Текст книги "Не гаси свет"

– Доброе утро, – сказал бездомный. – Нежарко сегодня… Смотрите под ноги, берегитесь гололеда.

Он высвободил из груды одеял руку в черной митенке – пальцы и ногти у него были одного цвета – и взял у Кристины деньги.

– Выпейте чего-нибудь горячего, – сказала она.

Мужчина кивнул и посмотрел на нее проницательным взглядом серых глаз, вздернув густые черные брови, от чего лицо его превратилось в смешную «резиновую» маску:

– У вас все хорошо? Выглядите озабоченной… Работа, хлопоты, ответственность, так?

Штайнмайер улыбнулась и покачала головой. Человек ночует под открытым небом, все его имущество умещается в несколько черных мешков для мусора, которые он таскает за собой, как улитка свой домик, у него нет ни семьи, ни крыши над головой, ни будущего – а он волнуется за совершенно чужую женщину… Именно эта участливость больше всего поразила Кристину, когда она в первый раз подошла дать незнакомцу денег. Они разговорились. Хорошо поставленный голос и манера речи выдавали в бездомном образованного и культурного человека. Он никогда не жаловался, часто улыбался и беседовал с нею о погоде и о происходящих в мире событиях, как с давней соседкой. Кристина так и не решилась спросить, кто он, откуда и почему так живет, но пообещала себе, что непременно сделает это – если он никуда не исчезнет…

– Почему бы вам не провести хоть несколько дней в приюте? – предложила она ему теперь.

– Вы ведь никогда не бывали ни в одном подобном заведении? – Бездомный добродушно улыбнулся. – Не обижайтесь, но… подобные места не очень-то… сами понимаете. Не тревожьтесь за меня, я вынослив, как старый койот. Лучшие времена вернутся, красавица моя, можете не сомневаться.

– Тогда до вечера…

– Удачного дня!

Кристина пошла к машине, припаркованной на соседней улице (держись за землю, не торопись, не то растянешься на тротуаре, как корова на льду, а тебе и без того забот хватает!), открыла дверцу со стороны пассажирского кресла и достала из бардачка противообледенительный аэрозоль. Снега ночью выпало немного, так что кузов старенького «Сааба 9–3» можно было не чистить. Она обошла капот и на мгновение застыла, задохнувшись и беспомощно уронив руки. Кто-то написал на лобовом стекле:

СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА,

ГРЯЗНАЯ ШЛЮХА.

Мадемуазель Штайнмайер вздрогнула и оглянулась. У нее закружилась голова, а горло сжалось от приступа панической атаки: злобный палец, оставивший след на снегу, принадлежал человеку, знавшему, что эта конкретная машина принадлежит женщине.

Она прыснула аэрозолем на стекло, стерла злобную фразу, убрала баллончик назад в бардачок и заперла дверцу. Ехать на работу на машине в такую погоду – себя не любить, лучше спуститься в метро.

Она опаздывала… Впервые за семь лет.

Впервые.

3. Хор

Здание, где располагалась радиостанция, стояло над аллеями Жана Жореса и выглядело куда скромнее своих соседей, надменных гигантов, раздраженно теснившихся вокруг «недомерка», провоцирующего окружающий мир задорным слоганом:

БЕРИТЕ ВЛАСТЬ, БЕРИТЕ СЛОВО.

На первом этаже, у лифтов, висели рекламные постеры, сообщавшие окружающим, что «Радио 5» – вторая по числу слушателей радиостанция региона Юг-Пиренеи, самого большого региона Франции, превосходящего по площади Бельгию и равного Дании (для наглядности приводилась карта Европы). Посетители сразу проникались важностью миссии работающих здесь людей. Если миссия такая важная, почему за нее так мало платят?

8.37. Кристина вышла из лифта на третьем этаже и, не заходя к себе, прошмыгнула в закуток-аквариум, где стояли кофейные автоматы и кулеры с водой. «Если не выпью эспрессо макиато, работать не смогу».

– Опа-а-здываем, – прошелестел голос у нее над ухом. – Поторопись, а то патрон вот-вот лопнет от злости.

