Текст книги "Игра в метаморфозы"

8

Понедельник, после полудня

– Первый случай пресса окрестила «двойным преступлением в туннелях». Жертвам второго двойного убийства журналисты дали имя «супружеская пара из Алькасара».

Улисс выдержал паузу. «Этому юному англичанину нравится держать публику в напряжении», – подумал Саломон, рассудив, что, если б тут оказался пульсометр, он показал бы, что его пульс зашкаливает за сотню.

– Еще одна пара. На этот раз из Сеговии. Бездетная. Какой-то гуляющий обнаружил их утром, в марте две тысячи пятнадцатого на холмах, как раз напротив Алькасара. Эти двое получили больше сорока ножевых ранений в туловище, в шею, в лицо и в область гениталий.

Алькасар в Сеговии – это барочный замок, стоящий на вершине обрывистого пика и напоминающий собой архитектурное чудачество Людвига II Баварского или замок Уолта Диснея. Говорят, знаменитый мультипликатор взял замок Людвига как образец для своего замка Спящей красавицы. Сеговия расположена в центре Испании, в двух часах езды от Саламанки и в часе езды от Мадрида.

– Поза пары из Сеговии тоже была очень странной, – объяснил Алехандро. – Мужчина сидел, скорчившись и опершись спиной о ствол дерева, а женщина – между его колен, опершись спиной ему на грудь и поджав ноги слегка вбок. Как и пара в туннеле, оба были совершенно голые. На плечи мужчины была наброшена прозрачная красная накидка, а бедра женщины были обвязаны зеленой тканью. И еще детали, пожалуй, самые странные: у обоих на ногах были сандалии, никак не соответствующие размерам стоп, а между ступнями и у мужчины, и у женщины лежали маленькие букетики цветов. Женщина сидела на… теннисной ракетке.

– Опять постановочная мизансцена, – заметил Саломон.

– И опять два цвета: красный и зеленый, – прибавил Алехандро каким-то восторженно-молитвенным голосом.

– А почему «супружеская пара из Алькасара»? – поинтересовался криминолог. – Только потому, что они были женаты и их нашли в этом месте?

– Не только поэтому, – вмешался Улисс. – Изучив их телефоны и переписку в социальных сетях, полиция выяснила, что в каждую годовщину своей свадьбы они приезжали сюда, в то место, где в первый раз поцеловались – и где их наши мертвыми. В этом месте было много крови, и это говорит о том, что убили их именно здесь. Орудие убийства не нашли. И убийцу – или убийц – тоже не нашли, как и в первом случае. Однако свирепость, с которой в этих двоих вонзали оружие, заставляет думать об убийстве из ревности или по большой страсти…

– Вы говорили, что случаев было три, – заметил Саломон.

У него пересохло во рту. Где-то в коридоре, за пределами палатки, раздался звонкий женский смех.

– Третий был в Бенальмадене, на Коста-дель-Соль, прошлым летом, – отозвался Улисс. – Супружеская пара туристов была зарезана в собственной постели в доме на берегу моря, который они арендовали. Пара тоже бездетная. Англичане. Об этом писала прошлым летом одна из газет. Бо́льшую часть времени они проводили в бассейне, расположенном над городским пляжем. Это наводит на мысль о том, что за ними наблюдали с пляжа. И устроили им настоящую бойню: около шестидесяти ножевых ударов в грудь, в шею, в лицо и в область гениталий. Мужчина лежал на спине в распахнутой на груди рубашке, левая рука вытянута вдоль тела, согнутая правая лежала на груди. На ногах сандалии, тоже не по размеру ступни. Рубашка на нем была зеленая. Щиколотки обвивала толстая веревка. Но нельзя сказать, что ноги были связаны: веревка лежала свободно. Таз был обернут красной тканью. Женщина лежала возле него на боку, голая по пояс, в середину груди воткнут старинный кинжал, рука томно закинута за голову, ноги обвиты зеленой тканью.

По мере того как Улисс рассказывал, интерес Саломона возрастал в геометрической прогрессии.

