Текст книги "Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы"

А теперь ему снова предстояло выйти на марш, и он знал это. Он разослал мирных посланников в европейские государства с вестью, что вернулся во Францию по воле народа и не собирается ни на кого нападать, что если они примут его возвращение, то он будет жить с ними в мире. Он, конечно, знал, что ответом будет отказ.

Имперскому орлу снова пришла пора отправляться в полет.

Жизнь герцога Веллингтона оказалась в опасности. Назначение его на должность посла во Франции было, пожалуй, не самым удачным делом британского правительства, и Париж наполнился слухами о готовившихся покушениях. Лондонское правительство предложило герцогу уехать из Парижа, но он отказался, поскольку это выглядело бы трусостью. Потом подвернулся отличный повод. Лорд Каслри, секретарь Министерства иностранных дел и главный британский переговорщик на Венском конгрессе, срочно понадобился в Лондоне, и герцога назначили на его место. Никто не заподозрил бы в таком очевидном продвижении по службе позорного бегства от опасности. Так герцог присоединился к дипломатам, старательно пытавшимся перекроить карту Европы.

Но, пока они говорили, Наполеон сбежал.

Граф Меттерних, холодный, умный, изящный министр иностранных дел Австрии, был, наверное, самым влиятельным дипломатом в Вене. 6 марта 1815 года он лег спать очень поздно, потому что встреча депутатов продлилась до трех часов ночи. Граф сильно устал, поэтому дал прислуге указание не беспокоить его. Все же в шесть утра ему пришлось проснуться, оттого что прибыл курьер с депешей, помеченной словом «Срочно». Конверт был подписан: «От Имперского и Королевского Консульства Генуи». Вероятно, граф решил, что от такого малозначительного консульства не может исходить никаких жизненно важных вестей. Он положил письмо на прикроватный столик и попытался снова уснуть. Наконец в 7:30 утра он сломал печать и прочитал депешу. Она оказалась очень короткой:

Английский уполномоченный Кэмпбелл только что прибыл в гавань с вопросом, не видел ли кто-нибудь в Генуе Наполеона, ввиду того что он исчез с острова Эльба. Ему ответили отрицательно, и английский фрегат незамедлительно ушел в море.

Может показаться странным, почему сэр Нил Кэмпбелл в поисках пропавшего Наполеона отправился в Италию, вместо того чтобы искать отставного императора во Франции. Однако в то время считалось, что если Наполеон высадится во Франции, то тут же будет схвачен силами роялистов. «Никто о Франции и слышать не хотел, – вспоминал герцог Веллингтон. – Все были уверены, что стоит ему появиться во Франции, как его растерзает толпа. Я очень хорошо помню слова Талейрана: “Во Франции? Нет!”»

Гораздо более вероятной казалась высадка в Италии, где королем Неаполя был зять Наполеона, Иоахим Мюрат. Мюрат, севший на престол по милости Наполеона, заключил мир с австрийцами, но понимал, что Венский конгресс почти наверняка ликвидирует его крохотное королевство. Едва он услышал о побеге Наполеона, как тут же напал на австрийцев, но эта авантюра с треском провалилась и лишь привела его под прицел расстрельной команды.

Наполеон конечно же направился во Францию, но несколько дней дипломаты в Вене не имели представления, где он, знали только, что на свободе. Конгресс, который так долго колебался, тянул время, устраивал балы и дебаты, внезапно проявил решительность. «Войну, – вспоминал Меттерних, – объявили меньше чем за час». Такая расторопность стала возможной, потому что полномочные представители почти всех заинтересованных сторон уже были собраны в Вене. Король Пруссии, австрийский император, русский император – все были здесь, и появление Наполеона словно гальванизировало конгресс. Никто не объявлял войну Франции, поскольку все собравшиеся в Вене державы были заинтересованы в монархической Франции под управлением Людовика XVIII. Взамен объявили войну всего одному человеку – Наполеону.

