Текст книги "Пустой трон"

Хитрая эта организация, христианская Церковь. Едва лорд становится богат, он строит храм или монастырь. Этельфлэд настояла на возведении в Сестере церкви еще до того, как начала укреплять стены и углублять ров. Я доказывал, что это пустая трата денег, что она всего лишь построит заведение, где попы вроде Риксега станут набирать жирок, но Этельфлэд стояла на своем. Сотни мужчин и женщин живут при церквях, в аббатствах и монастырях, основанных лордами, и по большей части не делают ничего, кроме как едят, пьют да бубнят время от времени молитвы. Монахи работают, конечно. Они трудятся на полях, полют огороды, рубят лес, таскают воду и переписывают книги, но все ради того, чтобы их начальники могли жить как аристократы. Ловкий план – заставлять других работать, чтобы самому наслаждаться роскошью. Я зарычал негромко.

– Церемония скоро закончится, – попытался утешить меня Финан, решивший, что мой рык вызван болью.

– Не приказать ли принести вина с медом, господин? – спросил озабоченный Осферт.

Осферт был незаконнорожденным сыном короля Альфреда, и более достойный человек не ступал еще по земле. Я часто пытался представить, какой государь вышел бы из него, родись Осферт от жены, а не от перепуганной служанки, задравшей юбки ради королевской прихоти. Из него мог получиться великий правитель, справедливый, умный и порядочный, но на нем вечно лежало клеймо бастарда. Альфред хотел сделать сына священником, но Осферт упрямо выбрал путь воина, и мне посчастливилось заполучить его в свою дружину.

Я смежил веки. Монахи пели, а один из колдунов размахивал металлической чашкой, подвешенной на цепи, заполняя церковь дымом. Я чихнул – это было больно, – потом у двери началась вдруг суматоха. Я подумал, что прибыл Этельред, но, открыв глаза, увидел епископа Вульфхерда со сворой попов-прихлебателей.

– Если тут затевается заговор, то этот любитель мять сиськи в самой его гуще.

– Не так громко, господин, – упрекнул меня Осферт.

– Любитель мять сиськи? – переспросил Финан.

Я кивнул:

– Так мне сказали в «Снопе».

– О нет! Нет! – возмутился Осферт. – Не может быть, он ведь женат!

Я расхохотался, потом снова закрыл глаза.

– Не стоит тебе говорить подобные вещи, – заявил я Осферту.

– Почему, господин? Это ведь просто грязные слухи! Епископ женат.

– Не стоит, потому что мне больно, когда я смеюсь, – сказал я.

Вульфхерд был епископом Херефордским, но бо́льшую часть времени обретался в Глевекестре, потому как именно тут хранились глубокие сундуки Этельреда. Вульфхерд ненавидел меня и сжег мои постройки в Фагранфорде в попытке выжить меня из Мерсии. Он не принадлежал к породе жирных священников, а, напротив, был тощ как тесак. При виде меня его суровое лицо расплылось в принужденной улыбке.

– Господин Утред!

– Вульфхерд, – буркнул я в ответ.

– Рад видеть тебя в храме, – продолжил он.

– Но только не с этим, – прошипел один из его приспешников.

Я открыл глаза и понял, что он указывает на молот, висящий у меня на шее. Это был символ Тора.

– Осторожно, поп, – предостерег я, хотя был слишком слаб, чтобы наказывать за дерзость.

– Отец Пенда, давай помолимся, чтобы Господь вразумил лорда Утреда отринуть свои языческие побрякушки, – сказал Вульфхерд. Потом обратился ко мне: – Бог прислушивается к нашим молитвам.

– Неужели?

– Я молился о твоем выздоровлении, – солгал прелат.

– И я тоже, – заметил я, прикоснувшись к молоту Тора.

Вульфхерд улыбнулся уклончиво и отвернулся. Попы последовали за ним, как цыплята за наседкой, все, кроме молодого отца Пенды, который стоял и с вызовом смотрел на меня.

– Ты бесчестишь храм Божий! – громко заявил он.

– Просто уйди прочь, отец, – посоветовал Финан.

– Это мерзость! – Священник едва не сорвался на крик, указывая на мой молот. В нашу сторону стали поворачиваться головы. – Мерзость в глазах Господа!