– Восемьдесят девятый, пятнадцатый, восемнадцатый, – проговорил он. – Почему такая долгая пауза между первыми двумя преступлениями?

Докторанты переглянулись, Улисс пожал плечами.

– Возможно, преступник сидел в тюрьме.

– Или был за границей, – подсказал Алехандро, – и убивал уже там.

– Первую пару застрелили, вторую и третью зарезали. Кроме того, у первой пары был ребенок, у остальных детей не было. Что-то тут не вяжется… То есть в общей сложности у нас есть позы тел, сочетания цветов и то, что тела были обнажены?

– Не только, – с явным удовольствием произнес Улисс.

Саломон повернулся к нему. Глаза англичанина блестели.

– Что еще?

– Чтобы удержать тела в нужных позах, преступник пользовался клеем.

– Клеем?

– Да. Причем большим его количеством… Экстра-сильным клеем. Он смазывал спины, руки и прочие части тела своих жертв, чтобы те держали нужные ему позы.

– И что, никто, кроме ДИМАСа, не сопоставил эти детали?

Улисс расплылся в широкой улыбке.

– Всеми этими делами занимались разные ведомства. В контакт они не вступали, учитывая большие расстояния: место первого преступления находилось на севере страны, место второго – в центре, а место третьего – на юге. Если все это дело рук одного человека, то в последние несколько лет он много ездил. И потом, как ты заметил, с момента первого преступления прошло уже тридцать лет.

Саломон покачал головой. В испанской полиции и Гражданской гвардии хватало баз данных: интранет СИНДЕПОЛ для жалоб, ПЕРПОЛ для тех, кто уже имел неприятности с законом, ВИОГЕН для серьезных случаев насилия. Но прежде всего – СИГО, система, объединенная общим центром управления, несомненно, самая крупная база данных, о которой как-то один генерал сказал: «Того, что нет в СИГО, просто не существует». Но судебной полиции страны недоставало программы и базы данных, созданных специально для определения серийных преступлений и способных объединить их по признаку способа совершения и по подписи преступников, совершивших самые жестокие из них явно в навязчивом состоянии. Недоставало и их аналогов в других странах.

До этого дня. Потому что теперь у них был ДИМАС. А ДИМАС превосходил все другие системы.

– Если придерживаться гипотезы, что речь идет об одном и том же убийце, – сказал Улисс, – то нанесение ножевых ранений или огнестрел – это способы совершения преступлений, которые, как известно, могут со временем изменяться по необходимости. А вот красный и зеленый цвета, супружеские пары в качестве жертв и мизансцены тел – это как бы подпись убийцы, которая, по твоим словам, не меняется.

– А клей?

– А клей – и то и другое сразу, – ответил Алехандро. – Он – и часть способа совершения, поскольку удерживает тела в нужном положении, и в то же время часть подписи, поскольку положение тел и есть мизансцена…

Особенно спешить с выводами они не стали. Когда криминалист снова заговорил, он тщательно подбирал слова:

– То, что вы мне только что рассказали, означает, что ДИМАС и в самом деле обнаружил убийцу, возобновившего свои преступления через тридцать лет. Этот убийца изворотлив и, как и прежде, выстраивает из своих жертв некую картинку. На тридцать лет он полностью исчез из поля зрения, а затем взялся за старое, и последний удар нанес меньше года тому назад, так?

Оба студента переглянулись. Саломон внимательно на них смотрел.

– Браво, – произнес он наконец, и голос его чуть-чуть дрожал. – Это невероятно! Мы наконец чего-то добились… Вы что-нибудь рассказывали об этом?

– Пока нет, – ответил Улисс.

– Пойдите, найдите ребят. Надо, чтобы все знали. И выпейте за это как следует нынче вечером: ваша работа того стоит!

