Текст книги "Игра в метаморфозы"

21

Вечер среды

Лусия набрала еще один номер.

– Что ты хочешь, Лусия? – спросил голос в трубке.

– Что вчера случилось с Альваро?

– Ничего особенного.

– Самуэль, пожалуйста…

В трубке помолчали.

– Его толкнули во дворе во время перемены. Учитель это прекратил.

– Толкнули?

– Ну повалили, если тебе так больше нравится.

– Как это «повалили»?

– О господи, Лусия! Может, хватит быть жандармом?

– Он упал?

– Ну упал, если очень хочешь знать.

– Черт побери!

– Что «черт побери»? Драчунов вызвали в кабинет директора. Больше это не повторится. Дело улажено. У него небольшая шишка на коленке. Он в порядке.

– Могу я с ним поговорить?

В трубке слышался звук работающего телевизора. Два голоса, мужской и женский, о чем-то тихо спорили. Ее обожгло гневом. Алисия… Новая подружка бывшего мужа. Она одевает Альваро в блейзер с галстуком, как какого-нибудь английского школьника. Понятно, что его недолюбливают и поколачивают. Она бы тоже как следует наподдала Алисии, чтобы напомнить, что та – лишь гостья в их жизни и не имеет права решать, что хорошо, а что плохо для ее сына. И если она только вздумает встать между ней и Альваро, Лусия пересчитает все зубы в ее очаровательном ротике.

– Мама?

Она глубоко вздохнула и посмотрела на потолок; глаза заволокло туманом.

– Как ты, мой хороший?

– Все нормально. Мы смотрим «Парк Юрского периода».

Она на долю секунды закрыла глаза. Облегчение… Голос у Альваро был веселый. Разочарование… Она догадалась, что ему не терпится вернуться к фильму. Ревность… Ей так хотелось бы сейчас быть рядом с ним и вместе смотреть телевизор, укутав колени пледом…

Как же они до этого дошли? Лусия помнила, что, пока ее работа не начала их разлучать и Альваро еще не родился, они с Самуэлем каждый вечер садились перед телевизором, ставили перед собой поднос с едой, которую современная одержимость диетами вычеркнула из всех меню: «Биг Мак», большая кола, наггетсы, жареное мясо, кетчуп… И ели, пока их не сморит сон. Так и засыпали друг напротив друга, а потом, часа через два, просыпались и брели в постель. Когда Альваро был маленький, они точно так же все вместе смотрели мультики. А потом Лусия начала все позже приходить с работы, она стала жестче – возможно, ее такой делала профессия, – и в их отношения с Самуэлем закралась напряженность.

Она помнила, что, когда они были студентами, Самуэль и его друзья отзывались о полиции с презрением. В их глазах все сыщики были идиотами, приспешниками государства, фашистами – если не на деле, то по склонности. И когда Лусия объявила, что прошла по конкурсу в Гражданскую гвардию, Самуэль ее не понял и не одобрил. Она и сама как следует не понимала, почему пошла туда. Пресса, которую они читали, песни, которые слушали, фильмы, которые смотрели, выражали одно: Гражданская гвардия – рассадник фашизма, идея порядка есть идея фашистская, а закон нужен для того, чтобы удерживать положение вещей, выгодное буржуазии. Такое рассуждение, конечно, было упрощением, но это придавало ему соблазнительности – по крайней мере, для большинства ее товарищей. Однако Лусии никогда не нравилось обижать слабых. С самого детства она всегда принимала сторону тех, кого остальные ненавидели, дразнили на переменках и не упускали случая дать тумака, просто проходя мимо. В семье она была маленькой колючкой, которой доставляло удовольствие разбивать в пух и прах чужую уверенность и портить праздники из чистого духа противоречия. На юридическом факультете Лусия вела себя в том же духе, и всякий раз, как только намечалась какая-нибудь забастовка или манифестация, спрашивала себя, что же на самом деле за ней скрывалось. Она быстро расшифровывала все недосказанности и «задние мысли» красивых проповедей левых политиков об индивидуальной ответственности. И так же быстро улавливала в высказываниях правых дух цепкой предприимчивости. Левым симпатизировали ее друзья, правым – семья. В общем и целом, она поступила в Гражданскую гвардию из духа противоречия. Да ну? Неужели дело только в этом? Просто чтобы доказать всем остальным, что они неправы? Да нет, конечно. Тут были свои причины. Никто, даже Самуэль, не знал настоящей истории. Истории мальчика, самого умного, самого интересного и странного, самого болезненно-чуткого из всех, кто ей встречался. Этим мальчиком был ее брат Рафаэль. А история про то, как его жизнь разрушили наркотики… Для нее он был как Сид Барретт[22]22
  Сид Барретт (Роджер Кит Барретт, 1946–2006) – английский рок-музыкант, поэт и композитор, один из основателей ансамбля «Пинк Флойд». Музыканты называли его «сумасбродный гений». Увлекался наркотиками и в итоге совершенно расшатал свою психику.