Четыре страны: Россия, Пруссия, Австрия и Великобритания – договорились снарядить армии, по 150 000 человек каждая, и стянуть эти армии во Францию. Великобритания не могла собрать такую большую армию, поэтому она обязалась выплатить субсидии остальным трем странам. Теперь по всей Европе сновали курьеры, и один из них вез письмо герцогу Веллингтону от лорда Каслри: «Ваша светлость может решить, где Ваше присутствие наиболее послужит общественному благу – остаться ли Вам в Вене или возглавить армию во Фландрии».

Русский император Александр I не сомневался в том, какой выбор сделает герцог. «Вам выбирать, – сказал он герцогу, – спасать ли мир снова».

Вряд ли герцог долго раздумывал, скорее подобные высокопарные заявления звучали подозрительно. Едва ли ему трудно было решить, где он принесет больше пользы обществу. Он ответил лондонскому правительству: «Я отправляюсь в Нижние Земли, чтобы принять командование армией». И в конце марта покинул Вену, а к 6 апреля прибыл в Брюссель.

История редко предлагает нам такое удивительное противостояние. Два величайших воина эпохи, два человека, ни разу не сражавшихся между собой, собирали армии в 300 километрах одна от другой. Победитель мира находился в Париже, а победитель победителя мира – в Брюсселе.

Знал ли Наполеон, что Веллингтона прочат на роль его победителя? Дипломаты крайне осторожны в подобных высказываниях, и скорее всего, даже наверняка Наполеону сказали об этом нелепом замечании. Это должно было его взбесить. Подобное звание еще требовалось доказать.

Так что армии собирались.

Когда Наполеон вернулся, во Франции царило смятение. Кто правит? Кто должен править? На протяжении нескольких дней никто точно не знал, что происходит. Полковник Жиро де л’Эн был одним из многих офицеров, сражавшихся за Наполеона. С реставрацией монархии ему пришлось уйти в отставку на половинный пансион. Полковник женился, но мечтал поскорее вновь присоединиться к армии императора. Жил он во Французских Альпах, но решил, что должен поехать в Париж.

Всю страну охватил беспорядок. Я ехал в униформе, но из предосторожности захватил с собой две кокарды – одну белую, другую трехцветную. Подъезжая к городу или деревне, я смотрел, какой флаг развевается над часовой башней, и такого же цвета кокардой быстро украшал свою шляпу.

Полковник Жиро де л’Эн добрался до Парижа и обнаружил, что его прежний командир полка уже присягнул Наполеону, как и почти вся королевская армия, несмотря на клятву, которую они давали Людовику XVIII. Может, офицеры и остались бы верны королевской клятве, но простые люди думали иначе. Граф Альфред-Арман де Сен-Шаман, командовавший 7-м полком конных егерей, как только услышал о возвращении Наполеона, обратился к своему полку с приказом о готовности выступать: «Думаю, мы отправимся воевать с бывшим императором». Однако у его батальона нашлись другие задачи.

Кто-то сказал мне, что несколько офицеров собрались в кафе и договорились забрать своих людей, чтобы присоединиться к легкой пехоте Императорской гвардии. Другие готовили трехцветные флаги, чтобы раздавать их людям и подстрекать к мятежу… Я начал понимать истинное положение дел и то, что я остался в меньшинстве. Что я мог поделать? Все надежды на то, что я предоставлю королю прекрасный и послушный полк, чтобы поддержать трон в этот трудный час, оказались разбиты.

Преданность французской армии Людовику XVIII испарилась в один момент, принеся Наполеону 200 000 человек. Тысячи ветеранов, таких как полковник де л’Эн, пришли сами, но Наполеон знал, что для защиты от врагов, которые непременно явятся, ему нужна армия еще большая. Одной из немногих популярных мер Людовика XVIII был отказ от воинской повинности. Наполеон поспешил вернуть повинность, хоть и знал, как люди ее ненавидят, но выбора у него не оставалось. Так он получил еще 100 000 человек, которых, правда, нужно было еще обучить и снарядить. Тогда император учредил национальную гвардию, местная милиция дала ему еще 150 000 человек, но этого все еще было недостаточно. Он знал, что союзники соберут более полумиллиона человек, чтобы напасть на него.

