Текст книги "Дар топора"

Администраторы должны были знать географию, экономику, государственное право, обычаи других стран и многое другое. В первую же очередь для управления сложным, но упорядоченным обществом требовалось умение ясно и доказательно говорить, так как политика в новой Ассамблее сводилась к публичным выступлениям, и распорядительные функции осуществлялись через убеждение в спорах. Способность к аргументированным дебатам особенно развила группа так называемых софистов, которые довели возможности алфавита до неизбежного завершения.

Софист Протагор был первым, кто предложил потенциально ценный прием обсуждения, при котором логическое, комбинаторное мышление позволяет рассматривать две стороны вопроса. Это привело к грозящему общественным расколом допущению, что абсолютных истин, как и абсолютной морали, может и не быть, поскольку представления о них различны в разных обществах и сами эти категории в любом случае спорны.

Именно этот релятивизм, сам образ мышления, из-за которого они стали изгнанниками в своем же обществе, больше всего привлекает нас в софистах. В основе их подхода лежала мысль о том, что концепции и идеи (как атомы Демокрита) есть изменчивые элементы, схожие с буквами алфавита, и потому, например моральные ценности, относительны. То, что считается добрым и хорошим в одном обществе, часто осуждается и не принимается в другом.

Еще более «софистской» была идея о том, что все знания тоже относительны и то, что признается знанием, является не абсолютом, а всего лишь взглядом на мир, складывающимся под сильным влиянием общества в данном времени и месте. Следствием этой мысли было утверждение, что человек и его ценности есть центр любой интерпретации вселенной.

Другой софист, Горгий Леонтийский, родился около 480 года до нашей эры в Леонтии, на территории современной Сицилии, и прожил там большую часть жизни, хотя и посещал Афины в качестве посла, приезжавшего просить о помощи. Отдавая долг его ораторским талантам, в Дельфах в его честь воздвигли золотую статую, которую подписал он сам. У него не было жены, не было детей, и умер он при дворе Ясона, в Фессалии, в возрасте 105–109 лет (источники расходятся). Отвечая на вопрос, в чем секрет его долголетия, Горгий говорил, что никогда не ходил на чужие пиры.

В греческий театр идей Горгий внес несколько фундаментальных философских вопросов, ответить на которые мы пытаемся и поныне. Главная его тема имеет необыкновенно современное звучание. Одним из особых искусств софистов была риторика, умение преподнести аргумент так, чтобы убедить слушателя. Горгий изобрел лекторский стиль, проводя свои лекции в форме дебатов. Сначала он защищал одну точку зрения, потом другую, а затем произносил речь в поддержку каждой из сторон, подчеркивая произвольную, комбинированную природу языка. Платон жаловался, что в речах Горгия «малое предстает большим и большое малым благодаря могуществу языка, и новое кажется устаревшим, и наоборот».

То, что Горгий и другие софисты делали особый упор на риторику, имело отношение не только к воздействию на политическую ситуацию. Они понимали, что отношения между речью и «истиной» далеко не просты. Речь – не только способ изложения фактов, поскольку в процессе «факты» подвергаются значительной реорганизации, отбираются и выстраиваются в определенном порядке. Именно это отличие риторики от реальности заставило Платона противопоставить риторику философии и осудить первую.

Эффект новой грамотности, сила слова и различие между словами и реальностью стали предметом дальнейшего исследования Горгия в его самой знаменитой работе, дошедшей до нас в отрывках, «О несуществующем, или о Природе». Эта работа принесла Горгию печальную известность и удостоилась замечания одного из современников: «кто способен превзойти Горгия, смеющего утверждать, что существующее не существует?»

В своей работе Горгий утверждает, что

1. ничего нет;

2. если бы нечто и было, оно было бы непознаваемо;

3. а если оно и было бы познаваемо, это знание нельзя было бы передать словами.

Суть утверждений софистов сводилась к тому, что элементы мышления остаются постоянными, независимо от того, используются они для поддержки рационалистической точки зрения или нападок на нее. Спорная точка зрения, но удивительно уже то, что кто-то рассматривал такие идеи еще в 450 году до нашей эры.

Горгий разделял понятия «бытие», «мышление» и «речь», которые прежде были объединены (так и должно было быть, чтобы истина и знание имели какое-то значение). Уже в те далекие времена он поднимал вопрос о смысле и обозначении. Если слова относятся к вещам, как они могут быть связаны друг с другом, поскольку не понятно, почему слово закреплено за одной вещью, но не за другой – ведь в слове нет ничего такого, что связывало бы его с тем, что оно обозначает.