[Закрыть]. Wish you were here…[23]23
  Wish you were here («Жаль, что тебя здесь нет») – название заглавной песни альбома «Пинк Флойд» (1975).


[Закрыть]

– Скоро увидимся, милый, – сказала Лусия. – И пойдем в зоопарк, ладно?

– И я смогу посмотреть какой-нибудь сериал, мама?

– Конечно, мое сокровище. Беги к папе.

– Мам, а с тобой все в порядке?

– А с чего бы мне быть не в порядке?

– Голос у тебя какой-то странный…

– Да нет! Беги давай.

– Пока, мама!

* * *

Через полчаса ей позвонил Ариас.

– Габриэль Шварц только что умер, – сообщил он.

Лусию вдруг охватило нервное волнение.

– И анализ крови подтвердил наличие бродифакума, крысиного яда, – продолжил коллега. – Мы его только что получили.

Ей вдруг стало не по себе. Все это спланировал какой-то чужак, кукловод, который держится в тени и дергает оттуда за ниточки.

– Спасибо, Ариас, – сказала она. – Можешь идти домой…

– Ладно, я пошел. Хорошего вечера, Лусия.

Убийца Серхио тоже умер… Что же ее так потрясло? Может быть, она соединила воедино смерть Серхио и смерть его убийцы? А может, как и всякий раз, думая о смерти, подумала о Рафаэле?

В эту ночь Лусия плакала. Было часа три ночи. В стекло балконной двери барабанил дождь. Этот умиротворяющий шум в ее сознании ассоциировался с одиночеством, с опустевшими улицами и с печалью.

Она встала и в пижаме вышла на балкон. Потом взглянула на соседний балкон. За ним была квартира ее матери. Свет там не горел.

В последние месяцы Лусия часто думала о матери. Почти так же часто, как об Альваро. Или о Рафаэле… Мать быстро стареет. Скоро ее не станет. Почему обе они так и не сделали шаг навстречу друг другу? Почему не могли поговорить нормально, без злобы и упреков? Стрелки крутятся, время бежит. Его остается все меньше…

Она вдруг подумала о нем.

О Франсиско Мануэле Мелендесе.

Его время тоже бежало. Интересно, он думал о ней в своей камере? Конечно, думал… Через несколько дней будет суд. Его адвокат обещал какие-то разоблачения.

Лусия вернулась в квартиру, сняла пижамную куртку, зашла в ванную и, почти вывернув шею, посмотрела на свое отражение в зеркале. Высокая фигура Христа, вытатуированная у нее на спине, благословляла ее.

Она одна могла дать покой.

Часть IV
Танец с дьяволом

22

Утро четверга

Было без четверти десять, когда на следующий день Лусия припарковала свой «Хёндэ Туксон» перед зданием юридического факультета Университета Саламанки. На верхней ступеньке лестницы ее дожидался невысокий человек лет шестидесяти, с бородкой окраса «перец с солью», и она догадалась, что это и есть Саломон Борхес.

Заведующий кафедрой.

Однако в нем не чувствовалось ни тщеславия, ни самодовольства, которые обычно появляются у преподавателей, удостоенных звания. По телефону этого тоже слышно не было. Он произвел на нее впечатление человека здравомыслящего. Однако историю рассказал совершенно невероятную.

Что же ее сюда привело?