9

Понедельник, вечер

Вечером туман стал еще гуще, и свет уличных фонарей смотрелся как продолжение размытых гало желтых лун, выстроившихся вдоль улиц. Ночь в Саламанке дышала древностью многих веков. Фонари, сиявшие, как драгоценные камни в витринах антикваров, мало чем отличались от тех, что освещали пассажи времен Альфонса IX Леонского в 1218 году. Зябко кутаясь в пальто, Саломон думал о тех профессорах, что ходили раньше по этим улицам, а теперь населяли кладбища. В такт своим шагам он мурлыкал вполголоса:

«Yesterday, all my troubles seemed to far away, now it looks as they’re here to stay…»[13]13
  Первые строки из знаменитой песни Yesterday группы «Битлз».


[Закрыть]

На улицах было людно. Главным образом полно молодежи. Главным образом, студентов, причем студентов в сильном подпитии. Если и существовал диплом, который Саламанка охотно выдавала, так это был диплом гуляки. Здесь учеба и праздник всегда хорошо ладили между собой. В свое время Саломон тоже попьянствовал вволю.

Но это время теперь было далеко. В каждом молодом существе сидит спящий старик, подумал он. А вот наоборот бывает не очень-то часто.

Он подошел к своему дому 62/64 на улице Замора. Старинное трехэтажное здание с барочным фасадом, лепными карнизами, эркерами и затейливыми балконами выглядело таким же перегруженным, как и все городские памятники. На первом этаже располагались обувной магазин и парикмахерская. На фасаде красовалась надпись «DANIA PALACE»; Саломон понятия не имел, зачем она нужна. Рядом располагалось кафе под названием «Колониальное» (кофе-закуски-ликеры). В это кафе он любил заходить по утрам, к открытию, хотя и имел некоторые сомнения по поводу происхождения его названия.

Саломон жил на последнем этаже. Свою квартиру в триста квадратных метров он приобрел в те времена, когда недвижимость еще не стала всеобщим безумием. Предыдущий владелец повесился на люстре через два дня после того, как его супругу в почтенном возрасте ста трех лет унес в мир иной рак. Однако Саломон рассудил, что это хорошее предзнаменование: повесившийся старик и сам дожил до девяноста семи лет, а потому вполне резонно решил, что хватит, зажился он на этом свете. С другой стороны, криминолог, штудирующий древнеримских и греческих философов, усмотрел в этом поступке то, что он назвал «философским самоубийством».

Саломон отпер замок входной двери.

Любой, кто входил в эту квартиру, сразу ощущал себя в окружении книг. Книги сплошь покрывали стены коридора, трех гостиных и спальни; книжные полки были оборудованы даже над дверями. Книги с темными кожаными корешками тускло поблескивали в полумраке золотом обрезов и названий, а более светлые корешки пожелтели от времени. Поэзия, философия, театр, книги по искусству. Кроме того, здесь стояли 193 романа и 158 повестей Сименона, 66 романов Агаты Кристи и 17 знаменитых приключенческих романов Мануэля Васкеса Монтальбана[14]14
  Мануэль Васкес Монтальбан (1939–2003) – испанский писатель, поэт, журналист, автор серии знаменитых романов о детективе и гастрономе Пепе Карвальо.


[Закрыть] о гастрономе и детективе Пепе Карвальо. Плюс десять томов его «Карвальо – гастронома»[15]15
  В Испании существует сеть ресторанов, которая называется «Гастрономический путь Карвальо». Эти рестораны любил посещать Монтальбан, и все они упоминаются в его романах о Пепе Карвальо.


[Закрыть] вместе с «Безнравственными рецептами».

Саломон зажег лампу под абажуром, стоявшую на круглом одноногом столике. Сняв ботинки, влез в домашние шлепанцы и вошел, а точнее, въехал на шлепанцах в первую гостиную, самую большую. Направо из нее вела дверь в гостевую комнату.

Потолок с кессонами был невиданной высоты; лампы располагались таким образом, чтобы бо́льшая часть комнаты пребывала в полумраке, а пятна света были строго отделены друг от друга: возле кресла, где он читал, возле канапе, где он смотрел телевизор, возле буфета, где стояли бутылки и стаканы. Саломону нравились тень и полумрак. Темнота его не пугала, как не пугали и ночные кошмары. Смерти он уже однажды поглядел прямо в лицо. Смерти самого дорогого, самого любимого существа. Надо сказать, лицо это отличалось редкостным уродством. Однако, когда настанет его час, он встретит смерть с тем же стоицизмом, что и Бегонья.

