Текст книги "Игра в метаморфозы"

18

Вечер вторника

Ледяной ноябрьский вечер. Холодные звезды. В шумном полумраке «Камелота», прорезанном лазерными лучами, криминологическая группа согревалась алкоголем, сколько душе угодно. Именно там продолжилось собрание.

– А что, если убийц было двое? – прокричала Асса, пытаясь голосом перекрыть громкую музыку.

– Почему двое? – спросил Харуки, отпивая маленький глоток текилы. Глаза его поблескивали под большими очками, и двигался он с грацией медведя, которого напоили медом.

– Нынешний убийца гораздо моложе! – рявкнула Асса. – Он узнал – неважно, каким образом – о двойном убийстве восемьдесят девятого года и решил его имитировать…

– Значит, он подражатель? – крикнул Алехандро. – Такие бывают в реальной жизни? А все эти мизансцены, которые он составляет, разве не говорят о том, что они, возможно, картины реальных преступлений?

– Ты хочешь сказать, нарисованные картины? – вставила Корделия.

Алехандро кивнул и снова громко прокричал, перекрывая оглушительный грохот, царящий в «Камелоте»:

– Он вдохновлялся картинами, которые ему нравились, преследовали его повсюду и околдовывали. Может, он был любителем живописи.

– Но это нисколько не продвигает нас вперед, – заметила датчанка. – Произведений искусства миллионы…

– Лично я выбрал бы Иеронима Босха! – рассмеялся Харуки.

– Не орите так, вас могут услышать! – крикнула Вероника. – Вспомните, что говорил Саломон…

Не хватало только Улисса: места вроде «Камелота», с его просторным залом, высоким потолком, украшенным росписью в стиле Средневековья, с толпой орущих студентов и оглушительной музыкой, всегда его отпугивали.

– Вероника боится, – с улыбкой констатировала Асса.

– Ладно, может, профессор и не ошибался, – заметил японец, – и этот тип бродит где-то поблизости.

– И что с того? – возразил испанец. – Мы вообще не знаем, существует он или нет. Бросьте вы эту паранойю!

На несколько секунд все замолчали в нерешительности, обдумывая его слова.

– Ну допустим, мы его найдем, – рискнул подать голос японец. – И что мы тогда сделаем?

– Передадим информацию полиции и как следует выпьем! – отрубил Алехандро.

– Да нет его там, мой милый Шерлок, – сказала Асса, обняв его за шею и легонько чмокнув в губы. – А не пойти ли нам баиньки?

* * *

Когда вся компания вывалила из «Камелота», было уже без четверти полночь. Небо очистилось и засияло звездами, температура приблизилась к нулю. Подняв воротники пальто, они углубились в узкие темные улочки, над которыми плыл теплый свет. Асса прижалась к Алехандро, и их длинные тени поползли за ними по фасадам домов. Они распрощались с остальными и ушли. Харуки ушел с высокой Корделией, рядом с которой он казался хоббитом.

Вероника покрепче затянула шарф и ускорила шаги. Не любила она в одиночестве возвращаться по этому узкому переходу между улицей Бордадорес, где находились «Камелот» и «Гэтсби», и своим домом внизу улицы де ла Компанья, хотя пройти надо было всего несколько сотен метров.

В этот час улицы Старого города были пустынны и безжизненны. Они ничуть не изменились за прошедшие века: та же плиточная мостовая, те же старинные фасады, те же балконы из кованого железа. Казалось, что она попала не на улицы красивейшего города Испании, а в фильм ужасов в стиле «Хостел».

«Что-то не хочется стать добычей „Элитного охотничьего клуба“», – сказала себе Вероника. У нее была такая игра, которую она придумала, чтобы снимать напряжение.

Ее маленьким грешком были фильмы ужасов. Чем кровавее и грязнее был фильм, тем больше она забавлялась. Там попадались и сцены секса, и она, хотя и мучилась, но смотрела их.

Анализируя все это с более глубоких позиций, ей приходилось признать, что, если эти фильмы ее так привлекают, значит, они суть отголоски ее собственных страхов: страха неизвестности, страха незнакомого, страха темноты, страха крови, страха насилия, страха мужчин, страха… Однако было в этих страхах и нечто ободряющее. В этом и состояла фишка ее игры: все это трюк, вымысел, все это… нереально.

Ей показалось, или она действительно слышит за спиной чьи-то шаги? Обернуться, чтобы удостовериться, она не осмелилась. Зачем? Если за ней и правда кто-то идет, то, обернувшись, она спровоцирует преследователя ускорить шаги. Так всегда бывает в кино.