Горгий считал, что при общении мы обмениваемся не вещами, но только обозначающими их словами, которые всегда представляют собой нечто иное, чем сами вещи. Поэтому каждое слово несет искажение вещи, на которую указывает, и значит, воспроизвести действительность невозможно, а каждая претензия на подобную возможность есть обман. Но поскольку все слова претендуют именно на это, то все они ложны. Следовательно, тот, кто лучше умеет говорить, и есть самый большой обманщик. В современном мире эта мысль имеет некоторое политическое звучание, но ведь греки жили во времена, когда телевидения еще не было.

Моральный релятивизм софистов до сих пор раздражает нынешних консервативных мыслителей, особенно их утверждение об отсутствии абсолютов применительно к поведению человека. Обычаи людей, например в таких вопросах, как секс, брак и похороны, всегда зависели от культуры, в которой они жили, так что правила поведения в этих сферах – просто условности. Важно, делали вывод софисты (гораздо раньше современных рекламных менеджеров, маркетологов и специалистов по связям с общественностью), получить возможность влиять на людей. И этому они обещали научить желающих (за некую плату). Взгляд этот наиболее ясно проступает в учении Трасимаха из Халкедонии, который заявлял: «Верно то, что выгодно сильнейшему».

Хотя мы уделяем столько внимания Горгию, относительно малоизвестной фигуре в греческой мысли, дабы подчеркнуть глубину происходившей тогда когнитивной революции, его современники были не менее впечатляющи. Конечно, пусть мы не рассматриваем его подробно, над всеми этими фигурами возвышается, превосходя их по степени влияния, Платон, создавший теорию, общую для всех отраслей знания, включая политику, право, искусство, а также природу мира. Огромное воздействие на его политические взгляды оказала неудача в Пелопоннесской войне, в которой Афины потерпели поражение от Спарты. Отвергая, с одной стороны, демократию, способную привести к правлению демагогов, вовлекших Афины в войну, Платон в то же время приходил в ужас от произвола последовавшей за этим диктатуры. Он одним из первых высказал предложения по идеальному управлению страной. В его системе наделенные абсолютной властью воины, философы-стражи, самоотверженно трудятся во благо государства, потому что сами не имеют никакой собственности.

Но Платон также понимал, что философская теория должна объяснять окружающий мир. Относительно базовой природы мира он писал, что неизменны только математические истины, а потому только теория, основанная на числах с геометрическим каркасом, откроет постоянную структуру, скрытую за очевидными изменениями и упадком мира.

Платон был классическим теоретиком, считавшим, что структуру материи можно понять с помощью логических принципов, а потому необходимости в наблюдениях нет. Такой подход отчетливо проявился в идее о том, что небесные тела должны двигаться по кругу, потому что в этом случае они следуют совершенной форме. Его не интересовало, как это происходит, не интересовала механика процесса, и единственная цель наблюдения за звездами заключалась, по его мнению, в том, чтобы находить примеры этих движений. Сходным образом рациональные принципы открывали происхождение мира. Поскольку самые совершенные формы – математические, то и мир должен был начаться с двух видов прямоугольных треугольников, которые породили тела правильной формы, а уже те составили части четырех элементов.

Хотя Платон и выступал против значения, которое софисты придавали риторике (он даже написал диалог о Горгии, по поводу которого Горгий заметил: «Как хорошо Платон умеет высмеивать!»), он сам написал множество диалогов. В них содержатся почти все возможные интеллектуальные взгляды по многим вопросам. И хотя некоторые ученики интерпретировали диалоги Платона как защиту того или иного положения, он, по всей вероятности, просто указывал на слабые звенья в цепи размышлений, чтобы помочь людям оценить направление мысли и таким образом исправить собственные ошибки.

И все же самое сильное влияние на формирование нашего мышления оказал не значительный и разнообразный продукт мысли греческих философов, а труд лишь одного ученика Платона, Аристотеля. Он был сыном врача Филиппа Македонского и в возрасте семнадцати или восемнадцати лет поступил в афинскую Академию, где стал ревностным платонистом. После смерти Платона 20 лет спустя он ушел из Академии отчасти по причине антимакедонских настроений, отчасти потому, что ему не нравился платонизм, которому там учили, следуя тенденции сводить философию к математике. Перебравшись на побережье Малой Азии, Аристотель взялся за проблему, оставленную нерешенной Платоном: как разум (отделенный от мира и пребывающий над ним) приходит к пониманию сущности.

Уехав из Греции, Аристотель удалился и от Платона, особенно во взглядах на наблюдение за природой. В первую очередь он сконцентрировался на биологии. В нескольких своих работах («История животных», «О частях животных» и др.) Аристотель упоминает около пятисот разных видов, причем пятьдесят из них он, похоже, препарировал, став пионером для своего времени.

