Текст книги "Этика"

Положение 34

Могущество Бога есть сама его сущность.

Доказательство

Ибо из одной уже необходимости сущности Бога следует, что Бог есть причина себя самого (по пол. 11) и (по пол. 16 и его кор.) всех вещей. Итак, могущество Бога, по которому он сам и все существует и действует, есть сама сущность его, – что и требовалось доказать.

Положение 35

Все, что мы представляем находящимся во власти Бога, необходимо.

Доказательство

Ибо все, что есть во власти Бога, и должно (по пред. пол.) заключаться в его сущности, что оно необходимо из нее вытекает, а потому оно есть необходимо, – что и требовалось доказать.

Положение 36

Не существует ничего, из природы чего не вытекало бы какое-нибудь действие.

Доказательство

Все, что существует, выражает известным и определенным образом природу или сущность Бога (пo кор. пол. 25), т. е. (по пол. 34) все, что существует, выражает известным и определенным образом могущество Бога, которое есть причина всех вещей, и потому (по пол. 16) из него должно вытекать какое-нибудь действие, – что и требовалось доказать.

Приложение

Тем, что сказано выше, я разъяснил природу Бога и его свойства, а именно, что он необходимо существует; что он есть един; что он существует и действует лишь по одной необходимости своей природы; что он есть свободная причина всех вещей и каким образом; что все существует в Боге и так от него зависит, что без него не может ни существовать, ни быть представлено, и наконец, что все было предопределено Богом, но не по свободе воли или неограниченному произволу, но по абсолютной природе Бога или по его бесконечному могуществу.

Везде, где только представлялся случай, я старался устранять предрассудки, которые могли бы мешать пониманию моих доказательств. Но поскольку осталось еще немало предрассудков, которые также, даже куда более, могли и могут мешать тому, чтобы люди поняли связь вещей так, как я ее объяснил, то я счел стоящим труда подвергнуть их здесь испытанию рассудка. И так как все предрассудки, которые я предполагаю показать здесь, зависят от одного того лишь предрассудка, по которому люди обыкновенно предполагают, что все вещи в природе, подобно им самим, действуют для какой-нибудь цели, и даже за верное считают, что и сам Бог направляет все к известной определенной цели (ибо они говорят, что Бог сотворил все для человека, а человека сотворил для того, чтобы он почитал его), – то я прежде рассмотрю один этот предрассудок, т. е. исследую, во-первых, причину, почему многие свыкаются с этим предрассудком и почему все от природы так расположены бывают принимать его; потом покажу его ложность и разъясню, каким образом произошли из него предрассудки о добре и зле, о заслуге и грехе, о похвале и порицании, о порядке и смешении, о красоте и безобразии и других вещах в том же роде. Но здесь не место выводить это из природы человеческого духа. Достаточно, если я приму за основание то, с чем все должны быть согласны, именно то, что все люди рождаются, не зная причин вещей, и что все имеют стремление искать того, что для них полезно, и они сознают это. Из всего этого следует, во-первых, что люди воображают себя свободными, потому что сознают свои желания и свои стремления, тогда как о причинах, которые располагают их к желаниям и стремлениям, поскольку они им неизвестны, они и во сне не думают. Следует, во-вторых, что люди делают все для какой-нибудь цели, именно для пользы, которой они желают. Отсюда происходит, что они всегда желают знать только конечные причины совершившихся действий, и если услышат о них, то на этом и успокаиваются, потому именно, что не имеют причины к дальнейшим сомнениям. Если же об этих причинах они не могут услышать от других, то им ничего не остается, как обратиться к самим себе и подумать о целях, какими они сами обыкновенно определяются к подобным действиям; таким образом, по своим свойствам они необходимо судят о свойствах другого. Далее, так как они в себе и вне себя находят немало средств, которые содействуют им в достижении их пользы, например: глаза, чтобы видеть, зубы, чтобы жевать, растения и животные, чтобы ими питаться, солнце, чтобы их освещать, море для того, чтобы питать рыб и проч., – то отсюда и произошло, что они смотрят на все вещи в природе, как на средства для своей пользы. Но так как они знают, что все эти средства ими найдены, но не ими приготовлены, то отсюда они получили повод думать, что есть кто-то другой, кто приготовил эти средства для их пользы. Ибо, приняв вещи за средства, они не могли думать, чтобы эти вещи сделались сами собой; но по средствам, какие они имеют обыкновение приготовлять сами для себя, они должны были прийти к заключению, что есть один или несколько правителей природы, одаренных человеческой свободой, которые обо всем для них позаботились и все сделали для их пользы. И об их свойствах, так как о них они никогда ничего не слышали, они должны были судить по своим собственным; и на этом основании они решили, что боги все направляют к пользе людей, чтобы этим привязать к себе людей и пользоваться от них наибольшим почтением. От этого произошло, что каждый по своему характеру придумал различные способы почитать Бога, чтобы Бог любил его больше других и направлял всю природу к удовлетворению его слепых желаний и ненасытной жадности. И таким образом этот предрассудок обратился в суеверие и пустил в умах глубокие корни; а это и было причиной того, что каждый с особенным рвением старался понять конечные причины всех вещей и объяснить их. Но, стараясь показать, что природа ничего не делает напрасно (т. е. ничего такого, что не служило бы для пользы людей), они, по-видимому, ничего другого не показали, кроме того, что природа и боги бредят так же, как и люди. Посмотри, пожалуйста, к чему наконец это пришло! Но, кроме стольких полезных вещей в природе, люди должны были найти немало и неудобств, каковы бури, землетрясения, болезни и проч., и они решили, что эти неудобства произошли вследствие того, что боги были разгневаны оскорблениями, нанесенными им людьми, или промахами, учиненными в их культе; и хотя ежедневный опыт опровергал это и бесчисленными примерами доказывал, что удобство и неудобство одинаково достается как благочестивым, так и нечестивым, они все-таки не покидали застарелого предрассудка. Ибо для них удобнее было в числе многого неизвестного, пользы чего они не знали, удерживать и это и, таким образом, оставаться в своем настоящем и врожденном состоянии невежества, чем разрушать все это здание и придумывать новое. Поэтому они приняли за несомненное, что решения богов далеко превышают человеческое разумение. И эта мысль, конечно, была бы единственной причиной того, что свет истины вечно оставался бы сокрытым для человеческого рода, если бы математика, которая занимается не целями, а только сущностями и свойствами форм, не показала людям другой нормы истины. Но и кроме математики можно было бы указать другие причины (перечисление их излишне), которые могли бы обратить внимание людей на эти общие предрассудки и привести их к истинному познанию вещей.

