Текст книги "Пустой трон"

– Знал, господин. Но он тоже думает, что лучше мне учиться чему-нибудь полезному.

– Полезному? – проворчал я, стараясь придать себе строгий вид, но малец почувствовал, наверное, мое одобрение его ответом, потому как улыбнулся. Следующий мой вопрос был обращен к Креоде. – Чему ты учишь его, отец?

– Латыни, господин, житиям святых, ну и, конечно, грамоте.

– Латынь полезна?

– Еще бы! Ведь на этом языке составлено наше Священное Писание.

Крякнув, я сел, что было большим облегчением. Финан согнал пленников в помещение на противоположной стороне двора, а в комнате, где по полу бежали обнаженные девушки, остались только мои родные, отец Креода и Этельстан. Эту просторную палату Этельфлэд любила больше других.

– Значит, ты слышал, что сюда пожаловали вооруженные люди? – спросил я у Этельстана.

– Да, господин.

– И тебе хватило ума оставаться в кузнице?

– Годвульф сказал, чтобы я сидел там, господин.

«Неплохо для кузнеца», – подумал я, потом посмотрел на Стиорру:

– А ты?

– Я, отец?

– Что ты сделала, когда пришли воины Брайса?

– Встретила их, отец, – едва слышно промолвила она. – Я думала, что они от короля Эдуарда.

– Тогда почему священник ударил тебя?

– Хотел узнать, где Этельстан, а я ему не говорила.

– Ты знала?

– Знала, – подтвердила она, посмотрев на мальчика и улыбнувшись.

– Но им не сообщила. Почему?

– Потому что они мне не понравились.

– И воины тебе не поверили?

Она кивнула.

– Отец Алдвин разгневался.

– Они обыскали школу и церковь, – вмешался отец Креода.

– И когда не нашли Этельстана, – продолжила дочь, – отец Алдвин назвал меня лживой сукой и велел говорить правду.

– Лживой сукой?

Она кивнула. Слуга прихватил ей платье одной из фибул Этельфлэд и отер кровь с лица, но губа оставалась распухшей и выдавала след от удара.

– Он вышиб тебе зуб?

– Нет, отец.

Отворив дверь, небрежной и уверенной походкой вошел Финан. Я посмотрел на него.

– Ты учил моего сына владеть мечом, – заметил я.

– Да.

– Он быстрее тебя.

– С годами я становлюсь медленнее, господин. – Ирландец ухмыльнулся.

– Ты хорошо его научил, – продолжил я. – Он танцевал вокруг Брайса, как сокол вокруг цапли. Сколько убитых?

– Всего двое, – ответил Финан. – И четверо раненых. Остальные под стражей.

Я посмотрел на отца Креоду:

– Уведи Этельстана в другую комнату и вбей в него порцию латыни. Финан, приведи ко мне того священника.

Допрашивать Брайса не имело смысла – он просто цепной пес Этельхельма. А вот священник, как я подозревал, стоял на самом деле во главе отряда. Этельхельм мог положиться на Брайса при необходимости пробить лбом любое препятствие, но никогда не поручил бы дело тонкое и требующее ума. Отца Алдвина наверняка послали давать советы и отвечать за Этельстана. Мне хотелось вызнать, какая судьба готовилась парню.

Перешагивая через порог, поп споткнулся, – видимо, его подпихнул в спину Финан, который вошел следом и притворил дверь.

– Он возражал, – хмыкнул ирландец.

– Я капеллан господина Этельхельма, – заявил отец Алдвин. – Его духовник и наставник во Господе.

– Ты мой пленник, – поправил его я. – И сообщишь мне, что приказал тебе олдермен Этельхельм.

– Ничего я тебе не скажу. – Священник презрительно скривился.

– Врежь ему, – велел я сыну, но Утред заколебался. Христианские колдуны обладают силой, мой парень опасался последствий.

– Вот видишь! – Алдвин хмыкнул. – Мой Бог оберегает меня. – Он наставил палец на моего сына. – Только прикоснись ко мне, молодой человек, и будешь вечно гореть в аду!

– Откуда нам знать, священник ты вообще или нет? – спросил я.

– Я капеллан господина Этельхельма!

– Алдвин, да? – Я нахмурился. – Так тебя зовут? Помнится, я как-то встречался с отцом Алдвином. Это был старик с длинными седыми волосами и трясущейся рукой. Его разбил паралич, помнишь, Финан?