Методы Аристотеля определили путь, по которому мы следуем и сегодня при решении любого вопроса. Он сформулировал и утвердил правила, как мыслить и не совершать ошибок. Его формула состояла в том, чтобы пропускать проблему через последовательный мыслительный процесс. Таким образом, анализ (в соответствии с четко определенным процессом) вел к синтезу посредством диалога, что позволяло установить интеллектуальную противоречивость.

Такой индуктивный подход включал на первом этапе осознание и распределение по категориям противоречащих друг другу утверждений. Процесс определения истины состоял затем в отделении содержащейся в утверждениях частной, или локальной, истины от общей, основной. Его способ позволял подойти к пониманию: обработка и отсеивание противоречивых, неполных или неточных определений, пока не оставалось одно, непротиворечивое определение.

Огромная ценность этого нового ментального инструмента для стоящих у власти заключалось в том, что он позволял добраться до сути мира, чтобы найти порядок, лежащий в основе всего, и использовать его для формирования социального поведения. Примерно так же использовались и ранние дары Создателей топора. Открытие фундаментального порядка продемонстрировало, что вселенная не есть случайный набор вещей, она подчинена некоей цели и устроена по плану. А целью жизни стало понять место в этом порядке общества и его отдельных членов.

Каким бы демократическим и философским прорывом ни был дар последовательного алфавитного мышления, какие бы возможности альтернативного изучения мира ни предлагал, метод дедуктивного рассуждения стандартизировал мышление, как никогда раньше. Новый метод состоял из утверждений, принимающих форму двух посылок, каждая из которых содержала общий средний термин, и третьей, новой посылки, возникающей из первых двух. Сила такой системы в том, что она позволяла мыслителю установить истину даже в том случае, когда эту истину нельзя было проверить лично или непосредственно. Пример: «Все, что сияет в темноте, есть огонь. Звезды сияют в темноте. Следовательно, звезды есть огонь». Этот метод давал людям возможность увидеть, последователен ли ход их рассуждений.

Метод Аристотеля получил название «логика»; впоследствии исламские мыслители называли его «инструментом, оттачивающим мысль». Он стал даром огромной, преобразующей мир силы, потому что учил стандартизованному способу расчленения мира, его упорядоченного рассмотрения и анализа его устройства.

Инструменты разъединения и контроля тысячелетиями использовались властями для поддержания порядка и стабильности среди населения, теперь же Аристотель применил аналитические методы к пониманию всего сущего. Он расставил все живые организмы в соответствии с единой матрицей: Великой Цепью Бытия. Это определение природы станет руководством для всех последующих исследований на протяжении пятнадцати столетий.

Аристотель также сконструировал систему для объяснения происходящего на небесах, поместив Землю в центр вселенной, окружив ее невидимыми концентрическими сферами, несущими Солнце, Луну, планеты и звезды. Эта универсальная структура предусматривала место для всего, поэтому все находилось на своих местах. Согласованность – это всё. Как и аристотелевская логика, эта конструкция будет управлять всей мыслью до Ньютона.

Аристотель не считал необходимым отводить отдельную сферу для идей, чтобы объяснить, как мы приходим к пониманию абстрактных идей. Он доказывал, что мы получаем то, что видим; что воспринимаемый мир реален и что в таких понятиях, как «добро» и «красота», нет никакой особенной тайны. Знание – это возможность сказать, что что-то является в целом истинным в отношении определенных типов, или групп, вещей. От этого исходного пункта можно строить систему знаний относительно данных вещей. Аристотель действительно изобрел научный метод, настаивая на важности наблюдения за тем, что происходит в реальном мире. «Теории можно считать верными, – говорил он, – только когда они подтверждены фактами наблюдений».

Он сам поступал так, как говорил, проводя простые, систематические наблюдения, отмечая всевозможные взаимосвязи, установив, в частности, тот факт, что нет животных, у которых были бы и рога, и клыки. Интересовался Аристотель и эмбриологией, заключив из наблюдений, что киты ближе к млекопитающим, чем к рыбам. Признавая существование реального мира, Аристотель не принимал идею Платона о существовании души независимо от тела. Он полагал, что душа есть духовная часть тела, с которым она живет и умирает. Следуя подходу учителя, его ученики установили сотни видов растений и открыли способы их размножения (об этом вспомнили только в XVIII веке).

Около 250 года до нашей эры один из последователей Аристотеля, Стратон из Лампсаки, проводил эксперименты с огнем, в частности, взвешивая дерево до и после нагревания. Именно Стратон возглавил прославленный музей в египетской Александрии, где Архимед проводил знаменитые опыты с определением объема твердых тел, погружая их в воду, и где Аристарх выдвинул теорию о суточном вращении Земли и о ее движении вокруг Солнца по круговой орбите, как и других планет.

Финансируемый государством и находящийся под его контролем, музей был, по сути, исследовательским и образовательным центром. Он располагал крупнейшей на Западе библиотекой с полумиллионом томов, помещениями для лекций и занятий, прозекторской, обсерваторией, зоологическим и ботаническим садом. Здесь ставились многочисленные и самые разнообразные опыты, исследовалось, например, что происходит с жидкостями в вакууме и какая часть веса съеденного птицей корма переходит в ее собственный вес. Более сотни преподавателей музея оставили свой след в истории. Среди александрийских математиков были Евклид, Архимед и Аполлоний. В медицине Герофил установил, что мозг является центром нервной системы, а Эристрат изучал сердечно-сосудистую систему. Эратосфен рассчитал окружность Земли, Аристарх Самосский выдвинул предположение, что она вращается вокруг Солнца. Первая систематическая грамматика, написанная одним из учеников библиотекаря, оставалась образцом на протяжении 1600 лет.

Но даже этот очевидный дух свободного научного исследования не был по-настоящему свободен. Все либо соответствовало установленным Аристотелем моделям, либо признавалось неверным. Гелиоцентрическая астрономическая модель Аристарха не была признана широкими кругами, потому что не согласовывалась с точкой зрения Аристотеля, по которой Земля не может следовать тем же законам, что и идеальные планеты. Исследователь и врач Гален не открыл кровообращение лишь из-за того, что в соответствии с предвзятым мнением великого философа все движения на Земле должны быть прямолинейными. Круговое движение существует только в идеальной небесной сфере.

Аристотель был первоклассным Создателем топора, поскольку снабдил людей инструментом для открытий, которым правители без особых опасений могли разрешить пользоваться, – ведь этот инструмент ставил производство знаний в рамки стандартной системы, ограничивая их согласованными правилами. Производимые этой системой знания давали еще более широкие возможности для социального контроля, потому что, сделав возможным аналитический контроль над миром, Аристотель открыл дверь для увеличения специализации. Пропасть между владеющими знаниями и не владеющими ими стала еще шире.

Перемены, катализатором которых стало логическое, алфавитное мышление, происходили во всех областях жизни – от греческого театра до украшений на керамике. В 650 году до нашей эры геометрические узоры прежних поколений стали уступать место изображениям человеческих фигур – к этому году относится Ваза Чиги с реалистичным изображением фаланги пеших солдат. В то же время в одном из первых письменных текстов поэт-крестьянин Гесиод, предпринявший попытку классифицировать богов и мифы, доказывал, что достичь общественного порядка можно лишь в том случае, если люди возьмут на себя ответственность за построение отношений с богами, природой и другими людьми.

Последствия нового рационального мышления и поведения заметны и в публичных дискуссиях в театре. К 450 году до нашей эры то, что началось как религиозные празднества, обрело форму греческой трагедии. В трагедиях выражались проблемы общества, находящегося на стадии перехода от устного к письменному мышлению, выявлялись социальные последствия даров Создателей топора: изменение обычаев греческого общества, конфликт между старыми мифами и новым знанием, столкновение силы богов с волей человека.

Возможно, самый яркий пример воздействия алфавита заметен в V веке до нашей эры, когда к уже известным пьесам Эсхила присоединились произведения новых авторов, Софокла и Еврипида. Трагедии Эсхила, например трилогия «Орестея», оставались верны старым религиозным традициям, повествуя о богах и их власти над человеческой судьбой, и были написаны языком торжественной, официальной поэзии, с длинными, тщательно проработанными вступлениями хора. Драматурга, похоже, в первую очередь волновала природа божественного правления и то, как решения людей дают ход неизбежной цепи событий, предопределенных богами, карающими за непослушание ужасными наказаниями.

С другой стороны, Еврипид, драматург новой школы, писал прозой и больше интересовался исследованием человеческого характера. Величайшая из его относящихся к новому стилю пьес, «Медея», рассказывает об отвергнутой и оскорбленной женщине, жестоко мстящей предавшему ее мужчине. Пьеса впервые рисует личность, эмоциональные и психологические терзания которой вызывают сочувствие и жалость. К тому же это еще, вероятно, и первая драма о человеке, чье поведение определяется его собственной свободной волей. Для богов в истории Медеи просто не нашлось места, потому что она сама не пожелала принять их участие. С написанием «Медеи» Еврипид отбросил ставшие ритуальными старые театральные и религиозные условности.