Лусия не могла не обратить внимания на одну деталь: клей. Он входил в число элементов, которые, так сказать, выявила программа, изобретенная профессором и группой его студентов.

Ладно… Посмотрим, что они мне скажут.

За час до этого ей позвонили из токсикологической лаборатории: в крови Габриэля Шварца найдены следы золпидема, одного из снотворных, что продаются в свободном доступе, однако могут привести к эффекту химического повиновения. Больше не оставалось сомнений, что Габриэля Шварца накачали наркотиком, а потом манипулировали им.

Она закрыла машину, поежилась под порывами ветра, гулявшего по территории университета, и поднялась по лестнице, на ходу натягивая на голову капюшон худи. Профессор посмотрел на нее с верхней ступеньки, улыбнулся и бросил взгляд на кобуру с пистолетом, висевшую у нее на бедре.

Лусия успела его разглядеть.

То, что она увидела, ей понравилось. Широкие плечи борца спокойно сочетались с намечающимся брюшком, неухоженной бородкой и небрежной одеждой: на белой сорочке виднелось кофейное пятно, а сама сорочка вылезла из брюк. Лицо открытое, любопытное и выразительное. Ростом чуть выше ее, а в ней было всего-то метр шестьдесят два.

«Отлично», – подумала Лусия.

Если бы, к примеру, ей завтра предложили выбрать, кто из двух врачей будет ее оперировать, она выбрала бы не того, у кого вид заправского хирурга, очки на носу, дорогие часы, длинные изящные пальцы и респектабельная внешность. Она выбрала бы другого: того, кто не стесняется своей экстравагантной внешности, говорит с сильным акцентом, небрежен в одежде и вообще не производит впечатления хирурга. Потому что этот, сказала она себе, чтобы добиться всего, чего добился, рассчитывал только на свой профессионализм. Потому что тот, кто соответствующе выглядел и учился в хорошей школе, встречал на пути явно меньше трудностей, чем тот, кто с самого начала должен был доказывать свою компетентность и преодолевать множество препятствий, чтобы подняться на ту же высоту. Саломон Борхес получил свой пост явно не потому, что кого-то за себя попросил или нажал на нужную педаль человеческих взаимоотношений. Прекрасно, это ей подходило.

– Пойдемте со мной, – сказал он. – Я полагаю, что с таким делом у вас совсем нет времени. Хотите кофе?

– Нет, спасибо.

– Ну и хорошо. У нас в кафетерии кофе просто кошмарный.

Лусия двинулась вслед за профессором по застекленному холлу, потом по крытому коридору, ведущему во внутренний двор. Пройдя до конца здания, они спустились вниз, в подвал. Саломон подвел ее к двери, на которой было написано: «Криминологическая лаборатория». За дверью их встретили глаза шестерых молодых людей. Удивительно, но слева от двери все пространство в лаборатории занимала большая туристическая палатка.

– Позвольте представить вам лейтенанта Лусию Герреро из ЦОП, – обратился он к студентам и повернулся к ней. – Лусия, вот группа, которая разработала программу ДИМАС.

* * *

– Так это ДИМАС обнаружил все совпадения? – удивилась она спустя час.

Сомнений не было, но ей все не верилось, что программа, созданная горсткой студентов и профессором, и есть та самая база данных, которую так ждали все следователи и криминалисты Испании. Ну а почему нет, в конце концов? Что ее так удивило? Она, как и все, знала, что мир перешел в новую эру. Что молодежь, начав с интересных изобретений у себя в гаражах, теперь запускает в космос ракеты, создает приложения, которыми пользуются миллиарды людей, и криптовалюту, заменяющую официальные деньги. Она видела фильм о четырех студентах Гарварда, создавших «Фейсбук». Она знала, что Стив Джобс и Стив Возняк, студенты без гроша в кармане, вернувшись со встречи HCC, придумали компьютер «Эппл», и Джобс, чтобы добыть деньги на его разработку, продал свой «Фольксваген». А Джефф Безос создал программу «Амазон» в гараже своих родителей, которых он попросил инвестировать средства в его проект. Еще до того, как он стал самым богатым человеком в мире. А что, студенты Университета Саламанки хуже?

