Текст книги "Призыв"

Джинни содрогнулась. Она на самом деле это видела или ей показалось? Картина была настолько безумной, что поверить в нее было трудно.

Если бы женщина услышала нечто подобное от кого-то другого или прочитала о подобном случае, то сразу бы отбросила подобную чушь. Даже теперь ее рациональный разум подсказывал, что все это – игра воображения, что страхи и опасения заставили ее увидеть весь этот кошмар. Мог ли на самом деле ее отец жить в баке для нечистот под женским туалетом посреди пустыни?

Нет.

Но она видела, как он плавал в дерьме. Он ухмыльнулся ей.

Джинни знала, что ей следует уехать отсюда, рассказать обо всем Мэри-Бет, а потом – полиции, но, несмотря на то, что она видела, несмотря на испытанный ею страх, Джинни не была уверена в том, что видела отца там, внизу. Как такое могло быть? Ни одно человеческое существо не могло жить в подобных условиях. И в этом не было никакого смысла. Зачем ему было уезжать из дома и жить под туалетом?

Джинни встала с пластикового стола и поправила шорты, врезавшиеся ей в ягодицы. Затем медленно пошла по извилистой цементной дорожке. Ей нужно убедиться. Она должна посмотреть.

В туалете было темно, единственным источником света служили рассеянные солнечные лучи, бившие через открытую дверь. Сердце Джинни бешено билось. Она подошла к туалету. Запах был все таким же неприятным; возможно, он стал еще сильнее. Ее чуть не вырвало.

Джинни заставила себя заглянуть в открытую емкость для нечистот и неуверенно позвала:

– Папа?

Озеро фекалий оставалось спокойным.

Она прочистила горло и позвала громче:

– Папа?

На поверхности фекалий появилась белая и ухмыляющаяся голова ее отца.

Джинни попятилась назад; ее сердце забилось так, что она испугалась: вот-вот оно разорвется. Она поняла, что истошно кричит, и заставила себя замолчать. Собрав всю свою смелость, женщина снова подошла к унитазу и заглянула в открытую емкость.

Ее отец уставился на нее; нечистоты текли по его лбу, коричневая жидкость вытекала изо рта.

– Не возвращайся, – прошипел он. Его голос был свистящим и хриплым.

Джинни оглядывалась по сторонам. Что ей следовало делать?

В туалет вошла женщина среднего возраста в модном синем деловом костюме. Она уставилась на Джинни, которая, наклонившись над унитазом, смотрела вниз, и кашлянула.

– Извините, – сказала она, явно испытывая неловкость. – Мне нужно воспользоваться этими удобствами.

Джинни напустилась на нее:

– Вы не можете! Там внизу мой отец!

Женщина попятилась, на ее удивленном лице застыло непонимание.

Она быстро вышла из туалета, и Джинни снова посмотрела вниз. Там была только тьма, только коричневая жижа.

– Сука! – прошипел голос ее отца откуда-то из бака с нечистотами.

Напуганная и ненавистью, с которой были сказаны эти слова, и обстоятельствами, в которых они прозвучали, Джинни стала неуверенно пятиться назад.

Вдруг над унитазом появилась рука, покрытая экскрементами.

Джинни бросилась к машине и едва успела захлопнуть дверцу, перед тем как потеряла сознание.

Что произошло, когда через несколько часов она пришла в себя, Джинни плохо помнила. Ей помог очнуться полицейский офицер в форме – кто-то, очевидно, заметил ее, уронившую голову на руль, и позвонил в полицию. Джинни помнила, как снова и снова рассказывала свою историю. Помнила, как нахлынула толпа полицейских и ассенизаторов, а потом приехали телевизионщики с камерами.

Джинни не помнила, как отца извлекали из выгребной ямы, но помнила Мэри-Бет. Та обнимала и утешала ее, плакала вместе с ней, объяснялась вместо нее с полицией. Мэри-Бет позаботилась обо всех подробностях и формальностях.

А Джинни всегда думала, будто из них двоих именно она сильная. Она смотрела сквозь решетку, как ее отец беспокойно ходит взад и вперед по цементному полу своей камеры. Здесь никого больше не было, кроме нее и охранника в униформе. Мэри-Бет была в управлении полиции и разговаривала с начальником полиции.