Саломон подошел к буфету, где стояла большая фотография в серебряной рамке.

– Сегодня у меня был действительно интересный день, Бегонья, – сказал он, обращаясь к фотографии. – Ты даже себе не представляешь, на что способны эти мальчишки. Я полагаю, что сделал очень удачный выбор, формируя свою группу. Это блестящие парни.

Он открыл массивный графин из граненого хрусталя, стоявший возле портрета, и плеснул коньяка себе в стакан.

– И ДИМАС наконец-то начал выдавать результаты. Можешь мной гордиться, Бегонья.

Он отпил глоток, почувствовал, как по горлу разливается тепло, и снова взглянул на фотографию.

Why she had to go I don’t know she wouldn’t say, I say something wrong, now I long for yesterday.

«Yesterday»… «Вчера»… Любимая песня Бегоньи. Она не была интеллектуалкой, она была простой женщиной. Как же так случилось, что она покинула его на пороге старости? Неужели эта проклятая болезнь не могла забрать кого-нибудь другого?

Саломон наклонился, взял виниловую пластинку из ряда стоящих прямо на паркетном полу, вытащил ее из конверта и поставил на «вертушку».

Зазвучала музыка. Струнный квинтет Боккерини. Сначала вступили скрипки, легкие, как трепет крыльев бабочки. Потом более низкий, глубокий и земной голос виолончели. Саломон подошел к окну. Красноватый отсвет городских огней, преломляясь в тумане, просачивался сквозь плотные шторы. Вдруг по телу у него прошла дрожь, словно волна по поверхности воды.

ДИМАС.

Он что-то обнаружил. Он выгнал из норы убийцу, заставил его выйти из прошлого, из путаницы нераскрытых преступлений. И пустил по его следу студентов, как свору молодых собак.

Охота началась…

Часть III
Саломон и Лусия

10

Вечер понедельника

Настала полночь. Время ночного обхода. Ночь выдалась спокойная. Тихая. Пока…

Случались и вовсе инфернальные ночки. Когда отовсюду доносился грохот и крики, когда камеры задержанных напоминали вулканы во время извержения, и атмосфера стояла такая накаленная, что заснуть не выходило ни на секунду.

Но в эту ночь ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не заснуть. Охране велели глаз не спускать с вновь поступившего. С того белобрысого, что был похож на его сына. Он вспомнил, как однажды обнаружил у мальчишки наркотик, спрятанный под одеждой в шкафу. Последовала длинная и горькая беседа, а потом он побил парня, и тот ушел. Конечно, не надо было распускать руки. Сын тогда бросил ему в лицо: «Ненавижу тебя! И презираю! Ты всего лишь кусок дерьма! Дрянной фашист на службе у властей!»

Эта ссора не шла у него из головы. И слова сына тоже. Это было сильнее его. Проходя мимо камеры белобрысого парня, он услышал за металлической дверью:

– Не убивай его, Рикардо.

Голос был женский… Он совершенно точно знал, что за дверью нет никакой женщины, и женскому голосу кто-то здорово подражал. Он прислушался.

– Я должен его наказать, Марта, – ответил низкий, звучный голос, от которого он вздрогнул. – Он не должен больше заговорить.

Третий голос звучал почти сразу, все время срываясь с фальцета на хриплый стон:

– Не убивай меня, умоляю тебя, Рикардо!

Охранник потряс головой. Черт возьми, ну и кавардак же в голове у белобрысого! Ну зато новенький не рискует соскучиться: вон у него сколько собеседников… И тут он вспомнил об инструкции глаз с него не спускать. Все камеры были снабжены системой слежения с экранами на контрольном посту. Условие содержания белобрысого было яснее ясного: «Максимальное внимание, есть угроза суицида». Но какой там суицид? Каким образом? У него же все отобрали, как обычно: шнурки, ремень, часы, зажигалку… Да еще и обыскали как следует.

Охранник отошел от камеры.

– Я должен его убить, – проговорил низкий мужской голос у него за спиной.