Этим я достаточно объяснил то, что обещал показать в первом пункте. А чтобы показать, что природа не имеет никакой предначертанной цели и что все конечные причины суть только выдумки людей, для этого нужно немногое. Ибо я думаю, что это уже достаточно ясно как из оснований и причин, которыми я разъяснял происхождение этого предрассудка, так и из положения 16 и короллариев положения 32 и, кроме того, из всего того, чем я доказывал, что все в природе развивается по вечной необходимости и с высочайшим совершенством. К этому, впрочем, я еще прибавлю, что эта доктрина о целях совершенно извращает природу. Ибо то, что на самом деле есть причина, она считает действием, и наоборот; далее, то, что в природе предшествует, она делает последующим; и наконец, то, что есть высочайшее и совершеннейшее, делает несовершеннейшим. В самом деле (опуская два первых пункта, которые ясны сами собой), как явствует из положений 21, 22 и 23, то действие есть совершеннейшее, которое производится Богом непосредственно, и чем более что-либо требует посредствующих причин для своего произведения, тем оно несовершеннее. Но если вещи, которые непосредственно произведены Богом, созданы по той причине, чтобы Бог мог достигнуть своей цели, тогда необходимо, чтобы эти последние вещи, из-за которых произведены те первые, были совершеннейшими из всех. Однако это учение уничтожает совершенство Бога; ибо если Бог действует для цели, то это необходимо означает, что он чего-нибудь желает, чего у него нет. И хотя богословы и метафизики делают различие между целью потребности и целью уподобления, они признают, что Бог делал все для себя, а не для вещей, которые должны были быть созданы, так как они не могут указать прежде творения, кроме Бога, ничего другого, для чего действовал бы Бог; поэтому они необходимо должны признать, что Бог не имел того, для чего он пожелал приготовить средства, и что он стремился к этому, как ясно само собой. Здесь нельзя оставить без внимания и того, что последователи этой доктрины, желавшие показать свой ум в придумывании целей вещей, для того, чтобы доказать свое учение, изобрели новый способ доказывания, а именно посредством доведения противников не к невозможному, а к незнанию, – что показывает: для этого учения не было никакого другого средства аргументации. Если, например, с крыши упал камень и убил кого-нибудь, то они этим своим способом будут доказывать, что камень упал для того, чтобы убить человека. Ибо если бы он, по воле Божией, не упал с этой целью, то каким образом могло бы случайно соединиться столько сошедшихся обстоятельств (часто действительно стекается вместе много обстоятельств)? Если ты, быть может, ответишь, что это случилось потому, что дул ветер и человек в то время проходил мимо, то они возразят: а почему же тогда дул ветер и почему же именно человек проходил мимо как раз в то время? Если им ответить, что ветер поднялся оттого, что море накануне, еще при тихой погоде, уже начинало волноваться и что человек шел по приглашению к своему другу, то они снова спросят (ибо нет конца их вопросам): почему же волновалось море и почему человек был приглашен в это время? И так далее они не перестанут спрашивать о причинах причин до тех пор, пока не дойдут до воли Божией, т. е. до убежища невежества. Так же точно, видя устройство человеческого тела, они приходят в изумление и из того, что они не понимают причин такого искусного строения, выводят заключение, что оно сделано не механическим, а Божественным или сверхъестественным искусством и устроено так, чтобы одна часть не вредила другой. Отсюда происходит, что всякий, кто ищет истинных причин этих чудес и старается понять вещи в природе как ученый, а не просто удивляется им как дурак, сплошь да рядом считается еретиком и нечестивцем и провозглашается таковым со стороны тех, которым народ поклоняется как истолкователям природы и богов. Ибо они знают, что по устранении невежества уничтожится и тупое изумление, т. е. единственное средство, каким они обладают, для их аргументации и для поддержания их авторитета. Но я оставляю это и перехожу к тому, что я намерен был сделать в третьем пункте.