Она пересекла маленькую пустую площадь Агустинос и ступила на узкую и мрачную улицу де ла Компанья, обрамленную глухими стенами. Снова услышав шаги, ощутила, как напрягся затылок.

Шаги были осторожные и тихие.

Словно тот, кто шел за ней, боялся ее напугать…

Ладно, не вышло так не вышло.

Теперь Вероника действительно начала бояться. Наверняка это какой-нибудь студент вышел из «Камелота» или «Гэтсби» и возвращается домой, как и она. Надо было выбрать другой маршрут, пойти по более людным в этот час улицам. Но все равно было уже поздно. Она стала обдумывать вариант рвануть и убежать, но вариант был идиотский: если тот, кто идет за ней, действительно ее выслеживает, он тоже рванет и быстро ее поймает.

Ты забиваешь себе голову пустыми мыслями, старушка.

Вероника резко свернула налево на улицу Доктринос, хотя ей вовсе не надо было идти в ту сторону: ее комната находилась на последнем этаже старого, обветшалого дома, там, где улица де ла Кампанья расширялась напротив корпусов Папского университета, и дальше надо было идти прямо. Ей хотелось, не оборачиваясь, убедиться, что за ней никто не идет.

Улица Доктринос была чуть шире предыдущей; темные витрины магазинов были закрыты коваными металлическими решетками. Вероника прислушалась. Ни звука. Слышно только ее сиплое дыхание и отчаянное биение сердца. Прекрасно – значит, преследователь проскочил прямо.

Вероника уже собралась повернуть обратно, как снова услышала шаги. Он тоже свернул вслед за ней. Вот черт!

И тут она по-настоящему испугалась. Это было не просто опасение, это был настоящий, жуткий страх. Вероника ускорила шаг, и ей показалось, что он сделал то же самое. Повинуясь непонятному импульсу, девушка обернулась. То, что она увидела, уверенности не вселило. Высокая, худая черная фигура угрожающе двигалась вслед за ней, надвинув на голову капюшон худи.

Действительно угрожающе? Или это просто какой-нибудь студент, возвращающийся домой, как и я?.. Да оставь ты свое кино!

Она вышла на улицу Прадо, более широкую и безопасную. Потом свернула направо и еще ускорила шаг почти до бега. По улице, в одном направлении с ней, шла группа студентов. Вероника бросилась к ним.

Она чуть не сказала ребятам, что этот тип к ней пристает. Но ведь это была неправда, а Вероника терпеть не могла врать. Трое пьяных студентов что-то крикнули ей на ходу, но она оставила реплику без внимания.

Еще метров сто – и она будет дома.

Девушка почти по своим следам вернулась на улицу де ла Кампанья, которую покинула несколько минут назад, и снова обернулась. Не может быть! Он опять здесь! На этот раз сомнений не осталось. Никто не стал бы идти таким сложным путем, поворачивая по сторонам и даже обратно… если бы не следил за ней. Вероника вдохнула морозный воздух, желудок ухнул куда-то вниз. Несколько снежных хлопьев опустились на ее вспотевшие щеки. У нее возникло ощущение, что сердце дубасит, как Фил Коллинз на своей ударной установке. И внезапно очень захотелось в туалет.

Она на ходу быстро набрала электронный код для входа в дом, хотя до ее двери было еще далеко. Потом плотно закрыла за собой источенную червями входную дверь. Щеколда защелкнулась. Вероника выдохнула и ринулась в тесный коридор первого этажа, где пол был ниже уровня улицы, к лестнице, видневшейся в глубине. По лестнице она взлетела, прыгая через две ступеньки. В доме пахло мокрой штукатуркой, пылью и плесенью. Он был старый, запущенный, и на всех этажах жили студенты, часто по двое в комнате. И, в отличие от одиноких стариков, они не обращали внимания на шум, который не утихал до середины ночи.

Наверное, он отстал от нее. Чтобы войти, нужен электронный код. Вероника прекрасно слышала, как щелкнула щеколда, когда дверь закрывалась. Ну что, получил удовольствие, напугав меня, идиот? Дебил несчастный! Тяжело дыша и обливаясь по́том, она добралась до площадки последнего этажа, куда выходила только одна дверь: в ее квартиру. О господи, как же она испугалась! Девушка не слышала никаких звуков, кроме биения собственной крови в венах и в груди, которое ухало, как кузнечные меха. Эти звуки перекрывали все остальные шумы, возникавшие в доме. Но их, похоже, и не было: в доме было на удивление тихо. Наверное, девчонки снизу, те, у кого музыка гремела с утра до вечера, куда-то ушли.

