Текст книги "Игра в метаморфозы"

16

Полдень вторника

– Короче, ты хочешь сказать мне, что, благодаря программе, которую ты ведешь вместе со своими студентами и которую финансируют Гражданская гвардия и полиция, ты узнал очень важную вещь? Тот, кто приклеил нашего человека к тому поганому кресту, тот, кто тридцать лет назад убил на севере страны супружескую пару, а потом еще две, одну в Сеговии, а другую на Коста-дель-Соль, – одно и то же лицо? Я правильно понял, Саломон?

Подполковник Эрро занимал высокий пост в генеральной дирекции Гражданской гвардии. Саломон познакомился с ним, когда десять лет назад вел семинар по криминологии в офицерской академии, которой в то время руководил Эрро, и они подружились. Они не теряли друг друга из виду, как люди, понимающие, что в любой момент могут друг другу понадобиться.

– Я понимаю, что говорить так – чистое безумие, но я в этом глубоко убежден.

– В таком случае это меняет дело, – ответил подполковник Эрро с легкой иронией в голосе.

– Я понимаю твой скепсис.

– Конечно, не в той степени, как если б ты сказал мне, что занимался столоверчением[18]18
  Столоверчение, т. е. движения, которые якобы совершали предметы, находившиеся на столе во время спиритических сеансов, было одним из главных инструментов вызывания духов и прочих спиритических практик.


[Закрыть], – заметил Эрро. – В любом случае это не входит в мою компетенцию, я всего лишь чиновник генеральной дирекции, Саломон.

– Чиновник в чине подполковника… Ты же можешь сказать мне, кто ведет расследование?

– О, в таком случае я желаю тебе запастись мужеством.

Саломон терпеливо ждал, что скажет его приятель дальше.

– Если б меня попросили высказать свое мнение, я сказал бы, что для этой миссии было трудно выбрать человека менее компетентного. Во-первых, она слишком заинтересованное лицо, а во-вторых, по причине э-э… ее неуправляемого характера. Это лейтенант Лусия Герреро из ЦОП, напарница жертвы. Я полагаю, ты о ней слышал. Странно, что это дело не отдали кому-нибудь другому.

– Это та, что поймала Убийцу-с-молотком?

«Дело Убийцы-с-молотком» в прошлом году несколько недель не сходило со страниц газет.

– Она самая.

– Если мне не изменяет память, она тогда чуть не погибла.

– Она была на волосок от смерти: слишком близко подошла к огню и чуть не спалила себе крылышки.

– Но преступника все-таки поймала, – заметил Саломон.

– Да… И тем не менее у Герреро потрясающий послужной список, и ее место явно не в ЦОП. Скажем так, у нее всегда были проблемы с чувством локтя в команде и ей нравилось нарушать правила. Назвать ее строптивой было бы слишком сильно, занудной – слишком слабо. Со дня на день она свалится на нас как снег на голову.

– Можешь оказать мне одну услугу, Виктор?

– Слушаю тебя.

– Передай лейтенанту Герреро, что я очень хочу с ней переговорить. У меня есть информация, которая может ее заинтересовать. Сделаешь это для меня?

Саломон уже не раз сотрудничал и с полицией, и с Гражданской гвардией. В основном такое сотрудничество было сугубо индивидуальным.

– Хорошо, я отправлю ей сообщение.

– Спасибо, Виктор.