Ну, валяй, дружище, продолжай бредить дальше…

Тут хочешь не хочешь, а вздрогнешь.

11

Вечер понедельника

Адриан провел кончиком указательного пальца по ее татуировкам. Двенадцатисантиметровая черепушка, калавера, которую она вытатуировала себе на левом бицепсе во время отпуска в Мексике; роза с окровавленными шипами возле лобка; парочка, танцующая танго, на икре; компас со стрелкой N, указывающей на сердце, на левой груди и еще куча каких-то фраз, чисел, звезд и непонятных символов…

– Ну просто открытая книга, – произнес он, лежа рядышком с подругой.

– Неплохая мысль…

– Книга твоей жизни…

Этот комментарий он отпускал каждый раз, когда они занимались любовью. Адриан Санс был человеком рассудочного склада ума. Ему нравилось все анализировать. И он знал, что каждая татуировка на ее теле связана с каким-то определенным событием – неважно, радостным или печальным. И с каким-то определенным местом.

– М-м-м… – промычала она, проводя ладонью по груди Адриана. Грудь слегка вспотела. Вот она, Лусия, никогда не потела, даже когда тягала сорокакилограммовую штангу в лежачем жиме в спортзале ЦОП. Так уж у нее устроены железы: это называется гипогидроз.

Ей говорили, что это может быть опасно. Интересно, а по шкале от одного до пяти, где единица – это тот, кто никогда не выходит из себя, а пятерка – тот, кто служит в Гражданской гвардии и уже трижды смотрел в дуло пистолета, каков будет уровень опасности? Врач на этот вопрос ответить не сумел.

– У тебя полно татуировок на икрах и ступнях, но ни одной на руках или затылке, – заметил Адриан.

– Там нельзя.

– А вот здесь? – сказал он, перевернув ее на живот, чтобы погладить по спине. – Расскажи об этом рисунке.

Татуировка на спине была большая, от лопаток до самого крестца. Длинный силуэт, просто контур человека, раскинувшего руки, словно на кресте. Однако на Христа он похож не был. Точнее, это был ее Христос. Рафаэль. Навсегда вросший в ее кожу. Пока жива, она будет хранить на себе его силуэт. Это самая первая ее татуировка, сделанная, когда ей было восемнадцать. Через несколько недель после…

Лусия напряглась и встала. Она не любила об этом говорить.

– И когда же ты познакомишь меня с твоим мальчуганом?

– Дай мне время.

– Время?

Адриан откинулся на подушки, скрестив руки.

– Лусия, сколько мы с тобой уже вместе? Сколько месяцев? Одиннадцать? Двенадцать? Эй, ты куда?

– В душ.

– Уже уходишь?

Вместо ответа она прошла в ванную комнату рядом со спальней и встала под душ в роскошной черной душевой кабине, где струи воды меняли цвет, освещенные разными лампами. «Умный» экран LCD, ванна, джакузи, сауна и хаммам в одном флаконе. Просто космическая аппаратура. И на фига ему такая роскошь, если он залетает в эту кабину буквально на несколько секунд, чтобы только освежиться?

– Слушай, знаешь что, ты меня уже достала! – крикнул он с кровати.

Лусия улыбнулась. Адриан отходил от своей отточенной манеры выражаться, только когда злился. Она была уверена, что, перед тем как одеться, он нацепил на нос очки. Иногда Лусия думала, что очки – его защита, они охраняют его от внешнего мира, и Адриан Санс за ними просто прячется. Когда он снимал их, лицо у него становилось каким-то неприятно голым.

Познакомились они на службе, как и миллионы других людей. Ее отдел расследовал тогда кражу, которая плохо кончилась: два трупа и похищенные ценные картины. Она связалась с группой исторического наследия, где работал Адриан, и тот пригласил ее к ним в отдел. У них на двери висела репродукция «Джоконды», которая весело подмигивала. Изучая документы, найденные на месте преступления и относившиеся к украденным картинам, Адриан говорил о скупщиках краденого, о перепродаже с ее схемами и оборотами, о галереях. Он был очарователен и прекрасно знал свое дело. Ей тут же захотелось стащить с него очки и поцеловать. Но она дождалась вечера, позвонила ему и пригласила пропустить по стаканчику.