Вероника прислушалась, но с той стороны двери не доносилось даже шороха. И она решила, что Амалия, с которой они снимали квартиру на двоих, либо уже спит, либо еще не пришла.

Она развязала шарф, сохранявший аромат ее духов: ваниль, жасмин, лаванда – «Ланком», «Жизнь прекрасна». Духи подарила мама. Ей надо было отдышаться. Воздуха не хватало. Капли пота скатывались по щекам теплыми ручейками, лоб тоже взмок. Вероника сунула ключ в замок. Еще несколько секунд – и она окажется в тепле и безопасности в собственной кровати. Дождется, когда придет Амалия, и расскажет ей, как она сегодня напугалась. И они вместе посмеются и станут сочинять всякие небылицы про блуждающую по улицам тень… А потом погасят свет, натянут одеяла до подбородков и пожелают друг другу спокойной ночи. И каждая почувствует себя уверенно, потому что она не одна, а рядом подруга. И обе вздохнут с удовольствием, потому что в очередной раз все страхи оказались вымыслом.

Все было словно понарошку…

Вероника уловила какое-то движение за спиной и открыла рот, чтобы закричать. Но было уже поздно. Ей чем-то закрыли рот. Рукой в кожаной перчатке. Рука была явно мужская. Перчатка воняла какой-то дохлятиной. Вероника отбивалась, задыхаясь, у нее закружилась голова. Он крепко держал ее, прижавшись щекой к ее щеке.

– Тихо, – прошептал он. – Перестань брыкаться и не вздумай закричать. Или я тебя убью, поняла?

Она не поняла. Не хотела ни понимать, ни слушать. Не могла осмыслить, что все это значит. Зубы выбивали дробь, мозг превратился в желе, словно его поразил какой-то ментальный вирус. Но одну вещь она все-таки усвоила: что надо перестать брыкаться, что нельзя кричать и вообще нельзя пытаться что-нибудь сделать. Вероника затихла. Он обвил рукой ее за талию.

– Ну вот, видишь, все идет хорошо…

Этот голос… Какой-то странный, гнусавый и слишком пронзительный. В других обстоятельствах она сочла бы его комичным. Словно он только что надышался гелием[20]20
  Вдыхание гелия на короткое время изменяет конфигурацию голосовых связок и голосовой щели, поэтому голос меняет тембр и становится высоким и визгливым.


[Закрыть]. На миг ей в голову пришла мысль, уж не злая ли это шутка. Но кто был способен на такие шутки? Незнакомец вдруг начал расстегивать ей пальто, и Вероника поняла, что это не шутка.

Она ощутила, какой жар идет от его лица, словно она прислонилась щекой к радиатору. А рука в перчатке была холодная, просто ледяная, когда он запустил ее под юбку Вероники, залез в трусики и просунул между бедер. От этого ледяного прикосновения у нее так сильно задрожали ноги, что Вероника испугалась, что они сейчас подогнутся и она не сможет стоять прямо. Но она выдержала. И всякое желание добраться до туалета вмиг исчезло.

И тут он сделал ей больно. Она почему-то сразу вспомнила, как однажды кретин дантист пожалел анестетика, перед тем как прикоснуться к нерву в коренном зубе. Но сейчас к боли примешались страх, ужас, отвращение и возникло ощущение, что она стремительно падает куда-то в темноту. В невесомость.

Он больше ничего не говорил. «Может, боится, что я узнаю его голос без гелия?» – спросила она себя, теряя последние остатки сознания. И вдруг из-за двери раздался другой голос:

– Вероника, это ты?

«Амалия! Амалия, на помощь!» – закричал ее мозг. Вероника снова принялась отбиваться, и он изо всей силы ударил ее головой о створку двери. У нее посыпались искры из глаз, а со стороны квартиры в двери повернули ключ, и на пороге показалась ошеломленная и сонная Амалия.

– О боже! Как это тебя угораздило? И что тут за шум? Ты ударилась? Ты что, пьяная?

Вероника почувствовала, что у нее по лицу течет кровь, потрогала лоб и обернулась. Потом быстро подошла к медным перилам, свесилась вниз с лестничной площадки и услышала, как внизу хлопнула входная дверь.

19

Утро среды

– Не торопитесь, – сказала ей на следующее утро женщина, сидевшая напротив. – Хотите еще стакан воды?

Вероника помотала головой. Ее сопровождала Амалия. Обе студентки практически не сомкнули глаз этой ночью. Вероника бросила взгляд на портрет короля, висевший на белой стене за спиной женщины в униформе, которая двумя пальцами что-то печатала.

– Итак, он… он ввел свои… гм… пальцы в кожаной перчатке вам в тело, так?

Веронику била дрожь. Они что, экономят на отоплении у себя в Гражданской гвардии?

– Да.

– И ему не хватило времени, чтобы… ээ… перейти к другим действиям… ээ… преступным?

– Преступным? – взвилась Амалия, подпрыгнув на месте.

– Я хочу сказать… он не совершил… ээ… насилия.

– Так это и есть насилие! – возмутилась Амалия, резко выпрямившись на стуле, и ее лицо вспыхнуло. – Что вам еще надо?

– Да, да… конечно… извините.

Женщина задумалась. Информационная система требовала «эквивалентного» языка, сухого и формального, и кратких, точных определений. Она ввела в компьютер: «насильственные действия рукой в области влагалища».

– И вы утверждаете, что он вдыхал гелий? – спросила она и напечатала: «Возможное использование гелия со стороны нападавшего».

Вероника кивнула.

– Чтобы никто не мог узнать его голос.

Женщина в униформе подняла глаза от экрана.

– Значит, вы полагаете, что знаете его?

– Понятия не имею. Это только одна из возможностей.

– А еще какие-нибудь детали вы можете вспомнить?

– От него хорошо пахло.

И вдруг сообразила, что где-то уже встречала этот запах. Но это ни о чем не говорило. А может быть, и говорило…

– Он был выше вас, вашего роста или ниже?

– Он был высокий.

– И он ударил вас головой об дверь, перед тем как сбежать? – заметила женщина в униформе, покосившись на повязку, которую Веронике наложили на лоб.

– Ударил, и очень сильно.

«Сексуальная агрессия, этот человек очень опасен», – ввела женщина в компьютер.

* * *

– Обещай мне, что никому не расскажешь, – сказала Вероника Амалии, когда они вышли из казармы Гражданской гвардии.

– А что, разве мы не должны предостеречь остальных девчонок в доме? – возразила соседка.

– Нет! Я не хочу, чтобы на меня смотрели как на «девчонку, на которую напали»!

– Ладно, ладно.

– Поклянись!

– Клянусь.

* * *

Вечером после лекций Вероника присоединилась к группе. Весь день она пребывала в каком-то необычном состоянии – словно перестала быть самой собой и теперь наблюдала со стороны, как движется, что отвечает или делает девушка по имени Вероника. Строго говоря, теперь Вероник было две: первая как ни в чем не бывало продолжала жить привычной жизнью, а вторая за ней наблюдала.

Она подумала, что он не осмелился взяться, к примеру, за Ассу. Он выбрал самую слабую в группе. Он долго за ними следил. Так лев в саванне долго примеривается к самой уязвимой антилопе в стаде и находит ее глазами среди сотен других. Он падок на хрупкость и слабость: выбирает животное, которое прихрамывает, бегает не так быстро, как другие, избегает соплеменников или они его сторонятся…

Интересно, в какой момент он стал за ними наблюдать? В «Камелоте»? На факультете? Во время занятий? Вероника мысленно перебирала выражения лиц всех своих соседей в тот день, и прежде всего лиц мужских…

На собрание она опоздала. Все уже собрались.

– Если абстрагироваться от убийства этого парня из Гражданской гвардии, у нас остаются только супружеские пары, – говорил Саломон.

– Причем пары счастливые, – уточнила Асса.

* * *

Капитан Гражданской гвардии, руководивший казармой в Саламанке, поморгал глазами и положил подбородок на переплетенные пальцы. Лицо его ничего не выражало.

– Итак, наш «рукоблуд» перешел к делу, – начал он.

– Да, – подтвердила сержант, принявшая сегодня утром заявление от Вероники. – Уже третье заявление за месяц: темп нарастает. Думаю, он недолго будет удовлетворяться простым лапаньем, – мрачно прибавила она. – На этот раз ему помешали. Не случись этого, один бог знает, что бы он натворил.

– Может, он не уверен в себе, – предположил капитан. – Или у него непорядок с эрекцией.

Один из присутствующих насмешливо осклабился.

– Это нападение на сексуальной почве, – проворчала сержант, испепелив насмешника взглядом.