Он отсоединился и почувствовал, как им овладевает неодолимое и опасное очарование. Франсиско Мануэль Мелендес, он же «Убийца-с-молотком», он же «Дорожный мясник», он же «F2M», он же «Фрида-Волчица» – забавный псевдоним, которым Мелендес подписывал свои хроники для прессы. Скорее всего, он нашел это словечко в каких-нибудь фильмах 70-х годов, где фигурировали нацисты, таких как «Илза, волчица СС» или в киноподелках Хесуса Франко. Мелендес по ночам нападал на женщин в туалетах ресторанов и заправочных станций. Он надевал на голову женщине полиэтиленовый мешок, чтобы та задохнулась, а потом, когда она переставала дышать и двигаться, разбивал ей голову молотком. Он не насиловал свои жертвы, даже не прикасался к ним. Специалисты установили его приблизительный психологический портрет: человек от тридцати пяти до пятидесяти, холост или разведен, у него мало друзей, он малообразован или вовсе не образован, несомненно, занят ручным трудом, о чем говорит выбранное им орудие убийства. Его подозревали еще и в охоте на одиноких женщин в автомобилях. Он ехал за их машинами, пока они не останавливались. Полиция предупредила всех директоров заправок и придорожных магазинов, а те предупредили свой персонал, и начался настоящий психоз. Все принялись наблюдать друг за другом и докладывать полиции о подозрительных клиентах, а женский контингент персонала не осмеливался по вечерам выходить в туалет в одиночку. И все равно этот кошмар продолжался: Убийца-с-молотком нападал еще дважды. Пресса пришла в невероятное возбуждение ведь «акулы пера» способны из любой мелочи раздуть грандиозное событие…

Все силы полиции и Министерства внутренних дел сбились с ног, следственные органы прессовали каждый день: группу капитана Пеньи грозились расформировать, если они не продвинутся в расследовании.

Вот тогда на сцену и вышла лейтенант Герреро. Саломон помнил все, что появлялось в прессе к тому моменту, когда Франсиско Мануэль Мелендес был пойман. Без ведома коллег, ничего не сообщая начальству, Лусия Герреро начала бороздить все дороги в окрестностях Мадрида в радиусе до двухсот километров, то есть территорию убийцы. Днем она вела расследование вместе со своей группой, а по ночам садилась в автомобиль и нарезала километры по асфальтовым лентам. Спала только несколько часов перед самым рассветом, потому что Убийца-с-молотком выходил на охоту с десяти вечера до двух ночи (из чего следователи сделали вывод, что днем он работал). Какие типы попадались ей, пока она колесила по дорогам, не знал никто: Лусия Герреро отказывалась разговаривать об этом с прессой, несмотря на все подзуживания журналистов. На этот счет у них было множество предположений и одна уверенность: в какой-то момент лейтенант ЦОП в конце концов перешла дорогу убийце. И встреча чуть не стала для нее роковой.

Случилось это на севере страны, неподалеку от Сориа. Придорожная площадка была снабжена двенадцатью бензоколонками и довольно крупным магазином. Когда Лусия остановилась, чтобы забежать в туалет после трехчасового сидения за рулем, было уже без трех минут час ночи. Она ехала спокойно и позволяла обгонять себя десяткам машин. При этом потолочный светильник у нее постоянно горел. Видимо, она очень устала и была на пределе сил, рассуждал Саломон, и голова у нее работала с трудом. Наверное, думала о том, что ей еще предстоит вернуться в Мадрид, потратив на это еще два часа, а ведь она не спала всю ночь… Назавтра ей предстояло продолжить трудное расследование. Сколько же времени ей понадобилось, чтобы провернуть хитрый маневр и зайти при этом слишком далеко? – спрашивал он себя. Камера зафиксировала, как Лусия тяжелым, усталым шагом прошла к туалету в глубине помещения. Касса и продавец оставались справа, несколько столиков – слева; потом проход вел к игровым аппаратам, торговым автоматам и прочей аппаратуре и к дамскому туалету. На фотографии это место выглядело очень похоже.

Все ее обращения к начальству пресса просто опустила. Выйдя из кабинки туалета, Лусия увидела женщину, которая мыла руки. Блондинка в красном платье стояла к ней спиной, наклонившись над раковиной. Лица ее она в зеркале не разглядела: его загораживала прядь волос. Лусия поздоровалась с ней, но женщина не ответила. И в тот момент, когда лейтенант тоже наклонилась, чтобы освежить лицо – ей необходимо было немного встряхнуться, – Франсиско Мануэль Мелендес набросился на нее, надел ей на голову полиэтиленовый мешок и попытался задушить. Лусия отбивалась, но Мелендес был силен: он работал кровельщиком, да еще трижды в неделю качал мускулы. Однако ему не повезло, сказал себе Саломон: убийца не знал, что женщина, на которую он напал, сотрудница Гражданской гвардии и тренирована гораздо лучше его.

