы ведения учёта – а значит, и соответствующего сдвига в геополитике, отражающего практические выводы, которые из него следуют. Предполагается, что эти выводы должны ускорить дальнейшие преобразования в том, как взаимосвязанные цепные реакции агентности и системы технологий (которые мы смиренно называем «автоматизацией») управляют экономией углерода и тепла: так можно непосредственно способствовать успешному смягчению негативных последствий климатических изменений, чем когда-либо это удавалось сделать, идя по пути строго политической модернизации правового представительства. Очевидно, что искусственность всего этого никак не отменяет преднамеренного замысла или вмешательства. Напротив, она требует плана.

План

Плановая экономика никогда не прекращала своего существования, и это же, к добру или к худу, верно в отношении плановой экологии. Та и другая развились, создав структуру современных платформ (Amazon, Samsung, Huawei, Walmart и т. д.), которые генерируют ценовые сигналы, логистические требования, системы сборки, сырьевые рынки, сети распространения, запланированные и незапланированные решения[36]36
  Один из спекулятивных подходов к планированию и платформам см.: Phillips, Leigh; Rozworski, Michael. The People’s Republic of WalMart: How the Worlds’ Biggest Corporations are Laying the Foundation for Socialism. Verso Press, 2019.


[Закрыть]. Поскольку исследовательская программа The Terraforming тесно привязана к искусственному, то связана и с планированием. Одно может существовать без другого, однако в нашем случае эти понятия совпадают. К сегодняшнему моменту плановая экономика и плановая экология были оптимизированы для целей, которые нельзя назвать жизнеспособной планетарностью, а потому мы рассчитываем создать другой – десятилетний – план, должный вывести нас к точке искусственного перелома 2030 года, или столетний план, направленный на обращение вспять энтропии, пробуждённой прошлым веком, и так далее. Ничто никогда не идёт точно по плану (и план это учитывает), но теперь рабочие мифологемы происхождения ацефалического мира[37]37
  См.: Батай, Ж. Проклятая часть, М.: Ладомир, 2006. – Примеч. ред.


[Закрыть] (согласно которым, во-первых, спонтанность всегда лучше планирования, а во-вторых, то, с чем мы имеем дело сейчас, спланировано не было) должны уступить место более осознанно сконструированной планетарности. Если это означает инициативу сверху в той же мере, что инициативу снизу, значит, мы должны переосмыслить эти позиции, а также кто – или лучше сказать что – их занимает. «Никто не паникует, когда всё идет по плану», – говаривал нолановский Джокер, но сейчас самое время паниковать, потому что даже то подобие плана, которое у нас есть, – совсем не то, что нам нужно[38]38
  Да, Джокер! Труды покойного Саши Пофлеппа исследовали роль изменений в проектировании. В частности, в структурированных игровых системах машинного обучения и появления пострационального дизайна в применении искусственного интеллекта к синтетической биологии.


[Закрыть].

Введение чрезвычайного положения

В современной политической теории, после Карла Шмитта[39]39
  См.: Шмитт, К. Государство: Право и политика. М.: Территория Будущего, 2013. – Примеч. ред.


[Закрыть], действительным носителем суверенитета считается не должностное лицо, формально руководящее нормальной иерархической организацией, а тот, та или то, что может объявить чрезвычайное положение и приостановить обычное функционирование организации и подобных иерархических структур. В нашем мире не только суверен объявляет чрезвычайное положение, но и чрезвычайное положение может создать позиции и носителей суверенитета по своему образу и подобию. Силы, наделённые чрезвычайными полномочиями, объявляют чрезвычайные положения, но и чрезвычайные положения формируют новые чрезвычайные полномочия. В случае множества разных чрезвычайных ситуаций на планете возможно возникновение нескольких частичных суверенов (будь то капиталистические, вычислительные или углеродные платформы), которые также могут становиться факторами возникновения чрезвычайных положений, наделяющих их властью. В зависимости от того, кто или что устанавливает режим чрезвычайного положения, проявление пределов управления последней инстанцией принимает причудливые новые формы. Говоря о необходимой нам планетарности, крайне маловероятно, что метафизическим источником наилучших вариантов действий, избираемых властной волей, станет неприкосновенность личного голоса, собственности, поселения, языка, идентичности и желания потреблять. Скорее важнейшую роль будут играть уже не технологии, обеспечивающие негативную свободу («некоторым позволено делать всё, что они захотят»), а технологии, которые обеспечат свободу позитивную («разрушение предотвратимо»)[40]40
  Берлин, И. Две концепции свободы // Современный либерализм. М., 1998. С. 19–43. – Примеч. ред.


[Закрыть]. В своих упорных наблюдениях биополитика сосредоточится не на человеческих телах, действиях и мнениях как упорядоченных сосудах суверенного волеизъявления, а на биохимических и энергетических потоках как геополитических ориентирах, которым следует придать форму и признаки. Когда это произойдёт, народные традиции правления так называемого Запада уступят место более прагматическому универсалистскому материализму. Если только это наконец произойдёт.