После того как люди убедили себя, что все, что ни делается, делается для них же самих, они должны были в каждой вещи считать главным то, что особенно полезно для них, и представлять самым прекрасным то, что действует на них самым приятным образом. Отсюда они должны были составить для себя понятия, при помощи которых объясняли бы природу вещей, как то: добро, зло, порядок, смешение, тепло, холод, красота, безобразие и проч.; а так как они считают себя свободными, то из этого возникли следующие понятия: похвала и порицание, грех и заслуга. Об этих последних я буду говорить ниже, когда уже скажу о человеческой природе; но первые я кратко объясню здесь. Все то, что ведет к здоровью и почитанию Бога, люди назвали добром; все же, что противоположно этому, злом. И так как те, которые не понимают природы вещей, ничего не могут утверждать о вещах, но только воображают вещи и воображение принимают за разум, то они твердо верят, что есть порядок в вещах, не зная, однако, природы вещей и своей собственной. Ибо когда вещи расположены так, что их, представленных нам нашими чувствами, легко можно вообразить и, следовательно, легко потом вспомнить, тогда говорится, что вещи расположены в хорошем порядке; если же наоборот – то мы говорим, что они дурно расположены или находятся в беспорядке. И так как для нас приятнее других те вещи, которые мы можем легко вообразить, то поэтому люди и предпочитают порядок беспорядку, как если бы порядок существовал в самой природе, а не только в нашем воображении; и они говорят, что Бог создал все в порядке, приписывая, сами того не сознавая, воображение Богу, если только они не думают, что Бог, промышляющий о воображении людей, нарочно расположил вещи таким образом, чтобы они как нельзя легче могли быть воображаемы. Их ведь не остановит тот факт, что есть многое, что далеко превосходит наше воображение, и еще больше такого, что его спутывает по причине его слабости. Но довольно об этом. Так точно и другие понятия суть не что иное, как образы воображения, которыми разнообразно поражается способность воображения и которые, однако, несведущими людьми считаются главными атрибутами вещей на том основании, что, как мы уже сказали, они верят, будто все вещи сотворены для них, и потому называют природу какой-нибудь вещи доброй и худой, здоровой или гнилой и испорченной, смотря по тому, как она действует на них. Например, если движение, которое сообщается нервам от предметов, представляемых глазами, содействует здоровью, то предметы, которыми оно возбуждается, называются красивыми, в противном же случае безобразными. Те вещи, которые действуют на чувство посредством носа, называют благовонными или зловонными, посредством языка – сладкими или горькими, вкусными и противными и проч.; предметы же, действующие через осязание, называются твердыми или мягкими, шероховатыми или гладкими и т. д. А то, что действует на слух, называют издающим шум, звук или гармонию, и эта последняя до того свела людей с ума, что они думают, будто Бог услаждается гармонией. Есть даже философы, которые убеждены, что небесные движения производят гармонию. Все это достаточно показывает, что каждый судит о вещах по расположению своего головного мозга или, лучше сказать, полученные воображением впечатления принимает за самые вещи. Поэтому нет ничего удивительного (заметим мимоходом), что между людьми, как мы знаем по опыту, происходило столько споров, из которых, наконец, возник скептицизм. Ибо хотя человеческие тела во многом сходны между собой, однако между ними еще больше несходства, и поэтому то, что один находит хорошим, другому кажется дурным; где один видит порядок, там другой находит беспорядок; что одному приятно, то другому неприятно; и так во всем. Но я не буду распространяться об этом как потому, что здесь не место разбирать этот предмет подробно, так и потому, что все хорошо знают это. Ведь все повторяют фразы: сколько голов, столько умов; у каждого довольно своего ума; не меньше разностей между мозгами, чем между вкусами. Сентенции эти достаточно показывают, что люди судят о вещах по расположению своего мозга и что они больше воображают вещи, чем понимают их. Ибо если бы они понимали вещи, то последние (свидетель математика) всех их, по крайней мере, убедили бы, если бы и не обнаружили для них привлекательности.

