Текст книги "Пустой трон"

И Кутберту грозила опасность. Я не был уверен, знает ли Этельхельм, что это отец Кутберт обвенчал Эдуарда с его кентской избранницей. Если знает, то священнику надо заткнуть рот. Возможно, Эдуард и не раскрыл имени священника. Король любил сына, нравился ему и Кутберт. Но насколько далеко простирается его привязанность? Эдуард не был слабым королем, зато был ленивым – предпочитал переложить бо́льшую часть забот о королевстве на плечи Этельхельма и кучки исполнительных попов. И те, надо признать, управляли Уэссексом твердо и разумно. А у Эдуарда появилось время, чтобы охотиться и распутничать.

Пока король гонялся за оленями, кабанами и юбками, Этельхельм прибирал к рукам власть. И употреблял ее весьма толково. В Уэссексе вершилось правосудие, ремонтировались бурги, фирд[5]5
  Фирд – крестьянское ополчение в англосаксонских государствах.


[Закрыть] упражнялся с оружием, а даны наконец усвоили, что вторгаться в Уэссекс себе дороже. Этельхельм тоже вел себя вполне достойно, пока не разглядел шанс стать дедом короля. Причем короля великого. Он будет направлять внука, как направлял зятя, и я не сомневался, что Этельхельм находится во власти тех же амбиций, какие обуревали Альфреда. То была мечта объединить всех саксов, взять четыре королевства и слить в одно. Мечта хорошая, но Этельхельму хотелось уверенности в том, что именно его семья претворит ее в жизнь.

И мне предстояло остановить его. Если получится.

Я должен был это сделать, потому что знал про законнорожденность Этельстана. Он являлся этелингом, первенцем короля, и, кроме того, я любил парня. Этельхельм не остановится ни перед чем, чтобы избавиться от него, а я – чтобы защитить.

Ехать нам было недалеко. Едва оказавшись на гребне холмов, мы учуяли дым, говорящий о близости очагов Сирренкастра. Мы спешили, и у меня ныли ребра. Земля по обе стороны римской дороги принадлежала Этельфлэд, и то была добрая земля. В полях, под охраной людей и собак, паслись первые ягнята. Эти угодья Этельфлэд получила от отца, однако брат мог отнять их. Неожиданный приезд Этельхельма в Глевекестр указывал на союз между Эдуардом и Этельредом. Или, скорее, на то, что Этельхельм принял решения, определяющие судьбу Мерсии.

– Как поступит он с мальцом? – спросил Финан, в голове которого явно крутились те же мысли, что и в моей. – Перережет глотку?

– Нет. Ты ведь знаешь, что Эдуарду нравятся близнецы. – У Этельстана была сестра-двойняшка, Эдгит.

– Упрячет Этельстана в аббатство, – предположил мой сын. – А Эдгит – в женский монастырь.

– Скорее всего.

– В какую-нибудь отдаленную обитель, – продолжал сын. – Где скотина-аббат выбивает из тебя дурь каждые два дня.

– Может попробовать сделать из него священника, – заявил Финан.

– Или будет надеяться, что парень заболеет и умрет, – сказал я и поморщился, когда конь въехал на грубо замощенный отрезок дороги. Дороги разрушаются. Все разрушается.

– Тебе не стоило ехать верхом, отец, – укорил меня сын.

– Болит постоянно, – возразил я. – И если прятаться от боли, так я ничего делать не смогу.

Однако путешествие выдалось мучительным, и, подъезжая к западным воротам Сирренкастра, я едва не плакал, но пытался скрыть боль. Вот интересно: способны ли мертвые видеть живых? Может, они собрались в главном пиршественном зале Валгаллы и наблюдают за теми, кого оставили на земле? Я представляю, как Кнут сидит там и думает, что вскоре я к нему присоединюсь и мы вместе поднимем рог с элем. В Валгалле нет боли, нет печали, нет слез, нет порушенных клятв. Я видел, как Кнут улыбается мне – не радуясь моей боли, но потому, что при жизни мы нравились друг другу. «Приходи, – говорил он. – Приходи ко мне и живи!» Искушение было сильным.

– Отец? – В голосе сына слышалась тревога.