Исключения из исключений[41]41
  См.: Агамбен, Д. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М.: Европа, 2011. – Примеч. ред.


[Закрыть]

Даже когда мы видим, что политическое и технологическое сходятся в масштабе, сам принцип, согласно которому «политическое» определяется через отношение к принятию решения и исключению, продолжает закручивать пружину. Если верховная власть – не только то, что может объявить о наступлении чрезвычайного положения, но и то, что чрезвычайное положение создаёт по своему образу и подобию, то какую верховную власть создадут чрезвычайные положения, связанные с изменением климата? Может ли хоть какая-то инстанция в сфере, принятой сегодня за политическую, объявить о наступлении подобного чрезвычайного положения, и если да, то почему этого ещё не произошло? Если же это было сделано, то почему не сыграло никакой роли? Возможно, что такой инстанции попросту не существует! Мы обладаем средствами (финансовыми, материально-техническими и т. д.) осмысленно противодействовать изменениям климата, однако у нас отсутствует работающий механизм управления, чтобы эти средства применить. Геополитика, которую в конечном счете способно вызвать к жизни чрезвычайное положение, может оказаться весьма далёкой от ожиданий Шмитта и других. Вместо последовательной цепочки представительства по принятию решений, вырастающей из Декларации прав, верховная власть, поднятая чрезвычайным положением, скорее примет форму технического диспозитива, который впоследствии, по мере формирования новой нормы, будет упорядочен при помощи совокупности юридических символов.

Геополитическая медиатеория

Любая технология возникает в определенном экологическом и геологическом контексте: планета принимает конкретные формы, функционирующие определённым образом; точно так же «полития», то есть образ и форма правления, возникает из определённой технической структуры и диапазона доступных средств массовой информации. Таким образом, одна из наших задач – внести вклад в переосмысление истории «политического», с тем чтобы оно лучше учитывало технологические условия собственного возникновения. Многие политические модели, как левые, так и правые, не могут трезво и продуктивно подойти к этому вопросу, не увязнув. Политическое – не только то, что ограждает «нас» от «них», а «их» от «нас», очерчивая спорную область различий. Политическое очевидно, когда и потому что усиленно ограждает политию от экономики, политию от технологий, технологии от мифологии и т. п. Первое решение, ещё до решения о чрезвычайном положении, состоит в том, что вообще является или не является предметом политики – и, конечно, это решение само по себе всегда технически опосредовано, а следовательно, ограничено. Политика – если не в теории, то на практике – установила не только способы подразделения поверхности Земли на единицы, подпадающие под разные юрисдикции, но и правила о том, как, когда и где выносится решение, не допускающее исключений. В свою очередь это позволило другим устраивать свои интересы в ожидании надёжной системы командования, цепочек снабжения и ретрансляции. Стандартные политические модели построены посредством не только медийных технологий, но и закрепления разного рода мифологий о том, какая инстанция должна быть наделена правом принятия решений – божественная или светская, человеческая или нет. Мифологии эти могут косвенно основываться на космологическом доказательстве их истинности, базой чему служат технические инструменты исследования реального космоса; кроме того, они могут сообщать, как и почему эти инструменты вообще применяются[42]42
  См. разные подходы к этой теме: Allen, Bentley. Scientific Cosmology and International Orders. Cambridge University Press, 2018; Hui, Yuk. The Question Concerning Technology in China: An Essay in Cosmotechnics. MIT Press, 2016. В то же время рискнём предположить, что солнечные часы в большей степени определяют время праздника солнцестояния, чем наоборот.


[Закрыть]. Означенные хитросплетения могут функционировать способами, которые мы определяем или не определяем как политические. Эти же модели накладывают локальные ограничения на наши представления о том, как связаны или не связаны между собой политическое и неполитическое – представления, которые могут радикально расходиться с реальным устройством этих отношений. Потенциально решение зашивается в последовательность опосредованных ретрансляционных реле, которая одинаково работает вне зависимости от того, кто толкнёт первую костяшку домино: король, священник или народное собрание. Что, конечно, не помешает нам до изнеможения спорить о том, какими качествами должен обладать правильный толкатель домино, пусть даже за счёт изобретения наилучших ретрансляторов. Вместо этого план подразумевает симультанное возникновение, во-первых, искусственной политики (того, что можно назвать планетарной геотехнологией) и, во-вторых, искусственной технологии (чего-то вроде геополитики планетарного масштаба в нашем сегодняшнем понимании)[43]43
  Это влечёт за собой «антиобщественный поворот» другого свойства: наступающий, когда человеческая деятельность превращает когнитивные абстракции в технологии, которые, развиваясь в контексте, формируют последующие абстракции. Если технология – это политика, а города – это технологии, значит, организация управления скорее унаследована нами, чем создана умышленно. Каждый день она перекраивает мир заново, в своих действиях исходя из своих лучших решений прошлого – согласованных и нет.


[Закрыть].