Что произошло дальше, так и не удалось выяснить. Как бы то ни было, Лусия вышла из туалета с окровавленными руками, в изорванной одежде, с молотком в руке и попросила перепуганного продавца позвонить и запросить помощь, а сама связалась со своими. Когда Гражданская гвардия прибыла на место, блондинистый парик плавал в унитазе, как дохлая медуза, Мелендес сидел на полу, пристегнутый наручниками к канализации, а его физиономия представляла собой бесформенную кровавую кашу. У него были выбиты два резца, а напоследок он получил удар молотком в висок, который сразил его наповал. Лусия Герреро заявила, что смутно помнит все, что произошло, но хорошо помнит, как притворилась, что потеряла сознание и упала на пол, прежде чем применить особый «захват ножницами правой подколенной мышцы» с сильным броском через колено, в результате чего Мелендес улетел в кабинку. А дальше… А вот дальше она совсем ничего не помнит.

Франсиско Мануэль Мелендес провел две недели в госпитале, где сотрудники ЦОП допрашивали его, прежде чем он предстал перед судом.

Герреро сразу получила нагоняй от начальства, благодарность и поздравления от министра и на следующий день стала легендой Гражданской гвардии.

Несколько сотрудников, не входивших в ее группу, но сделавших вид, что хорошо ее знают, поведали журналистам – разумеется, на условиях полной анонимности, – несколько пикантных подробностей, проливающих свет на ее личность, талант, а главное, на ее недостатки. Из чего следовало, что она очень вспыльчива, чертовски упряма, неистова в работе и совершенно не умеет сглаживать углы – в общем, зануда, да еще и дурная башка. Но, строго говоря, эти пустобрехи, сами того не понимая, обрисовали личность независимую, сложную и необычайно компетентную.

А потом пресса перешла к другим новостям и событиям, и все позабыли о лейтенанте Герреро. Саломон был убежден, что это ее развеселило. Ибо те редкие фотографии, что появлялись тогда в газетах, создали у него впечатление, что перед ним – личность, готовая смести любое препятствие на пути к цели.

Саломон спросил себя, сколько же весит такой груз. Как спит Лусия Герреро и не снятся ли ей кошмары? Он готов был побиться об заклад, что снятся. И что она раз за разом переживает эту схватку не на жизнь, а на смерть, в туалете на заправке. Страдает ли она от головной боли, от язвы, от болей в груди или от тревоги и депрессии? Влезла ли она в шкуру убийцы, чтобы затравить его, или удовольствовалась ролью козы-приманки? Не считая того, что, в противоположность французской сказке, на этот раз козочка слопала волка. Если только волк, дожидаясь своего часа в пенитенциарном центре Ла Моралеха, куда его посадили как особо опасного преступника, не разрабатывал с адвокатом, признанным мастером своего дела, стратегию процесса в первой инстанции для слушания в Мадриде. Как только на сцене появился этот адвокат, он принялся кричать на все лады всем, кто хотел его слушать, что это лейтенант Герреро напала на его клиента, а вовсе не он на нее.

Саломон схватил телефон, открыл «Вотсапп», соединился с группой, которую создали его студенты и которая тоже называлась ДИМАС, и написал:

Сегодня вечером после занятий собираемся в лаборатории.

Он представил себе, как по цепочке связываются друг с другом его студенты, всегда готовые либо оторваться, прикалываясь друг над другом, как первоклашки, либо с головой нырнуть в занятия, установленные для них академической комиссией по программе доктората.

Асса, Харуки, Корделия, Алехандро, Улисс, Вероника…

Он покинул чат.