Потом Пенда наклонился в попытке сорвать с меня молот. Я ухватил его за черную рясу и притянул к себе. Усилие отозвалось в левом боку вспышкой боли. Ряса, прижатая к моему лицу, была влажной и воняла навозом, зато скрыла мое лицо, исказившееся от боли, пронзившей рану. Я судорожно вздохнул, затем Финану удалось оторвать попа от меня.

– Мерзость! – заорал Пенда, которого тащили прочь.

Осферт приподнялся в намерении помочь ирландцу, но я ухватил его за рукав и остановил. Пенда снова бросился на меня, но двое из приятелей-попов вцепились ему в плечи и увлекли прочь.

– Глупец прав, – сурово заметил Осферт. – Тебе не следовало надевать молот, идя в церковь, господин.

Я вжался спиной в стену, стараясь дышать ровнее. Боль накатывала волнами, то острая, то тупая. Кончится это когда-нибудь? Мне так надоело терпеть, и, возможно, боль притупила мой разум.

Я думал, что Этельред, повелитель Мерсии, умирает. Это было очевидно. Удивительно, что он протянул так долго, но витан определенно собрался с целью обсудить последствия его смерти. И я только что узнал о приезде в Глевекестр олдермена Этельхельма, тестя короля Эдуарда. В церкви его не было, по крайней мере, я не видел, а не заметить его трудно, потому как человек он крупный, общительный и шумный. Я симпатизировал Этельхельму и ни на грош не доверял ему. И он прибыл на витан. Откуда я узнал? От отца Пенды, этого злопыхающего священника, своего лазутчика. Пенда находился у меня на жалованье, и, когда я притянул его к себе, он прошептал: «Этельхельм здесь. Приехал этим утром». Он хотел добавить что-то еще, но тут его утащили.

Я внимал пению монахов и гудению попов, собравшихся вокруг алтаря, где огоньки свечей играли на большом золотом распятии. Алтарь был пуст, и в его чреве лежал массивный серебряный гроб, украшенный хрустальными вставками. Один этот саркофаг стоил дороже всей церкви. Наклонившись и вглядевшись сквозь маленькие хрусталики, можно было различить скелет, покоящийся на дорогом синем шелке. По особым дням саркофаг открывали, скелет выставляли на всеобщее обозрение, и я слышал о чудесах, которые случались с людьми, заплатившими за право прикоснуться к желтым костям. Волшебным образом исчезали чирьи и бородавки, хромые начинали ходить – и все благодаря останкам якобы святого Освальда. Будь это так, это само по себе стоило назвать чудом, потому как нашел их я. Вероятно, они принадлежали безвестному монаху, хотя с таким же успехом могли быть скелетом какого-нибудь свинопаса. Но когда я говорил об этом отцу Кутберту, тот заявлял: не один и не два свинопаса причислены к лику святых. Этим христианам ничего не докажешь.

Помимо тридцати-сорока священников, в церкви присутствовали по меньшей мере сто двадцать человек. Все стояли под высокими балками, между которыми летали воробьи. Религиозная церемония должна была пролить благословение пригвожденного Бога на думы витана, поэтому никого не удивило, когда епископ Вульфхерд произнес убедительную проповедь о мудрости того, кто внимает совету людей трезвых, добрых, старших и наделенных властью.

– Да воздают старейшинам двойную честь, – убеждал он нас, – потому как таков завет Господа!

Вполне может быть, но в устах Вульфхерда это изречение намекало на то, что всех нас собрали не давать советы, а согласиться с тем, что уже заранее решено промеж епископом, Этельредом и, как я только что узнал, Этельхельмом Уэссекским.

Этельхельм был вторым по богатству человеком в Уэссексе после короля, своего зятя. Он владел обширными земельными угодьями, а его дружина составляла почти треть в войске западных саксов. Это был главный советник Эдуарда, и его неожиданный приезд в Глевекестр доказывал, что король Уэссекса определился, как хочет поступить с Мерсией. Он послал Этельхельма обнародовать решение, но и тот и другой знали, что Мерсия горда и заносчива. Мерсия не примет Эдуарда королем просто так, ей следует предложить что-то взамен. Но что? Говоря начистоту, Эдуард мог провозгласить себя королем после смерти Этельреда, но такой шаг вызвал бы недовольство, а то и открытое сопротивление. Я уверен, что он хотел заставить Мерсию упрашивать себя и для этого послал Этельхельма. Этельхельма добродушного, Этельхельма щедрого, Этельхельма красноречивого. Этот человек нравился всем. Нравился он и мне, но его присутствие в Глевекестре таило подвох.