Я заморгал, окутывавшая взор пелена рассеялась, и я увидел, что мы стоим у ворот и один из городских стражей хмуро смотрит на меня.

– Господин! – воскликнул он.

– О чем ты говорил?

– Люди короля в доме госпожи, – повторил воин.

– Люди короля! – выдохнул я, и стражник уставился на меня. Я повернулся к Осферту. – Не медли! Найди Кутберта! – Путь в Фагранфорду лежал через город. Потом я снова обратился к воину: – Люди короля?

– Короля Эдуарда, господин, – пояснил тот.

– И они до сих пор там?

– Насколько мне известно, господин.

Я пришпорил коня. Дом Этельфлэд принадлежал некогда римскому военачальнику. По крайней мере, я предполагал, что это был дом военачальника, – то было роскошное здание в углу старого римского форта. Стены форта обвалились, за исключением северной, образовывавшей часть городских укреплений, но оборонять дом не составляло труда. Он обрамлял просторный внутренний двор, внешние стены были сложены из камня цвета меда и не имели окон. Вход с колоннами смотрел на юг, а устроенная Этельфлэд новая дверь со двора конюшни вела через северную стену города. Ситрика с шестью парнями я отправил караулить именно этот северный вход, а сам с тремя десятками направился к небольшой площади перед южным. Там собралась толпа зевак – все гадали, зачем король Эдуард послал вооруженных людей в Сирренкастр. Толпа разошлась, когда копыта наших коней громко зацокали по улице, и вскоре мы оказались на открытом пространстве. Я заметил у дверей дома Этельфлэд двух копейщиков. Один сидел на каменной урне, в которой росла крохотная груша. При нашем появлении он встал и схватил щит, второй же застучал в закрытую дверь тупым концом копья. Оба были в кольчугах, шлемах, с круглыми щитами, на которых свежей краской был намалеван дракон Уэссекса. В двери был прорезан небольшой люк. Я заметил, как он приоткрылся и кто-то уставился на нас. Двое парней сторожили лошадей в восточной стороне площади, рядом с высокой бревенчатой церковью Этельфлэд.

– Пересчитай коней, – велел я сыну.

– Двадцать три, – почти без промедления ответил тот.

Значит, нас больше.

– Драки я не жду, – пробормотал я.

Затем изнутри дома донесся визг.

Визг, проникающий в уши с силой добротного копья, что пробивает ивовые доски щита.

– Боже правый… – выдохнул Финан.

Крик оборвался.

Глава вторая

Дверь дома Этельфлэд отворилась.

Появился Брайс.

Брайса я знал. Не то чтобы хорошо, но за долгие годы, пока мы теснили данов на север, наши пути не могли не пересечься. Я встречался с ним у лагерных костров, даже как-то перебросился парой слов перед битвой – а он был ветеран многих битв, человек, раз за разом встававший в «стену щитов», и неизменно под знаменем олдермена Этельхельма с изображением прыгающего оленя. Брайс умело обращался с оружием, был силен как бык, но недалек и поэтому так и не дорос до командира одного из крупных отрядов Этельхельма. Но сегодня, похоже, именно Брайса поставили во главе людей, отправленных на поиски Этельстана. Он устремился к нам – воин во всем ужасающем боевом облачении. Но я слишком часто выступал в таком обличье сам, чтобы впечатлиться зрелищем.

Кольчуга у него была добрая и плотная, наверняка франкской работы, но разрублена в полудюжине мест, и новые кольца сияли на фоне более тусклого металла старых. На нем были высокие сапоги из темной кожи, а пояс, туго затянутый на блестящей кольчуге, украшали серебряные ромбики. Меч был тяжелый и длинный, в красных ножнах, отделанных перекрещивающимися серебряными полосками. На шее серебряная цепь. На широкие плечи был накинут бордовый плащ, прихваченный у горла орнаментированной фибулой с вкраплениями граната. Шлем он не надел, волосы, длиннее, чем у большинства саксов, обрамляли лицо, видевшее многих врагов. На правой щеке Брайс нацарапал крест, а потом натер ранку сажей или грязью – таким образом оставался знак, говорящий, что его носитель – христианский воин. То был суровый человек, но каким еще мог он быть? Брайс стоял в «стене щитов», встречал атаки данов и остался жив. Он не был юн, его борода стала седой, а смуглое лицо испещряли глубокие морщины.