17

Вторник, после полудня

Было уже шесть вечера, когда они собрались в лаборатории криминологии в подвале юридического факультета, на этот раз не в палатке, а рядом с ней: там, где стоял длинный светящийся стол, который в данную минуту служил единственным источником света в комнате.

Саломон не знал, где они откопали этот стол, похожий на те, что использовались в некоторых педагогических методиках, ставивших во главу угла сенсорное и кинестетическое развитие ребенка. Но он не верил ни в один из фильмов, где «умное освещение» по желанию создавало подавляющую атмосферу. В таких фильмах молодежь кончала с собой разными способами, столь же изобретательными, сколь и гротескными. Саломон слышал, как, упоминая этих ребят, его студенты пользовались словом «хулиганы». Несомненно, они специально выбрали именно этот стол.

Саломон встал в торец стола, а остальные расположились вокруг. Он заметил, что атмосфера вокруг стола царила менее расслабленная, чем в предыдущие встречи.

– Как мы видели в прошлый раз, ДИМАС двинулся вперед семимильными шагами.

Он подождал, чтобы эта фраза хорошенько отпечаталась в их впечатлительных юных мозгах.

– Все ли хорошо запомнили те три дела, связь между которыми обнаружил ДИМАС? Или надо еще раз напомнить о них?

Как всегда, первой ответила Асса:

– Не стоит, профессор. Мы думали над этим всю ночь. Сидели в интернете. И поэтому мало спали.

Вокруг светящегося стола прозвучали едкие смешки.

– Меньшего я от вас и не ждал, – сказал Саломон с улыбкой.

Он оглядел их всех. Свою группу. Своих любимчиков. Сокращенную группу избранных. А отбирал он их очень тщательно. Давно известно, что спортсмены показывают свои лучшие результаты в условиях соревнования с другими спортсменами. Однако если попросить многих из них протащить груз с помощью каната, то усилие каждого окажется тем меньшим, чем большим будет их количество. В первом случае мы можем говорить о «социальной поддержке», а во втором – о «социальной вялости». Это два основополагающих опыта экспериментальной социальной психологии. В целом много людей сто́ят больше, чем один, но излишнее количество людей сводит на нет качество работы с каждым элементом. Впрочем, большинство университетских профессоров работают с группами, сокращенными до шести студентов.

Эта шестерка являла собой лучший образец из всех, с кем ему доводилось работать в течение многих лет. Двое были испанцы, четверо остальных приехали из разных стран по программе европейского студенческого обмена или по программе международных связей Университета Саламанки с двадцатью пятью японскими университетами.

Харуки Танидзаки, двадцать пять лет, маленький, кругленький, лицо как луна, пряди черных волос падают на лоб, очки с притемненными стеклами… Приехал из Осаки.

Корделия Бликсен, двадцать семь лет, высокая, с мускулистыми плечами пловчихи, светлые волосы и глаза, серые, как вода фьордов зимой… Приехала из Копенгагена. Изучала философию и готовилась стать специалистом в таинственной дисциплине, именуемой судебной лингвистикой.

Асса Дьоп, двадцать четыре года, француженка. Маленькая, лицо овальное, кожа чуть темновата, большие и очень выразительные глаза. Волосы коротко острижены. Приехала из Сорбонны. Несомненно, лучшая из его учениц. Асса любила выявлять противоречия, выдвигать доводы против, как на потоке, так и внутри группы. Саломон обожал, когда студенты были не согласны с ним или друг с другом: из этого всегда что-нибудь выходило.

Улисса Джойса и Алехандро Лорку он рекрутировал на соседнем научном факультете, где оба прославились тем, что сконструировали робота на четырех лапах, который на спине разносил напитки для студентов, и еще взломали компьютер одного из профессоров, чтобы улучшить свои показатели в одной из дисциплин, где они ничем особенно не отличались. Их даже пытались исключить, но для такой меры они были слишком блестящими студентами, да к тому же еще и обнаружили, что тот самый профессор был большим любителем порнографии особого свойства. Ведь явно не из-за одной мягкости характера он просил начальство об индульгенции для этих ребят. Эта история стала быстро распространяться – за исключением порнографического аспекта – и дошла до ушей Саломона.