– Да, да, конечно… Извини.

– В следующий раз он пойдет дальше, – не унималась она. – Вызов и риск его возбуждают. Думаю, мы просто не знаем, на что он способен.

– Зато ты, очевидно, знаешь? – резко оборвал ее тот же насмешник. – И давно у тебя диплом психолога, Роза?

Зрачки Розы почернели, когда она повернулась к толстому увальню.

– Я женщина, потому и знаю. Капитан, я считаю, что нам необходимо сделать сообщение или, по крайней мере, разослать предупреждения по факультетам. Надо предупредить студентов этого города, что по улицам бродит маньяк.

Офицер на миг застыл и уставился на нее, словно принюхиваясь к неприятному запаху.

– Даже не думай. Если разошлем, в городе начнется психоз и дело дойдет до прессы! Не говоря уже о реакции мэра и советника по образованию…

* * *

– Причем пары счастливые… Что тебя заставило так сказать, Асса? – спросил Саломон.

– Ну, смотрите, – отозвалась девушка, – это же очевидно. Судя по их постам и фотографиям в соцсетях, обе пары действительно были счастливы.

Она добрую часть ночи просматривала эти материалы, и от недосыпа и напряжения у нее покраснели глаза.

– Они держатся друг за друга на всех фото, сделанных в путешествиях, – продолжила Асса. – И везде улыбаются и обнимаются.

Саломон погасил неоновый свет, включил небольшой проектор, и на белой стене под тихий шум вентилятора появились лица, скопированные из «Инстаграма» и «Фейсбука»[21]21
  21 марта 2022 г. деятельность социальных сетей Instagram и Facebook, принадлежащих компании Meta Platforms Inc., была признана Тверским судом г. Москвы экстремистской и запрещена на территории России.


[Закрыть]. Лица спокойные и счастливые. Они улыбались жизни в луче света, в котором танцевали пылинки.

– Интересная гипотеза, – сказал он. – Продолжай.

– Ему явно трудно долго поддерживать отношения с женщиной, – снова заговорила Асса. – Все его попытки кончаются провалом. Он живет один. Вне всяких сомнений, он либо разведен, либо холостяк. Его много раз бросали. Из-за этого у него развилась ревнивая озлобленность по отношению к счастливым парам. Именно чужое счастье и включает в нем неосознанное стремление убивать.

– Да, – согласился Саломон, – ножевые ранения в области гениталий заставляют думать в этом направлении. Он словно хочет лишить их способности вести сексуальную жизнь по ту сторону смерти. И вполне возможно, что у него самого проблемы в этой области.

– Может статься, они улыбаются специально для фотографии, – возразил Улисс. – На фотографиях в социальных сетях все улыбаются. Это еще ничего не доказывает…

Саломон кивнул, и на его губах появилась полуулыбка. Он обожал борьбу мнений в буквальном смысле этого слова. Его метод в том и состоял, чтобы возбудить дискуссию. Из этого всегда что-нибудь да получалось.

– А что вам напоминают все эти мизансцены? – продолжил он.

– Картины! – сразу ответил Алехандро.

Саломон повернулся к юному испанцу.

– Верно, картины… Обнаженные модели, сочетания красных и зеленых тонов были распространены в эпоху Возрождения, в особенности в последующие столетия…

– Вы думаете, что его вдохновляла живопись? – спросила Асса.

– Я этого не исключаю…

Тут у него зазвонил телефон. Профессор вытащил его из кармана и взглянул на экран. Номер был незнакомый.

– Саломон Борхес, – сказал он.

– Профессор? Я лейтенант Лусия Герреро…

20

Вечер вторника

Лусия наблюдала за пауком. Он сплел паутину между трубой отопления и потолком. На клейких вибрирующих нитях болталась какая-то мушка. Мохнатый черный хищник не спеша подбирался к попавшей в ловушку добыче. Впрыснув яд, он обездвижил жертву и теперь ждал, когда она созреет и ее можно будет слопать. Шансов у мушки не было.

– Завтра, да, договорились, профессор, – сказала в трубку Лусия, не сводя глаз с паука. – Позвоните мне.

– До завтра, лейтенант.

Она уже собралась набрать другой номер, как ее телефон зазвонил. Это был Ариас.

– Да, слушаю…

– Подключайся к совещанию втроем с токсикологом.

– Поняла.