Знакомый герленовский запах – «маленькое черное платье»… И физическое присутствие – слишком близко! – у нее за спиной.

– Проспала… – объяснила Штайнмайер своей помощнице, окунув губы в шапку пены.

– М-м-м… Веселая была ночка? – хихикнула та.

– Корделия…

– Запретная тема?

– Угадала.

– Ух ты, какие мы загадочные! Я таких как ты еще не встречала, но со мною можешь не тихариться.

– С чего бы это?

– Мы уже десять месяцев работаем вместе, а я ничего о тебе не знаю. Ну, кроме того, что ты – настоящий профессионал и трудяга, жесткая, умная и амбициозная. Ты готова на все, чтобы забраться на самый верх, как и я. Я правда хочу…

Кристина резко повернулась и оказалась лицом к лицу с высоченной худой девушкой:

– Ты знаешь, что я могу тебя уволить?

– За что? – вскинула брови Корделия.

– За такие вот высказывания. Это называется преследованием.

– Преследованием? Господи Боже ты мой!

Молодая стажерка изобразила возмущенное удивление, приоткрыв рот и смешно оттопырив нижнюю губу, «украшенную» двумя стальными бусинками пирсинга.

– Мне девятнадцать! Я на стажировке! Получаю нищенскую зарплату! Ты же это не серьезно?!

– Ты мне не подружка, а ассистентка. В твоем возрасте я не вмешивалась в дела взрослых.

Кристина сделала упор на слове «взрослых».

– Времена меняются, детка. – Корделия наклонилась и, приобняв коллегу за плечо, опустила монетку в автомат и нажала на кнопку «капучино». Штайнмайер почувствовала на щеке чужое дыхание – от нахалки пахло кофе и табаком.

– Что ты сделала с волосами? – спросила она, торопливо допивая обжигающий эспрессо.

– Перекрасилась. Под тебя. Нравится?

С первого дня стажировки и до сих пор Корделия была платиновой блондинкой с отдельными черными прядями, носила за ухом сигарету, как делают дальнобойщики, густо красила ресницы и обожала майки с длинными рукавами и эпатажными надписями, вроде Even the Paranoid Have Enemies[13]13
  Даже у параноиков есть враги (англ.).


[Закрыть].

– Это так важно? – поинтересовалась Кристина.

– Не представляешь, насколько, – ответила девушка и толкнула стеклянную дверь, пропуская вперед старшую коллегу.

– Ты на часы смотрела?

Гийомо – программный директор. Этот человек не просто работал на радио – он был на нем женат. Прежде чем стать программным директором, он женился на владелице «Радио 5», и она платила ему зарплату, что довело его до язвы желудка, которую Гийомо безуспешно лечил сукральфатом. Нервная работа стоила ему волос, поэтому он носил парик а-ля «Битлз» в версии 1963 года. Все незамужние женщины в возрасте от двадцати до шестидесяти находили его непривлекательным и даже слегка отталкивающим – такое чувство испытывают в комнате, которую давным-давно не проветривали. Гийомо производил впечатление человека, удрученного какой-то тайной печалью или тяжким бременем. Поддерживать на плаву радио, предлагающее вниманию слушателей не только популярные у подростков шлягеры, и отчитываться перед вышестоящим начальством, которому глубоко плевать и на контент, и на аудиторию, было ох как нелегко…

– И тебе счастливого Рождества, – на бегу ответила Кристина и нырнула в шумный лабиринт ньюсрума.

– Что у нас с обзором прессы? – с места в карьер поинтересовалась она у Илана. – Кстати, веселого Рождества!

– Веселого чего? – Илан улыбнулся и, не вставая из-за стола, кивнул на газетные вырезки, после чего перевел взгляд на электронное табло на стене. – Все готово. Ждали только тебя.

Кристина взяла маркер и ручку и быстро пробежала глазами подготовленный материал. Илан, как обычно, не подвел. «Отлично», – похвалила она его, читая статью из «Ла Паризьен» о родильном доме в Вифлееме, расположенном неподалеку от базилики Рождества Пресвятой Богородицы. Именно в этой больнице, патронируемой католическим орденом, производили на свет детей 90 % палестинок мусульманского вероисповедания. Остальные сообщения были скорее курьезными. Английские лорды подвергли остракизму фуа-гра (музыкальное сопровождение «Боже, храни королеву» в исполнении Sex Pistols). Гигантский рождественский спид-дейтинг[14]14
  Спид-дейтинг – формат мини-свиданий, организованных с целью познакомить людей друг с другом.