Улисс приехал из одного из английских городов, такого дождливого, что у него и название было соответствующее: Бат[19]19
  Bath (англ.) – баня, купальня, купание.


[Закрыть]. Мало того что парень выглядел лет на шестнадцать, а никак не на свои двадцать шесть, он еще был болезненно застенчив везде, кроме своей группы, и страдал агорафобией, боязнью открытого пространства. Поставить в лаборатории палатку было его идеей. Что же до черноволосого красавца Алехандро, то он приехал из Линареса и был по уши влюблен в Ассу Дьоп.

И, наконец, Вероника Гайте, двадцати восьми лет, из Саламанки. Вероятно, вторая лучшая ученица после Ассы. Каштановые волосы, светло-голубые глаза. Сдержанная, уравновешенная и заметно более зрелая. Единственная эксцентрическая нотка в ее облике – татуировка на правом предплечье, изображающая танцоров из ее любимого фильма «Криминальное чтиво».

– Итак, – снова заговорил Саломон, – ДИМАС установил связь между несколькими эпизодами преступления, разнесенными во времени почти на тридцать лет. Напоминаю суть: двойное убийство в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году в Верхнем Арагоне, в провинции Уэска. Еще одно – в Сеговии в две тысячи пятнадцатом, и третье – в Бенальмадене в прошлом году. И вот какие общие точки всех этих убийств указал ДИМАС: молодые пары были найдены голыми, везде фигурируют куски материи красного и зеленого цвета, есть общее в положении тел, а самое главное – это клей…

– А где доказательство, что все это не та самая блоха, которую внедрили нам в ухо? – с сомнением произнесла Асса, разглядывая Улисса и Алехандро. – Исчезновение ребенка плюс двойное убийство с применением огнестрельного оружия в первом случае и две пары, убитые на двадцать пять и двадцать девять лет позже с применением холодного оружия, да еще на расстоянии шестисот километров друг от друга… А что, если ДИМАС ошибся?

– Это интересная гипотеза, – словно вскользь, заметил Саломон и улыбнулся. – Асса права: мы имеем два очень похожих преступления, совершенных близко по времени, но сильно разнесенных по расстоянию, и еще одно более давнее, связь с которым прослеживается более устойчиво. Что же нам позволяет думать, что во всех трех случаях преступления совершил один и тот же человек? – спросил он, обращаясь к обоим парням.

– Подпись, – отозвался Алехандро, словно ожидал этот вопрос.

– Вот именно, подпись. – Саломон выдержал паузу.

– Способы совершения преступления отличны друг от друга, как это часто бывает, и зависят от условий конкретного момента: в первом случае это огнестрел, в остальных двух – ножевые удары. Но подпись не меняется: тела расположены определенным образом и накрыты красной и зеленой тканью. Как вам известно, подпись бесполезна с точки зрения материальной. Зато она часто несет другую нагрузку: символическую или психосексуальную, причем очень сильную. Она как бы переводит на наш язык фантазии убийцы. В нашем случае подпись наводит нас на мысль, что все убийства совершил один и тот же человек. Кроме того, здесь дело не только в подписи, но еще и в позах жертв: тела расположены очень точно и продуманно. За всю свою долгую службу я повидал тысячи картин преступлений, и среди них не насчитаю и десяти, настолько поражающих изобретательностью автора. ДИМАС не ошибся: вероятность, что перед нами дело рук одного и того же человека, очень высока.

– В таком случае как вы объясните, что он ни на кого не нападал в течение тридцати лет, а потом вдруг снова взялся за свое? – подала голос Асса, явно не убежденная в верности гипотезы.

– Кончай нас троллить, Асса, – занервничал Улисс.

– Алехандро и Улисс выдвинули две весьма правдоподобные гипотезы, – заметил Саломон. – Либо он сидел в тюрьме, либо был за границей, где тоже продолжал убивать. Но есть еще и третья: ДИМАС не застрахован от ошибок и мог не выявить другие преступления. Как бы там ни было, сейчас мы не можем с точностью знать, скольких он убил.

Саломон поднял глаза и заметил, что его слова явно произвели впечатление на слушателей: их интерес к этому делу заметно возрос. В облаке света, идущего от стола, у всех расширились зрачки. Он угадал, что они находятся под серьезным воздействием, почти под гипнозом. И на этот раз воздействие было не теоретическим, а реальным.

– Итак, если принять, что все это – дело рук одного человека, – продолжил профессор, – то с чего мы должны начать?

– С первой сцены убийства, – предложила Асса.

– Почему?

– В общей сложности первое преступление наиболее показательно. И именно в этом случае убийца начал допускать ошибки. Потом он совершенствует свою технику.

– Согласен. Но не будем забывать, что это его первое известное преступление, и не исключено, что до него могли быть и другие… Однако предположим, что возле туннеля он совершил свое первое преступление. О чем нам говорит сцена этого преступления? Постарайтесь быть конкретными. Главное качество хорошего профайлера – уметь анализировать те конкретные данные и факты, что есть в его распоряжении, и уметь обуздывать свое воображение.

– Это блондин, во время первого убийства ему было от двадцати пяти до тридцати пяти лет, – снова предположила Асса. – Он умен, изобретателен, дерзок и живет в том районе, где происходили убийства.

– Почему такой вывод?

Все уставились на Ассу.

– Потому что с точки зрения статистики все серийные убийцы начинают в двадцать девять лет или раньше, и поначалу отдают предпочтение жертвам из своей этнической группы. Наш убийца хорошо знал ареал своих преступлений, ибо, чтобы убить среди бела дня двух людей возле транспортного туннеля, нужно знать и конфигурацию места, и трафик. Он человек дерзкий, потому что его жертвы не принадлежат к группе риска: среди них нет ни проституток, ни наркоманов. И потом, как вы сами сказали, его преступления в высшей степени изобретательны и продуманы. Я бы сказала, что у него высокий ай-кью, и он долго представлял себе все, что задумал, прежде чем перейти к делу. Он тщательно обдумал место, время и жертву, что говорит о его невероятном хладнокровии.

– Возраст серийного убийцы – такой параметр, который установить трудно, – заметила Вероника. – Известно, что психологический возраст далеко не всегда совпадает с возрастом реальным.

– Но в этом случае со времени совершения первого убийства он скорее состарился, чем наоборот, – подчеркнул Саломон. – И Асса права: ему наверняка понадобились годы, чтобы его фантазии вышли на более высокий уровень изобретательности. Хотя фантазии такого рода развиваются обычно очень быстро.

– Тридцать пять лет – это слишком старый, – вмешался Улисс. – Значит, сегодня ему уже шестьдесят пять. Вы видели, чтобы кто-нибудь в таком возрасте заколол ножом двоих людей?

– А почему бы и нет? – возразила Вероника.

– Один из вас произнес слова «серийный убийца», – заметил Саломон. – Почему?

– ФБР полагает, что после трех преступлений мы уже имеем дело с серийным убийцей, – ответил Алехандро.

– Почему после трех, а не после двух или четырех? Если вам так нравятся цифры, идите в бухгалтеры, – начал терять терпение криминолог. – Я бы сказал, что убийца из туннеля, может быть, еще не осознавал, что он серийный, когда убивал первую пару, но богатство воображения указывает на то, что он им станет.

– А потерявшийся мальчик? – спросила Асса. – Так и не нашелся?

– Так и не нашелся, – ответил Саломон.

– Интересно было бы посмотреть, какие гипотезы по этому делу высказывали следователи, – сказала Корделия, которая до этих пор никак себя не проявляла.

– Торговля органами, или убийца похитил его заодно, чтобы сбить следствие с толку… а потом избавился от тела, – подсказал Саломон, тревожно понизив голос.