– Привет, Лусия, – послышался в трубке еще один голос. – Мои соболезнования по поводу Серхио. Они все здесь разорили. Наверное, надеются, что еще одному негодяю удастся выпутаться, чтобы присутствовать на процессе…

Лусия ничего не сказала, но почувствовала, как по ее телу разливается холод.

– Кроме того, у меня на руках анализ той коричневой жидкости, что нашли у него. Вы не поверите…

Они быстро отреагировали. Как-никак убийство коллеги. Такие анализы делают вне очереди, что бы там своей очереди ни дожидалось – хоть убийство короля Испании или атака террористов.

– Я слышал об этом, – продолжал он, – но увидел впервые.

– Что ты там увидел впервые?

– Это отвар, настойка, вытяжка – называйте как хотите – аяуаски.

– Чего?

– Аяуаски. Ее еще называют «веревка мертвецов», или «лиана души». Племена Амазонки называют ее «яге́», «натем», «каапи», «пинде́», «дайме́»… В жидкость входят вытяжки из многих трав, и эта лиана используется уже много веков местными шаманами. Если выпить настой, то из растений начнут выделяться молекулы мощных психотропных веществ: диметилтриптамина и алкалоида бета-карболина. Это вызывает галлюцинации и изменения в восприятии. Однако в отличие от героина или кокаина, они не воздействуют на компенсаторные механизмы и не могут вызвать передоз или привыкание.

Мозг Лусии старался переварить всю информацию и выделить то, что было интересно именно ей.

– Это очень мощный наркотик, и племена Амазонки долго держали его в тайне. Они с незапамятных времен его использовали в обрядах инициации как средство воссоединения внутреннего «я» с природой или что-то в этом роде… Однако, когда пришла мода на новые религии и нетрадиционную медицину, использование этого средства распространилось довольно широко. Оно даже стало пользоваться популярностью в Кремниевой долине и среди художников Нью-Йорка. Одним из первых представителей западной культуры, кто его попробовал, был американец Уильям Барроу. Во многих европейских странах аяуаска запрещена. В Испании ее можно принимать, но продавать запрещено, как и другие подобные вещества. В последние годы на эту тему собиралось много симпозиумов, и самой важной стала всемирная конференция Международного центра исследований и службы этноботанического образования, который базируется в Барселоне. Она состоялась в Жероне в этом году. Я на ней присутствовал: тысяча двести участников и шестьдесят специалистов со всего мира, сто пятьдесят докладов, посвященных только аяуаске, много интересных встреч.

Лусия начала терять терпение.

– А все эти свойства могли бы как-то… э-э-э… облегчить манипуляции с человеком уязвимым и заставить его сделать что-то такое, чего он никогда не сделал бы в нормальном состоянии? – спросила она.

В трубке помолчали.

– Я не психиатр, но я бы сказал «да»… Аяуаска веками использовалась, чтобы вызывать состояние измененного сознания. Некоторые секты и бразильские псевдо-церкви и сейчас пользуются ею в тех же целях. Она провоцирует искаженное восприятие реальности, ослабляет чувство опасности, вызывает упадок сил и увеличивает психологическую податливость личности. Наибольшую опасность аяуаска представляет для людей с уязвимой психикой, находящихся в состоянии подчинения. К тому же некоторые исследователи утверждают, что измененное в результате этого наркотика сознание имеет склонность конструировать «множественное я».

Лусия не могла не вспомнить о человеке, у которого тоже было измененное восприятие реальности, скорее, свой собственный мир, подчинявшийся своим собственным законам. Но эту мысль она прогнала.

– Не давай эту информацию никому, пока тебе не пришлют запрос, – сказала она в трубку. – Это понятно?

– Например, психиатру, которого привлечет защита? Усек… Да, Лусия, надо учесть, что аяуаска может еще вызывать жуткие видения и мучительно-тревожные галлюцинации. Они явно не пошли на пользу рассудку вашего Габриэля Шварца.

Она вежливо поблагодарила токсиколога. В квартире Шварца была только одна чашка, и стояла она рядом с салфеткой «Рикардо».

Тень, стоявшая за всем этим, тщательно приготовила настой и наблюдала, как Габриэль его пьет… а потом дождалась, когда наркотик начнет действовать. Но как они познакомились? Как и когда настоящий убийца Серхио Морейра выбрал руку, которой будет назначено убить ее напарника?

– Позвони Ферратеру, – сказала Лусия Ариасу. – Нам нужен список сотрудников клиники и посетителей – одним словом, тех, кто контактировал с Габриэлем Шварцем во время всех его госпитализаций в психиатрические клиники.