Глаза ее отца были яркими, внимательными и сверкали особым блеском безумного возбуждения. Джинни чувствовала исходившую от него энергию.

Он перестал метаться, обернулся, чтобы посмотреть на нее, а потом бросился к решетке и начал биться о нее головой, при этом ухмыляясь.

– Сука! – визжал он.

– Успокойтесь, вы, там, – приказал охранник.

Слезы навернулись на глаза Джинни – слезы жалости к тому, кем он стал, слезы от утраты того, кем он раньше был. У мужчины, находившегося перед ней, все еще были фигура и лицо отца, но слова, движения, выражения – все это принадлежало какому-то незнакомцу. Слеза скатилась по ее правой щеке, и она вытерла ее пальцем.

– Почему? – Она с трудом сглотнула, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Почему ты это сделал?

Ухмылка отца стала еще шире.

– Я – дерьмо. Я всегда был дерьмом.

Он опустил голову в унитаз и начал трясти ею. Джинни отвернулась, закрыла глаза и снова увидела, как рука отца высовывается из выгребной ямы.

Она покинула камеру предварительного заключения, плача, в сопровождении охранника.

Роберт смотрел на факс, все еще не зная, следует ли ему немедленно сообщить о Виджиле федералам, или нужно подождать. Они, вероятно, уже знали – наверное, у них были люди, чья обязанность следить за криминальными новостями на радио и телевидении, – но пока никто ни из ФБР, ни из полиции штата к нему не обратился. У него было искушение отложить на несколько дней отправку информации по факсу, но, конечно, он не мог так поступить. Роберт подумал о лице Мэри-Бет, когда она смотрела на отца в тюремной камере: бледное, потерянное лицо.

Она заслуживала, чтобы рядом с ней находились лучшие мужчины, на которых можно было бы положиться.

Рич вошел, и Роберт устало кивнул ему, снова усаживаясь за свой стол.

– Как дела с новостным бизнесом?

– Нормально. Как дела с охраной закона?

– Сыт ею по горло.

– В каждой избушке свои погремушки.

Оба на секунду замолчали. Роберт откинулся назад на своем вращающемся стуле, который громко скрипел, как несмазанная дверь в доме с привидениями.

– Тебе стоило бы смазать эту штуку.

– Да.

Рич подошел к факсу.

– Было бы здорово, если бы я мог себе позволить одну из этих машинок.

– Это от ФБР. Если бы сие зависело от меня – проклятой машинки здесь не было бы.

– Они сумели что-то раскопать?

Роберт покачал головой.

– Кто знает? Если и раскопали – я, вероятно, буду последним человеком, кому они сообщат. Я уверен, что они все прогоняют через свои компьютеры, а если это ничего не дает, то и еще кое-что делают.

Рич, облокотившийся на подоконник, спросил брата:

– Так что же происходит?

– Если бы я знал, то сказал бы тебе.

– О кладбище напечатали в газете «Рипаблик». Ты видел это?

– Я был слишком занят последнее время, чтобы читать газеты. Я даже твою статью еще не читал.

Рич усмехнулся.

– Тебе нет нужды ее читать. Она и так блестящая.

– Они думают, что им удастся похоронить все тела, ориентируясь по карте расположения могил. Пока похоже, что останки никуда не переносили.

– Слава богу.

Роберт прочистил горло.

– Ты туда ездил, чтобы посмотреть?

– Нет, я не смотрел.

Роберт сфокусировал внимание на топографической карте округа, висевшей на левой стене, потому что не хотел видеть лица брата.

– И я не смотрел. Но сейчас думаю, может быть, мне следовало. Мне кажется неправильным, что… я не был там. Что ни один из нас там не был.

– Мама поняла бы… Отец – нет.

Раздался стук в дверь.

– Я не помешаю?

В дверях стоял Брэд Вудс, держа под мышкой картонную папку с бумагами.

Роберт покачал головой.

– Входите.

Вудс прошел по изношенному ковру и положил папку на стол Роберта.

– Три экземпляра моего отчета. Я уже отослал копию в окружное управление. В итоге я подробно исследовал восемь тел – те, которые… не знаю, как подобрать нужное слово… были подвергнуты особым манипуляциям. Вы оказались правы. Из нескольких трупов извлечен костный мозг, хотя бо́льшая его часть в них уже высохла. Но я не смог найти следов никаких хирургических процедур, никаких отметок на костях или плоти, никаких признаков необычных химических веществ; невозможно даже установить, сделано ли это людьми или животными.

Роберт вздохнул, взял папку, бегло просмотрел первую страницу и снова бросил отчет на стол.

Вудс, вынув сигарету из кармана рубашки, внимательно рассматривал ее.

– Что вы узнали? У вас есть какие-то предположения о том, кто мог это сделать и почему?

– Нет. Но я надеялся, что вы сможете мне помочь.

Вудс закончил рассматривать свою сигарету, вставил ее в рот, но не зажег. Переводя взгляд то на Роберта, то на Рича, он начал прохаживаться туда-сюда по комнате.

– Что если мы действительно имеем дело с вампиром?

Рич фыркнул.

– Бросьте, от вас я этого не ожидал.

– Нет. Послушайте меня. Я провел небольшое исследование методов обескровливания, и тот способ, которым было высушено тело Торреса и тела животных… назовем его очень необычным. Он не должен был сработать так, как это произошло.

– Брэд…

– Я знаю, это кажется чем-то нереальным. Я понимаю, что вы чувствуете. И буду честен с вами. Осмотр тех трупов с кладбища заставил меня содрогнуться. Технические подробности и результаты исследования можно найти в отчетах, но то, чего в отчетах нет, – это странность всего происшедшего. Мне было страшно работать. Я не переставал удивляться, зачем кому-то могло понадобиться высасывать высохший костный мозг из трупов.

Роберт встал.

– Может быть, это какой-то культ. Кто, черт побери, знает?

– Именно. Кто, черт побери, знает? Все, что я хочу сейчас сказать: нам стоит подходить ко всему происходящему непредвзято.

Вудс вынул изо рта все еще незажженную сигарету, снова положил ее в карман рубашки и перестал расхаживать по комнате.

– А как насчет Виджила? Что говорит окружной психиатр?

– Парень как раз сейчас этим занимается. Я жду от него отчета.

– Кто это?

– Джекобсон.

Вудс кивнул.

– Хороший специалист. Немного чудной, но хороший. В округе редко бывают врачи такого калибра. – Он подошел к Ричу, потом повернулся к Роберту. – Мне можно подождать результатов здесь?

– Конечно. Почему бы нет?

– А как насчет меня? – спросил Рич. – Мне можно ссылаться на то, что было сказано, или нет?

– Сам решай. Я не собираюсь советовать тебе, что делать.

– Слышу от тебя такое в первый раз.

Роберт взял скрепку и бросил ее в брата.

Через десять минут все трое встретились с доктором Джекобсоном в комнате для совещаний. Психиатр, очень высокий лысый мужчина с серьгами в обоих ушах, не стал ждать, пока они усядутся.

– Вам известен синдром Медузы? [9]9
  Имеется в виду Медуза Горгона, мгновенно обращавшая своим взглядом в камень всех, посмотревших ей в глаза.


[Закрыть]

Роберт и Рич непонимающе посмотрели друг на друга. Вудс отрицательно покачал головой, поскольку вопрос был, очевидно, адресован ему.

– Не могу этого утверждать.

– Он очень редок. Описывает спровоцированные травмой изменения личности, или, конкретнее, аберрантное, отклоняющееся от нормы поведение, вызванное каким-либо травмирующим инцидентом. Отличие синдрома Медузы от других вызванных травмой расстройств личности заключается в том, что травмирующий инцидент – это не просто толчок: он – причина синдрома. Шок так силен, что индивид не в силах справиться с тем, что он видел, и эго-защитные механизмы жертвы полностью отказывают. Человек испытывает то, что можно назвать перестройкой личности. Я никогда не встречался с этим раньше, но вот что могу вам сказать: я даже никогда не читал о таком серьезном и тяжелом случае. Имя мистера Виджила десятилетиями будет упоминаться во всех учебниках. Если он выживет, если не заболеет какой-то смертельной болезнью, то станет объектом эпохального исследования.

Роберт кашлянул.

– Простите, что я спрашиваю об этом, но можем ли мы быть в этом уверены? Может быть, Майк… мистер Виджил все время был сумасшедшим? Возможно, сейчас он просто окончательно сошел с ума?

– Я не уверен на сто процентов. Я впервые увидел этого мужчину только сегодня и осматривал его всего несколько часов. Но все признаки налицо. Честно говоря, мы не можем быть абсолютно уверены в диагнозе какое-то время. Но вот что я вам скажу: высока вероятность, что мистер Виджил страдает синдромом Медузы.

Джекобсон провел указательным пальцем по своим верхним зубам.

– Вы знаете, я был на конференции, где этот синдром получил свое название. Я хотел назвать его «Синдромом Томми» в честь рок-оперы группы «Ху», в которой Томми, ставший свидетелем убийства любовника своей матери его отцом, становится после этого слепоглухонемым. Но все другие психиатры были гораздо старше, чем я, и ничего не знали о рок-группе «Ху». Я сомневаюсь, что большинство из них даже знали, кто такие «Битлз». Кроме того, они считали, что для названий синдромов обязательно нужно использовать греческие мифы. Психиатры любят ссылаться на классику.

– Как насчет мистера Виджила? – попытался вернуться к теме Роберт.

– Ну, ясно, что этот индивид пережил жестокую травму. Она вызвала серьезные изменения в его поведении. Из короткой беседы с его дочерьми, а также моей собственной беседы с ним и наблюдений за его поведением вполне очевидно: он видел или пережил нечто настолько шокировавшее или напугавшее его, что не выдержали его психологические защитные механизмы. Он стал той личностью, которую обнаружили прячущейся в емкости с фекалиями.

Вудс посмотрел на Роберта, потом на психиатра и откашлялся.

– Что если этот человек увидел вампира? Как вы думаете, это могло вызвать достаточно сильный шок для подобных изменений?

– Вампир? – удивленно спросил Джекобсон. – Что вы имеете в виду?

– Монстра, – сказал Рич. – Парня с клыками в черном плаще с капюшоном, сосущего кровь.

– Это не повод для шуток, – сказал психиатр, вставая. – У меня нет времени, чтобы играть с вами в игры. Меня позвали сюда и попросили осмотреть этого мужчину, я высказал свое мнение. Рекомендую отправить его в госпиталь во Флоренс для дальнейшего исследования.

Роберт смотрел на Вудса, надеясь, что коронер продолжит эту тему и скажет: «Мы не шутим», а потом обсудит с психиатром возможную встречу Виджила с вампиром, но тот сохранял молчание, глядя в пол. Роберт посмотрел на своего брата, который также отвел взгляд.

Джекобсон начал собирать свои бумаги.

– Что может так жестоко напугать мужчину? – спросил Роберт. – Я знаю Майка… вернее, знал Майка, и он был человеком, которого нелегко напугать.

Джекобсон посмотрел на него, покачал головой, его левая рука теребила серьгу в ухе.

– Я не знаю, – сказал он, подумав пару секунд, а потом улыбнулся. – Но мы выясним. А когда все станет ясно… это будет интересно. Очень интересно.

– Сьюзен.

Это был шепот с кантонским акцентом: Су-сан.

– Сьюзен.

Девушка открыла один глаз, всматриваясь в темноту. В конце постели чувствовалась какая-то непривычная тяжесть, какая-то выемка, влиявшая на положение ее ступней. На улице дул ветер, свистела и шипела песчаная буря, игравшая с домом, но недостаточно сильная, чтобы его атаковать. На подушке рядом с ее головой ощущался слабый запах чьего-то дыхания.

Потягиваясь и выпрямляясь – она спала, свернувшись клубочком, – Сью увидела свою бабушку, сидевшую в ногах кровати. Маленькая сгорбленная фигурка в безграничной тьме. Девушка потерла глаза.

– Что произошло? – спросила она на английском, а потом повторила вопрос на кантонском диалекте.

Бабушка секунду помолчала: единственным звуком в комнате было ее затрудненное дыхание, которое почти сливались со звуками песчаной бури, бушевавшей снаружи.

Сью почувствовала холодную сухую руку, прикасающуюся к ее щеке, а потом к подбородку.

– Мне снова приснился капху гирнгси.

Сью молчала.

– Мне пять ночей снился капху гирнгси.

Капху гирнгси.

Сью были знакомы звуки, знакомы слова, составленные из них, но она их никогда не слышала в этом сочетании и так испугалась, что холодок пробежал у девушки по позвоночнику. Капху гирнгси. Труп, который пьет кровь.

Она внимательно посмотрела на лицо бабушки, стараясь найти признаки того, что старушка шутит. Но та пристально смотрела на нее, выражение ее лица было абсолютно серьезным, и Сью понимала: раз бабушка здесь, в ее спальне, ночью – это не могло быть шуткой. Она инстинктивно протянула руку и прикоснулась к нефритовой подвеске на своей шее.

– Да, – сказала старушка, кивая.

Сью стало холодно, и она плотнее обмотала простыню вокруг тела.

Ей хотелось бы высмеять то, что бабушка пыталась ей сказать, суметь снова заснуть и забыть об этой беседе, но сон у нее уже совершенно прошел. Она поймала себя на том, что думает о Мануэле Торресе, родителях Рича и других покойниках на кладбище. О том, что она ощутила тогда вечером в школе.

Бабушка неожиданно наклонилась вперед с широко раскрытыми глазами.

– Ты тоже это почувствовала!

Сью отрицательно покачала головой.

– Нет.

– Ты почувствовала. Ты не можешь скрыть это от меня, – прошептала старушка; ее голос был еле слышен из-за шума ветра, дувшего снаружи. – Ты знаешь о капху гирнгси.

– Я никогда не слышала этих слов раньше.

– В Америке это называется по-другому.

– Вампир, – сказала Сью.

– Вампир, да, – кивнула бабушка. – Но мы знаем их как капху гирнгси. Он снился мне пять ночей, и он здесь. И ты почувствовала это тоже.

– Я ничего не почувствовала.

– Почувствовала.

– Я не могу «чувствовать» что-то.

– Да, ты можешь. У тебя есть ди лю ган.

– Нет, не могу!

– Твоя мать – не может. Твой отец – не может. Джон – не может. Ты – можешь. – Бабушка взяла Сью за руку и пожала ее сквозь простыню. – Не бойся.

– Я не боюсь, потому что капху гирнгси не существует.

– Существует. Я его видела.

Бабушка на пару секунд замолчала. Ветер снаружи усилился и теперь шумел, как бурное море. Когда старушка снова заговорила, Сью пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать ее слова.

– Мне было восемь лет, когда пришел капху гирнгси. Мы жили в Чанксане – маленькой деревне в провинции Хунань. Я была маленькой, и это случилось много, много лет тому назад, но я все еще помню. Я вижу дома на холме в утреннем тумане, стоящие в нем как молчаливые часовые… Я все еще слышу крики Вай Фэня, отдававшиеся эхом в долине.

Бабушка смотрела в направлении Сью, но как бы сквозь нее.

– Нас разбудило эхо этих криков. Я была напугана и растеряна, поэтому побежала в комнату родителей. Отец и мать сразу поняли, что случилось. Они знали, что это был капху гирнгси. Это меня еще больше напугало, сами эти слова напугали меня. Я никогда не видела своих родителей испуганными, никогда не видела их растерянными; затравленное выражение на их лицах испугало меня больше, чем что-либо из увиденного мною за всю мою жизнь. Я поняла, что они не смогут защитить меня от происходившего. Они кричали друг на друга, а не спорили, и это тоже было страшно.

Они не хотели брать меня с собой, но еще больше боялись оставить меня одну, поэтому мама взяла мою руку, и мы побежали по тропинке сквозь холодный туман к дому Вай Фэня. Воздух показался мне странным, пока мы бежали, он был необычным, я чувствовала какой-то запах, который мне не нравился. Мы бежали на юг, прочь от широкого выхода из долины, но казалось, будто мы бежим на север, и я поняла, что-то случилось с моим чувством направления.

– Когда мы добрались до того дома, там уже была толпа людей, и мама, оставив меня снаружи с отцом, вместе с другими мужчинами и детьми, вошла вместе с женщинами в дом. Я была слишком напугана, чтобы говорить или задавать вопросы, как и все другие дети, но понимала со слов отца и других людей, которых могла расслышать, что все три сына Вай Фэня были убиты капху гирнгси.

– Мы стояли и ждали. Воздух стал еще холоднее, дурной запах усилился, и потом мы увидели его: он плыл над тропинкой перед домом в тумане: капху гирнгси. Отец шепотом сказал, что это был Юн Чун Ли, умерший год назад, а кто-то другой – будто это был И Линь Чек, но я увидела нечто, чего не видел никто другой, и никому ничего не сказала, потому что фигура, которую я увидела плывущей в тумане, не была трупом какого-то человека, которого мы знали. Это вообще был не труп. И не человек. Оно никогда не было человеком. Иное существо, которое было древнее, чем любой человеческий труп. Монстр. И оно посмотрело на меня и увидело, и оно поняло, что я вижу его таким, какое оно есть на самом деле. А потом это существо скрылось в тумане и исчезло.

– Как оно выглядело? – спросила Сью.

– Тебе не захочется это узнать.

– Но я хочу знать.

– Нет, не хочешь.

Бабушка на минуту замолчала и пристально вглядывалась, но не в пространство, а во время. Сью ничего не сказала, ожидая, когда старушка продолжит.

Наконец старая женщина заговорила вновь; ее голос стал печальнее и тише.

– После этого я знала, что отличаюсь от всех остальных, что у меня есть ди лю ган. Это знание и успокаивало меня, и пугало. Я поговорила об этом с моими отцом и матерью, с мудрыми людьми из нашей деревни, надеясь, что кто-то сможет научить меня, подготовить, скажет мне, что следует делать, но таких людей в Чанксане не оказалось.

Я подумала, я надеялась, что капху гирнгси уйдет после убийства сыновей Вай Фэна, но он не ушел. Он остался в холмах, ел зверей и птиц – и становился сильнее. Днем мужчины искали его и пытались на него охотиться, а по ночам мы сидели взаперти в наших домах. У молодой женщины в деревне был украден младенец. Один из охотников не вернулся. Сама земля начала умирать. Сохли деревья, и бамбук, и рис в полях. Не стало животных. Один старик, Тай По, хотел предложить капху гирнгси жертву, веря, что чудовище можно умиротворить. Он предложил, чтобы мы отдали ему девственницу, но я знала, что это не сработает, и сказала им о этом. Они знали о моей силе и поверили мне.

В конце концов мы решили уйти. Отец думал, что лучше начать новую жизнь в Кантоне, чем оставаться в Чанксане и вообще в провинции Хунань. Уехали несколько семей: наша и еще шесть других. Я не знаю, что произошло с теми, кто остался. Мы выжили. В Кантоне я нашла учителя, у которого узнала о повадках духов и демонах имо, узнала, как защищаться от капху гирнгси, но никогда их больше не видела.

Ветер на улице стих, и в доме вдруг стало тихо, очень тихо.

– Такие монстры существуют, Сьюзен. Они были всегда. Они будут всегда.

Сью как-то неуклюже изменила позу. Она не знала, что сказать. Она по-настоящему не верила в вампиров, но история, рассказанная бабушкой, напугала ее, и она не могла бы сказать, что совершенно не верит в нее.

Старушка похлопала внучку по руке.

– Позже мы еще поговорим об этом, когда ты будешь не такой усталой. Мы знаем, кто есть снаружи, и наша обязанность – остановить его.

Она встала с кровати и ушла в темноту.

«Наша обязанность – остановить его». Что это означало? Сью хотела спросить у бабушки, но та уже вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Придется ждать утра, чтобы получить ответ на свой вопрос.

Сью слышала, как бабушка вернулась в свою спальню. Она все еще сидела на кровати, но уже не чувствовала усталости. Девушка слышала, как говорят друг с другом родители, комната которых была дальше по коридору; их голоса звучали тише, чем обычно, и слов нельзя было разобрать. Они все это время проговорили? Сью думала, что они спали. Она затаила дыхание, стараясь не шуметь, но, хотя и старалась расслышать, что они обсуждают, понять ничего не смогла.

Сью сидела в темноте, продолжая сжимать край простыни, глядя в задернутое шторами окно, и ей было холодно. Она не знала, верить рассказу бабушки или нет, но должна была признать: с тех пор как побывала в школе в тот вечер, она чувствовала что-то в воздухе, какую-то неправильность; что-то было не так, как должно быть.

Возможно, ее бабушка права. Возможно, у нее есть ди лю ган – шестое чувство. Девушка легла, и ее голова утонула в мягкой подушке. Она старалась вспомнить о том, приходилось ли ей когда-либо в своей жизни ощущать некие сверхъестественные флюиды, но ничего не вспомнила.

Вскоре Сью заснула, и ей приснился разложившийся труп; кровь стекала с его ухмыляющихся губ, когда он скользил сквозь туман в горной китайской деревушке, искал ее и произносил ее имя.

На следующий день в ресторане Сью пыталась держаться подальше от бабушки, насколько это было возможно, и старалась не оставаться с ней наедине. Ей было неприятно и стыдно из-за этого, но днем, при ярком свете, разговоры о ди лю ган и капху гирнгси казались абсолютно глупыми. Девушке было неловко за бабушку, и она, чувствуя себя виноватой, начала опасаться, не начала ли старушка терять рассудок.

К обеду в кухне стало почти непереносимо жарко и влажно. Система вентиляции была включена, но ее отец готовил сразу в четырех котлах, а также жарил креветок для двух заказов, и воздух, несмотря на вентиляцию, был душным и жарким.

Сью взяла пластиковую чашку с нарезанным луком со стола и протянула ее отцу.

– Еще цыплят, – сказал он на английском.

Она поспешила по кафельному полу к огромному холодильнику, открыла его и достала пакет с нарезанными куриными грудками, заготовленный отцом сегодня утром. Сью прошла мимо Джона, смотревшего телевизор, облокотившись на стойку.

– Почему ты не помогаешь? – спросила девушка.

Он улыбнулся ей, приподняв брови.

– Отец!

– Джон, помоги своей сестре.

– Почему мне приходится делать всю работу? Это нечестно. Ей можно проводить дни в этой тупой газете, а мне приходится торчать здесь постоянно и все делать.

– Ты ничего здесь не делаешь, – сказала Сью. – У меня могло быть еще пять других работ, но я все равно помогала бы больше, чем ты.

– Прекратите спорить, – сказал им отец на китайском. – Сьюзен, ты поможешь мне. А ты, Джон, поможешь матери в зале… Джон!

– Приятно повеселиться, – сказала Сью брату на английском.

– Сьюзен!

Джон пулей выскочил из кухни, а Сью вернулась к отцу. Тот бросил на девушку сердитый взгляд, но по выражению его глаз она поняла, что он притворяется, и, пока отец раскладывал готовых креветок по двум тарелкам, девушка улыбалась.

Джон скоро вернулся, вежливый, смиренный и подобострастный. Он слегка постучал по ее плечу.

– О Сью, величайшая из сестер, когда-либо ходивших по земле…

Она улыбнулась.

– Чего ты хочешь?

– Поменяйся со мной. Позволь мне работать в кухне. Там, в зале, парень из моего класса по естественным наукам, и я не хочу, чтобы он видел меня здесь.

– Почему?

– Потому.

– Почему потому?

– Мама пытается говорить с его родителями.

Сью почувствовала всплеск знакомых эмоций, связанных с ее собственным прошлым, и утвердительно кивнула; она поняла, что имел в виду брат, и без объяснений. Она так же стеснялась своей матери, своего отца, всего, что ее родители делали или говорили, причем в гораздо большей степени, чем это происходит со всеми подростками, стесняющимися поведения своих родителей. Бо́льшую часть тех лет, когда Сью училась в средней школе, она старалась отрицать любую связь со своей семьей.

Она помнила, что стеснялась даже их двора, удивляясь, почему ее отец решил привлечь к себе внимание, навязывая окружающим свое искусственное представление о природе пустыни, вместо того чтобы, как и все остальные, приспособиться к местному ландшафту. Возле всех остальных домов на их улице во дворах был песок или гравий, на которых росли местные виды растений: кактусы, полынь, мясистые растения-суккуленты, запасающие воду. А ее отец посадил газон, цветы и две нелепые ивы, обрамлявшие въезд во двор.

Даже сейчас Сью не была вполне уверена в том, как относится к своей семье.

Годами она не хотела, чтобы ее видели в публичных местах вместе с родителями, избегала поездок за покупками, дней открытых дверей и школьных вечеров. Она видела ухмылки на лицах одноклассников и слышала их насмешки, когда мать пришла забирать ее из школы и позвала ее на китайском. Целый год в третьем классе в школьном дворе Сью слышала бесившую ее дразнилку: «Китаёзы, япошки, грязные ножки, узкие лупёшки!»

А Кэл Ноттинг безжалостно дразнил ее, растягивая веки и выставляя напоказ передние зубы: так он имитировал стереотипное карикатурное «китайское лицо». Каждый вечер Сью, перед тем как отправиться спать, молилась, чтоб завтра утром ее родители начали говорить на безупречном английском. Она ни разу в жизни не была в церкви и не понимала идеи Бога, но слышала о молитвах достаточно от одноклассников и по телевизору, чтобы понять, как это делается. Девочка складывала ладони вместе, закрывала глаза, начинала с «дорогой Господь Бог», а потом перечисляла свои пожелания и заканчивала молитву, произнося «аминь». Но это не дало результата, и, перейдя в четвертый класс, Сью прекратила молиться.

Постепенно в старших классах она перестала стесняться, но те годы оставили на ней свой отпечаток.

Джон пока все еще был на «сверхчувствительной» стадии, и сестра начинала беспокоиться о нем. Когда она была в его возрасте, уже начала взрослеть, научилась принимать своих близких и не стесняться своего китайского происхождения. Она сомневалась, сумеет ли Джон когда-нибудь примириться с самим собой.

Было адом жить сразу в двух культурах.

– Хорошо, – сказала Сью. – Я поменяюсь с тобой.

– Если мама спросит, скажи ей, что это была твоя идея.

Она собралась было возразить, но потом переменила решение.

– Хорошо. – Девушка поймала взгляд отца, который одобрительно ей кивнул. Он все понял.

Мать не поняла бы, и Сью была рада, что ее не было в кухне вместе с ними. Это только привело бы к спору.

Ее родители были во многих отношениях так не похожи друг на друга, что Сью часто думала о том, а не был ли их брак «браком по договору», но так и не отважилась спросить. Она поняла, когда брала заполненный бланк заказа с полки, что не знает, как встретились и познакомились ее родители. Все, что она знала: родители жили в Гонконге и поженились там. Ее друзья, похоже, знали самые интимные подробности ухаживания своих родителей и могли пересказать их не хуже, чем сюжет художественного фильма. А вот они с Джоном не знали таких историй из прошлого своих родителей.

Ее мать появилась в дверях обеденного зала.

– Поторопись, Джон. Клиенты ждут.

– Все в порядке, я позабочусь о них, – сказала Сью.

Брат благодарно посмотрел на сестру, когда она передала матери тарелки и пошла вслед за ней в зал.

– Ты мне должен, – бросила Сью через плечо, направляясь в зал.

Джон кивнул.

– Договорились.

Кори смотрела через окно, как пастор Уиллер сел в свою машину, сдал немного назад и выехал на улицу.

Она положила ручку и расслабила пальцы.

Должность церковного секретаря оказалась не такой, какой она себе ее представляла. Кори думала, что это будет неторопливая и спокойная работа: писать благодарственные записки пожилым леди, составлять график встреч с прихожанами, звонить людям в праздники и просить их жертвовать еду для бедных. Однако ей пришлось тратить бо́льшую часть времени на заявки для получения разных разрешений, выписывать счета и заполнять бланки.