В эти первые недели Франция начала яростную подготовку. Реквизировались лошади, готовилась униформа, чинилось оружие. И тут Наполеон показал себя гениальным руководителем: в начале лета одна его армия уже была готова выступить, а остальные разместились для защиты границ Франции. Чтобы выдержать резню, которая – он знал это – неумолимо приближалась, требовалось еще больше людей. Также требовались люди для подавления роялистского мятежа в Вандее, области на западе Франции, которая всегда была католической и монархистской. Итак, к началу лета Наполеон собрал 360 000 обученных солдат, большинству из которых суждено было собраться на севере Франции, где 125 000 опытных солдат образовали Северную армию.

Наполеон мог в то лето оставаться в обороне, расположив большую часть своих сил за мощными укреплениями и надеясь, что армии союзников разобьются об них. Этого не произошло. Тогда война велась бы на французской земле, а Наполеон никогда не стремился к пассивной позиции. Его сильной стороной был маневр. В 1814 году пред ним оказались превосходящие силы Пруссии, Австрии и России, идущие на Париж с севера и востока, и он переиграл их, благодаря скорости переходов и внезапности атак. Профессиональные военные считают эту кампанию Наполеона самой блестящей, хоть она и закончилась поражением, а герцог Веллингтон тщательно изучил ее. Сам Наполеон заявлял:

Искусство войны не требует сложных маневров. Простейший и есть наилучший, а главное – здравый смысл. Отсюда понятно, почему генералы совершают ошибки – потому что они мудрствуют. Самое трудное – разгадать план врага, среди массы донесений отыскать правду. Остальное требует главным образом здравого смысла. Это как в кулачном бою: чем больше бьешь, тем лучше.

Император кривил душой. Война никогда не была настолько простой, но сущность его стратегии действительно проста. Разделить противников, одного пришпилить к месту, второго мощно атаковать, и как в кулачном бою – чем сильнее ударишь, тем быстрее получишь результат. В 1815 году лучшей защитой Наполеона было нападение, и первым следовало атаковать, конечно, ближайшего.

Могучей русской армии требовалось время, чтобы пересечь Европу до границ Франции. Австрийцы в мае еще не были готовы, но у самой северной границы Франции, в бывшей провинции Бельгии, которая теперь стала частью Королевства Нидерланды, собирались две армии: британская и прусская. Наполеон посчитал, что если разобьет эти две армии, то другие противники поостудят свои головы. Если он победит Веллингтона и сбросит британцев обратно в море, то в Лондоне может даже смениться правительство, к власти придут виги, а они будут рады видеть его во главе Франции. Тогда вражеский альянс развалится. Конечно, это риск, подобный игре в рулетку, но ведь и вся война такова. Конечно, можно ждать, собирать и обучать войска, пока французская армия не достигнет величины войска союзников, но эти две армии на севере были такими соблазнительными! Если их можно разделить, значит, их можно разбить, а если их можно разбить, значит, вражеский союз может рассыпаться. Такое уже случалось прежде, так почему не случится сейчас?

Армия, которую он направил на север, была хороша и состояла из опытных военных. И если у нее были слабые места, то это высшее командование. Наполеон всегда зависел от своих маршалов, но из 20 еще живых маршалов четверо остались верны Людовику XVIII, четверо дезертировали к союзникам, а двое просто скрывались. Один из этих двоих, маршал Бертье, служил у Наполеона начальником штаба и был гениальным организатором. Он бежал в Баварию, где 1 июня выпал из окна третьего этажа поместья в Бамберге и разбился насмерть. Некоторые подозревали убийство, но большинство сходилось на том, что маршал слишком сильно высунулся из окна, чтобы поглядеть, как русская кавалерия проходит внизу, по площади. На посту начальника штаба его сменил Николя Жан де Дьё Сульт, очень опытный воин, начинавший карьеру с рядового солдата. Наполеон однажды назвал его величайшим комбинатором Европы, но, когда Сульт командовал войсками в Испании, оказалось, что Веллингтон постоянно его переигрывает. Он был сложным человеком, заносчивым и вздорным, а вот обладал ли организаторским талантом, как Бертье, – нам предстоит узнать.