– Все так, он и есть. – Ирландец подхватил мою выдумку и раскрасил ее. – Хромой коротышка. Еще слюни пускал.

– Получается, это не отец Алдвин.

– Точно, этот ведь не слюнявый.

– Ты самозванец, – сказал я попу.

– Нет… – начал было он, но я его оборвал.

– Стащите с него рясу, – велел я Финану. – Он такой же священник, как и я.

– Ты не посмеешь!.. – заорал отец Алдвин, но крик оборвался, потому что кулак Финана погрузился ему в живот.

Ирландец прижал Алдвина к стене и обнажил нож.

– Видишь? – обратился я к сыну. – Это самозванец. Он только выдает себя за священника, как тот жирный малый, который объявился прошлой зимой в Сирренкастре.

Тот тип собирал монеты, говоря, что это на прокорм бедных и голодных, но занимался только тем, что набивал свое брюхо, пока отец Креода не допросил его. Жирдяй не смог даже прочитать Символ веры, поэтому мы содрали с него облачение до рубахи и выставили вон из города.

Когда Финан стал распарывать черную рясу, Алдвин издал сдавленный звук. Ирландец убрал нож, потом разодрал балахон посередине и сорвал с плеч попа. Алдвин остался в одной грязной сорочке, доходящей до колен.

– Видишь? – повторил я. – Это не священник.

– Ты совершаешь преступление пред Господом! – прошипел мне Алдвин. – Господом и Его святыми!

– Да я крысиного дерьма не дам за твоего божка, – сказал я. – Кроме того, ты не священник. Ты самозванец.

– Я… – Продолжения не последовало, потому как Финан снова ударил его в живот.

– Говори, самозванец, что собирался сделать Этельхельм с принцем Этельстаном? – спросил я.

– Он не принц, – выдавил Алдвин.

– Утред, – я посмотрел на сына, – врежь ему.

Сын помедлил с удар сердца, потом пересек комнату и отвесил священнику тяжелую оплеуху.

– Хорошо, – похвалил я.

– Мальчишка – ублюдок, – заявил Алдвин.

– Еще разок, – обратился я к сыну, и тот с силой приложил попу тыльной стороной ладони.

– Король Эдуард и мать Этельстана обвенчались в церкви, и священник, который их поженил, жив, – сообщил я.

Я надеялся, что отец Кутберт еще жив, и, судя по изумленной реакции Алдвина, это было так. Алдвин уставился на меня, пытаясь понять, правду я сказал или нет. Мне подумалось, что, если бы ему сообщили о существовании отца Кутберта, он так бы на меня не смотрел.

– Он жив, – продолжил я, – и покажет под присягой, что обвенчал Эдуарда и леди Экгвин. А это означает, что Этельстан – старший сын короля, этелинг, наследник трона.

– Ты лжешь, – произнес Алдвин, но без убежденности.

– Так ответь мне на вопрос: как собирались вы поступить с этелингом? – терпеливо спросил я.

Потребовались время и угрозы, но в итоге он заговорил. Этельстану предстояло отправиться за море в Нейстрию, большую полосу гористой земли, образующую западную провинцию Франкии.

– Там есть один монастырь, – сообщил Алдвин. – Мальчика передадут тамошним монахам на воспитание.

– Поместят в заключение, ты хотел сказать.

– На воспитание, – не сдавался Алдвин.

– В месте, охваченном войной, – продолжил я.

Провинцию Нейстрия разоряли норманны, целые орды людей, решивших, что Франкия сулит более легкую добычу, нежели Британия. Любой монастырь в тех бесприютных местах на берегах океана неизбежно должны были разграбить жадные викинги, а всех его обитателей предать мечу.

– Ты хотел убить этелинга, не обагрив кровью собственные руки, – обвинил его я.

– В Нейстрии есть святые люди, – пробубнил поп.

– Святые тюремщики. Королю Эдуарду известно об этом?

– Король согласился передать сына-ублюдка на воспитание Церкви, – заявил Алдвин.

– Он думает, что речь идет о некоем монастыре в Уэссексе, – предположил я. – А не о дыре в Нейстрии, где рано или поздно какой-нибудь норманн выпустит его сыну кишки.

– Или продаст в рабство, – негромко заметил Финан.