Мне удалось проспать почти всю проповедь Вульфхерда, а когда хор затянул очередной бесконечный псалом, Осферт и Финан помогли мне выбраться из церкви. Сын нес Вздох Змея и костыли. Я подчеркивал свою слабость, тяжело опираясь на плечо Финана и шаркая ногами. По большей части это было притворство, но не совсем. Я устал от боли, устал от вонючего гноя, сочащегося из раны. Кое-кто останавливался, чтобы выразить сожаление при виде моего нездоровья, и сочувствие некоторых было искренним, но большинство явно испытывало радость от моего крушения. До ранения я внушал им страх, а теперь они могли без опаски презирать меня.

Предупреждение отца Пенды едва ли имело смысл, потому как Этельхельм поджидал нас в большом зале, но думается, молодой священник хотел сделать хоть что-то, чтобы отработать полученное от меня золото. Западносаксонского олдермена окружали люди пониже рангом, и все до единого понимали, что настоящая власть в этом зале принадлежит Этельхельму, представителю Эдуарда Уэссекского, ведь без армии западных саксов не было бы и самой Мерсии. Я смотрел на него и гадал, с какой целью он приехал. Это был здоровяк с широким лицом, лысоватый, с приветливой улыбкой и добрыми глазами, которые округлились при виде меня. Стряхнув окружавших его собеседников, он поспешил мне навстречу:

– Дорогой мой господин Утред!

– Господин Этельхельм! – Я постарался, чтобы мой голос звучал прерывисто и хрипло.

– Дорогой мой господин Утред, – повторил он, заключив мою ладонь в свои. – Нет слов, способных передать, что я чувствую! Скажи, что́ я могу сделать для тебя? – Он стиснул мою руку. – Только скажи!

– Ты можешь дать мне умереть с миром, – ответил я.

– Уверен, тебе отпущено еще много лет, – возразил олдермен. – В отличие от моей дорогой супруги.

То была новость. Я знал, что Этельхельм женат на бледном, худосочном создании, которое принесло ему в приданое половину Дефнаскира. Каким-то образом этой несчастной удалось произвести на свет целую череду крепких, толстеньких малышей. Чудо, что она протянула так долго.

– Мне жаль, – прошамкал я.

– Она хворает, бедняжка. Вся истончала, и конец уже близок.

Особой печали в его голосе не чувствовалось. Впрочем, я предполагал, что брак с подобной видению женой был заключен лишь ради расширения земельных владений.

– Когда я женюсь снова, то надеюсь, что ты приедешь на свадьбу! – продолжил Этельхельм.

– Если доживу, – скулил я.

– Еще как доживешь! Я буду за тебя молиться!

Ему бы и за Этельреда не мешало помолиться. Властитель Мерсии не присутствовал на церковной службе, но ждал нас, восседая на троне, установленном на помосте в западном конце большого зала. Он сидел сгорбившись, смотрел перед собой пустым взглядом, а тело его было укутано в просторный плащ из бобрового меха. Рыжие волосы поседели, хотя бо́льшая часть шевелюры пряталась под шерстяной шапочкой, скрывавшей, как я предположил, его рану. Я никогда не любил Этельреда, но ощутил жалость. Он, должно быть, уловил мой взгляд, потому как встрепенулся, поднял голову и посмотрел через зал туда, где я усаживался в задних рядах на скамью. Он пялился на меня с минуту, потом откинул голову на высокую спинку сиденья, а его рот безвольно приоткрылся.