– Господин Утред, – приветствовал меня он. В голосе не слышалось почтения, скорее раздражение, будто мое прибытие оказалось досадной помехой. Что, надо думать, было истинной правдой.

– Брайс. – Я кивнул, не сходя с седла.

– Меня послал король, – доложил дружинник.

– Ты теперь служишь королю Эдуарду? – осведомился я. – Что стряслось? Господину Этельхельму надоел исходящий от тебя смрад?

Он пропустил оскорбление мимо ушей.

– Господин послал меня за маленьким ублюдком.

Я поднял глаза на деревянную башенку, венчающую церковь Этельфлэд. Там висел колокол, обошедшийся ей в тяжелый сундук серебра. Она очень гордилась колоколом, отлитым фризскими умельцами и переправленным через море. По краю его шла надпись: «Этельфлэд, по милости Божьей и при помощи святой Вербурх, сделала этот колокол». И по милости Божьей этот колокол треснул в первый же раз, как в него ударили. Я хохотал, когда это случилось, и с тех пор колокол не созывал народ на службу, но только ранил небеса своим надтреснутым звуком.

– Ты меня слышишь? – спросил Брайс.

Я не сразу отвернулся от лопнувшего колокола, потом смерил Брайса взглядом с головы до ног:

– За каким таким маленьким ублюдком?

– Ты знаешь за каким! – рявкнул он.

– Я куплю леди Этельфлэд другой колокол, – сказал я Финану.

– Ей это понравится, – ответил ирландец.

– И наверное, напишу на нем «дар Тора».

– А вот это ей совсем не придется по вкусу.

– Господин Утред! – прервал нашу болтовню Брайс.

– Ты еще здесь? – осведомился я, изобразив удивление.

– Где он?

– Кто?

– Ублюдок Этельстан.

– Я не знаю ублюдка по имени Этельстан. – Я покачал головой, потом повернулся к Финану. – А ты?

– Никогда о таком не слышал, господин.

– Мальчишка Этельстан, – выдавил Брайс, стараясь не выйти из себя. – Сын короля Эдуарда.

– Его нет дома? – Я снова изобразил удивление. – Он должен быть или дома, или в школе.

– Здесь его нет, – отрезал Брайс. – И в школе мы смотрели. Так что найди его.

Я тяжело вздохнул, потом спешился. Чтобы скрыть боль, потребовалось усилие, и мне пришлось на миг ухватиться за лошадь, дожидаясь, пока бок отпустит. Я не знал даже, смогу ли идти без помощи, но кое-как оторвался от седла.

– Звучит как приказ, – сообщил я Брайсу и сделал несколько медленных шагов по направлению к нему.

– Приказ короля, – заявил он.

– Короля Уэссекса? Но здесь-то Мерсия.

– Король желает, чтобы его сын вернулся в Уэссекс, – без выражения проговорил Брайс.

– Ты хороший воин, – сказал я ему. – Я готов биться рядом с тобой в любой «стене щитов», но не доверю тебе даже вынести свой ночной горшок. Умишка у тебя маловато. Вот почему ты не во главе дружины Этельхельма. Так что королю ты не служишь, ты ему не нужен. Тогда кто послал тебя? Этельхельм?

Я бесил его, но детина ухитрялся сдерживать гнев.

– Король хочет получить назад своего сына, – процедил он. – И ты, господин Утред, найдешь мальца и приведешь его сюда.

– Тебе это может показаться странным, но я не стану подчиняться твоим приказам.

– Э, станешь, – хмыкнул он. – Станешь.

Ему казалось, что он скрыл свою нервозность за воинственностью, но я видел его смущение. Брайс получил приказ доставить Этельстана, но мальчик пропал, а воинов у меня больше, чем у него. Однако Брайс не собирался отказываться от задания, но вознамерился выполнить его так же, как все другие встававшие перед ним проблемы, – идя напролом. Он обернулся к дому и крикнул:

– Приведите ее!