Сейчас под душем у нее перед глазами возник другой образ.

Они с Серхио занимались любовью на заднем сиденье машины, которой обычно пользовались для слежки. На этот раз они наблюдали за складом в промзоне Сан-Канилехас на северо-востоке Мадрида. Мускулистые плечи Серхио выглядывали из рубашки, которую она царапала ногтями, сидя на нем верхом, его пальцы лежали на ее грудях с напряженными сосками, а вздыбившийся твердый член погружался в нее всякий раз, когда она сгибала колени. Возбуждение увеличивалось, потому что Лусия сознавала запретность и предосудительность того, что они делали, – во-первых, потому, что сидели в засаде, а во-вторых, потому, что хорошо знала и ценила Лизу, жену Серхио. Но неистовое желание сметало с пути все принципы. Для них ничего не существовало: ни морали, ни правил, ни законов. Только это всепоглощающее пламя…

Лусия на секунду застыла, положив руку на переключатель душа. На нее накатило чувство вины.

Спустя пятнадцать минут, сидя за рулем своего «Хёндэ Туксон», она ехала запастись провизией в круглосуточный магазин на улице Альберто Агилера. Она дрожала от холода в тонкой кожаной куртке и хлопковом худи с капюшоном. Плюс три градуса на улице. Времени 23:47, и ей оставалось всего четыре часа сна до утренней летучки перед штурмом. Ведь Пенья наконец признал, что братья Лозано могут быть подозреваемыми в убийстве Серхио, достойными того, чтобы пустить в ход отряд спецназа.

Штурм должен был состояться перед рассветом, когда внимание хищников ослабеет. Нет, не внимание волков или тигров. Внимание шакалов, гиен и бродячих псов. К ним она не испытывала никаких особенных чувств. Есть враг, и есть война. Лусия Герреро – это Лусия Воительница.

* * *

Через двадцать минут она по возможности бесшумно вставила ключ в дверь соседней с ней квартиры, стараясь не уронить покупки.

– И ты являешься в такой час?

Лусия прошла в маленькую гостиную и повернулась к женщине с изможденным лицом и нечесаными седыми волосами, сидевшей на диване перед включенным телевизором. На ней был домашний халат из мольтона, толстый свитер и поношенные, но удобные джинсы. Вокруг нее громоздилась гора из подушек и одеял, из-под которой она, наверное, вылезала только чтобы отправиться в туалет. Конечно, она уже состарилась. Но в чертах ее лица еще оставалось что-то от той властной, высокомерной и несгибаемой женщины, какой она была когда-то. От той женщины, что жила с ее отцом, скоропостижно сошедшим со сцены в пятьдесят девять лет от сердечного приступа.

– У меня были важные дела, мама.

– Ты не забыла, что в субботу Альваро у тебя?

– Нет, мама, не забыла.

Она забирала сына на выходные раз в две недели. Так решила судья, женщина лет тридцати, у которой не было детей, – Лусия узнавала.

У ее матери был один интерес во вдовьей жизни: внуки. Она забывала все больше вещей, но только не тех, что касались Альваро.

– Звонил Самуэль, – сказала мать. – Он хотел с тобой поговорить, но не мог тебя застать. Думаю, у Альваро что-то случилось в школе.

Что-то случилось? Как это понимать? Самуэль – ее бывший муж, директор страхового агентства. По всей очевидности, его ремесло было более правомочно в глазах судьи, чем ремесло офицера судебной полиции Гражданской гвардии. Лусия заглянула в телефон: действительно, два непринятых вызова от бывшего мужа.

– Я ему завтра позвоню, – сказала она, направляясь на кухню, чтобы выложить в холодильник фрукты, овощи, йогурты, сыр и рыбу.

– Самуэль сказал, что пытался дважды дозвониться до тебя по мобильнику, – не унималась мать.

К дверце холодильника магнитами был прикреплен прошлогодний календарь, а календаря на этот год нигде видно не было. Лусия почувствовала раздражение: ну почему Самуэль, если не получилось дозвониться до нее, сразу звонит матери?

– Вполне возможно. Мама, я не отвечаю на частные звонки, когда нахожусь, – она чуть не сказала «на допросе», – на работе.

– Ну да. Давно известно, что у тебя сначала работа, а потом все остальное, – комментировала мать из соседней комнаты.

Выходя из кухни, Лусия заметила на стене фото Рафаэля. Ему на этой фотографии лет пятнадцать-шестнадцать. Он очень высокий для своего возраста… Очень высокий и тонкий… Рост метр восемьдесят восемь, а вес всего семьдесят четыре килограмма…

– Спокойной ночи, мама, – сказала она, разложив еду в холодильнике и направляясь к выходу.

Ей никто не ответил.

Да и услышали ли ее? Слух у матери заметно слабел. И она становилась все менее и менее чистоплотной. В квартире скверно пахло. Сестра Моника считала, что мать постепенно сходит с ума, и хотела ее поместить в дом престарелых. Она объясняла, что такая нагрузка слишком велика для них, хотя всем занималась Лусия, а Моника, обитая в просторном, в четыреста квадратных метров, доме мужа, пилота международных авиалиний, который очень хорошо зарабатывал, целыми днями не знала, куда себя девать. Каждый раз, когда они заводили об этом речь, дело кончалось взаимными обвинениями и упреками. Моника рано вышла замуж за летчика-истребителя ВВС и, видимо, не имела понятия, что такое реальная жизнь, в которой люди с утра до ночи выбиваются из сил, чтобы заработать более-менее приличную сумму, и у них все равно не хватает денег, чтобы определить детей в хорошую школу. Лусия вспомнила, что когда племянники были маленькие, их отвозила и забирала из школы домработница Консуэла.

Так, значит, Самуэль дважды пытался дозвониться? Ее вдруг охватила тревога. Она вошла в квартиру, зажгла свет, заперла за собой три замка и, не разуваясь, отправилась к холодильнику. Там было почти пусто. Лусия взяла с дверцы бутылку сладкого питья, обогащенного кальцием, магнием и витамином B1, отпила глоток и набрала номер.

– О господи, ты на часы смотришь? – крикнул бывший муж.

– Извини. Я сегодня задержалась. Что случилось у Альваро?

– Давай поговорим об этом завтра, Лусия, – проговорил он усталым и снисходительным голосом. – Я уже сплю…

– Я надеюсь, ничего серьезного?

– По шкале от одного до пяти? – поддразнил он, напомнив ее привычную формулу, перед тем как отсоединиться.

Придурок! Лусия вернулась к холодильнику, достала оттуда тарелку и сунула в микроволновку. Потом быстро, в четыре глотка, опустошила ее и поставила в раковину. Не так уж и мерзко на вкус. Вымыв руки, она двинулась в спальню, по дороге заглянув в комнату Альваро. Постеры знаменитостей, которых она не знала; постельное белье с принтом «Звездные войны. Мандалорец»; все серии «Гарри Поттера», начиная с «Философского камня» и кончая «Дарами смерти»; серия романов Филипа Пулмана на планшете, лежащем на столе; звездное небо на потолке – она сама рисовала.

Лусия погасила свет.

Она насчитала меньше двадцати ночей, которые Альваро провел в этой комнате. И не потому, что ей положено забирать его только на одни выходные из двух, а еще и потому, что приходилось отменять «свои» выходные из-за работы.

В ванной Лусия открыла шкафчик с лекарствами, приняла таблетку бускапины от болей в желудке и почистила зубы щеткой и зубной нитью.

Дойдя до спальни, она в темноте сбросила кроссовки и стянула с себя кожаную куртку. Единственным освещением оставался свет, проникавший из ванной. Она, не раздеваясь, навзничь рухнула на кровать, протерла глаза и зевнула, глядя в потолок. И тут ее левая нога начала непроизвольно подергиваться, словно была независимым приложением к телу, которое Лусия абсолютно не контролировала.

Через три секунды она уже спала.