На помост взобрался епископ Вульфхерд. Я боялся, что он разразится очередной проповедью, но вместо этого прелат постучал посохом по дощатому полу, а когда тишина установилась, ограничился кратким напутствием. Этельхельм, как я подметил, скромно сел чуть в стороне от собрания. Эрдвульф разместился у противоположной стены, а между ними ерзали на неудобных скамьях лучшие люди Мерсии. Дружинники Этельреда – единственные вооруженные люди в зале – выстроились вдоль стен. В дверь протиснулся мой сын и присел рядом.

– Мечи в безопасности, – прошептал он. – Ситрик здесь?

– Здесь.

Епископ Вульфхерд говорил так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы ничего не упустить, а наклоняться вперед было больно. Но я терпел и слушал. Лорду Этельреду доставляет удовольствие, вещал прелат, видеть Мерсию наслаждающейся в последнее время миром и покоем.

– Мы добыли землю силой своих мечей, – вещал Вульфхерд. – И милостью Господа изгнали язычников с полей, которые возделывали наши предки. Мы благодарим Бога за это!

– Аминь! – громогласно вступил Этельхельм.

– Этим мы обязаны победе, которую одержал в прошлом году господин Этельред при помощи надежных западносаксонских союзников, – продолжал епископ. Он указал на Этельхельма, и весь зал наполнился топотом ног – так мужи совета выражали свое одобрение.

«Вот ублюдок! – подумал я. – Этельред получил рану сзади, а битву выиграли мои воины, не его».

Прелат дождался тишины.

– Мы обрели земли, добрые пахотные земли, – снова заговорил Вульфхерд. – И господин Этельред с удовольствием награждает ею тех, кто в прошлом году сражался бок о бок с ним.

Тут епископ указал на стол у стены зала, где за грудой документов располагались два священника. Ничем не прикрытая взятка: поддерживай все предложения Этельреда и получишь поместье.

– Мне там ничего не причитается, – буркнул я.

– Он выделит тебе достаточно земли для могилы, господин, – хмыкнул Финан.

– Тем не менее, – Вульфхерд немного возвысил голос, и я смог снова откинуться к стене, – язычники удерживают города, являющиеся частью нашего древнего королевства. Они все еще оскверняют нашу землю своим присутствием, и, если мы хотим передать нашим детям поля, которые пахали наши предки, нам следует препоясать чресла и изгнать нечестивых, как Иисус Навин изгнал грешников из Иерихона!

Священник помолчал, видимо ожидая очередной порции топота, но в зале висела тишина. Он призывал нас сражаться, как прежде, но епископ Вульфхерд был не из тех, кто способен вдохновить других на кровавое дело и встать в «стену щитов» против оскаленных копейщиков-данов.

– Но сражаться мы будем не одни, – повел дальше прелат. – Господин Этельхельм прибыл из Уэссекса с целью заверить нас, а точнее, даже пообещать, что войско западных саксов выступит вместе с нами!

Заявление вызвало радостный гомон. Похоже, драться будет кто-то другой, и Этельхельм поднялся по деревянным ступенькам на помост под дружный топот. Он улыбнулся всему залу – здоровяк, чувствующий себя здесь как рыба в воде. Золотая цепь блестела поверх укрытой кольчугой груди.

– У меня нет права говорить в этом благородном собрании, – скромно начал он, и его могучий голос заполнил весь зал. – Но если лорд Этельред позволит…

Он повернулся, и Этельред ухитрился кивнуть.

– Мой король ежедневно возносит молитвы за королевство Мерсию, – продолжил Этельхельм. – Он просит о победе над язычниками. Государь благодарит Бога за победу, дарованную вам в прошлом году. И еще, лорды, давайте не будем забывать, что это господин Утред дал тот бой! Это он получил тогда рану! Это он заманил нечестивых в ловушку и предал их под наши мечи!

Это было неожиданно. В зале не нашлось бы ни одного человека, не знавшего о враждебности Этельреда ко мне, и вот теперь меня превозносят здесь, в жилище Этельреда? На меня стали оборачиваться, затем кто-то топнул ногой, и вскоре весь зал наполнился шумом. Даже Этельред ухитрился дважды пристукнуть рукой о кресло. Этельхельм сиял, я же хранил невозмутимость, пытаясь угадать, какая змея таится под сенью этой непредвиденной лести.