Дверь распахнулась, и какой-то человек вытолкнул на свет Стиорру. По толпе прокатился ропот, потому как лицо моей дочери было перепачкано кровью, а к груди она прижимала разодранное платье. Финан склонился в седле и положил мне на плечо руку, стараясь удержать, но этот жест был излишним. Я был разъярен, это да, но не до потери рассудка. Я был слишком слаб, чтобы нападать на Брайса, да и вдобавок гнев мой был холодным. Я намеревался одержать верх в этом противостоянии, но не посредством грубой силы. Не сейчас. Брайс тем временем считал, что у меня нет иного выбора, кроме как подчиниться ему.

– Ты приведешь мальца, – с ухмылкой заявил он, – и твою дочь отпустят.

– А если не приведу?

Детина пожал плечами:

– Ты ведь его найдешь, не так ли?

Я обернулся и кивнул сыну:

– Подойди сюда.

Выждал, пока Утред спешится и приблизится ко мне.

– Где он? – вполголоса спросил я.

Если кто и знает, где прячется Этельстан, так это мой сын. Парень посмотрел на Брайса, потом повернулся к западному саксу спиной.

– Он часто бывает в кузнице, – сказал он мне.

– В кузнице?

– Кузнице Годвульфа. У него там друзья. – Утред говорил тихо, чтобы Брайс не услышал. – Сын и дочь Годвульфа. На самом деле он ходит встречаться с девочкой.

– Но ему всего десять!

– Девять, как мне кажется. А ей двенадцать.

– Ему нравятся женщины постарше, а? – хмыкнул я. – Ступай разыщи маленького мерзавца и приведи сюда. Только потяни время, не спеши.

Сын кивнул и удалился, проталкиваясь через молчаливую толпу.

– Куда он идет? – потребовал сообщить Брайс.

– За мальчишкой, конечно, – сказал я.

Западный сакс подозревал подвох, но ему не хватало ума смотреть дальше одного хода вперед, хотя сам этот ход казался ему, наверное, хорошей идеей.

– Вели своим людям уйти, – распорядился он.

– Уйти? – Я сделал вид, что не умнее Брайса.

– Уйти! – гаркнул он. – Пусть скроются из виду, сейчас же!

Брайс полагал, что тем самым избавляется от угрозы, но, по правде говоря, потребовал именно того, о чем я мечтал.

– Пусть ребята идут на городскую стену, – негромко бросил я Финану. – И когда я дам знак, врываются в дом через крышу конюшни.

– Ты что ему сказал? – пожелал узнать Брайс.

– Велел ждать в таверне «Ячмень», – ответил я. – Там хороший эль, куда лучше вонючего дерьма, которое подают в «Грязном гусе».

Я кивнул Финану, и он увел людей, которые быстро затерялись в одной из узких улочек, примыкавших к площади перед церковью. Я выждал, пока не затих цокот копыт, потом медленно подошел к дочери.

– Как тебя зовут? – спросил я воина, державшего Стиорру.

– Хротгард, – представился тот.

– Молчать! – цыкнул на него Брайс.

– Хротгард, если причинишь ей вред, – предупредил я, – то умрешь очень медленно.

Брайс сделал два быстрых шага и встал прямо передо мной.

– Хротгард будет делать то, что я ему прикажу, – заявил он, и я ощутил его зловонное дыхание. Впрочем, сам он тоже мог унюхать смрад гноя, сочащегося из моей раны.

– И ты прикажешь ему отпустить ее, когда я передам тебе Этельстана? – уточнил я. – Ты ведь этого хочешь.

Детина кивнул. Он все еще мучился подозрениями, но был слишком глуп, чтобы разглядеть ловушку. Вот бы боги всегда посылали мне тупых врагов.

– Ты знаешь, где мальчик? – спросил он.

– Нам кажется, что да, – отозвался я. – И действительно, если королю потребовался его сын, то кто я такой, чтобы стоять на пути?

Брайс поразмыслил немного над вопросом и, видимо, пришел к выводу, что я совершенно подчинился его требованиям.

– Король попросил господина Этельхельма привести мальчика, – добавил он, пытаясь придать лжи подобие правды.

– Тебе следовало сказать мне это с самого начала, – заявил я. – Потому что Этельхельм всегда был мне по душе.

Брайс, смягченный этими словами, выдавил полуулыбку.

– Но я не люблю людей, которые обижают мою дочь, – закончил я.

– Это произошло случайно, господин, – заверил он меня слишком поспешно. – Виновный будет наказан.