[Закрыть] в Южной Корее («Интересно, что все эти холостяки просили у Пера Ноэля?»). В аэропорту Бланьяка из-за непогоды отменено около двадцати рейсов («Прежде чем выезжать из дома, свяжитесь со справочной авиакомпании»).

– Филиалу «Народной помощи» грозит закрытие. Не интересует? – рявкнул голос у нее за спиной.

Кристина крутанулась на кресле и увидела перед собой директора информационной службы Бекера. Невысокий (от силы метр шестьдесят), коренастый, мускулистый мужичок с «пивным» брюшком под коричневым свитером, лысеющий – но без парика. Подобно всем остальным радиожурналистам, Бекер считал себя аристократом профессии, носителем высокой миссии, а ведущих и дикторов – шутами, паяцами, массовиками-затейниками. Кроме того, он был убежденным сексистом и не брал в свою группу женщин.

– Привет, Бекер, поздравляю с Рождеством, – поздравила его Кристина.

– Скажи, Штайнмайер, тебе знакомы слова «солидарность», «обездоленность», «великодушие»? Или тебе интересней трепаться о предпраздничном шопинге и самых красивых яслях? – поинтересовался директор.

– Этот филиал находится в Конкарно, а не в Тулузе.

– Да неужели?! Так почему национальный телеканал показал о нем сюжет в выпуске новостей? Видимо, для твоей аудитории он недостаточно забавный… Я ничего не услышал ни о разрешении торговать лекарствами через Интернет… ни о полном запрете отпускать алкогольную продукцию лицам моложе двадцати пяти лет…

– Я счастлива, что ты слушаешь мои обзоры прессы.

– Ты называешь это обзорами? По-моему, это чистой воды балаган. Обзоры должны готовить настоящие журналисты. – Взгляд Бекера переместился с Кристины на Илана, а затем задержался на Корделии. – Главное на радио – информация, вот только все об этом забыли.

Язвительная тирада коллеги ничуть не задела Кристину. На «Радио 5», как и на всех радио– и телеканалах мира, отношения между информационной службой, программной дирекцией и ведущими всегда были напряженными – чтобы не сказать враждебными. Сотрудники поносили друг друга, презирали, публично оскорбляли… Чем быстрее наступал им на пятки Интернет, тем жарче разгорались конфликты.

Штайнмайер вздохнула, откинулась на спинку кресла и повернулась к своим помощникам:

– Ладно, начинаем. Все готовы?

– Какую отбивку ставим? – поинтересовался стоящий к ней спиной Илан. Кристина улыбнулась, заметив, что он надел «праздничную» кипу со смайликами – из солидарности с коллегами.

– «В Вифлееме родился не только Иисус», – ответила она.

Помощник энергично покивал в знак одобрения и кивнул на плотный конверт, лежавший на углу его стола:

– Кстати, это пришло для тебя.

Ведущая взглянула на письмо и открыла – не без опаски. Внутри оказался старый CD-диск – «Трубадур» Верди. Она терпеть не может оперу…

– Это, наверное, для Бруно, – сказала женщина.

Бруно был их музыкальным продюсером.

– С нами доктор Берковиц – невролог, психиатр, этолог[15]15
  Этолог – человек, изучающий врожденное поведение животных, в том числе человека.


[Закрыть] и психоаналитик, автор множества научных трудов и справочных изданий. Приветствую вас, доктор. Сегодня мы будем говорить о тех, для кого Рождество – тяжкое испытание.

9.01, 25 декабря. Берковиц ждал вопросов Кристины – он был опытным профессионалом радиоэфира, специалистом в области общения. Со слушателями он говорил заинтересованно и авторитетно, не утомляя их назидательностью, но и не впадая в фамильярный тон. Берковиц умел – и это было главным – установить доверительную связь практически с любым человеком, так что у того создавалось ощущение, будто выступающий сидит не в студии, а у него на кухне или в гостиной. Он был идеальным собеседником, и Кристина знала, что он недавно получил выгодное предложение от одного национального канала.

– Итак, доктор, снова наступило время праздников, – продолжала она. – Иллюминация, глаза детей и взрослых радостно сверкают. Объясните, почему в такие моменты мы всегда приходим в радостное возбуждение?

Вступительные фразы Берковица мадемуазель Штайнмайер слушала вполуха – он всегда начинал медленно, давая слушателям время привыкнуть к тембру своего голоса. «Рождество возвращает нас в детство», «Тот факт, что на всей планете миллиарды людей празднуют один и тот же праздник, невероятно возбуждает, внушает чувство единения», «Такое же чувство общности возникает на крупных спортивных мероприятиях и – как это ни ужасно – войнах»… Кристина машинально отметила для себя некоторую самодовольность в тоне психиатра, но это ее не волновало.

– А почему то, что дарит радость большинству из нас, для некоторых становится источником печали и причиной горестных раздумий? – задала она следующий вопрос.

А что, неплохо сформулировала…

– Здесь мы имеем дело с психологическим парадоксом: в праздники люди чувствуют особую близость с теми, кого любят, с друзьями и родственниками, и это единение еще больше подчеркивает изолированность одиночек, – пояснил ее собеседник с точно выверенной долей участия в голосе. – Сегодня родственные отношения утратили прежнее значение: многие семьи разъединены не только по территориальному, но и по ценностному признаку. Некоторые мои пациенты начинают проявлять признаки нервозности за месяц до Рождества. Чем ближе праздник, тем выше напряжение. Не будем забывать, что в этот период все мы перевозбуждены: витрины магазинов сверкают, улицы украшены яркой рекламой, лампочки мигают, в воздухе пахнет хвоей и корицей… Адреналин выбрасывается в кровь литрами, будоража подсознание. Для человека, который не любит Рождество – будь то по причине одиночества, недавнего болезненного расставания с партнером, свежей утраты или банального отсутствия средств, – возбуждающие факторы становятся источником перманентного конфликта между общественной установкой на веселье и собственным самоощущением. В Рождество на поверхность всплывают не только счастливые воспоминания детства, но и все мрачные тени.

– Но нельзя же лечь спать двадцать третьего декабря и проснуться второго января! Так что же делать, чтобы не захлебнуться тоской и одиночеством?

– Во-первых, постараться найти себе компанию. Можно создать так называемую «заместительную» семью. Отпраздновать Рождество не с родными, а с друзьями или симпатичными вам соседями. Близким людям наверняка захочется вас пригласить, так что не таитесь, скажите: «Я один…» – и отправляйтесь в гости. Можете проявить альтруизм и солидарность: вы почувствуете себя полезным, что наверняка принесет вам моральное удовлетворение. Благотворительные ассоциации, пункты раздачи еды, центры помощи бездомным всегда нуждаются в добровольных помощниках. Или есть еще одно решение – сменить обстановку. Уезжайте, если есть такая возможность, и переключитесь.

Уехать… Уехать и избежать встречи с родителями на рождественском ужине. Слова психиатра звучали очень веско, западая в подсознание слушателей (и в голову Кристины тоже), как монеты в церковную кружку для пожертвований.

– А что мы можем сделать для тех, у кого нет ни денег на рождественскую «вылазку», ни друзей, чтобы сесть с ними за стол, ни сил и здоровья на добровольческую работу? – спросила ведущая, и у нее внезапно перехватило горло.

Черт, да что с нею такое? Женщина из сна, что она ей сказала? Вы ничего не сделали…

За стеклом, отделяющим студию от эфирной аппаратной, режиссер Игорь, тридцатилетний бородач с длинной сальной шевелюрой, наклонился к микрофону:

– Прибавьте темпа, док.

Гость программы кивнул и повернулся к Кристине:

– Мы должны быть предельно внимательны к признакам отчаяния… Одинокий сосед… Не поддающиеся объяснению фразы, которые могут быть зовом о помощи…

Вы меня бросили, повторяла женщина из сна ведущей.