Наступила тишина. В комнату словно вошло что-то гораздо более жестокое и мрачное, чем напоминание об убитой паре. По всем прокатилась волна тревоги.

– Однако у нас достижение, – вмешался Улисс, чтобы отогнать эту тревогу, и голос его слегка дрожал. – ДИМАС начал работать…

– Похоже на то, – отозвался Саломон Борхес.

Все улыбнулись. Но напряжение никуда не девалось.

– Есть и еще кое-что, – продолжил он. – Возможно, наш список полнится четвертым преступлением. Посмотрим… Вчера неподалеку от Мадрида произошло убийство: сотрудник Гражданской гвардии был найден голым и… гм… был приклеен к кресту.

Он коротко рассказал все, о чем прочел в газете. Послышались сдавленные возгласы.

– Может быть, это не имеет отношения к тем убийствам, – успокоил он ребят. – Убита не пара супругов… Но не исключено, что убийца тот же… Однако если это он, то мы можем констатировать, что наш «убийца с клеем» стал нападать все чаще… Но включать этот случай в наш список пока рановато, совпадений не так уж много. Сохраните эту информацию где-нибудь в уголке вашего мозга.

Саломон заметил, как все напряглись. «Вчера, неподалеку от Мадрида…» Беда подходила все ближе. И не только во времени, но и в пространстве.

Он откашлялся и начал голосом, торжественность которого ни от кого не укрылась:

– Ну вот. Сейчас мы займемся абсолютно новым упражнением, которое никто и никогда еще не практиковал в этом университете, и, думаю, что ни в каком другом. Мы проведем настоящее расследование. Наше расследование. Из данных, собранных ДИМАСом. Я знаю, что у вас очень плотное расписание, но ситуация создалась нестандартная, а потому прошу вас хотя бы несколько часов в неделю посвящать этой работе. Здесь вы сможете применить все, чему научились.

Саломон заметил, как сузились их зрачки: ему удалось их укротить. Они получили возможность проявить все свои таланты.

– Итак, – сказал он, – каков будет ближайший этап? Какова последовательность действий?

– Запросить в Гражданской гвардии полные досье, – с энтузиазмом предложила Асса.

– А мы их получим?

– Составить облик преступника, исходя из детального анализа мест преступления, – сказал Харуки, и голос его звенел от волнения.

– И еще исходя из изучения личностей жертв, – добавила Вероника.

– Отправить запрос в Службу криминалистического учета, – сказал Алехандро.

– И отчеты следователей, – добавил Улисс.

– И показания свидетелей? – поинтересовался Саломон.

– Как последнее средство, – Асса тряхнула головой. – Известно, что свидетельские показания никогда не совпадают. Они могут направить нас по ложному следу.

Саломон улыбнулся. Это были его любимые ученики. Его солдаты. Его самураи. Они были щедро одарены, и ему нравилось ощущать в них это внутреннее напряжение, это стремление и потребность знать.

– Выгнать его из логова будет нелегко, – сказал он. – Все это время ему удавалось не попадаться полиции. Бьюсь об заклад, что он мастер мимикрии и камуфляжа. А в его окружении этого типа наверняка считают абсолютно нормальным и даже симпатичным. В обществе он чувствует себя уверенно и непринужденно. Умеет спрятаться в толпе. Может быть, у него и дети есть…

Вдруг он забеспокоился.

– Да, вот еще что: не забывайте, что до этого момента мы работали с делами, которые уже классифицировали и расследовали. Так сказать, теоретически. На этот раз все гораздо сложнее: мы начинаем работать с преступником, который еще не арестован. Он находится по ту сторону. И абсолютно ничем не скован в своих поступках.

Профессор оглядел своих ребят, и у него возникло ощущение, что воздух вокруг них сгустился и отяжелел. Все они были похожи на банду заговорщиков.

– Он не знает о нашем существовании, не знает, что мы идем по следу. И ни к чему ему это знать. Более того, вся информация строго конфиденциальна. За пределы этой комнаты не должно выйти ни слова. И никакой болтовни с посторонними! Вам ясно?