– Хорошо, – бросил я. – А теперь давай ждать.

Мы ждали, пока парни Финана спешивались, а затем взбирались на городскую стену по ступенькам, спрятанным позади церкви, о которых Брайс понятия не имел. Старый форт, основная часть которого разрушилась, располагался в углу этих стен, так что укрепления образовывали северную и западную стороны дома Этельфлэд. Помещения слуг и конюшни находились в северной части. За годы крыши их сгнили и были заменены соломенной кровлей, настеленной на стропила и обрешетку из прутьев. Стоило отбросить солому и раздвинуть прутья, и любой с легкостью мог попасть в конюшни. Я уже видел ирландца и его ребят на стене; их заметил бы и Брайс, если бы обернулся, но я отвлекал его внимание, расспрашивая про Теотанхель и слушая его рассказ об участии в битве. Я делал вид, что заинтересован, и требовал новых подробностей, а мои воины тем временем пригибались, чтобы их не было видно. Только один стоял во весь рост, лениво облокотившись на внешнюю сторону укреплений.

– А как быть с близняшкой-сестрой? – уточнил я.

– Ее тоже нужно отвезти к королю, – заявил Брайс.

– А где она сейчас?

– В доме. С кухонными работницами.

– Лучше позаботиться, чтобы ей не причинили вреда, – посоветовал я.

– С ней все в порядке, – заверил Брайс.

Я повернулся.

– Ты меня прости, – пропыхтел я. – Но моя рана все еще болит. Мне бы присесть.

– Я молюсь о твоем выздоровлении, – выдавил детина, хотя эти слова явно дались ему с трудом.

– Все случится по воле богов. – Я вернулся к своей лошади, которую держал Эдрик, парнишка лет восьми или девяти, мой новый слуга.

Брайс тоже отошел, вернувшись к двери дома, и остановился близ Стиорры.

Та глядела на меня. Я был плохим отцом, хотя всегда любил своих отпрысков. Однако маленькие дети сильно утомляли, а пока они подрастали, я постоянно сражался. Я сделал из сына воина и гордился им, но Стиорра меня озадачивала. Она была младшенькой, и смотреть на нее доставляло боль из-за сходства с умершей матерью: она была высокой и стройной и унаследовала от матери продолговатый череп, черные волосы, темные глаза и серьезное выражение лица, которое становилось прекрасным, стоило ему озариться улыбкой. Я не слишком хорошо знал дочь, потому что воевал, пока она росла, и воспитывала ее Этельфлэд. Бо́льшую часть детства девочка провела среди монахинь в Кракгеладе, где ее наставляли в религии и женских ремеслах. По характеру дочь была доброй, хотя под медом пряталась сталь, и всегда с любовью относилась ко мне, но я не брался угадать, что она думает на самом деле. Ей уже пришло время выходить замуж, но мне не удавалось найти ни одного подходящего для нее жениха, да и она сама никогда не высказывала желания вступить в брак. Да и вообще говорила Стиорра мало, пряча свою истинную суть за молчанием и спокойствием.

Нижняя ее губа была разбита, она распухла и кровоточила. Кто-то сильно ударил ее, и я решил найти этого человека и убить. Стиорра – моя дочь, и никто не смеет бить ее без моего разрешения, да и теперь она слишком взрослая, чтобы можно было поднимать на нее руку. Детей дозволялось воспитывать ремнем, но едва ребенок подрастал, порки прекращались. Мужья бьют жен, это естественно, хотя я никогда не трогал ни Гизелу, ни какую-либо другую из моих возлюбленных. И в этом я не одинок. Многие мужья не колотят своих жен, хотя закон это позволяет, а Церковь поощряет. Но мужчине не делает чести избиение слабых. Этельред бил Этельфлэд, но то был слабак, а слабак всегда пытается доказать свою силу, поднимая руку на женщину.

Я размышлял об этом и смотрел на дочь, которая стояла прямо и спокойно. Порыв ветра принес волну дождя. Я удивленно поднял голову, потому как день, казалось, был погожим, но дождик вскоре перестал.

– Господин! – резко окликнул меня Брайс.

В нем снова пробудились подозрения, но, прежде чем он успел их озвучить, появился мой сын с Этельстаном.