– Для моего короля удовольствие, – сообщил Этельхельм, когда грохот поутих, – содержать мощные силы в Лундене. Эта армия всегда готова отразить данов, наводняющих восточную часть нашей страны.

Заявление было встречено молчанием, и это едва ли стоило счесть сюрпризом. Лунден, крупнейший в Британии город, являлся частью Мерсии, но вот уже много лет находился под управлением западных саксов. Этельхельм намекал, хотя и уклончиво, что отныне город официально становится частью Уэссекса, и люди в зале уловили посыл. Он мог им не нравиться, но если такова была цена за помощь западных саксов в войне с данами, то она уже заплачена и потому приемлема.

– Мы сохраним эту могучую армию на востоке, – заявил Этельхельм. – Армию, предназначением которой является вернуть Восточную Англию под власть саксов. Вам же, лорды, предстоит держать армию здесь, на западе. И вместе мы сумеем изгнать язычников с нашей земли! Мы будем сражаться заодно! – Он помолчал, озирая зал, потом повторил последнее слово: – Заодно!

И на этом остановился. Это была очень резкая концовка. Олдермен улыбнулся епископу, улыбнулся примолкшим людям на скамьях перед ним и сошел с помоста.

«Заодно», – обронил он, и это определенно означало брак поневоле между Уэссексом и Мерсией. Змея, похоже, скоро выползет на волю.

Пока говорил Этельхельм, епископ Вульфхерд присел, но теперь снова поднялся.

– Необходимо, лорды, – произнес он, – чтобы мы собрали мерсийскую армию, которая освободит северную часть нашей страны от последних язычников и тем самым распространит власть Христа во всех частях нашего древнего королевства.

Кто-то в зале попытался заговорить, но я не мог разобрать слов, и прелат перебил неизвестного.

– Пожалованные нами новые земли станут платой воинам, которые нам нужны, – резко заявил Вульфхерд, и его слова пресекли любые возражения.

Войско следовало кормить, оплачивать, вооружать, снабжать лошадьми, доспехами, щитами, обучать. Витан улавливал запах новых налогов, но епископ, очевидно, предлагал отдать в уплату армии захваченные у данов фермы. Почему бы нет? Идея не из худших. Мы побили данов, изгнали их с большого куска мерсийской земли, и есть смысл гнать их дальше. Именно этим занималась Этельфлэд близ Сестера, но делала она это без поддержки воинов или денег мужа.

– Армии нужен предводитель, – заявил епископ.

Змея выпустила трепещущий язычок.

В зале повисла тишина.

– Мы долго размышляли над этим, – елейно продолжил Вульфхерд. – И много молились! Мы предали решение во власть всемогущего Господа, и Он, в неизреченной милости своей, дал ответ.

Змея выползла на свет, поблескивая глазками.

– В этом зале присутствует дюжина мужей, способных повести войско против язычников, – продолжил прелат. – Но возвышение одного над прочими повлечет за собой ревность. Если бы господин Утред был здоров, перед нами не стоял бы выбор! – «Лживый ублюдок», – подумал я. Епископ снова заговорил. – Мы все молимся о выздоровлении господина Утреда, но, пока этот светлый день не наступил, должны найти человека, обладающего всеми признанными способностями, бесстрашием и безупречной репутацией.

Эрдвульф. Все взоры в зале обратились на него, и я ощутил, как мятеж зреет среди олдерменов. Эрдвульф – не один из них, это выскочка, который местом начальника ближней дружины обязан сестре Эдит, делящей с Этельредом ложе. Я почти ожидал увидеть ее на витане, возможно в роли сиделки Этельреда, но ей хватило ума оставаться в тени. Или кто-то мудрый ей подсказал.

Тут прелат обнародовал свой сюрприз, и пасть змеи открылась, показав длинные изогнутые клыки.

– Господин Этельред почитает за благо, чтобы его дочь вышла замуж за Эрдвульфа, – объявил он.

По залу прокатился вздох, потом ропот, и снова наступила тишина. Люди хмурились, скорее озадаченно, чем возмущенно. Женившись на Эльфинн, Эрдвульф войдет в семью Этельреда. Пусть сам он будет не из знатного рода, зато королевскую кровь его супруги никто не поставит под сомнение. Эльфинн – внучка короля Альфреда, племянница короля Эдуарда. Раздвинутые бедра сестры принесли Эрдвульфу командование дружиной, а теперь Эльфинн разведет ноги, чтобы он взобрался еще выше. Умно. Кое-кто порывался взять слово, но голоса тонули в рокоте большого зала. Затем произошла еще одна неожиданность – заговорил сам Этельред.

– Мне угодно… – начал он, потом остановился перевести дух. Голос его был слаб, и люди в зале зашикали, чтобы расслышать. – Мне угодно, – снова заговорил Этельред, сбивчиво и невнятно, – чтобы моя дочь Эльфинн вышла за лорда Эрдвульфа.

«Лорда? – подумал я. – Лорда Эрдвульфа?» Я изумленно смотрел на Этельреда. Тот вроде как улыбался. Я перевел взгляд на Этельхельма. Что выигрывает Уэссекс от этого брака? Быть может, это ради того, чтобы ни один мерсийский олдермен не смог, женившись на Эльфинн, унаследовать власть Этельреда, и тем самым Эдуарду будет открыт путь к трону? Но что удержит самого Эрдвульфа от узурпации? И тем не менее Этельхельм одобрительно кивал и улыбался, а потом пересек зал и заключил Эрдвульфа в объятия. Более открытого знака быть не могло – король Эдуард Уэссекский желает, чтобы его племянница сочеталась браком с Эрдвульфом. Но почему?

Мимо прошел отец Пенда, направляясь к двери. Он глянул на меня, и Осферт напрягся, ожидая от молодого священника очередных обвинений, но Пенда не сбавил шага.

– Ступай за попом, – велел я сыну.

– Что?

– Он пошел отлить. Иди и помочись рядом с ним. Давай!

– Я не хочу…

– Ступай и отлей!

Утред ушел, а я наблюдал, как Этельхельм возводит Эрдвульфа на помост. Последний выглядел красивым, уверенным в себе и сильным. Он опустился на колени перед Этельредом, который простер руку. Эрдвульф поцеловал ее, повелитель Мерсии сказал что-то, но слишком тихо, чтобы мы могли расслышать. Епископ Вульфхерд склонился, внемля, затем распрямился и обратился к залу:

– Господину Этельреду угодно, чтобы его дочь вышла замуж в день праздника святого Этельвольда.

Кто-то из священников затопал ногами, остальной зал подхватил.

– Когда День святого Этельвольда? – спросил я у Осферта.

– Этельвольдов два, – педантично ответил тот. – И тебе следует знать, что оба они родились под Беббанбургом.

– Когда? – рявкнул я.

– Ближайший будет через три дня, господин. А день поминовения епископа Этельвольда отмечался в прошлом месяце.

Три дня? Слишком скоро, чтобы Этельфлэд успела вмешаться. Ее дочь Эльфинн выйдет замуж за врага прежде, чем она узнает об этом. Сей враг до сих пор стоял на коленях перед Этельредом, а витан провозглашал ему здравицы. Несколько минут назад совет презирал Эрдвульфа по причине его низкого происхождения, но теперь все уловили, откуда дует ветер, причем крепкий. Ветер дул с юга, из Уэссекса. Во всяком случае, Эрдвульф был мерсийцем, и тем самым Мерсия хотя бы избежит постыдной необходимости упрашивать какого-то западного сакса править ею.

Тут вернулся сын, наклонился к моему уху и зашептал. И я наконец выяснил, почему Этельхельм одобряет этот брак и с какой целью меня пригласили на витан. Мне следовало догадаться. Этот совет определял не будущее Мерсии, но судьбу королей.

Я сказал Утреду, что надо делать, потом встал. Встал медленно и с трудом, позволив страданиям отразиться на моем лице.

– Олдермены! – воззвал я, и это было весьма больно. – Олдермены!

Меня разрывало на части. Все в комнате понимали, что произойдет, а Этельхельм и епископ боялись этого, поэтому пытались заткнуть мне рот лестью. Теперь они видели, что лесть не помогла, потому что я собрался высказать возражения, заявить, что Этельфлэд имеет право влиять на судьбу дочери. Я собирался бросить вызов Этельреду и Этельхельму, и те теперь молча ждали этого вызова. Этельред смотрел на меня, Этельхельм тоже. Рот Вульфхерда приоткрылся.