Это выглядело правдоподобно. Этельстан и его сестра, двое детей? На невольничьих рынках Франкии за них можно выручить неплохую цену.

– Ублюдок, – бросил я Алдвину. – А что до его сестры? Ее ты тоже хотел сделать рабыней?

Поп ничего не ответил, только вскинул голову и с вызовом уставился на меня.

– Ты ездил в Нейстрию? – спросил я, повинуясь некоему порыву.

Алдвин замялся, потом покачал головой:

– Нет, с какой стати?

Я стоял, морщась от невыносимой боли. Затем вытащил Осиное Жало и подошел к священнику так близко, что ощутил его зловонное дыхание.

– Даю тебе еще один шанс, – рыкнул я. – Ты ездил в Нейстрию?

Он снова заколебался, на этот раз от страха перед коротким лезвием сакса.

– Да, – признался поп наконец.

– И с кем ты там встречался?

Я повел Осиным Жалом, и пленник вздрогнул.

– С аббатом монастыря Святого Стефана в Кадуме, – в испуге выпалил он.

– Лживый ублюдок, – бросил я. Если бы в его планы входило всего лишь поместить парня в монастырскую школу, хватило бы простого письма. Я поднял клинок, задрав обтрепанную полу его сорочки. – С кем ты встречался?

Алдвин затрясся, ощутив прикосновение острия к своим чреслам.

– С Хрольфом, – прошептал он.

– Громче!

– С Хрольфом!

Хрольф – норманн, вождь, который пришел со своими кораблями во Франкию и разграбил прибрежные поселения. До Британии доходили вести, что Хрольф захватил изрядный кусок Нейстрии и намерен осесть там.

– Намеревался сбыть близнецов Хрольфу? – поинтересовался я у попа.

– Хрольф – христианин. Он позаботился бы о них как подобает!

– Хрольф такой же христианин, как и я! – рявкнул я. – Он так говорит, потому что такую цену надо заплатить франкам за право остаться там. Я бы тоже сказал, дай мне новое королевство. Ты продал бы Этельстана и Эдгит этому ублюдку, и как тот с ними поступил бы? Убил их?

– Нет, – выдавил священник, но без особой уверенности.

– И внук господина Этельхельма остался бы единственным наследником престола Уэссекса. – Я поднял острие Осиного Жала выше, и оно коснулось живота Алдвина. – Ты предатель, Алдвин. Ты умышлял отнять жизнь у старших детей короля.

– Нет, – снова пролепетал он.

– Так назови мне причину, по которой мне не следует тебя убивать.

– Я священник! – взвизгнул поп.

– Ты одет не как священник, – ответил я. – И ты ударил мою дочь. Священники так себя не ведут, не правда ли?

Возразить ему было нечего. Моя слава убийцы попов известна всем. Большинство, ясное дело, опасается прикончить священника или монаха, зная, что за это пригвожденный Бог станет вечно их мучить, но я мести христианского Бога не боялся.

– Алдвин, ты предатель, – повторил я. – Так почему бы мне тебя не убить? Ты это заслужил.

– Дай мне, – послышался голос моей дочери, и я удивленно обернулся. Стиорра сделала два шага вперед и обратила ко мне лицо, совершенно лишенное выражения. Ее правая рука протянулась к саксу. – Дай мне.

Я покачал головой.

– Убивать – не женское дело, – сказал я.

– Почему нет? – спросила она. – Мы даем жизнь, так почему бы и не забрать ее?

– Нет, – проговорил Алдвин. – Нет!

Я не слушал его.

– Убить человека труднее, чем ты думаешь, – сказал я Стиорре. – И хотя ублюдок заслуживает смерти, покончить с ним нужно быстро.

– Почему? – осведомилась дочь. – Отец, он хотел насладиться мной. Неужели это было бы быстро?

– Подумай о душе, – сказал мой сын.

– Душе? – Она повернулась к нему.

– Бог видит твои поступки, – увещевал Утред. – Убийство священника – несмываемый грех.

– Не для моих богов, – заявила Стиорра, и я уставился на нее, не веря собственным ушам. Мне хотелось сказать что-то, но слова не шли, поэтому я просто смотрел. Она повернулась ко мне и улыбнулась. – Моя мать была язычница, и ты язычник. Почему бы и мне не быть ею?

Лицо сына выражало ужас, Финан ухмылялся.

– Ты почитаешь моих богов? – уточнил я.

– Да, отец.

– Но тебя же растили христианкой! – воскликнул ее брат.

– Как и отца, – ответила девочка, не сводя с меня глаз. – И тебя тоже, брат. Только не рассказывай, что ты не молишься нашим богам. Я знаю. – Потом Стиорра посмотрела мимо меня на Алдвина, и взгляд ее окаменел. В этот миг она так сильно походила на мать, что мне стало больно.

– Отец, позволь мне, – сказала дочь и снова протянула руку.

Я отдал ей Осиное Жало.

– Нет! – вскричал Алдвин.

Левой рукой Стиорра выдернула клок разодранного платья из-под фибулы, так что обнажилась одна грудь.

– Ты это хотел увидеть, поп? – спросила она. – Так смотри!

– Нет! – заскулил Алдвин. Он согнулся, не отваживаясь поднять глаз.

– Стиорра! – прошептал мой сын.

Но моя дочь не знала жалости. Я наблюдал за ее лицом, когда она убивала священника, и оно было суровым, холодным и решительным. Сначала она рубанула его, взрезав коротким лезвием кожу на голове и шее, затем посекла руки, которыми он пытался защититься. Ее грудь и платье забрызгало кровью, когда она свалила попа двумя новыми ударами в голову, и лишь потом дочь сжала недлинную рукоять Осиного Жала обеими ладонями и с силой полоснула по горлу. Клинок засел, и, крякнув от натуги, Стиорра провела им взад-вперед, перепиливая глотку. Она смотрела, как поп валится, как кровь лужей заливает изображение одной из убегающих от бога-козла обнаженных женщин. Дочь наблюдала за умирающим Алдвином, а я смотрел на нее. По ее лицу всегда было трудно читать, но я не замечал ни малейшего отвращения от устроенной ею бойни, только нечто вроде любопытства. Когда священник задергался и стал издавать булькающие звуки, она даже слабо улыбнулась. Пальцы попа заскребли по плиткам пола, потом он сильно выгнулся и затих.

Стиорра протянула мне меч рукоятью вперед.

– Спасибо, отец, – ровным голосом произнесла она. – Теперь мне надо умыться.

Прикрыв наготу разодранным, пропитавшимся кровью платьем, девочка вышла из комнаты.

– Господи Исусе, – едва слышно промолвил сын.

– Твоя дочь, ничего не скажешь, – заметил Финан. Потом подошел к трупу и ткнул в него ногой. – И вылитая мать, – добавил ирландец.

– Нам нужно шесть возов, – сказал я. – По меньшей мере шесть.

Финан и Утред все еще смотрели на мертвого попа, который ни с того ни с сего выпустил газы.

– Шесть возов, – повторил я. – Запряженных лошадьми, не волами. И предпочтительно груженные сеном или соломой. В любом случае чем-нибудь тяжелым. Бревнами, например.

– Шесть возов? – спросил ирландец.

– Самое меньшее, – ответил я. – Причем к завтрашнему дню.

– Зачем, господин?

– Потому что мы едем на свадьбу, разумеется, – пояснил я.

И так оно и было.

Глава третья

Под церковью отца Креоды имелся похожий на пещеру подвал, причем такой просторный, что он выходил за пределы стен храма, которые поддерживали массивные каменные колонны и арки. Стены подвала тоже были из камня – больших, грубо отесанных блоков, а полом служила утоптанная земля. Если не считать кучи каких-то древних костей на каменной полке у восточной стены, помещение было пустым, темным и затхлым. Построили его наверняка римляне, хоть я и сомневаюсь, что в их дни ближайшей сточной канаве позволили бы просачиваться через кладку.

– Вонь стоит даже в храме, – уныло сказал отец Креода. – Если только ветер не с востока.

– Дерьмо ползет через каменную стену? – Я споткнулся в темноте о высокий порог и не испытывал особого желания это выяснять.

– Постоянно, – ответил священник. – Потому что штукатурка осыпалась.

– Так заделай смолой, как швы у лодки. Проконопать лошадиным волосом и залей варом.

– Варом?

– Его можно купить в Глевекестре. – Я вглядывался в темноту. – Что за кости?

– Неизвестно. Были тут еще до того, как леди Этельфлэд построила церковь, и мы не хотим тревожить их. – Креода осенил себя крестом. – Призраки, господин, – пояснил он.