– Приведи мальца сюда, – приказал Брайс Утреду.

– Ко мне, – распорядился я, и сын покорно подошел с Этельстаном к моему стремени.

Я улыбнулся парню, которого любил как родного. Это был хороший мальчик: озорной, как и полагается мальчишке, но умный и упорный. Он уже начал упражняться с оружием, учился обращению с мечом и щитом, и уроки пошли ему на пользу. Со временем, думалось мне, из него вырастет красивый молодой человек. У Этельстана были темные волосы, узкое лицо и зеленые глаза, которые, я подозревал, он унаследовал от матери.

– Ты получишь парнишку, когда я получу свою дочь, – заявил я Брайсу.

Требование озадачило. Он был так глуп! Его мозги, подумалось мне, видно, сделаны из ячменной каши. Хороший воин, это да, но людей, подобных Брайсу, нужно всегда держать на поводке, как псов. Этельхельм наверняка послал Брайса в Сирренкастр в расчете, что тот сделает все для исполнения приказа. Детина будет неутомим, как гончая, идущая по следу кабана. Но когда вепрь погружает в брюхо собаке клыки, та понимает, что проиграла. Брайс все еще думал, что давалось ему нелегко, но в итоге учуял в моих словах подвох.

– Мы устроим обмен за городом, – предложил он.

– За городом? – спросил я, сделав вид, что не понимаю.

– За дурака меня держишь? – осведомился он.

– Ничего подобного, – мягко возразил я.

– Твои люди останутся внутри стен, – распорядился он. – А ты выведешь мальчишку за ворота.

Я нахмурился, словно обдумывая его предложение, которое, разумеется, делало Брайсу честь. Он скумекал, что среди узких улочек Сирренкастра моя дружина одолеет его людей, зато обмен на открытом месте за городом позволяет не опасаться подобной ловушки.

– Ну? – напирал он.

Я посмотрел на человека на стене и очень медленно вскинул голову, выждал, а потом резко кивнул. Воин на стене исчез, но Брайс, разумеется, отнес кивок на свой счет.

– Будь по-твоему, – сдался я. – Но мне нужно твое честное слово.

– Мое слово, господин?

– Человек, ударивший мою дочь, должен быть наказан.

– Я ведь обещал, не так ли?

Я подвел коня немного ближе. Копыта звонко били по римской мостовой.

– Я требую, чтобы ты выдал этого человека мне, – заявил я.

– Его накажут, – упрямо повторил Брайс.

Затем послышались крики и безошибочно узнаваемый звон мечей, и я понял, что Финан со своими людьми проник в дом. Они не стали утруждаться, растаскивая солому и разбирая обрешетку, а спрыгнули на крышу, которая сразу проломилась. Первым, надо полагать, сиганул Гербрухт, фриз, который никогда не переставал есть и весил как добрая лошадь. Остальные парни последовали через дыру, проделанную его тушей. Я и ухом не повел, просто смотрел на Брайса.

– Ты выдашь мне этого человека, – повторил я, но вполне мог не сотрясать воздух, потому что сакс услышал возню и сообразил, что его обманули.

Я собирался направить на него коня, чтобы сбить противника с ног, но Брайс уже выхватил меч и бежал на меня.

– Ублюдок! – ревел он.

Он двигался быстро. Ни один воин не протянет долго, не будучи проворен, но для такого здоровяка Брайс перемещался на удивление стремительно. В одно мгновение он покрыл несколько разделяющих нас шагов и взмахнул мечом перед мордой моего скакуна. Я дернул поводья и едва не заорал от боли, залившей нижнюю часть ребер. И решил, что пропал, – Брайс стащит меня с седла и либо прикончит, либо, если в нем есть хоть капля здравого смысла, захватит в качестве нового заложника.

Но если детина был быстр, то моего сына стоило сравнить с молнией.

Меч Брайса так и не коснулся ни меня, ни лошади. Я едва успел сообразить, что произошло, как Утред выхватил свой сакс по имени Аттор и метнул. Короткий клинок ударил Брайса по ногам, и тот споткнулся. Я слышал грохот, с которым он упал, но на удивление быстро поднялся. Утред уже выхватил свой длинный меч, драгоценный Клюв Ворона. Этельстана он оттеснил назад, подальше от схватки.