Два самых блестящих императорских маршала, Даву и Сюше, не сопровождали Северную армию. Даву, мрачный и непреклонный воин, был назначен военным министром и остался в Париже. Сюше отправился командовать Альпийской армией (громкое название для маленького, скудно экипированного боевого подразделения). Когда Наполеона просили назвать лучших из его генералов, он назвал Андре Массена и Луи-Габриэля Сюше, но Массена был нездоров, а Сюше остался защищать восточную границу Франции от нападения австрийцев.

Для предстоящей кампании Наполеон создал еще одну должность маршала, им стал маркиз Эммануэль де Груши. Даву возражал против этого назначения, но Наполеон настоял на нем. Груши был аристократом старого режима, ему посчастливилось пережить бойню Французской революции. Свою карьеру он сделал в кавалерии, а теперь ему отдавалась под командование третья часть Северной армии.

Маршал, которого называли храбрейшим из храбрых, вспыльчивый и грозный Мишель Ней, который, как и Сульт, начал свою службу с рядового, пламенный, огненно-рыжий и задорный, был сыном бондаря. В 1815 году ему исполнилось сорок шесть, примерно в том же возрасте находились и Наполеон, и Веллингтон. Ней заработал свою репутацию в самых кровавых сражениях долгой войны. В его храбрости не сомневался никто. Он был солдатом из солдат, человеком, который, едва Наполеон бежал с острова Эльба, хвастливо пообещал Людовику XVIII доставить императора в Париж в железной клетке. А потом дезертировал вместе со своим войском. Он прославился невероятной смелостью и умением вести за собой, но никто не назвал бы Нея умеющим принимать решения хладнокровно. Как назло, Сульт не переносил Нея, а Ней не переносил Сульта, но в это роковое лето им предстояло работать вместе.

Маршалы важны, но важнее всех начальник штаба, это он переводит волю императора на язык рутинных строевых команд. Бертье был блестящим администратором, умел заранее видеть проблемы и эффективно сортировать их по важности. Вскоре станет понятно, сможет ли маршал Сульт так же хорошо организовать свыше 100 тысяч человек, накормить их, переместить и отправить в бой, согласно воле императора. Остальные маршалы едва ли годились для самостоятельного командования. Если император избрал тактику пришпиливания одной вражеской армии, чтобы удержать ее на месте, пока он громит другую, значит, пришпиливанием должен заниматься маршал. В начале военных действий это была работа маршала Нея – занимать Веллингтона, пока Наполеон сражается с пруссаками. А через два дня маршалу Груши следовало беспокоить пруссаков, пока Наполеон бьет людей Веллингтона. Такого не осуществить, просто исполняя приказы, здесь нужна солдатская смекалка. От маршала требовалась способность принимать трудные решения, и Наполеон доверил это Груши – новичку в высоком звании, боявшемуся ошибиться – и Нею, который знал лишь один стиль боя – сражаться как дьявол.

Армии севера предстояло встретиться в Бельгии с двумя армиями, наибольшей из которых была прусская. Ее вел 72-летний князь Гебхард Леберехт фон Блюхер, который сперва сражался за шведов против Пруссии, но потом попал в плен и перешел в прусскую армию Фридриха Великого. Он был очень опытным воином, гусаром, его прозвали Marschall Vorwärts, «Маршал Вперед», за привычку выкрикивать этот приказ, посылая людей в атаку. Его уважали и любили солдаты, хотя, говорят, с ним случались припадки психической болезни, когда он полагал, что забеременел слоном от французского пехотинца. Летом 1815 года никаких следов сумасшествия не наблюдалось. Напротив, Блюхер шествовал, пребывая в фанатичной решимости одолеть Наполеона. Он был прямодушным, отважным, пусть не самым мудрым из генералов, зато отлично умел подбирать себе в штаб офицеров. В 1815 году начальником его штаба служил Аугуст фон Гнейзенау, человек очень способный и многоопытный, один из тех, что сражались вместе с британцами во времена американской Революции. Это подорвало в его глазах репутацию британской армии, и он крайне подозрительно относился к способностям и планам британцев. Когда барона фон Мюффлинга направили к Веллингтону в должности офицера связи, его вызвал Гнейзенау и рекомендовал «быть чрезвычайно осторожным с этим герцогом Веллингтоном, потому что в Индии он имел дела с вероломными набобами[3]3
  Набобы – в Индии так называли местных князей, подчинявшихся британскому правительству в качестве вассалов.


[Закрыть]; этому выдающемуся генералу пришлось научиться двуличию, и он достиг такого мастерства в этом искусстве, что превзошел самих набобов».

Можно только предполагать, откуда у Гнейзенау сложилось столь странное мнение, но полномочия Гнейзенау и внимательное отношение Блюхера к его советам вряд ли сулили хорошие отношения между Великобританией и Пруссией в будущем. В любом случае между этими государствами сохранялось недоверие после попыток Пруссии аннексировать Саксонию – разногласия по данному вопросу расстроили Венский конгресс. Британцы, французы и австрийцы настолько категорично сопротивлялись усилению Пруссии, что скорее были готовы воевать, чем разрешить аннексию. У России были подобные планы на всю Польшу целиком, и в какой-то момент казалось, что в Европе готова вспыхнуть новая война, где Россия и Пруссия будут биться против всех. До войны не дошло, но скверный осадок остался.

А теперь прусская армия, необстрелянная, находилась в Бельгийской провинции. Пруссия пережила поражение, оккупацию, реорганизацию и, наконец, после отречения Наполеона в 1814 году, демобилизацию. В подчинении у Блюхера имелись и добрые, опытные солдаты, но их не хватало, и остальную часть армии укомплектовывали из добровольцев и ландвера, милиции. В 1815 году призыв к оружию встречали с энтузиазмом. Когда Франц Либер услыхал этот призыв, ему едва исполнилось 17. Вместе с братом они направились в Берлин и обнаружили там «стол, установленный посреди площади… за которым несколько офицеров регистрировали тех, кто хотел записаться»: «Толпа была столь велика, что нам пришлось прождать с десяти до часу, пока появилась возможность занести в список наши имена».

Он писал, что его полк в начале мая проходил месячную подготовку, а затем направился в Нидерланды для соединения с войсками Блюхера. Либер с удивлением обнаружил, что одним из сержантов в его полку оказалась женщина и она столь отличилась в боях, что получила три медали за отвагу. Таким образом, к лету 1815 года под началом Блюхера оказались 121 000 воинов и по крайней мере одна воительница. На бумаге эта армия выглядит огромной, но, как писал Петер Хофшрёер, историк, очень симпатизирующий Пруссии, «значительная часть сил Блюхера состояла из новобранцев, способных выполнить только два маневра: наступать в беспорядке или отступать в хаосе». Сказано остроумно, но оказалось, что новобранцы способны также и сражаться. Осталось лишь узнать, сможет ли Гнейсенау преодолеть англофобию и действовать совместно с армией, которая собиралась у него на правом фланге.