Студия – четыре на четыре метра, стеклянная перегородка, отделяющая ее от аппаратной, другая, завешанная жалюзи, – от редакционного зала, ни одного окна, кондиционер – внезапно показалась Кристине душегубкой.

Берковиц продолжал вещать…

Глядя на нее…

Его узкие губы двигались. Но она не слышала ни единого слова.

В ее мыслях звучал другой голос.

Вы ничего не сделали.

– Десять секунд, – объявил Игорь.

Штайнмайер не заметила, что ее гость подвел итог и замолчал. Тридцатисекундная пауза. Ничто в масштабах суток или целой жизни. Вечность для слушателей. Игорь гипнотизировал ведущую через стекло, а Берковиц напоминал регбиста, ждущего, что партнер выйдет наконец из ступора, чтобы принять пас, и понимающего, что эта надежда тщетна.

– Э-э-э… спасибо, – произнесла Кристина. – Переходим… к вопросам слушателей.

9.21. Она покраснела и уставилась на экран своего компьютера. Недоумевающий Игорь дал отбивку. Лампочки всех трех телефонных линий нетерпеливо мигали, а кроме того, пришли и эсэмэски – аудитория рвалась в бой. Люди могли звонить и оставлять сообщения или просить вывести их в прямой эфир. В последнем случае координатор должен был оценить качество связи, уместность вопроса и умение позвонившего выражать свои мысли и успеть набросать короткие комментарии для Кристины.

Она сразу выделила первый номер в списке. Тридцать шесть лет. Архитектор. Холост. «Умен, вопрос четко сформулирован, приятный тембр голоса, изъясняется понятно, говорит с легким акцентом: идеальная кандидатура», – таков был вердикт координатора. Штайнмайер решила оставить его «на закуску» и сделала Игорю знак вывести в эфир линию № 2.

– Итак, мы начинаем, – сказала она. – С нами Рен. Добрый день, Рен. Вы живете в Верниоле, вам сорок два года, и вы учительница.

Слушательница добавила несколько деталей своей биографии и задала вопрос. Психиатр немедленно включился в беседу с нею: он говорил убедительным и одновременно задушевным тоном, и Кристина в который уже раз подумала, что, когда Берковиц «пойдет на повышение», ей будет его не хватать.

Поговорив с Рен, специалист ответил на одну из эсэмэсок, а потом на вопрос Самии по третьей линии. Ведущая поблагодарила и дала слово Матиасу.

Номеру 1.

9.30.

– Тебя не беспокоит мысль о том, что ты оставила человека умирать?

На долю секунды женщина впала в ступор. Сильный низкий голос, вкрадчивая интонация… Таким тоном человек шепчет на ухо признания или угрозы. Опасный человек. Скользкий и увертливый… Кристине почему-то показалось, что неизвестный сидит в темноте. Она содрогнулась, и в голове у нее мелькнула жалкая мыслишка: «Брось, ты ослышалась, тебе померещилось…»

Нет, не померещилось.

– Ты рассуждаешь о солидарности, а сама позволила человеку убить себя в рождественский вечер. А ведь этот человек взывал о помощи, – продолжал позвонивший.

Мадемуазель Штайнмайер встретилась взглядом с психиатром. Он открыл было рот, но так ничего и не ска-зал.

– В чем… ваш… вопрос? – безжизненным, тусклым голосом спросила радиожурналистка. И куда только подевались ее фирменные чувственные нотки?

– Да что ты за человек?

На висках у Кристины выступила испарина. Игорь смотрел на нее, вытаращив от изумления глаза. В стекле отражалось ее перекошенное, оторопевшее лицо. Она знаком попросила отключить линию.

– Э-э-э… спасибо… Поблагодарим доктора Берковица за интересную беседу… Желаю всем вам счастливого Рождества.

В эфире зазвучала отбивка: «Намерение» Kings of Leon[16]16
  Kings of Leon – американская рок-группа, играющая в стиле альтернативный рок.


[Закрыть]. Ведущая откинулась на спинку кресла. Ей не хватало воздуха, кровь стыла у нее в жилах. Стены студии давили на нее, а слова незнакомца все еще звучали в мозгу.