– Иди сюда, эрслинг! – крикнул он Брайсу с вызовом.

Толпа, до того безмолвная, разразилась воплями.

– Ублюдок! – прорычал Брайс.

Отпихнув Аттор, он бросился на моего сына. Брайс, напомню, был опытный мечник, человек, всю жизнь упражнявшийся с клинком, которому умелое обращение с оружием принесло достаток. Он не ведал страха, а у Утреда, моего наследника, было открытое лицо, всегда улыбчивое и обманчиво невинное. Западный сакс решил, что срубит его двумя или тремя ударами. И первый же, рубящий с замаха, должен был рассечь моему сыну живот подобно ножу, вспарывающему мешок с угрями.

Утред отскочил и рассмеялся. Потом опустил Клюв Ворона и снова захихикал, а Брайс заглотил наживку и атаковал повторно, на этот раз нанеся укол. Когда Клюв Ворона поднялся, чтобы отразить его, сакс увел меч в сторону, минуя клинок сына, и потянул на себя с расчетом перепилить противнику шею. Все было проделано быстро и мастерски. Утред отпрянул назад и чуть в сторону, и лезвие прошло буквально в пальце от него. Брайс немного потерял равновесие, мой парень потянулся и толкнул здоровяка острием Клюва Ворона.

– Ты медлительный, – с упреком сказал он, когда западный сакс зашатался.

– Ублюдок! – Похоже, Брайс знал только одно ругательство.

Он утвердился на ногах и уставился на моего сына, увидел дерзкую ухмылку на невинном лице, и его обуяла ярость.

– Ублюдок! – заорал сакс и бросился вперед, снова в попытке нанести укол, но Утред без труда отвел его. Верзила с поразительной скоростью замахнулся, целя рубящий удар в голову сопернику, но снова Клюв Ворона встал на пути. До меня донесся звон клинков, показавшийся мне странным.

Клинки ударились друг о друга. Звук не походил на звон колоколов, но эхо все же послышалось. А следующий удар Брайса вообще сопровождался дребезжанием, сходным с боем колокола Этельфлэд. Меч не сломался, однако звук не предвещал ничего доброго, и сакс это уловил. Он отступил на шаг.

Из дома повалили воины. Это были парни Брайса, но мои преследовали их по пятам, и никто не вмешался, когда сын впервые перешел в нападение. До того он ограничивался обороной и дразнил Брайса, но теперь распластался в ложном выпаде с целью отвлечь противника. За ним последовал рубящий удар на уровне пояса, который Брайс тоже отразил. Удар не был особо быстрым или коварным, но, встретившись с Клювом Ворона, меч сакса сломался. Он разлетелся на две половины, а Утред провернул кисть и приставил острие своего оружия к горлу Брайса.

– Как с ним быть, отец?

– Брось то, что осталось от твоего клинка! – велел я Брайсу.

Тот медлил, поэтому я вытащил Осиное Жало, свой сакс, и протянул Этельстану, укрывавшемуся за моим конем.

– Парень, если он не бросит меч, – заявил я мальчику, – то переруби ему этим клинком хребет пониже шеи. Пора тебе узнать, как убивать человека.

Этельстан заколебался, не зная, всерьез я или нет. Я сунул ему сакс.

– Бери! – приказал я. Малец взял короткий меч, затем снова посмотрел на меня. – Ты сын короля и в один прекрасный день сам можешь стать королем. Ты будешь раздавать в дар жизнь и смерть, так что учись делать это.

Этельстан сделал шаг к Брайсу, который наполовину повернулся, но потом застыл, когда мой сын проколол острием Клюва Ворона кожу на его шее. Тут наконец Брайс взялся за ум и уронил обрубок меча.

– Пусть живет, – бросил я Этельстану, который с облегчением повиновался приказу.

Из дома выбежало шестнадцать западных саксов. Драться они не рвались, и люди Финана занимались тем, что отбирали у них оружие. Освобожденная Стиорра подбежала ко мне. Я улыбнулся ей и взял за руку:

– Кто тебя ударил?

– Священник, – ответила дочь.