– Браво! – просто сказала им она, заметив, как юношеские лица засияли улыбками. – Говорите, за проектом наблюдают Гражданская гвардия и Национальная полиция?

– А еще Министерство образования Кастилии и Леона и, вполне возможно, USAL, – добавил Саломон Борхес. – Но когда речь заходит о том, чтобы вытрясти из них деньги, начинается другая история…

Лусия улыбнулась. «Безос с деньгами родителей, Стив Джобс с его проданным „Фольксвагеном“, Цукерберг со своей комнатой в Гарварде», – подумалось ей. По затылку прошел легкий холодок.

– Именно эта программа первая позволила установить очевидные связи между тремя двойными убийствами? – резюмировала она. – Одно, тридцатилетней давности, произошло в Верхнем Арагоне, другое – в пятнадцатом году в Сеговии, и третье – в прошлом году на Коста-дель-Соль?

– Именно так.

– И вы усмотрели здесь связь с убийством моего коллеги, опираясь исключительно на эту историю с клеем?

– Связь есть, – произнес Саломон.

– Но не настолько явная, – заметила Лусия. – Я еще никогда не слышала, чтобы на месте преступления тела склеивали друг с другом.

Она помнила, каким крупным шрифтом был набран заголовок статьи о двойном убийстве англичан во время отпуска. Но то, что тела были склеены, не упоминалось ни словом, как и их странная мизансцена, и дело не было поручено ЦОП.

Участники группы глаз с нее не сводили, словно говоря: «Ну и что дальше?»

– Как вы думаете поступать? – спросила она, пытаясь скрыть охватившее ее волнение.

– Мы уже запросили полные сведения обо всех трех процессах, – ответила хорошенькая студентка с очень коротко остриженными волосами, которую Борхес называл Асса, – и хотим восстановить профиль событий, исходя из анализа мест преступления…

– А также из изучения личностей жертв, – добавил красивый брюнет, представленный как Алехандро.

– А также из изучения отчетов следователей, – подал голос маленький кругленький японец в огромных очках, которого называли Харуки. – Если, конечно, удастся их заполучить.

– Чиновники создают трудности, – объяснил Саломон.

«Ты меня удивляешь», – подумала Лусия. Прежде всего, никто из них не давал присяги.

– А вы уже кого-нибудь убили? – спросил, стрельнув в нее большими глазами, англичанин с лицом в прыщах, которого звали Улисс.

Ничего не сказала только девушка по имени Вероника.

– Я тоже собираюсь запросить досье, – сказала Лусия. – Сделаю срочный запрос. И насчет отчетов следствия тоже. Буду держать вас в курсе. А вы со своей стороны, какие бы идеи ни пришли вам в голову, не стесняйтесь, сразу сообщайте мне. То, что вы изобрели, очень важно.

23

Вечер четверга

Обратная дорога из Саламанки в Мадрид заняла два часа, но ближе к Мадриду ситуация осложнилась: появились пробки. Лусия воспользовалась этим, чтобы дозвониться до Ариаса.

– Что дало вскрытие Шварца? – спросила она.

Серхио Ариаса снова назначили выполнять эту работу, входившую в обязанности судебных медиков.

– Подтвердило, что Шварц захлебнулся собственной кровью и что он умер от обильного кровотечения, – сказал он. – Я тебе уже звонил. Есть еще кое-что новенькое относительно того, чем занимался Серхио в последние часы перед смертью.

Лусия напряглась.

– По словам Кармен (Кармен была их коллегой по ЦОП), ему позвонили из отдела, и он уехал. Мы просмотрели все последние его вызовы. Самый последний был сделан с неизвестного номера. Кармен расслышала, как он сказал: «Кто вы?», а потом: «Диктуйте адрес». Ей он объяснил, что некто сообщил ему сведения о прошлогоднем двойном убийстве. Вероятно, этот «некто» предоставил ему достаточно доказательных деталей и убедил его приехать.

– О каком двойном убийстве шла речь? – спросила Лусия, включив аварийную сигнализацию, хотя уже загорелся зеленый и сзади ей неистово гудели, чтобы двигалась дальше.

– Об английской супружеской паре, которая отдыхала на Коста-дель-Соль, – ответил Ариас.

О господи!

– Что еще сообщила Кармен?

– Что этот тип назначил ему встречу где-то на северо-западе Мадрида, неподалеку от Эскориала, на холмах Санта-Мария-де-ла-Аламеда. Там его потом и нашли.

Лусия похолодела. Значит, Серхио заманили в ловушку, и его смерть напрямую связана с двойными убийствами. Она тихонько выругалась. Все это надо рассказать Борхесу, но сначала ей хотелось перебрать все досье.

Она вспомнила, как белобрысый артикулировал букву за буквой, глядя в камеру слежения: Л-У-С-И-Я. Откуда он ее знал? Кто ему о ней рассказывал?

И самое главное, почему перед смертью он посчитал таким важным обратиться к ней?

– Увидимся завтра на похоронах, – сказала она.

* * *

19:58. На террасах центральной площади Саламанки, несмотря на холод, было черно от собравшихся группками студентов и туристов. Закутавшись в теплое пальто, Саломон Борхес сидел в самой гуще народа, согревался чашечкой карахильо – обжигающе горячего кофе с бренди, сахаром и корицей – и с удовольствием оглядывал ярко освещенную площадь, которая напоминала театральную декорацию. Самая красивая площадь в Испании, с арками, колоннами и медальонами с лицами Диаса де Вивара, известного под именем Сид, королевской четы Изабеллы и Фердинанда, Карла Пятого, Эрнана Кортеса и Франческо Писарро – иными словами, завоевателей, убийц и колонизаторов… Цивилизация, выстроенная из трупов, как из кирпичей, вместо цемента скрепленных кровью. Как и все цивилизации, начиная с самых древних веков, подумал Саломон. А что, разве арабская или оттоманская цивилизации веками не подпитывались на невольничьих рынках? И разве их важнейшей заботой не было перебить как можно больше соседей? Неужели японцы в Нанкине или вооруженные отряды Второй конголезской войны были менее жестоки, чем западные захватчики, которые прибегали к массовым насилиям и пыткам? И неужели те же западные захватчики не устраивали друг другу кровавую бойню? Стратегия, состоящая в том, чтобы свалить все свои ошибки на врагов, чтобы оправдать собственные преступления, стара как мир.

Саломон допил свой карахильо и встал.

Он покинул площадь через одни из ворот, выходящих на улицу Замора, и медленно пошел по ней, наслаждаясь звуком своих шагов. Вернувшись домой, в свою квартиру на последнем этаже «Дания Палас», он снял пальто и теплый шарф, сбросил ботинки, влез в шлепанцы и отправился в гостиную поставить на проигрыватель пластинку «Ринальдо» Георга Фридриха Генделя. Зазвучала большая ария «Кара Споза», написанная для кастрата. Саломон подошел к фотографии в рамочке, стоявшей на буфете. А музыка парила в воздухе. Сначала струнные. Потом голос. От пианиссимо до фортиссимо. Разве существует музыка, более цивилизованная, чем эта? Более сложная, более тонкая?

– Знаешь, Бегонья, я сегодня встретил одного человека, – сказал Саломон. – Женщину. Ее зовут Лусия. Она бы тебе понравилась. Знает свое дело. Серьезна. Никакой фривольности. Тебе всегда нравились такие люди. О, не переживай: она гораздо моложе меня, и не думаю, что я в ее вкусе. – Он тихонько рассмеялся. – Я испытываю к ней скорее отцовские чувства, ты же меня знаешь. Она могла бы быть нашей дочерью… И потом, есть в ней какая-то тайна: она гораздо слабее, чем кажется. Нам предстоит работать вместе. И это будет интересно…

Сцепив руки за спиной, Саломон вышел из гостиной и пошел вдоль темного коридора, где со стен на него смотрели портреты Бегоньи, словно это был мавзолей, а не дом, где он жил. В темноте Борхес чувствовал себя спокойно: он уже давно ее не боялся.

* * *

Наутро его разбудил громкий телефонный звонок. Он взглянул на экран – 6:30.

– Здравствуйте, Саломон, – раздался в трубке голос лейтенанта Герреро. – Что вы делаете завтра?