Неожиданно Игорь гаркнул в микрофон:

– КТО-НИБУДЬ ОБЪЯСНИТ, ЧТО ЭТО БЫЛО? ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ, КРИСТИНА, ТЫ СПИШЬ ИЛИ КАК?!

– Ты должна была немедленно его вырубить, – укорил Кристину программный директор. – Сразу, как только он обратился к тебе на «ты». Вырубить, а не слушать весь этот бред.

Взгляд у Гийомо был недобрый. Его голос доносился до журналистки как через вату, словно ее мозг обили изнутри специальным звуконепроницаемым покрытием. Она могла включить и отключить микрофон простым нажатием кнопки, после чего звукорежиссер со своего пульта в аппаратной запустил бы музыку и рекламу, но что делать с шумом в голове?

– Что с тобою сегодня, Кристина? – обратилась к ней редактор Саломе. – Ты провалила эфир!

– О чем ты? – слабо отозвалась ведущая.

– Вела себя, как зеленый новичок… Пауза, отсутствующий вид! – Глаза редакторши за стеклами очков метали молнии. – Не забывай, дорогая, ты – лицо этой станции. Вернее, ее голос. Слушатели должны представлять себе веселую, жизнерадостную женщину… и очень профессиональную – а не пофигистку с личными проблемами!

Обидная несправедливость замечания «разбудила» Кристину:

– Ну, спасибо… Я, между прочим, семь лет делаю свою работу. И сегодня впервые допустила ошибку… А кстати, кто выпустил этого психа в эфир?

Саломе поджала губы, понимая, что за прокол придется отвечать.

– Могу я… послушать это еще раз? – спросила Штайнмайер.

Все эфиры записывались, месяц хранились в архиве и отсылались в Высший аудиовизуальный совет. Инциденты становились предметом разбирательства.

– Зачем? – вскинулся Игорь и энергично встряхнул головой, откидывая с лица длинные кудрявые волосы. – Что, скажи на милость, ты надеешься там разобрать?

Программный директор одарил Кристину подозрительным взглядом:

– Ты знаешь звонившего? Понимаешь, на что он намекал этими бреднями о самоубийстве?

Ведущая покачала головой, чувствуя, что все на нее смотрят.

– Его номер сохранился в компьютере, мы предупредили полицию, – сказала Саломе.

– И что они сделают? Арестуют за радиодомогательство? – съязвил Игорь. – Бросьте, это просто очередной псих! Как там говорил Одиар: «Благословенны безумные, ибо они несут свет».

– Я отношусь к случившемуся очень серьезно, – недовольным тоном произнес программный директор. – Это была рождественская программа, а какой-то придурок в прямом эфире обвинил нас в неоказании помощи потенциальным самоубийцам! И это слышали пятьсот тысяч человек!

– Жеральд?

– Крис? В чем дело, у тебя странный голос.

Она стояла у кофемашины, где никто не мог ее слышать. Тусклый луч зимнего солнца освещал коридор, отражаясь от стеклянной панели автомата. Выходя из студии, Кристина столкнулась с Бекером, он кивнул и наградил ее медоточивой улыбочкой, как будто и впрямь слушал эфир.

– Письмо у тебя? – спросила женщина своего жениха.

– Что-о-о? – В голосе Ларше явственно слышались удивление и досада. – Да… кажется…

– Где оно?

– Наверное, в бардачке. Господи, Крис, только не говори, что…

– Ты дома?

– Нет, на работе.

Секундное колебание, странный тон. Жеральд как будто собирался солгать, но в последний момент передумал. В мозгу Кристины прозвучал сигнал тревоги. Она научилась распознавать его мелкое вранье – как в тот раз, когда, решив записать фильм, обнаружила, что он накануне смотрел порнушку. Ларше тогда стал отпираться, но его подруга знала, что не ошиблась.

– На работе? – переспросила она. – Накануне Рождества?

– Я… У меня возникло срочное дело… Ты уверена, что все в порядке, Крис?

– Ты не забыл, что через два часа мы встречаемся с моими родителями?

В трубке прозвучал похожий на чих смешок:

– О таких вещах не забывают, дорогая…