– Священник? – изумленно переспросил я, потом заметил среди пленников попа. Это был мрачный, злой человек в черной рясе, с тяжелым серебряным крестом на шее. Был он немолод, лет за сорок, с густыми седыми бровями и узким ртом.

– Это он заставил тебя закричать?

– Я услышала стук копыт и подумала, что это ты, – объяснила девочка. – Поэтому закричала.

– И тогда он ударил тебя?

– Нет, раньше, – с горечью возразила она. – И еще разорвал это. – И указала на разодранное льняное платье.

Финан быстрыми шагами пересек площадь.

– Ублюдки не хотят драться, – доложил он, и в голосе его угадывалось разочарование.

Брайс и его отряд стояли у двери под охраной моих воинов.

– Загоните их обратно в дом, – приказал я, потом сделал глубокий, болезненный вдох и повернулся к толпе. – Все кончено! Глядеть больше не на что! Возвращайтесь к работе!

Отец Креода, священник из церкви Этельфлэд, заведовавший также маленькой городской школой, поспешил к Этельстану. Обхватив голову парнишки ладонями, он закрыл глаза и, похоже, возносил благодарственную молитву за спасение подопечного.

– Отец Креода! – окликнул я его. – Выходит, мелкий ублюдок не был в школе?

– Нет, господин.

– А должен был быть?

– Да, господин.

– Так выпори его.

– Это не принесет пользы, господин, – уныло признался поп.

Отец Креода был человек достойный, открытый и честный. В Мерсию он перебрался из Уэссекса и разделял мечту короля Альфреда в образованное общество, богобоязненное и трудолюбивое, и я не сомневался, что Этельстан, хитрый, как куница, давно пришел к выводу, что бояться священника особо не стоит.

– Пользы не принесет, зато поднимет тебе настроение, – сказал я, потом наклонился, чтобы забрать у Этельстана меч. – А если ты не выпорешь, это сделаю я. И убери ухмылку со своей морды! – Последнее было адресовано мальчишке.

Но я и сам ухмылялся. И гадал, каких новых врагов нажил только что. И понимал, что наживу еще кучу.

* * *

Жилище Этельфлэд имело внутренний двор. Дом походил на лунденский, в котором я жил с Гизелой, но побольше. В середине двора имелся квадратный прудик, поверхность которого густо покрывала лягушачья икра. Мне часто представляется, как римляне жили в этих домах. После себя они оставили картинки, нарисованные на стенах или на маленьких плитках пола, однако изображения выцвели и либо расплылись, либо потрескались. Но сохранилось достаточно, дабы поведать нам, что римляне ходили, завернувшись в белое полотно, а иногда в обшитой металлическими пластинами юбке, надевавшейся ниже нагрудника. А еще часто щеголяли голышом, особенно женщины. На полу самой большой комнаты Этельфлэд были нарисованы нагие девушки, убегающие по лиственному лесу от мужчины с рогами козла и мохнатыми ногами, тоже козлиными. Когда отец Креода прибыл в Сирренкастр, то поначалу настаивал, чтобы картину совершенно уничтожили, поскольку, мол, на ней представлен языческий бог, но Этельфлэд отказалась. «Он постоянно глядит на нее, – с усмешкой поделилась она со мной. – Поэтому я сказала ему, что это предупреждение насчет опасностей язычества».

Вот и теперь отец Креода смотрел на картину, а точнее, пялился на одну грудастую деваху, оглядывающуюся на догоняющего бога-козла.

– Хороша, отец, – заметил я, и поп тут же отвел взгляд, закашлялся, но ничего не сказал. Я не просил его входить в дом, но он все равно пошел и ни на шаг не отходил от Этельстана.

– Так, значит, в школе ты не был, – обратился я к мальцу.

– Я про нее забыл, господин, – ответил он.

– Ты находился в кузнице? – спросил я, словно не замечая его ухмылку.

– Да, господин.

– Потому что там твоя подружка?

– Подружка, господин? – невинно осведомился парень и затряс головой. – Нет, господин, я пришел потому, что Годвульф кует для меня меч. Он учит меня работе с металлом.

Я взял руки мальчика в свои, поглядел на его запястья и обнаружил крошечные отметки ожогов в тех местах, где искры попали на кожу.

– Годвульф знал, что тебе полагается быть в школе?

Этельстан ухмыльнулся: