Текст книги "Война волка"

Глава четвертая

Боги добры к нам примерно так же, как дети к своим игрушкам. Мы призваны развлекать богов, и иногда их забавы бывают злыми. Христиане твердят, что любые бедствия – результат наших собственных грехов, а препятствия на жизненном пути – это способ, при помощи которого их пригвожденный бог наказывает нас. Стоит пожаловаться на коварство этой кары, они просто завопят, что пути господа неисповедимы. Но в реальности это означает лишь, что у них нет объяснения. По моему разумению, я не совершил ничего, чем мог прогневать богов или оскорбить их. Впрочем, это вовсе и не требовалось. Они просто забавлялись со мной, как ребенок с куклой. Поэтому я сжал одетой в перчатку рукой амулет и взмолился, чтобы мое предчувствие оказалось ошибкой. Быть может, я заблуждаюсь, считая себя проклятым, но птиц в зимнем небе не было, и этот знак подкрепил мою уверенность, что я стал игрушкой жестоких богов. Жестоких? Ну да, в точности как жестоки дети. Помнится, отец Беокка весь расплылся от радости, когда я сказал как-то раз, что наши боги похожи на детей.

– Как это бог может быть похож на ребенка? – спросил он.

– А разве вы, христиане, не говорите, что мы должны походить на Христа?

Он нахмурился, чуя подвох, потом неохотно кивнул:

– Нам действительно следует уподобляться Христу, да.

– А когда я был маленьким, – гнул я свое, – ты разве не говорил, что твой пригвожденный бог сказал, будто бы мы должны быть как дети?

Поп некоторое время смотрел на меня, бормоча что-то бессвязное, потом заметил, что на улице нынче похолодало. Я скучаю по отцу Беокке. Он мог бы развеять мои страхи насчет проклятия, но я не в силах был избавиться от уверенности, что судьба моя приняла вдруг неприятный оборот. Все, на что я мог рассчитывать теперь, – это продержаться какое-то время, чтобы найти путь к спасению. Для начала следовало выяснить, находится ли монах Бедвульф в форте Арнборга.

– Эерика, – произнес у меня за спиной Финан.

Я в недоумении повернулся. Мой друг держал за руку сердитую женщину – ту самую, что пыталась убить меня копьем.

– Ее зовут Эерика, – пояснил Финан. – Это жена Арнборга.

– Где Арнборг? – обратился я к ней.

– Охотится на тебя.

– И где именно?

– Где-то.

– Господин, я могу разговорить ее, – предложил Эдрик. Сказал он это по-английски, так что Эерика не поняла его слов, зато все прочитала по его зловещей физиономии.

– Нет, – отозвался я. Спрыгнув со спины Тинтрега и отдав Рорику скакуна, повернулся к Эерике: – Госпожа, вчера ночью мы захватили ферму Халлбьорна. Его жена тоже отказалась отвечать на мои вопросы. Как ты думаешь, что с ней стало?

Эерика не ответила. Женщина она была красивая, лет примерно тридцати, с темными глазами и скуластым лицом.

– Жена Халлбьорна жива, – сообщил я ей. – Как и ее сын. Мы не причинили вреда никому из них, и я уплатил ей серебром за съеденное нами. Ты понимаешь, к чему я клоню? – Она все так же молча смотрела на меня, и я продолжил: – У меня нет желания обижать тебя. Но мне нужны ответы, и я получу их, так или иначе. Это я обещаю. И для тебя легче будет просто поговорить со мной. Так где Арнборг?

– Ушел на восток, – отрезала она.

– Куда?

– На восток, – упрямо повторила женщина.

– Со Скёллем?

– Да, с ярлом Скёллем! И молись, чтобы тебе не пришлось встретиться с ним или с его чародеем!

Она плюнула в меня, но слюна упала не долетев. Упоминание пресловутого чародея Скёлля заставило меня вздрогнуть. Не он ли наслал на меня проклятие? Я подошел к ней, по-прежнему держа в руке Вздох Змея, и заметил ее напряженный взгляд, прикованный к клинку.

– Меня интересует монах-проповедник Бедвульф. Он здесь?

– Так ты за ним пришел? – Она фыркнула.

– Монах здесь? – терпеливо повторил я.

– Он там, – презрительно бросила Эерика, мотнув головой на постройки за господским домом. – В его лачуге, понятное дело.

– В какой именно?

– В самой грязной. И самой маленькой.

– Мы тут надолго не задержимся, – заявил я, вкладывая Вздох Змея в ножны, причем нарочито медленно, чтобы Эерика видела. И она действительно провожала клинок глазами. – Мой меч, – продолжил я, – не окровавлен. Но если кто-то из твоих людей поднимет на нас руку, этот клинок напьется его крови. А если руку поднимешь ты, то и кровь будет твоей. – Я кивнул Финану. – Отпусти ее.

В сопровождении Берга и Финана я прошел мимо господского дома, мимо двух амбаров и кузницы туда, где располагались хижины, служившие домами для воинов Арнборга. Большинство уехало вместе с хозяином на восток, но женщины их остались, и теперь они смотрели, как мы идем к последней хижине – маленькой, крытой соломой лачуге, где из дыры в кровле курился дымок. У дверей валялись недавно сплетенные из прутьев верши. Мрачная женщина подтвердила, что это жилище монаха.

– У них была хижина побольше, – объяснила она. – Но когда другой монах умер… – Женщина пожала плечами.

– Монах здесь? – спросил я у нее.

– Там.

Материалом при строительстве этой лачуги послужили лишь тростник, жерди и глина. Вход оказался такой низкий, что влезть можно было только на карачках. Вместо этого я снова обнажил Вздох Змея и вонзил клинок в поросшую мхом кровлю. С той стороны раздался женский крик. Потом еще один, когда я разворошил солому, проделав в крыше отверстие, а затем расширил его вплоть до дверного проема. Финан и Берг помогли, раскидав доски, прутья и тростник, так что вскоре мы заглянули внутрь лачуги.

И увидели парочку, сидящую в дальнем углу перед очагом, в котором едва теплился огонь. Девушка прижимала к груди платье и смотрела на нас широко раскрытыми испуганными глазами. Рядом с ней, обнимая ее за плечи, сидел такой же испуганный мужчина, которого я не сразу узнал. Я даже огорчился, что вломился не в ту хижину, потому что у приятеля девицы не наблюдалось тонзуры. Напротив, голову его покрывали густые темные волосы. И только когда он поднял взгляд и посмотрел на меня, все сомнения исчезли.

– Брат Бедвульф! – воскликнул я.

– Нет! – Он лихорадочно замотал головой. – Нет!

– Или тебя называть братом Осриком?

– Нет! – взвизгнул монах. – Нет!

– Да! – отрезал я, шагнул в разрушенную лачугу, наклонился и, ухватив брата Бедвульфа за черную рясу, протащил обмякшее тело через тлеющий очаг, так что монах завизжал от боли, а шерстяная ряса занялась. Он взвыл, а девушка ахнула. Я швырнул его на землю среди обломков кровли и стал смотреть, как он катается, стараясь загасить язычки пламени.

– Брат Бедвульф, – обратился я к нему. – Пора нам поговорить.

И мы поговорили.

Дело, разумеется, оказалось в девушке. Звали ее Винфлэд, лет ей было тринадцать или четырнадцать. Невольница-саксонка, тощая, как ободранная ивовая ветка, с большими робкими глазами, вздернутым носиком, рыжеватой шевелюрой и выпирающими зубами на верхней челюсти. Вид у нее был как у заморенной голодом белки, но брат Бедвульф влюбился в нее. Он дал обет безбрачия, что, на мой взгляд, самое глупое из требований, которые христиане предъявляют к своим монахам, но беличья мордочка Винфлэд оказалась куда притягательнее, чем самые священные клятвы пригвожденному богу.

– Я женился на ней, – исповедался он, корчась у моих ног.

– Так ты больше не монах?

– Нет, господин.

– Тогда почему одет как монах? – Я кивнул на обгоревшую рясу с грубым черным капюшоном и подпоясанную веревкой.

Бедвульф поежился – то ли от страха, то ли от холода, сказать не берусь. Возможно, от всего сразу.

– Господин, у меня нет другой одежды.

Белка выпрыгнула из развалин хижины и опустилась на колени рядом со своим возлюбленным. Она склонила голову, протянула бледную ручонку, и Бедвульф принял ее. Обоих трясло от ужаса.

– Девочка, посмотри на меня, – приказал я, и робкие глаза, небесно-голубые, испуганно воззрились на меня. – Ты саксонка?

– Мерсийка, господин. – Голос ее был едва громче шепота.

– Рабыня?

– Да, господин.

Когда нагрянули норманны, она гоняла птиц с недавно засеянного поля. По ее словам, случилось это год назад. Я спросил, из каких она мест, и ее этот вопрос привел в замешательство.

– Из дома, господин, – только и могла пролепетать Винфлэд. Она расплакалась, и Бедвульф обнял ее за плечи.

– Назови мне одну вескую причину, почему я не должен снять голову у тебя с плеч, – обратился к нему я.

– Господин, они грозились убить ее, – проговорил Бедвульф.

– Убить Винфлэд?

– Арнборг пообещал, что убьет ее, если я не сделаю то, что ему нужно. – Монах понурил голову. Я молчал. – Господин, они пригрозили, что утопят ее, – пробормотал Бедвульф. – Как прежде утопили брата Эдвина.

– Это был другой проповедник?

– Да, господин.

– Говоришь, его утопили?

– Сам можешь посмотреть. – В его голосе вдруг прорезались просительные нотки. Он показал на север. – Эдвин до сих пор там.

– Где?

– Да вон там.

Его рука указывала на калитку, выводившую, по моим прикидкам, к длинной пристани с причаленными кораблями. Мне стало любопытно.

– Покажи.

Берг отворил калитку, и мы вышли на бревенчатую пристань. Был отлив, три корабля влипли в грязь, их швартовы обвисли.

– Вот, господин. – Бедвульф указал за палубу ближайшего из кораблей.

Я увидел, что у противоположного берега реки в ил воткнут толстый шест. На нем, привязанный кручеными веревками, болтался скелет. Череп упал, ребра были объедены, с них лохмотьями свисала плоть, изодранная клювами.

– Что произошло?

– Ярл Арнборг привязал его там во время отлива.

– Почему?

– Ярл сказал, что не намерен платить дань Мерсии и гундосые проповедники ему не нужны. Это его слова, господин.

В этом был смысл. Мятеж в Мерсии убедил Арнборга в том, что саксы слабеют и ему нет больше нужды ни платить дань, ни содержать христианских миссионеров, поэтому брата Эдвина примотали к шесту. Я представлял, как могучий прилив вливается в речку, затапливая илистые берега, и медленно поднимается на потеху наблюдающим норманнам. Монах наверняка кричал, моля своего бога или норманнов пощадить его, спасти. А вода все поднималась, и он как мог карабкался выше, борясь за каждый вздох, а его уши наполнял хохот врагов.

– Почему ярл Арнборг не убил и тебя тоже? – спросил я у Бедвульфа. Не дождавшись ответа, я схватил его за рясу и подтащил к краю пристани, заставив его посмотреть на покрытую рябью воду. – Так почему, – прорычал я, – ярл Арнборг не убил и тебя тоже?

Он издал неопределенный звук – наполовину визг, наполовину стон. Я подтолкнул его, словно собираясь скинуть:

– Говори!

– Господин, ярл решил, что я могу быть ему полезен, – прошептал монах.

– Солгав мне?

– Да, господин, – сказал он. – Я виноват! Прости, господин!

Еще несколько ударов сердца продержал я его над отмелью, потом потянул назад.

– Зачем?

Бедвульфа трясло так, что он не мог вымолвить ни слова, поэтому я с силой швырнул его на бревна палисада, идущего вдоль материковой стороны пристани. Монах съехал на доски. Винфлэд бросилась к нему, но остановилась, когда я обнажил Вздох Змея.

– Нет! – громко закричала она.

Я не смотрел на нее, поднеся острие меча к горлу Бедвульфа.

– Зачем Арнборгу понадобилось заманивать меня под Сестер? – допытывался я.

– Господин, чтобы тебя не было в Йорвике.

Он говорил так тихо, что я подумал, будто ослышался.

– Чтобы меня не было где? – переспросил я.

– В Йорвике, господин. В Эофервике.

Йорвик? Так даны и норманны называли Эофервик. Я смотрел на Бедвульфа в полном недоумении.

– А с какой стати мне быть в Эофервике? – спросил я скорее у самого себя, чем у презренного червяка, корчащегося у моих ног.

– Господин, ты был там на Рождество, – пролепетал он. – И известно, что ты… – голос изменил ему.

– Что известно? – Острие клинка коснулось щетины на его подбородке.

– Что ты часто бываешь в Эофервике, господин.

– Где правит мой зять и где живет моя дочь. Поэтому я, конечно, часто навещаю Эофервик.

И тут я все понял. Возможно, холод заморозил мне мозги, и я долго, как дурак, глазел на Бедвульфа, не видя смысла в его ответах. А потом вдруг увидел этот смысл, слишком много смысла.

– Ты хочешь сказать, что Скёлль пошел на Йорвик?

– Да, – пискнул монах так тихо, что я едва его расслышал.

– Иисус милосердный, – промолвил Финан.

– Пожалуйста, господин! – взмолилась Винфлэд.

– Тише, девка! – рявкнул я. Но меч отвел. – Сколько у него людей?

– У ярла Арнборга шестьдесят три воина.

– Да не у Арнборга, болван! У Скёлля!

– Не знаю, господин.

Я снова упер острие меча ему в горло.

– Сколько людей повел Скёлль на Йорвик? – спросил я. Бедвульф обмочился, и по покрытым инеем доскам пристани расплылось желтое пятно. – Сколько? – повторил я, немного надавив ему на глотку.

– Все ушли! – выпалил монах, махнув в сторону скованного холодом эстуария.

– Все?

– Норманны, даны – все. – Он снова указал рукой на север. – Все, господин! Отсюда до Хедена!

Страна к северу от Риббеля именовалась Кумбраланд и была дикой. Она считалась частью Нортумбрии, но Этельстан не ошибался, называя Кумбраланд ничьим. Сигтригр заявлял права на него, но власти там не имел. Кумбраланд – край гор и озер, где сильный верховодил, а уделом слабого было рабство. Река Хеден обозначала его границу с землями скоттов, и между этим рубежом и Риббелем было разбросано несколько десятков поселений данов и норманнов.

– Сколько воинов поскакало на Эофервик? – спросил я.

– Сотни!

– Сколько их, этих сотен?

– Три? А может, четыре? – Было ясно, что Бедвульф не знает. – Господин, они все уехали, все-все! Были уверены, что никто не ожидает нападения зимой.

И это правда. Время для войны начиналось весной, а зимой народ жался поближе к очагу и переживал холод.

– Так зачем Скёлль пошел на Эофервик? – Ответ я знал, но хотел проверить свою догадку.

Бедвульф перекрестился, до смерти напуганный.

– Господин, он хочет стать королем Нортумбрии. – Монах, лицо которого выражало отчаяние, набрался смелости и поднял на меня глаза. – Господин, он ужасен!

– Ужасен?

– У него есть могущественный чародей, а сам Скёлль – úlfheðinn.

До этого мига проклятие ощущалось смутной угрозой, неопределенной, как разводы от дыхания змея на моем клинке, но теперь стало осязаемым, холодным и твердым, как сам клинок.

Потому что мой враг оказался воином-волком и он может стать королем Нортумбрии.

Я точно проклят.

Эерика, жена Арнборга, насмехалась над нами.

– Воины Скёлля – ульфхеднар, и они перережут вас. Вы овцы, они волки. Склоны холмов пропитаются вашей кровью, ваша кожа пойдет на седла, а плоть – на корм свиньям. Они ульфхеднар! Сакс, ты меня слышал? Они ульфхеднар!

Мы вошли в большой дом Арнборга, где с десяток моих парней обыскивали полати и деревянные сундуки в поисках добычи. В усадьбе Халлбьорна я не взял ничего, кроме еды и эля, да и за них заплатил рубленым серебром, но Эерика вознамерилась сопротивляться мне, оскорбляла и запугивала, поэтому я разрешил своим людям пограбить ее кладовые. Предоставив ей до поры разглагольствовать, я наклонился к очагу и взял испекшуюся на камне овсяную лепешку. Откусил немного.

– Вкусно, – сказал я.

– Чтоб ты подавился, – процедила Эерика.

– Господин! Господин! – Рорик, мой слуга, притащил флаг, что висел над воротами.

Это было светло-серое полотнище с вышитой на нем черной секирой. Он расправил его и убедился, что это тонкая работа, плод заботливых трудов долгими зимними вечерами, красивое знамя с черной каймой.

– Господин, сжечь его?

– Нет! Сохрани!

– Забери у меня хоть что-нибудь, – выпалила Эерика, – и получишь медленную смерть. Твои крики эхом будут раздаваться в подземном мире, душа твоя попадет к червю смерти и станет корчиться в вечных мучениях.

Я съел еще кусок лепешки.

– Так твой муж ульфхедин? – спросил я.

– Да, сакс. Он – воин-волк. Он вскормлен печенью саксов.

– Но из Ирландии его прогнали? – Я осклабился. – Эй, Финан!

– Что, лорд?

– Финан из Ирландии, – пояснил я Эерике с улыбкой. Потом обратился к другу: – Финан, расскажи нам, как ирландцы обходятся с ульфхеднар?

Он тоже улыбнулся:

– Господин, мы их убиваем. Только сначала затыкаем уши кусочком шерсти.

– Это зачем? – спросил я у него, глядя на Эерику.

– Потому что они рыдают, как младенцы, – ответил Финан.

– А этот звук никому не нравится.

– Ага, вот мы и затыкаем уши, – продолжил Финан. – А когда ульфхеднар, эти маленькие дети, умирают, мы обращаем в рабство их жен.

– Как насчет вот этой? – поинтересовался я, указывая рукой с лепешкой на Эерику. – Не слишком стара для невольницы?

– Для стряпухи сойдет, – проворчал он.

Эерика накинулась на него.

– Чтоб ты сдох, как крыса… – начала она, но замолкла, потому я сунул остаток овсяной лепешки ей в рот. И сжал ей челюсть, не давая выплюнуть.

– В двух днях к югу отсюда есть невольничий рынок, – сообщил я ей. – И если я услышу от тебя хотя бы еще одно слово, то отвезу туда и продам какому-нибудь оголодавшему мерсийцу. И утолит его голод вовсе не твоя стряпня. Так что помолчи, женщина.

Она затихла. Если честно, то я даже восхищался ею. Гордая, с глазами, полными вызова. Ей хватило храбрости противостоять нам, и я заметил, что ее угрозы напугали кое-кого из моих людей.

– Берг! – крикнул я.

– Господин? – Берг находился на одной из высоких площадок для сна, рылся в куче овечьих шкур.

– Ты обмолвился как-то, что твой брат – ульфхедин?

– Господин, оба моих брата.

Берг был норманн, один из многих, кто шел за мной. Я спас его от расправы на валлийском берегу, и с тех пор он верой и правдой служил мне.

– Я тоже был ульфхедин, – гордо добавил он и коснулся пальцем щеки, на которой был наколот рисунок головы волка. Волк – это мой символ и изображался на щитах моих дружинников, но татуированные волчьи морды на щеках у Берга больше напоминали подгнившее свиное рыло.

– Ну так расскажи нам, кто такой ульфхедин, – попросил его я.

– Воин-волк, господин!

– Мы все воины-волки, – напомнил я. – У нас на щитах волчья башка!

– Воин-волк обретает перед битвой дух волка.

– Он превращается в волка?

– Да, господин! Воин-волк дерется с волчьей свирепостью, потому что обретает дух волка. Он воет как волк, бежит как волк и убивает как волк.

– Но мы, люди, убиваем волков. – Я видел, как мои саксы, что собрались в доме, внимательно прислушиваются к нашему разговору.

– Только мы не можем убить Фенрира, – добавил Берг. – А Фенрир – это волк, которому в светопреставлении Рагнарёка предначертано загрызть Одина.

Я заметил, как Эдрик перекрестился.

– Выходит, воин-волк обретает дух великого волка? – уточнил я.

– Господин, величайшего из волков! А это значит, что ульфхедин сражается с яростью богов в своем сердце!

– Так как же нам, простым людям, победить ульфхеднар? – спросил я в надежде, что Бергу хватит ума сообразить, к чему мне понадобилось задавать все эти вопросы.

И он сообразил. Молодой норманн рассмеялся и скинул с полатей волчью шкуру.

– Нам самим надо стать ульфхеднар! Ты уже убивал ульфхеднар во многих битвах! Господин, ты воин-волк, быть может самый великий из всех воинов-волков, а мы – твоя стая.

Мне доводилось убивать ульфхеднар. Они частенько выли по-волчьи, тогда как другие воины выкрикивают врагу оскорбления. Им нравилось надевать волчьи шкуры. Дрались как безумные, но из безумцев получаются плохие воины. Они были свирепы и казались безразличными к опасности, но искусство войны начинается с кропотливого, день за днем, неделя за неделей, год за годом, обучения. Оно состоит в умении обращаться с мечом, щитом, копьем, в бесконечной науке убивать. Я видел немало врагов, что бросались в бой как звери: рыча, брызжа слюной и с остекленевшими глазами, но умирали они как люди, причем зачастую первыми. И все-таки ульфхеднар вселяли ужас.

Кое-кто утверждал, что ульфхеднар идут в бой пьяными, но так поступали многие воины. А вот Рагнар, усыновивший меня, говорил, что воины-волки пьют лошадиную мочу, настоянную на мухоморах, порождающую в людях причудливые видения. Возможно, он был прав. Берг благоразумно не упомянул об этом. Рагнар боялся ульфхеднар и говорил, что они сильнее, быстрее и свирепее других бойцов, и даже христиане, хваставшие, будто не верят в Одина, Фенрира и Рагнарёк, опасались безумия воинов-волков.

– Но мы лучше, чем ульфхеднар, – настаивал я. – Мы беббанбургские волки, и ульфхеднар боятся нас! Слышите меня? – Я обращался ко всем. – Они боятся нас! Зачем иначе стали бы они подсылать монаха с ложной вестью? Ульфхеднар нас боятся!

Нас обманом услали через всю Британию. И это своего рода признание, только у меня не было настроения наслаждаться им. Скёлль Гриммарсон вел армию на восток, в Эофервик, и единственная причина, по которой он мог предпринять данное путешествие, – это отобрать трон Нортумбрии у Сигтригра, моего зятя. И Скёлль позаботился, чтобы я ни в коем случае не оказался где-нибудь поблизости от этого трона. Явное доказательство того, что ульфхеднар боятся волков из Беббанбурга.

Но вопреки тому, что сам внушал людям, я опасался ульфхеднар.

Теперь нам предстояло отправиться на восток и встретиться с ними.

Бедвульф и его Белка ехали с нами. Я склонялся к тому, чтобы казнить его за обман, но Белка меня умолила, а Бедвульф, ползая на коленях, обещал показать мне большое сокровище, если я его пощажу.

– А что помешает мне убить тебя, после того как я заберу клад? – осведомился я.

– Ничто, господин, – признался он.

– Тогда показывай.

Он отвел меня к строению, которое я счел небольшой кладовой: то была бревенчатая хижина, стоящая на четырех каменных столбах. Видимо, чтобы помешать грызунам пробраться внутрь. Бедвульф отпер дверь и забрался на порог. Последовав за ним, я увидел в полутьме полки с горшками, каждый размером с человеческую голову. Монах взял один, поставил на стол и при помощи ножичка прорезал воск, которым горшок был запечатан.

– Господин, только этот один и остался, – сказал он, сняв крышку и передавая мне горшок.

В нем хранился измельченный корень какого-то растения, смешанный с большим количеством крошечных бурых семян. Я воззрился на Бедвульфа в полумраке кладовой.

– Семена и корни?

– В этом тайна ульфхеднар, – сказал он.

Я зачерпнул пригоршню и понюхал. Смесь воняла.

– Что это такое?

– Белена, господин.

Я ссыпал семена и корни обратно. Белена – это растение, и мы боялись его, потому что им могут отравиться свиньи, а свиньи – большая ценность.

– Ульфхеднар это едят? – с сомнением спросил я.

Бедвульф отрицательно мотнул головой.

– Я готовил мазь. – Монах указал на пестик и ступку на полке. – Из толченых растений и шерстяного воска[2]2
  Шерстяной воск – ланолин (от лат. lana – шерсть и лат. oleum – масло), животный воск, получаемый при вываривании шерсти овец.


[Закрыть].

– И Арнборг доверял это тебе?

– Господин, в монастыре я был травником. Мне известно то, до чего народ Арнборга ни в жизнь не додумается. Когда его жена заболела, я исцелил ее при помощи чистотела. Надо взять корень и десять раз прочитать «Отче наш», пока смешиваешь…

– Наплевать мне на чистотел, – рявкнул я. – Расскажи про белену.

– Я изготавливал мазь для ярла Арнборга, она получалась лучше, чем та, которую делал Снорри.

– Снорри?

– Чародей Скёлля, господин. Это могущественный колдун. – Бедвульф осенил себя крестом. – Только он брал листья и лепестки цветка, чтобы сделать мазь. А в семенах и корнях больше силы.

– Так, значит, ты готовил мазь?

– Господин, воины втирали ее в кожу.

– И что это дает?

– Людям кажется, что они умеют летать. Ходят покачиваясь, воют. Иногда просто засыпают. Но в бою это снадобье превращает их в безумцев.

Я понюхал горшок, и меня едва не стошнило.

– Ты сам это пробовал?

– Да, господин.

– И как?

– Мне показалось, будто я увидел Бога. Он сиял, и у него были крылья.

– Ты увидел Бога? Не Винфлэд?

Монах покраснел:

– Господин, я грешен.

Я сунул ему горшок обратно:

– Итак, Арнборг взял семена с собой.

– Он захватил четыре кувшина с готовым снадобьем.

– Жир у тебя остался?

– Да, господин.

– Сделай горшок для меня, – велел я.

– Господин? – обратился он ко мне и дождался, когда я кивну, потом продолжил: – Если я останусь здесь, Эерика меня убьет. Она подумает, что это я привел тебя сюда.

– Так ты и привел. Но раз ты так боишься, то просто уходи. Иди на юг. И девчонку свою забирай.

– Меня поймают. Возьми нас с собой. Я умею лечить хворых. Господин, прошу тебя.

Я осклабился:

– А как я смогу тебе доверять?

– Господин, разве я похож на человека, который осмелится обмануть тебя во второй раз?

Тут, признаюсь, я не смог удержаться от улыбки. Бедвульф был перепуган до чертиков. Убить его легко, даже приятно, но Винфлэд такая жалкая и безобидная как ребенок, что я махнул рукой.

– Приготовь для меня волчью мазь, – заявил я ему, – и можете ехать с нами.

Мы забрали из господского дома всю теплую одежду, увели все восемь лошадей, остававшихся в стойлах у Арнборга, сожгли три корабля на пристани, а затем под негреющими лучами послеполуденного солнца поскакали на восток.

Финан повел коня рядом с моим:

– Господин, ну и слабак же ты.

– Да неужели?

Ухмыльнувшись, он повернулся и кивнул в сторону Бедвульфа и Винфлэд, ехавших на одной лошади – смирном сером мерине, взятом из конюшен Арнборга. Белка сидела спереди, монах обнимал ее за пояс.

– Мне стало ее жалко, – признался я.

– Вот и я о том же.

– Убить его было бы слишком просто.

– Тогда как ты решил поступить с ним?

– Отпущу обоих, наверное. – Я пожал плечами. – Мне нет до них дела. Что меня заботит, так это Стиорра и внуки.

Стиорра – моя дочь, но иногда я думал, что ей стоило родиться мальчиком, потому как она была самой сильной из моих детей. Старший мой сын не уступал ей крепостью, но предпочел стать христианином, да к тому же священником, и поэтому перестал быть мне сыном. Второй, звавшийся, подобно мне, Утредом, был хорошим воином и хорошим человеком, но ему не хватало присущей Стиорре силы воли. Дочь вышла за Сигтригра: он когда-то был моим врагом, но стал зятем и королем Нортумбрии. Они вместе с двумя детьми жили в древнем римском дворце в Эофервике.

– У Эофервика надежные стены, – проговорил Финан, прочитав мои мысли.

– Но для Сигтригра и Стиорры враги – это мерсийцы, а не язычники, – заметил я. – Если Скёлль объявится у ворот, то его, скорее всего, с радостью впустят в город.

– Не будь при нем армии – да. – Финан бросил взгляд на заходящее солнце. – Насколько я знаю Сигтригра, Скёлля Гриммарсона и его войско сейчас уже добивают. – Он понял, что не убедил меня. – Если бы у Нижних ворот Беббанбурга объявились две или три сотни воинов, ты бы пустил бы их в крепость?

– Нет, конечно.

– А Сигтригр, думаешь, пустит?

Коснувшись висящего на груди молота, я помолился, чтобы Финан оказался прав.

Остаток ночи мы провели в развалинах римского форта в Рибелькастре, охранявшем брод в том месте, где ведущая в Кайр-Лигвалид северная дорога пересекала Риббель. Я предполагал, что кто-нибудь из переселившихся в эту дикую страну данов или норманнов мог обосноваться в форте, но он оказался покинут. От крепости остались только осевшие и поросшие травой земляные валы да гнилые обломки древнего частокола.

– Господин, они боятся этого места, – пояснил Бедвульф. – Верят, будто тут обитают духи.

Он перекрестился.

– Так ты по-прежнему христианин? – с издевкой осведомился я.

– Разумеется, господин! – Он нахмурил лоб в нерешительности. – Дело просто в том, что монастырская жизнь… – Бедвульф пожал плечами, явно не зная, как выразить свою мысль.

– Позволяла тебе нагибать только других монахов? – закончил я за него.

– Пожалуйста, господин! – запротестовал он, залившись краской.

– А как поступит твой аббат, узнав, что ты нарушил обеты?

– Если найдет? Прикажет выпороть.

– Надеюсь, что Винфлэд стоит порки, – сказал я.

– Стоит, господин! Еще как стоит!

Выехав из усадьбы Арнборга, мы проезжали по обжитому краю, но людей видели очень мало, да и те – старики, дети или женщины, что едва ли удивительно, раз большинство мужчин боеспособного возраста последовало за Скёллем Гриммарсоном на восток. Ближайшие усадьбы на нашем пути принадлежали людям Арнборга, которые, по моим предположениям, обретались сейчас где-то под Эофервиком. Я снова коснулся молота, молясь о том, чтобы город, от которого нас отделяли три или четыре дня пути через холмистые вересковые пустоши, еще держался.

Ночь выдалась холодная. Мы нарубили дров, по большей части из ольхи и березы, и развели огонь, уверенные, что все способные сражаться здешние обитатели находятся далеко и не заметят костров. Из усадьбы Арнборга мы забрали шкуры, овчины и даже шерстяные дерюги – все, во что можно было закутаться. Я расставил часовых, чтобы вглядываться в морозную ночь под усеянным звездами небом. Редкие облака проплывали на юг, обещая, что следующий день будет сухим, холодным и суровым.

В Эофервик мы могли добраться двумя путями. Самая легкая, но и самая долгая дорога – это хороший римский тракт южнее Мамесестера. Потом можно свернуть на другую римскую дорогу, уходящую на северо-восток и ведущую прямиком в столицу Сигтригра. Короткий путь тоже следовал старым трактам, но один из невольников Арнборга, угрюмый сакс, пасший на пустошах скот, сообщил нам, что дорога эта заброшена.

– Господин, там можно заблудиться, – предупредил он. – Местами дорогу совсем размыло, так что ее легко потерять.

И тем не менее я решил воспользоваться коротким путем. Мне требовалось добраться до Эофервика как можно скорее и узнать, что происходит в восточной Нортумбрии. А вдруг Скёлль Гриммарсон нацелился вовсе не на Эофервик, а на Беббанбург? Насчет места назначения Арнборга я мог полагаться только на слова Бедвульфа.

– А он не боялся, что ты предашь его? – спросил я у Бедвульфа той морозной ночью.

– Господин, у него же Винфлэд оставалась заложницей.

Я скривился:

– Ох уж эта сила женщин!

– К тому же, – продолжил монах, – про планы норманнов я прознал только после возвращения. Когда же пришел к тебе, то верил словам Арнборга, будто принц Этельстан находится в осаде.

– Арнборг платил дань принцу Этельстану? – спросил я.

– Господин, он уплатил один раз.

Даны и норманны, обитавшие в диком краю Кумбраланда, видели, как Мерсия слабеет в междоусобной войне, а они, как и Сигтригр, жили в постоянном страхе перед вторжением саксов. Мерсийский мятеж побудил их действовать.

– Почему они просто не заключили союз с Сигтригром? – поинтересовался я. – Он так же опасается саксов.

– Господин, они считают, что он слаб.

– Сигтригр? – Я расхохотался. – Он не слаб.

– Господин, норманны думают, что он подсадной король.

– И кто же его подсадил?

– Христиане.

– Христиане? Он язычник, как и я!

– Но Эофервик кишит христианами. Там и архиепископ есть, и он сакс.

– Хротверд – человек хороший, – буркнул я.

– Снорри говорит, что архиепископ околдовал Сигтригра.

– Околдовал?

– Наложил магическое заклятие, сделав Сигтригра покорным. А еще, по словам ярла Арнборга, в Нортумбрии слишком много христиан-саксов. Он опасается, что, если дойдет до войны, они будут сражаться за Мерсию, а король Сигтригр слеп к этой угрозе.