– Завтра? – удивленно переспросил он. – Завтра суббота… Я собирался прогуляться в горы, по Сьерра-Франсия.

– Вам будет очень неприятно отменить прогулку?

– Отменить? – снова переспросил Саломон, как следует не проснувшись, и вдруг понял, что, наверное, по телефону производит впечатление старикашки, до которого все медленно доходит.

– Я получила досье и просидела над ними всю ночь. Думаю, мы начнем с того, что посетим те места, где произошли двойные убийства, – сказала в трубку Лусия.

Профессор вдруг сразу проснулся, резко выпрямился и сел в изголовье кровати. В голосе собеседницы он уловил напряжение сжатой пружины.

– Мы начнем?

– Ну да, вы и я.

– Для Гражданской гвардии это довольно необычная метода, а? – заметил Саломон.

– А мы не обязаны им все говорить…

Он задумался, приятно удивленный заговорщицким тоном, который она выбрала.

– Но тем, что касается гибели… моего коллеги, – продолжила Лусия, – вы не занимаетесь. Ни вы, ни ваша группа.

– Когда выезжаем? – спросил он.

– Я пришлю вам мой адрес. Завтра в половине одиннадцатого непременно буду ждать вас возле моего дома. Хорошего дня, профессор.

24

Утро субботы

В одиннадцать часов они выехали из Мадрида в северо-восточном направлении к Арагону и предгорьям Пиренеев.

Накануне Лусия была на похоронах Серхио в кафедральном соборе Вооруженных сил, известном также под названием церковь Тела Господня, в Мадриде, на улице Сакраменто, 11. В церкви было очень холодно. Стояло хмурое ноябрьское утро, из тех, когда небо все в облаках, и настроение ему под стать, такое же серое. На церемонии присутствовали министр внутренних дел, начальник главного управления Гражданской гвардии полковник Пилар Молина Маркос, генералы, генерал-лейтенанты, офицеры, простые люди, друзья, близкие, коллеги. Лусия заранее приготовилась, отгородилась от всех. Равнодушно выслушала нудную проповедь епископа, официальные речи и слова вдовы. Все говорили о Серхио так, как и положено говорить в день траура. Ему посмертно вручили пустую погремушку: крест Ордена за заслуги перед Гражданской гвардией. Все было хорошо, она держала удар. Ей было наплевать на весь этот лицемерный цирк.

Пока не заговорил Пенья…

А Пенья сказал:

– Хороший отец, прекрасный супруг, надежный коллега, верный слуга Отечества – таков был Серхио Кастильо Морейра. Нам будет тебя не хватать, парень!

И все. Больше ничего. Но этого оказалось достаточно. Потому что здесь Пенья, толстокожий, как бегемот, расплакался. И, словно по цепочке, Лусия почувствовала, как глаза ее наполняются слезами. Унять их было нереально, и ей пришлось выйти на воздух, чтобы подышать. Вытирая слезы, она уже знала, что призрак Серхио будет преследовать ее до конца жизни. Она будет вспоминать его улыбку, его смех, его поцелуи, его тело и все ночи, проведенные в автомобиле, оборудованном, чтобы спать там вместе и открывать друг другу сердца. И конечно же, в память навсегда врежется та странная фигура на кресте, которая была и одновременно не была сержантом Серхио Морейра. В тяжелые минуты эти воспоминания будут всплывать в сознании, чтобы напомнить ей, что нельзя терять времени, строя планы на будущее, что будущего больше нет. Есть только настоящее.

Пенья догнал ее и закурил сигарету.

– А ты знала, что в горах на острове Сулавеси в тело усопшего регулярно впрыскивают формалин, каждый день разговаривают с ним, а раз в три года достают из могилы, угощают сигаретой и устраивают вместе с ним попойки и танцульки? Черт побери, с последним пунктом я еще соглашусь, но буду категорически против, чтобы те, кто доставал меня в этой жизни, доставали еще и после смерти…

– Пенья, да дери тебя кот! – запротестовала Лусия, но не удержалась и улыбнулась.

На выходе из церкви она столкнулась с детьми Серхио и его вдовой. Они быстро взглянули друг на друга, и в глазах вдовы она прочла: «Я знаю обо всем, что было между моим мужем и тобой. К чертям все это!»