Но к их облегчению, я не сказал ни слова. Я просто рухнул на пол.

* * *

Началась суматоха. Я трясся и стонал. Люди опускались рядом со мной на колени, а Финан кричал, призывая освободить мне место. А еще звал моего сына прийти ко мне, но Утред ушел, исполняя мой приказ. Сквозь толпу протолкался отец Пенда. Завидев меня сокрушенным, он громогласно возвестил, что это праведный гнев Господа. От такого заявления даже Вульфхерд нахмурился.

– Замолчи! – приказал епископ.

– Язычник сражен! – не утихал Пенда, слишком старательно отрабатывая свое золото.

– Господин?! Господин! – Финан теребил меня за правую руку.

– Меч, – едва слышно потребовал я. Потом повторил громче: – Меч!

– Не здесь, – возразил кто-то.

– Никакого оружия в зале! – решительно заявил Эрдвульф.

Тогда Финан и еще четверо парней вынесли меня за дверь и положили на траву. Под моросящим дождиком Ситрик принес Вздох Змея и сомкнул мои пальцы на рукояти.

– Язычество! – прошипел отец Пенда.

– Он жив? – спросил епископ, склоняясь надо мной.

– Это ненадолго, – отозвался Финан.

– Перетащите его под крышу, – предложил Вульфхерд.

– Домой, – прохрипел я. – Отвезите меня в мой дом. Финан!

– Я доставлю тебя домой, господин, – пообещал ирландец.

Подоспел Этельхельм, раздвинувший толпу подобно быку, расталкивающему овец.

– Господин Утред! – возопил он. – Что стряслось?

– Он не слышит тебя, господин, – ответил Осферт, осенив себя крестным знамением.

– Слышу, – возразил я. – Отвезите меня домой.

– Домой? – спросил Этельхельм. В голосе его прозвучало волнение.

– Домой, в горы, – пояснил я. – Я хочу умереть в горах.

– Тут поблизости есть монастырь. – Этельхельм держал мою правую руку, плотнее сжимая мои пальцы вокруг рукояти Вздоха Змея. – Тебя можно перенести туда, господин Утред.

– В горы, – едва внятно вымолвил я. – Просто отвезите меня в горы.

– Языческий бред, – презрительно бросил отец Пенда.

– Если господин Утред хочет отправиться в горы, то он отправится туда, – решительно заявил Этельхельм.

Люди смотрели на меня и переговаривались. Моя смерть лишала Этельфлэд сильнейшего из сторонников, и наверняка они строили догадки, что станет с моими и ее землями, когда Эрдвульф заделается повелителем Мерсии. Дождь усилился, и я застонал. Не все в моем поведении было притворством.

– Ты простудишься, господин епископ, – сменил тему отец Пенда.

– И нам еще так многое следует обсудить, – произнес, распрямившись, Вульфхерд. Затем он обратился к Финану: – Присылай нам новости.

– Все в руках Божьих, – заявил Пенда, уходя.

– Воистину так, – проронил Вульфхерд. – И да послужит это уроком всем язычникам.

Осенив себя крестом, прелат зашагал следом за Пендой к дому.

– Дашь нам знать, что будет? – спросил Этельхельм у Финана.

– Конечно, господин. Молитесь за него.

– Всей душой.

Я выждал, пока все члены витана не ушли с улицы, затем поглядел на Финана.

– Утред подгонит повозку, – заявил я. – Погрузи меня в нее. Потом едем на восток, мы все. Ситрик!

– Господин?

– Разыщи наших. Пройди по тавернам. Пусть будут готовы тронуться в путь. Ступай!

– Господин?! – проронил ирландец, удивленный моей внезапной деловитостью.

– Я умираю, – пояснил я и подмигнул.

– Правда?

– Надеюсь, что нет, но говори всем обратное.

Прошло некоторое время, но вот наконец сын пригнал повозку, запряженную парой лошадей. Меня уложили на подстилку из промокшей соломы. Я привел в Глевекестр большинство своих дружинников, и, пока мы ехали по улицам, они скакали впереди, позади и по бокам повозки. Народ при нашем приближении снимал шапки. Весть о неминуемой моей смерти каким-то образом уже разнеслась по городу, и люди валили из домов и лавок, чтобы проводить меня в последний путь. Священники крестили проезжающую мимо телегу.

Я боялся, что опоздал. Мой сын, пока мочился вместе с Пендой у церковной стены, узнал от него главные новости: Этельхельм послал воинов в Сирренкастр.

Мне стоило догадаться.

Вот ради чего меня пригласили на витан: не потому, что Этельред и Этельхельм хотели убедить Мерсию, что есть кому вступиться за Этельфлэд, но с целью выманить меня из Сирренкастра. Точнее, увести оттуда моих дружинников, потому что Этельхельм отчаянно хотел заполучить кое-кого в этом городе.

Ему нужен был Этельстан – мальчишка, лет десяти от роду, насколько я мог припомнить. Мать его была милой кентской девушкой, которая умерла, дав ему жизнь. Зато отец его был жив, и еще как жив. Его отец – не кто иной, как Эдуард, сын короля Альфреда, король Уэссекса. Эдуард женился на дочери Этельхельма и родил другого сына, и Этельстан превратился в помеху. Кто он – старший сын или же бастард, как утверждает Этельхельм? Если бастард, то у него нет прав, однако слухи упорно гласили, что Эдуард женился на той девчонке из Кента. И я знал, что слух этот правдив, потому что венчал пару отец Кутберт. Народ в Уэссексе делал вид, что верит в незаконное происхождение Этельстана, но Этельхельм опасался настойчивой молвы. Он боялся, что Этельстан станет соперником его внука в борьбе за трон Уэссекса, и явно решил принять меры. По словам Пенды, тесть короля отрядил два с лишним десятка воинов в Сирренкастр, где в доме Этельфлэд жил Этельстан. В мое отсутствие парня охраняли всего шестеро дружинников. Осмелится ли Этельхельм убить мальца? В этом я сомневался, но он наверняка попытается захватить его и увезти куда подальше, чтобы не создавал угрозы планам олдермена. И если Пенда прав, у высланного отряда день преимущества перед нами. Но Этельхельм явно обеспокоился, что я отправлюсь в Сирренкастр или хотя бы в Фагранфорду, из чего следовало, что его люди могут быть еще неподалеку. Вот почему я понес чушь про желание умереть в горах. Когда я соберусь умирать, то предпочту отбросить концы в теплой постели с девчонкой, а не на поливаемом дождем склоне мерсийского холма.

Гнать я не отваживался. Со стен Глевекестра за нами наблюдали, поэтому мы ехали мучительно медленно, как если бы дружинники старались не растрясти повозку с умирающим господином. Так продолжалось, пока мы не достигли букового леса на крутом склоне, поднимающемся в горы, где овцы все лето щиплют траву на лугах. Оказавшись среди деревьев, надежно укрывающих нас от любопытных глаз, я перебрался из телеги в седло своего скакуна. Годрика Гриндансона, слугу моего сына, я посадил править повозкой, остальные помчались вперед.

– Осферт! – крикнул я.

– Господин?

– Не останавливайся в Сирренкастре, – велел ему я. – Возьми двоих и позаботься о безопасности отца Кутберта. Вытащи слепого ублюдка из постели и доставь обоих в Сирренкастр.

– Обоих? Из постели? – Осферт подчас соображал весьма туго.

– А где еще их можно найти? – спросил я, и Финан расхохотался.

Отец Кутберт был моим священником. Я не хотел попа, но король Эдуард прислал его, и Кутберт мне понравился. Его ослепил Кнут. Меня постоянно уверяли, что Кутберт хороший священник, подразумевая, что он вполне справляется со своими обязанностями. «Какими обязанностями?» – поинтересовался я однажды у Осферта и получил ответ, что тот навещает больных, молится и читает проповеди. Но всякий раз, когда я заглядывал в церковь в Фагранфорде, мне приходилось ждать, пока поп оденется. Затем он появлялся с улыбкой, смущенный и взъерошенный, а минутой спустя выходила Мехраза, смуглокожая рабыня, на которой он женился. Настоящая красавица.