То была британо-голландская армия под предводительством герцога Веллингтона, которую герцог очернил как «бесславную армию». Такой она и была, когда он только прибыл в Брюссель. Армия оставалась недоукомплектованной, голландские полки в большой степени состояли из франкоговорящих солдат бельгийской провинции. Герцог не доверял этим войскам – в них служило множество ветеранов Наполеоновской армии. Франкоговорящие бельгийцы были недовольны тем, что их землю превратили в провинцию Нидерландов, и император знал об этом недовольстве. Через французскую границу передавались листовки и распространялись среди бельгийских солдат армии герцога. «Храбрым солдатам, – вещали листовки, – которые побеждали под французскими орлами. Орлы, что вели нас к победе, взлетели вновь. Их клич все тот же: слава и свобода!» Герцог сомневался в надежности этих полков и принял меры предосторожности, разделив их и рассредоточив среди батальонов, в верности которых сомнений не возникало.

Опору составляли британские войска или 6000 человек Королевского германского легиона (КГЛ), соединения, которое отважно сражалось за герцога всю долгую Пиренейскую войну. Легион был собран в Ганновере и подчинялся королю Великобритании, а в 1815 году Ганновер отправил в армию Веллингтона еще 16 000 человек. Эти 16 000 необстрелянных тоже рассредоточили, как и голландскую армию, в батальоны британцев и КГЛ. Такое решение далось нелегко. Карл Якоби из 1-й Ганноверской бригады жаловался:

Это был тяжелый удар по нашей морали… Английские генералы совершенно не знали традиций ганноверцев… В их глазах всякий был ненадежен, кто не соблюдал английских устоев и норм, даже если старался. Товарищеского духа в таких союзных войсках не было, в том числе среди офицеров. Неприятие чужого языка с обеих сторон и большая разница в жалованье, приводившая к очень разному уровню жизни, препятствовали сближению. Даже наши соотечественники из Королевского германского легиона не водились с нами. Пятнадцатилетний новобранец в красном кушаке глядел на старого ганноверского офицера свысока.

К лету, когда началась война, у Веллингтона было около 16 000 ганноверцев и до 6000 человек Королевского германского легиона. Голландская армия, часть «бесславной армии», насчитывала почти 40 000 человек, половину из которых составляли франкоязычные и, следовательно, ненадежные. Остальную часть армии составляли британцы – около 30 000 человек, а герцог хотел бы, чтобы их было побольше.

Но британцы уже отвоевали с Соединенными Штатами, и многие из лучших полков, ветераны побед Веллингтона, в тот момент как раз пересекали Атлантику. Они возвращались, и некоторых прямо из Америки направляли в Нидерланды. Герцог чувствовал бы себя более уверенно, если бы у него была его Пиренейская армия – одна из лучших армий, когда-либо воевавших под британскими знаменами. За несколько недель до Ватерлоо герцог прогуливался в парке Брюсселя с Томасом Гриви, депутатом британского парламента, который весьма обеспокоенно расспрашивал Веллингтона о предстоящей кампании. Британский пехотинец в красном мундире разглядывал статуи в парке, и герцог указал на него. «Вот, – сказал он, – все зависит от этого пункта, получится у нас или нет. Если дадите мне достаточное количество таких, как он, я буду уверен в успехе».

«Таких» в итоге оказалось достаточно. Чуть более 20 000 британских пехотинцев отправили воевать под Ватерлоо, им предстояло выдержать весь напор императорских атак. Императора предупреждали об этих солдатах в красном, говорили, насколько они тверды. Генерал Рей заявлял Наполеону, что британская пехота непоколебима, Сульт утверждал, что «в открытом бою английская пехота – сущие дьяволы». Так оно и было. Императору никогда прежде не доводилось с ними сражаться, и он предупреждениям не внял, зато Веллингтон знал о надежности этих солдат, как и о надежности Королевского британского легиона. Через четыре года после битвы, проходя по полю Ватерлоо, герцог вспоминал: «У меня было всего около 35 000 человек, на которых можно было положиться. Остальные могли разбежаться в любой момент».

У герцога было 22 британских батальона, 15 из которых сражались с ним в Испании или Португалии. И всё. И даже эти проверенные в битве войска были разбавлены, как и прусские полки, новыми рекрутами. Одним из крупнейших и лучших при Ватерлоо считался 52-й Оксфордский батальон легкой пехоты, который более-менее постоянно находился в боевых действиях с 1806 года до самого отречения Наполеона. При Ватерлоо этот батальон насчитывал 1079 человек, но 558 из них примкнуло к батальону после предыдущего сражения. Та же картина наблюдалась в гвардейской дивизии. Прапорщик Роберт Бэтти[4]4
  Роберт Бэтти стал впоследствии известным художником.


[Закрыть] из 1-го батальона гвардейской пехоты утверждал, что дивизия переполнена «молодыми солдатами и волонтерами из ополчения, ни разу не попадавшими под обстрел».

Зато старые кадры, ветераны, служили примером твердости. Фредерик Мейнуоринг служил лейтенантом 51-го Йоркширского батальона, сражавшегося при Корунне, Фуэнтес-де-Оньоро, Саламанке, Витории, в Пиренеях и Южной Франции. Когда новости о возвращении Наполеона долетели до Великобритании, батальон стоял в Портсмуте. Мейнуоринг вспоминал:

Меня усадили за стол с двумя или тремя офицерами, вошел горнист с письмами и, как обычно, положил на обеденный стол газеты. Кто-то их раскрыл, пробежал глазами по заголовкам, внезапно посветлел лицом, подбросил, как сумасшедший, газеты в воздух и закричал: «Славные вести! Нап снова высадился во Франции, ура!» В один миг началось общее ликование… «Нап снова во Франции» неслось, как пожар, по всем казармам… Люди выскакивали наружу и кричали… Мы радовались безмерно!

Капитан Кавалье Мерсе командовал отрядом Королевской конной артиллерии в Колчестере, когда пришла эта весть, и он описывает ту же историю, что и лейтенант Мейнуоринг. Приказ собираться в поход был «получен к нескрываемой радости офицеров и солдат, все стремились навстречу опасности и кровопролитию, все надеялись заслужить славу и почести».

Во французских и прусских войсках наблюдалась та же картина. Нетерпеливые добровольцы стекались под прусские знамена, а во Франции солдаты пришли в восторг от возвращения императора. Многие побывали военнопленными в страшных британских тюрьмах на Дартмуре или в зловонных остовах кораблей, стоявших без оснастки на вечном якоре. Теперь они жаждали мести. Они хотели славы. Капитан Пьер Кардрон, пехотный офицер, описал сцену, которая снова и снова повторялась по всей Франции. Его полк принес присягу королю, но после возвращения Наполеона полковник созвал всех своих офицеров. Они стояли в два ряда, «спрашивая друг друга, что происходит? Что там? Наконец все забеспокоились». И вот появился полковник.

В руках он держал – что? Не догадаетесь и за сто лет… Наш орел, под которым мы столько раз шли к победе и который наш храбрый полковник прятал, зашив в свой матрац… При виде драгоценного штандарта раздались крики: «Да здравствует Император!» Солдаты и офицеры хотели не просто увидеть его, но потрогать, прижать к груди. У всех в глазах стояли слезы радости… мы обещали умереть под нашим орлом за нашу страну и Наполеона.

Неудивительно, что один французский генерал писал домой, как его солдаты «сходят с ума» по императору. И в этой безумной атмосфере Наполеон решает нанести превентивный удар по британцам и пруссакам. Он нападет на них, прежде чем австрийская и русская армии дойдут до французской границы, а для нападения у него набралось 125 000 человек и 350 пушек. Перед ним стоял Блюхер, у которого было 120 000 человек и 312 пушек и армия Веллингтона – 92 000 человек и 120 пушек. Император проигрывал в численности, но для мастера маневра в этом не было ничего нового. Теперь ему предстояло исполнить свой план – разделить противников и уничтожить их по одному. Как он утверждал, война – дело простое. «Это как в кулачном бою – чем больше бьешь, тем лучше».

И в июне 1815 года он собирался разбить Блюхера и Веллингтона в прах.