– Пенья, – сказала Лусия, – мне бы взять несколько дней отгула. Надо сменить обстановку.

Он согласно кивнул.

– Валяй. Гибелью Серхио занимаются две группы. Мы с Ариасом будем тебя информировать. Это даже хорошо: ты слишком завязана на всем этом в эмоциональном плане.

…По дороге на север она вглядывалась в серую ленту шоссе, в серое небо. У нее было такое чувство, что там, в конце пути, ее ждет что-то неслыханное.

– Как ты перенесла смерть напарника? – спросил сидевший рядом Саломон.

Заметив, что он вдруг перешел на «ты», Лусия на секунду отвела глаза от дороги и посмотрела на него.

– А как ты думаешь? Ты бы сам как перенес?

– Плохо, – отозвался он. – Он много для тебя значил? Работа в ЦОПе – это работа круглосуточная…

На этот раз она ничего не ответила. До Сарагосы они доехали часам к двум, еще через час миновали Уэску, неизменно держа курс на север.

На полях появились белые пятна снега.

Еще минут через сорок они достигли Барбастро, маленького городка с населением в 17 000 человек, который Лусия хотела обогнуть с юга, там, где шоссе 240 и 123 соединялись, что позволяло объехать пригород. Но Борхес ткнул пальцем на указатель, где было написано: «БАРБАСТРО / АЛЬКУЕЗАР / СЬЕРРА ДЕ ГУАРДА». Указатель стоял как раз за придорожным отелем, кофейней и заправкой «Репсол», что сразу заставило ее вспомнить о Франсиско Мануэле Мелендесе.

– Поворачивай сюда, – сказал он.

Она послушно позволила ему быть штурманом на узких улочках центра города. Они проехали по Пиренейской авеню и оказались напротив кирпичного здания с крышей, утыканной антеннами: местной казармы Гражданской гвардии.

– Несомненно, именно здесь когда-то расследовали то самое дело, – сказал Саломон.

Она подумала о досье, лежащем в закрытом кофре у нее в рюкзаке.

Дорога была широкая, в прекрасном состоянии, с длинными прямыми участками и плавными поворотами. Лусия вела машину, чуть превышая разрешенную скорость. Вокруг них под серым, унылым небом разворачивался такой же унылый пейзаж: низкие холмы, поля и виноградники. Однако на горизонте уже появились очертания белых вершин. При виде них у Лусии возникло смешанное чувство нетерпения и тревоги. Казалось, эти горы издали бросали им вызов: ведь они так долго хранили свою тайну… Они словно говорили: «Вы что же, думаете, что вам удастся вырвать ее у нас, когда все остальные потерпели неудачу?»

Под тяжелыми облаками снег выбелил холмы, они слепили глаза и притягивали к себе. Гористый, с редкой растительностью, пейзаж вызывал в памяти декорацию вестерна, действие которого происходит зимой.

По радио, которое Лусия включила, когда все темы разговоров были исчерпаны, голос диктора сообщил, что в районе Хака ноябрь 2019 года обещает быть самым дождливым и холодным за последние тридцать пять лет: «Снег, в обилии выпавший восьмого ноября (в некоторых местах его высота достигала восемнадцати сантиметров), удержался, поскольку температура воздуха продолжает падать день ото дня, достигнув прошлой ночью четырех градусов ниже нуля. Можно сказать, что в этом году зима пришла рано».

Через несколько километров шоссе 123 начало плавно подниматься над почти пересохшим руслом реки, где на дне виднелись светлые камни.

– Подъезжаем, – сказал Саломон, сверившись с картой «Гугл» в телефоне.

Шоссе изогнулось буквой S, и сразу появился первый туннель. Теперь дорога пошла по узкому ущелью, проделанному рекой и зажатому высокими каменными стенами, облетевшими деревьями и белыми от снежных хлопьев пихтами. Туннели возникали один за другим, и Лусия вела машину все осторожнее. Ущелье сужалось и становилось глубже, его высокие стены почти сходились у них над головами, и небо теперь превратилось в узкую серую полоску.

– Здесь, – сказал Саломон, как только они проехали под двумя темными скальными сводами, с которых свешивались сталактиты.

Лусия затормозила. Слева за туннелем возле крутого поворота была крошечная стоянка, на которой она остановила машину, зашуршав шинами. Выключила мотор – и наступила тишина.

В дорогу оба оделись потеплее. На Саломоне было теплое шерстяное пальто и вязаный шарф, в который он закутался до подбородка. А белая парка Лусии с опушенным мехом капюшоном напоминала зимний камуфляж. Они вышли из машины.

Лусия сразу почувствовала, как под джинсы пробирается колючий холод. Взглянув на ущелье, она задержала дыхание. Несомненно, это ощущение возникло оттого, что Лусия внимательно читала досье и вникала во все детали. Но ей показалось, что она увидела ту почти голую пару на обочине, как раз между грузовиком и лощиной. Они вдруг возникли из прошлого. Как в телесериале «Ганнибал», где главный герой мог, закрыв глаза, мысленно воссоздать и визуализировать все, что произошло на месте преступления. Хотелось бы ей обладать таким даром…

– Надо представить себе это место летом, – тихо сказал Борхес, стоя рядом ней, и с губ его слетело маленькое облачко пара. – Раннее утро. Наверное, бо́льшая часть шоссе еще в тени, но солнце уже взошло над вершинами, и температура воздуха вполне сносная. День субботний, и становится даже немного жарко. Шоссе почти безлюдно. Однако дело очень рискованное…

Профессор говорил тихо, словно они находились в церкви или на похоронах, и он боялся разбудить мертвых.

– Если верить фотографиям, в то время дорога была в худшем состоянии, тут попадалось много рытвин, – заговорила Лусия. – Ее не содержали так хорошо, как сейчас. И не было металлического ограждения, а шоссе от обрыва отделяли только бетонные тумбы. – Сосредоточившись, она сделала несколько шагов вперед и показала рукой: – Грузовик стоял вон там, где сейчас машина.

В ущелье не переставая дул ветер. Он резко сменил направление и теперь больно щипал их за щеки. Здесь Лусия мерзла гораздо больше, чем в Мадриде, и ее начало познабливать. Она сделала несколько шагов.

– И стрелок, несомненно, находился там, метрах в четырех перед грузовиком. Возможно, он подал им знак остановиться, а потом достал оружие и выстрелил сквозь лобовое стекло. Выстрелов было два. Прямо в голову. Хороший стрелок, даже если учитывать близкое расстояние.

– Стрелок? Мужчина?

– Статистика утверждает, что женщины, способные стрелять с такой точностью, попадаются крайне редко.

– Как думаешь, откуда он вышел? – спросил Саломон. – Должно быть, он приехал на машине, потому что хорошо знал местность.

– Да, он был явно местный.

– Возможно. Или он часто здесь бывал… Следы?

– Абсолютно никаких. Вдобавок все смыло дождем. Убийца испарился. Улетучился. Словно его и вовсе не было. Точно так же исчез и мальчик.

У нее было достаточно времени, чтобы изучить негативы снимков, сделанных во время расследования в Барбастро. Она их просмотрела: и пустой грузовичок, и две фигуры на обочине, между грузовичком и лощиной. Женщина с обнаженной грудью сидела на земле, прислонившись к бетонной тумбе и раскинув ноги, а мужчина, наклонившись, стоял на коленях между ее ног и обнимал ее за талию.

– Картина… – задумчиво повторила Лусия, вспомнив, что рассказывал ей Саломон по дороге. – Но что за картина?

С темного неба вдруг повалил крупный пушистый снег, закружившись вокруг них. Из-за холода даже в теплой одежде стало неуютно. Лусия почувствовала, что зубы у нее начали выбивать дробь, и застегнула парку. Они замолчали, словно собираясь с мыслями.

Вокруг не было слышно никаких звуков, кроме завываний ветра в стенах ущелья.

– Давай доедем до деревни, – сказала она наконец, – а сюда заедем позже.

– Да, – отозвался Саломон, подходя к машине; с его посиневших губ срывались облачка пара. – Здесь дьявольски холодно.

Лусия не отважилась сказать, что определение «дьявольское» уже присвоено этому месту.