Итак, мы видим, что все основания, которыми толпа обыкновенно объясняет природу, суть не что иное, как только образы воображения, и показывают не природу той или другой вещи, а только устройство воображения; и так как эти образы имеют названия, как будто принадлежащие существам, действительно существующим вне воображения, то я называю их существами не ума, а воображения; а потому все аргументы против нас, заимствуемые из подобных понятий, легко могут быть отражены. В самом деле, многие обыкновенно аргументируют таким образом: «Если все вытекло из необходимости совершеннейшей природы Бога, то откуда взялось столько несовершенств в природе, каковы порча вещей, доходящая до смрада, безобразие вещей, возбуждающее отвращение, беспорядок, зло, грех и проч.?» Но, как я сейчас сказал, это легко опровергается. Ибо совершенство вещей нужно оценивать только по одной их природе и их могуществу; и не потому вещи более или менее совершенны, что они услаждают или оскорбляют чувства людей, что они полезны человеческой природе или противны ей. Тем же, кто спросит, почему же Бог не создал людей таким образом, чтобы они руководились только указаниями разума, я не отвечу ничего другого, кроме следующего: потому, что у него был материал для создания всего от самой высшей до самой низшей ступени совершенства, или, говоря точнее, потому, что законы его собственной природы были до такой степени широки, что они достаточны были для произведения всего, что может быть представлено каким-либо бесконечным разумом, как я доказал в положении 16. Таковы предрассудки, на которые я хотел указать здесь. Если есть еще другие в таком же роде, то каждый, при посредственном размышлении, может исправить их.

Часть III. О происхождении и природе аффектов

Предисловие

Многие, писавшие об аффектах и об образе жизни людей, рассуждают о них, по-видимому, не как о естественных вещах, которые следуют общим законам природы, но как о вещах, которые находятся вне природы; и даже, по-видимому, представляют себе человека в природе, как государство в государстве. Ибо они думают, что человек скорее возмущает порядок природы, чем следует ему, что он имеет в своих действиях неограниченную свободу и определяется только сам собой и ничем другим. Далее, причину человеческого бессилия и непостоянства они приписывают не общему свойству природы, но какому-то повреждению человеческой природы, поэтому они ее оплакивают, осмеивают, презирают или же, что бывает чаще, чувствуют к ней отвращение; и кто умеет красноречивее и остроумнее изображать бессилие человеческого духа, тот считается как бы божественным. Однако не было недостатка и в отличнейших мужах (труду и усердию которых мы признаем себя обязанными многим), которые написали много прекрасного о правильном образе жизни людей и дали смертным советы, полные благоразумия; но истинной природы и силы аффектов и того, что может сделать душа, чтобы умерить их, насколько мне известно, не определил никто. Я знаю, конечно, что знаменитый Декарт, хотя он и думал, что душа имеет неограниченную власть над своими действиями, старался, однако, объяснить человеческие аффекты их первыми причинами и вместе с тем показать путь, каким душа может иметь неограниченную власть над аффектами; но, по моему мнению, он при этом ничего не обнаружил, кроме проницательности своего ума, как я докажу это в своем месте. А я хочу теперь возвратиться к тем, кто желает лучше осмеивать и презирать человеческие аффекты и действия, чем понимать их. Им, без сомнения, покажется странным, что я собираюсь трактовать о пороках и безрассудствах людей геометрическим методом и хочу известным образом объяснить то, о чем они кричат, что оно противно рассудку, что оно суетно, нелепо и отвратительно. Но я имею для этого следующее основание. В природе нет ничего, что можно было бы приписать ее несовершенству; ибо она всегда и везде одна и та же, и ее сила и способность действия всегда одинакова; т. е. законы и правила природы, по которым все совершается и изменяется из одних форм в другие, всегда и везде одни и те же, и поэтому существует только один способ понять природу всяких вещей, именно посредством общих законов и правил природы. Таким образом, аффекты ненависти, гнева, зависти и проч., рассматриваемые сами в себе, вытекают из такой же необходимости и силы природы, как и остальные отдельные вещи; и поэтому они указывают на известные причины, при помощи которых они могут быть поняты, и имеют известные свойства, столь же достойные нашего познания, как и свойства всякой другой вещи, одним созерцанием которой мы наслаждаемся. Итак, я буду исследовать природу и силу аффектов по тому же методу, какого я держался в предшествующих частях о Боге и душе, и человеческие действия и стремления буду рассматривать так, как если бы дело шло о линиях, плоскостях или о телах.