– Продай кости в качестве реликвий, а на вырученные деньги купи новый колокол.

– А вдруг это останки язычников! – В его голосе прорвалось возмущение.

– Ну и что? – Я пожал плечами и выпрямился, морщась от неминуемого приступа боли. Вонючему подвалу предстояло стать тюрьмой для Брайса и его людей. Они заслуживали худшего. Эти мерзавцы обшарили весь дом Этельфлэд, свалив в кучу самые ценные ее пожитки: одежду, гобелены, драгоценности, кухонную утварь, лампы.

– Это все принадлежит ее мужу, – мрачно заявил Брайс. – Да и зачем ей вся эта роскошь в монастыре?

Получается, это тоже часть сделки между Этельхельмом и Этельредом: могущественный западный сакс взялся каким-то образом принудить Этельфлэд уйти в монахини. Одобряет ли план ее брат? Оставалось только догадываться. Я знал, впрочем, что Эдуард завидует репутации сестры. Эдуарда постоянно сравнивали с отцом, и не в его пользу, а вот теперь он еще и по сравнению с сестрой проигрывал как воин. Короли, даже вполне достойные, вроде Эдуарда, страдают гордыней. Ему еще под силу было смириться с фактом, что он не соперник отцу, но какая его душила желчь от похвал, расточаемых сестре! Эдуард только порадовался бы ее удалению в обитель.

Тело отца Алдвина перенесли в церковь. Финан облачил труп в рваную черную рясу, но скрыть насильственный конец священника было немыслимо.

– Что случилось? – спросил отец Креода сдавленным шепотом.

– Раскаялся и покончил с собой, – сообщил я.

– Он…

– Убил сам себя, – проворчал я.

– Да, господин.

– И раз это самоубийство, его нельзя хоронить в освященной земле, – продолжил я. – Я не знал даже, что Финан перенес тело в церковь!

– Я как-то не подумал, – ухмыльнулся ирландец.

– Поэтому лучше выкопай для ублюдка могилу поглубже где-нибудь за городом, – посоветовал я.

– На перекрестке, – сказал Финан.

– На перекрестке? – удивился отец Креода.

– Тогда его душа заблудится, – пояснил ирландец. – И не поймет, куда идти. Ты же не хочешь, чтобы его дух, упаси бог, приходил сюда? Поэтому надо закопать покойника на перекрестке и тем самым сбить с толку.

– Сбить с толку, – повторил отец Креода, в ужасе глядя на застывшую на лице мертвого священника жуткую гримасу.

Брайса и его дружинников затолкали во тьму воняющего дерьмом подвала. Со всех сняли кольчуги, сапоги, украшения и пояса с мечами.

– Можешь отпустить их через два дня, – заявил я городскому риву[6]6
  Рив – управляющий.


[Закрыть]. – Бросай ублюдкам немного хлеба, ставь ведра с водой и отпусти по прошествии полных двух дней. Они постараются уговорить тебя вызволить их раньше, даже попробуют подкупить, но не соглашайся.

– Ни в коем случае, господин.

– Если поддашься, станешь врагом для меня и леди Этельфлэд, – добавил я и подумал: «Было время, когда подобная угроза имела настоящий вес».

– И для меня, – вставил Финан.

От этих негромких слов ирландца рив вздрогнул:

– Они просидят тут два дня, обещаю. Клянусь телом Господа нашего! – Он склонился перед алтарем, где в серебряном ларчике хранились перья гусей, согнанных с хлебного поля святой Вербурх.

– Отпустишь их раньше, и духи этих костей придут за тобой, – добавил Финан.

– Клянусь, господин! – с жаром воскликнул рив.

– Думаю, меня похоронят на перекрестке, – сказал я Финану по пути в дом Этельфлэд.

Он ухмыльнулся:

– Мы устроим тебе достойные проводы. Разожжем такой большой костер, что солнце померкнет. Верь мне, твои боги узнают, что ты идешь.

Я улыбнулся, но размышлял о перекрестках, обо всех дорогах, построенных римлянами, которые делили на части всю Британию. Отдельные их участки размыло наводнениями, местами камни растащили, потому как из плоских плит получались хорошие межи или основания под сваи. Нередко во время поездок по стране нам приходилось ехать рядом с дорогой, потому как поверхность оной была слишком выщербленной и неровной для удобного путешествия, и дороги служили нам не более чем заросшими травой указателями направления. Эти указатели вели через всю Британию и приходили в упадок. И я размышлял о том, что ожидает их.

– Как считаешь, – поинтересовался я у Финана, – сможем мы видеть, что происходит, после того как умрем?

Ирландец как-то странно посмотрел на меня:

– Священники говорят, что да.

– Неужели? – удивился я.

– Они утверждают, что ты увидишь ад, – произнес он, нахмурившись. – Тогда почему нельзя видеть и эту жизнь?

– Мне хотелось бы знать, что произойдет.

Я предположил, что дороги исчезнут, а поля по обочинам зарастут орешником, а потом древние пути заполонит колючая ежевика. Неужели такая картина предстанет мне из Валгаллы? И не смотрит ли сейчас какой-нибудь римлянин на Сирренкастр и удивляется, как камень цвета меда и белый мрамор могли уступить место соломе и гнилым бревнам? Я понимал, что причиняю Финану беспокойство, но знал, что норны, эти суровые женщины, распоряжающиеся нашими жизнями, прядут нить моей судьбы и гадают, когда придет время обрезать ее острыми ножницами. Я так долго боялся этого щелчка ножниц, но теперь почти хотел его. Я желал избавления от боли, от проблем, но еще хотел узнать, чем все закончится. Вот только будет ли этому конец? Мы прогнали данов, но теперь на горизонте новая война – война за Мерсию.

– Вот и отец Кутберт, – объявил Финан.

Очнувшись от раздумий, я увидел Осферта, благополучно доставившего священника из Фагранфорды. Какое облегчение! Жена Кутберта, Мехраза, тоже приехала.

– Твой путь лежит теперь на север, – сообщил я Осферту.

– Господин! – воскликнул Кутберт, узнав мой голос. Слепой поп вертел головой, пытаясь понять, где я.

– На север? – переспросил Осферт.

– Наш – тоже, – добавил я. – С семьями. Мы едем в Сестер.

– Господин! – снова позвал Кутберт.

– Ты в безопасности, – ответил я ему. – Ты и Мехраза.

– От чего, господин?

– Ты единственный живой свидетель первого брака Эдуарда, – проговорил я. – А в Уэссексе есть люди, желающие доказать, что свадьбы не было.

– Но она была! – уныло заявил поп.

– Вот поэтому ты едешь в Сестер. Вы оба. – Я посмотрел на Осферта. – Ты сопроводишь семьи на север. Хочу, чтобы ты выехал завтра. Можешь взять из Фагранфорды две повозки для еды и пожитков, и поезжай через Аленкастр.

В Сестер вели две дороги. Одна шла вдоль валлийской границы, и я побуждал своих людей пользоваться ею, с целью показать валлийцам, что мы их не боимся. Дорога через Аленкастр была безопаснее, потому как проходила вдали от порубежных земель.

– Возьми десятерых для охраны, – распорядился я. – И жди нас в Аленкастре. Захватите с собой все самое ценное: монеты, металл, одежду, сбрую – все.

– Мы оставляем Фагранфорду навсегда? – уточнил Осферт.

Я помедлил. Это так и было, но я опасался того, как повлияет на моих людей эта правда. Они построили дома и растили детей в Фагранфорде, а теперь я увожу их на северный край Мерсии. Я бы мог объяснить, что так нужно для защиты Сестера от норманнов и данов, и не солгал, но настоящая правда все-таки крылась в том, что я хотел укрыться за стенами Сестера от злобы Эрдвульфа и амбиций Этельхельма.

– Мы уходим на север временно, – дал я уклончивый ответ. – Если нас не будет в Аленкастре через два дня, считай, что мы не придем. В таком случае твоя обязанность – доставить Этельстана и его сестру в Сестер.

Осферт нахмурился:

– А что может помешать тебе прибыть?

– Судьба, – чересчур бодро ответил я.

– Ты затеваешь войну, – с укором сказал Осферт, и лицо его посуровело.

– Не я.

– Этельхельму нужен парень, – объяснил ему Финан. – И он готов драться, чтобы заполучить его.

– Это значит, что войну начинает он, не я.

Серьезный взгляд Осферта переходил с меня на ирландца. Наконец он насупился и сделался на диво похож на своего отца, короля Альфреда.

– Но ты подталкиваешь его, – неодобрительно проронил он.

– Ты предпочитаешь, чтобы Этельстан умер?

– Нет, конечно.

– Тогда чего хочешь от меня?

На это ответа у него не нашлось. Вместо этого Осферт только скорчил рожу.

– Сакс пойдет против сакса, – уныло промолвил он. – Христианин против христианина.

– Так и будет, – сурово отрезал я.

– Но…

– Поэтому лучше нам позаботиться, чтобы победили правильные христиане, – оборвал я. – Начинайте готовиться к отъезду.

– В Сестер? – осведомился Финан.

– Осферт направляется в Аленкастр, но наш с тобой путь лежит в Глевекестр. Нам нужно сорвать одну свадьбу.

И вызвать войну.

* * *

Моя дочь отказалась ехать с Осфертом и семьями.

– Я поеду в Глевекестр, – уперлась она.

– Отправляйся с Осфертом!

Девчонка порылась в вещах Этельфлэд, сваленных Брайсом и его парнями в кучу во дворе, и выбрала дорогое платье из редкого шелка цвета жирных сливок и с вышитым орнаментом в виде дубовых листьев.

– Миленько, – заявила Стиорра, пропустив мимо ушей мой приказ.

– Оно принадлежит Этельфлэд, – напомнил я ей.

Дочь приложила платье к себе.

– Тебе нравится? – спросила она.

– Да оно стоит, наверное, больше, чем корабль, – проворчал я.

Шелк – одна из тех диковин, которые можно найти в Лундене. Торгующие им купцы утверждали, что привезли ткань из страны далеко на востоке, где ее ткут удивительные люди: кто с тремя ногами, иные с собачьей головой, а некоторые вообще без головы. Истории разнились, но рассказчики клялись, что все они правдивы.

– Красивое, – с тоской промолвила Стиорра.

– Оно отправляется на север вместе с Осфертом, – заявил я. – И с тобой.

Дочь накинула платье на руку и извлекла из кучи белый льняной плащ.

– Он замечательно подойдет к платью.

– Осферт везет семьи на север, – твердил я. – Он берет две повозки, так что ты сможешь ехать в одной из них.

– Отец, я умею ездить верхом, – терпеливо возразила девочка. – И стрелять из лука. Этот еще лучше! – воскликнула она, выдергивая из груды другой белый плащ. – Потому что у него капюшон есть. Ого! И фибула серебряная, видишь?

– Ты меня слушаешь? – прорычал я.

– Конечно, отец. И можно набрать звездчатки, правда же?

– Звездчатки?

– Чтобы заплести в волосы.

– Ты спятила? – поразился я. – Тебе предстоит ехать на север с Осфертом. С какой стати нужно заплетать цветы звездчатки?

– Потому что яблони еще не цветут, разумеется. – Стиорра обернулась и посмотрела на меня и на миг так напомнила свою мать, что у меня перехватило дыхание. Потом терпеливо продолжила: – Отец, как ты собираешься добраться до Эльфинн?

– Добраться?

– Она же будет во дворце Этельреда. Чтобы обвенчаться, ей достаточно открыть калитку и войти в расположенную рядом церковь Святого Освальда. Думаю, вдоль всего пути будет стоять стража, да и в храме тоже. Ты не можешь просто так подъехать и схватить ее. Тогда как ты собираешься до нее добраться?

Я уставился на нее. У меня не было никакого плана по розыску Эльфинн. Иногда строить планы бессмысленно, ты просто ввязываешься в бой и хватаешь тот шанс, который подвернется под руку. Именно такую ошибку, пришла мне в голову неприятная мысль, совершил Брайс, и в точности так собирался поступить и я.

– Эльфинн – моя подруга! – заявила Стиорра, когда поняла, что не дождется ответа.

– Я видел вас вместе, – неохотно признал я.

– Она мне нравится. Не всем, но мне – да, а по обычаю, подруги невесты присутствуют на свадьбе.

– Неужели?

– Поэтому ты выделишь мне двоих молодых дружинников, и мы отправимся во дворец лорда Этельреда с подарками.

– И тебя схватят, – уныло заметил я.

– Если узнают, то, скорее всего, да. Но я лишь несколько дней провела в Глевекестре, и у меня нет желания идти в большой зал – мне нужно попасть во внешний двор, где находятся комнаты Эльфинн.

– Вот ты попала во двор. Что дальше?

– Скажу, что привезла подарки от господина Этельфрита.

Хитрая задумка. Этельфрит был богатым мерсийским олдерменом, земли которого располагались близ Лундена. Этельреда он недолюбливал и отказывался посещать Глевекестр. Из него мог бы получиться союзник для Этельфлэд, не будь его истинные симпатии направлены в сторону западных саксов.

– И что за подарок? – поинтересовался я.

– Лошадь, – ответила дочь. – Молодая кобыла. Мы ее расчешем и вплетем в гриву ленты. Уверена, они разрешат Эльфинн посмотреть на подарок.

– Они?

– Ее будут охранять, – терпеливо пояснила Стиорра.

– А она просто сядет на кобылу и ускачет с тобой?

– Да.

– И стража у ворот вас не остановит? – хмыкнул я.

– Это забота твоих парней, – заявила дочь.

– Допустим, что Эльфинн не захочет бежать?

– Э, захочет! – уверенно возразила Стиорра. – Она не согласится выходить за Эрдвульфа! Он же кобель!

– Кобель?

– Да в Глевекестре нет ни одной девушки, к которой он не приставал, – сказала дочь. – Леди Этельфлэд говаривала, что ни одному мужчине нельзя доверять, хотя некоторым можно доверять больше, чем другим. Но Эрдвульфу? – Она пожала плечами. – А еще ему нравится бить женщин.

– Ты-то откуда знаешь?

– Эх, папа! – Стиорра снисходительно улыбнулась. – Ну вот видишь – я еду с тобой в Глевекестр.

Так оно и получилось, потому как лучшего плана я не придумал. Я подумывал подстеречь Эльфинн на пути в церковь, но Стиорра была права – весь короткий переход будет охраняться дружинниками Этельреда. Или я мог войти в храм сам – тоже отчаянный поступок, потому что обширное здание будет до краев забито сторонниками правителя. Мне не хотелось подвергать опасности дочь, но за все время пути до Глевекестра более разумная идея так и не родилась.

Я рассчитывал добраться до столицы в тот же день, но поиск повозок потребовал времени. Еще больше его ушло, чтобы раздать людям тщательные наставления. Поэтому выехать мы смогли только вскоре после рассвета на праздник святого Этельвольда. Еще я рассчитывал получить шесть возов, а в Сирренкастре нашлись лишь три, но хватило и их. Повозки я отрядил на запад накануне вечером. Возницам предстояло провести неуютную ночь, ожидая открытия ворот Глевекестра, но ко времени, когда мы выедем из Сирренкастра, две из трех повозок уже должны быть внутри городских стен. Нагружены они сеном, и сопровождающих научили говорить, что это припасы для конюшен лорда Этельреда.

То был обычный мартовский день – серое, как чугун, небо и холодный ветер с гор, подгоняющий нас в спину. Осферт со своим десятком вернулся в Фагранфорду, ему предстояло погрузить на две повозки пожитки и в сопровождении отца Кутберта отправиться на север вместе с семьями моих дружинников. Этельстан уехал с ним. Повозки будут вершить путь медленно, быть может даже чересчур, и десятка воинов едва ли хватит, чтобы оборонить их в случае неприятностей, но, если все пойдет хорошо, я нагоню этот обоз до наступления ночи.

При условии, что нам удастся пережить следующие несколько часов.

Стиорра, укутанная в просторный коричневый плащ, скакала рядом со мной. Под плащом таились сливочный шелк и белый лен, серебряные цепочки и янтарные броши. Она выбрала молодую кобылу, помыла и причесала ее, натерла копыта воском и вплела в гриву голубые ленты. Однако дорожные брызги запятнали воск, а аккуратно завязанные ленты намокли под дождем.

– Так ты, выходит, язычница? – поинтересовался я у дочери, пока мы ехали через холмы.

– Да, отец.

– Почему?

Она улыбнулась из-под толстого капюшона, под которым прятался венок из звездчатки, охватывающий темные волосы.

– А почему нет?

– Потому что тебя растили христианкой.

– Быть может, именно поэтому. – В ответ на это замечание я что-то пробурчал, а Стиорра рассмеялась. – Ты хоть представляешь, какие монахини жестокие? Они били меня и даже жгли из-за того, что я твоя дочь.

– Жгли?!

– Вертелом, раскаленным на кухонном очаге. – Она закатала рукав, чтобы показать отметки.