В новом мире люди сами стали судьями своих поступков. События развиваются не по правилам религиозного ритуала, а по новым (хотя и не менее конформистским) законам человеческого общества. В «Антигоне», написанной другим представителем молодого поколения, Софоклом, лирический хор превращает похороны Полинейка в торжество Создателей топора, провозглашая верховенство человечества над древними богами и перечисляя в списке достижений морское сообщение, сельское хозяйство, охоту, наземный транспорт, речь, строительство жилищ и медицину. Образованные люди начали понимать, что новые знания дают им больше власти над собственной судьбой и все расширяющимся миром.

Подобное освобождение от старых обычаев видно и в развитии греческой политической жизни. К V веку до нашей эры в Афинах уже существовала Ассамблея, обладавшая всей полнотой законодательной власти. Она собиралась сорок раз в год и была открыта для всех рожденных свободными взрослых мужчин-афинян. Участию в выборах не препятствовали ни имущественное, ни классовое положение. Каждый гражданин имел право обратиться к Ассамблее.

Афины V века управлялись проникнутыми общественным духом мужчинами, представлявшими свободное население. Из 30 тысяч свободных граждан около 2000 исполняли те или иные общественные обязанности. Такое было возможно только при наличии высокоразвитой системы ведения письменных документов. Каждый новый чиновник мог познакомиться с работой предшественников и воспользоваться их опытом. Новый строй опирался на грамотных граждан, способных читать публичные извещения, а также написанные на камне законы и постановления. Одним из примеров этого была практика остракизма, процесс, посредством которого человека могли изгнать из Афин. Для принятия решения требовалось, чтобы по крайней мере 6000 граждан прочли выдвинутые против него обвинения и затем написали его имя на кусочке керамики (называвшемся по-гречески «острака»).

Учитывая, что собрать всех одновременно было не так-то легко, можно предположить, что грамотных в Афинах было значительно больше 6000. Скорее всего, их численность составляла около 10 тысяч, и еще столько же в других греческих центрах. На основании этого можно сказать, что число грамотных составляло примерно 10% мужского населения. Для сравнения, в Шумере и Египте вряд ли было более 1% умеющих читать и писать.

Новая «демократическая» политическая структура греков стала одним из прямых следствий алфавитного мышления, которое поощряло обсуждение развивающихся идей. Но демократической она была лишь в очень узком смысле, поскольку правом голоса обладали не все. Прежде всего, в политическом процессе участвовали только граждане, но не рабы, составляющие большинство населения. Так что в определенном смысле греческая демократия являла собой слегка увеличенную версию избранного круга, члены которого имели доступ к дарам Создателей топора и всегда управляли обществом. Тем не менее она стала моделью современного мира.

Не все были в восторге от возможных последствий влияния алфавита на мышление, и, пожалуй, самые критические замечания на этот счет принадлежат Платону. Его предупреждение, высказанные опасения по поводу того, как алфавитное мышление отразится на нашем отношении к знанию, по большей части оставалось без внимания до конца XX века:

Оно породит забывчивость в душах тех, кто познал его через недостаток практики с употреблением памяти, потому как, полагаясь на письмо, они получают знание извне посредством чуждых знаков, а не изнутри, вы получили эликсир не памяти, а напоминания. Ученикам вашим вы даете видимость мудрости, но не саму мудрость; услышав многое, они, в отсутствие ученья, будут казаться мудрыми, когда на самом деле не знают ничего, и ужиться с ними будет трудно, потому что обрели они видимость мудрости, но не ее саму.

Можно было, наверное, рассматривать взлет греческой мысли, нашедшей наиболее полное выражение у Аристотеля, как первую блестящую попытку освободить человеческий разум от тисков тысячелетнего невежества и слепого ритуала. Но такой взгляд сам по себе ограничен в силу того, что случившееся 25 столетий назад в Греции определило наше понимание тех событий. Наше мышление – продукт аристотелевой системы логики, имевшей целью предотвратить наступление анархии, ставшей пугающе возможной с введением алфавита и выглядевшей столь соблазнительной в подаче софистов.

Логика подрубила корни свободного мышления прежде, чем оно успело стать анархическим или развиться в иную альтернативную форму, и продолжала делать это на протяжении последующих 2000 лет. Именно столько времени прошло до очередной революции в технологии языка, давшей человеческому разуму второй шанс. А пока процесс «разрубания, управления и логики» так глубоко укоренился в нашем сознании, что через несколько столетий после Аристотеля и Платона он пережил даже то, что представлялось концом света.