Текст книги "Австралийские этюды"

По мнению профессора Отто Кёнига из Вены, акклиматизация кенгуру в наших широтах вполне возможна, и они могли бы занять в составе животного мира средней полосы экологическую нишу, в прошлом занимаемую ланями. Однако О. Кёниг считает, что акклиматизация этих животных связана и с некоторым риском. Так, например, зимой, когда они поскачут беззаботно к прорубям, чтобы напиться воды, под их тяжёлыми ритмичными прыжками может проломиться лёд. Поэтому кенгуру, живущим на свободе в наших условиях, зимой всегда будет грозить опасность утонуть. Правда, Отто Кёниг ставил свои опыты не на валлаби Бенетта, а на более крупных, стройных красношеих кенгуру (Wallabia rufogrisea rufogrisea). Хотя эти животные обитают на более теплом материковом побережье, они вполне успешно перезимовали в нашей умеренной полосе, питаясь корой деревьев, почками и сухой травой. Молодняку тоже холод нипочём, потому что он ведь довольно долго укрывается в тёплой сумке матери. Но всё же кенгуру в таких условиях совершенно необходимо обеспечивать удобными укрытиями и ветрозащитными убежищами.

А теперь перейдём к одному из самых интересных моментов из жизни кенгуру, а возможно, даже и к самому интересному.

Сто лет люди ломали себе голову над тем, каким образом новорождённый кенгуру попадает в сумку матери. Очень редко кому-нибудь из работников зоопарка удавалось присутствовать при этой процедуре, да и то, как правило, на недостаточно близком расстоянии, чтобы рассмотреть все подробно.

И вот что выяснилось. Примерно за два часа до родов самка начинает старательно вылизывать внутренность своей сумки. После этого она усаживается в непривычной для себя позе: хвост пропускает между ног вперёд^ а сама прислоняется спиной к какой-нибудь стене или к дереву. Прежде предполагали, что она хватает новорождённого зубами или губами и кладёт его в сумку. Да и трудно было предполагать что-нибудь другое: ведь это существо имеет такой беспомощный, недоношенный вид! Например, у рыжих гигантских кенгуру оно весит три четверти грамма, в лучшем случае один грамм, следовательно, всего одну тридцатитысячную часть веса матери: это голый червячок, без глаз и ушей – совершенно недоразвитый эмбрион. Задние ноги у него совсем короткие, ничем не напоминающие длинные ноги кенгуру. Чтобы подобный «недоносок» мог самостоятельно проползти, цепляясь за шерсть матери, весь длинный путь до спасительной сумки – предположить было совершенно невозможно.

И всё же это так. Теперь, после того как биологам Г. Шармэну и X. Фрису из Канберры удалось заснять весь процесс на киноплёнку, это можно считать доказанным.

У рыжих гигантских кенгуру детёныш рождается на свет через тридцать тр# дня после оплодотворения самки. Он самостоятельно прорывает родовую оболочку и медленно ползёт наверх, цепляясь за шерсть матери, даже в том случае, если самка находится под наркозом и всякая помощь с её стороны исключена. В начале своего «путешествия» детёныш продолжает висеть на пуповине. Но затем мать перекусывает её и детёныш передвигается уже свободно. Он ползёт, извиваясь, как настоящий червяк, и через три, иногда пять, минут уже достигает места своего назначения. Самка вылизывает оставшиеся после него на шерсти следы крови и слизи. Прежде считали, что она расчищает ему дорогу сквозь спутанную шерсть. Однако последние достоверные наблюдения опровергли это заблуждение. Добравшись до сумки, предприимчивый эмбрион сейчас же хватает в рот один из четырёх сосков и накрепко к нему присасывается. Конец этого соска разбухает так, что выскочить изо рта детёныша он уже не может. Недаром первые исследователи описывали детёныша «приросшим» к соску. Когда малыша насильно отрывают от соска, это вызывает даже небольшое кровотечение.

Но в то время как глаза и уши у этого эмбриона ещё совсем неразвиты, у него уже есть широко раскрытые ноздри и вполне сформировавшийся обонятельный центр в мозгу. Поэтому можно предположить, что слепой и глухой зародыш находит путь к спасительному источнику питания, ориентируясь по запаху.

Детёныши рыжих гигантских кенгуру находятся в сумке примерно 235 дней; вылезая оттуда, они весят уже от двух до четырёх килограммов. В Нью-Йоркском зоопарке детёныш горного кенгуру отсиживался в сумке пять месяцев и одиннадцать дней и только тогда начал высовывать оттуда свою мордочку. Двойни и тройни у кенгуру – явление чрезвычайно редкое; однако в Лондонском зоопарке из 219 новорождённых детёнышей гигантских кенгуру и валлаби было 11 двойняшек и даже одна тройня.

Группа исследователей в Канберре как-то осмотрела множество рыжих гигантских кенгуру, которых сейчас массами отстреливают па мясо. Больше чем у трёх четвертей самок в сумках находились малыши, из которых 20 процентов были грудными, да ещё возле каждой матери скакал самостоятельно большой детёныш. Кроме того, почти у 60—70 процентов самок, вынашивающих в сумке детёныша, в матке уже подрастал следующий эмбрион. Это замечательное приспособление, выработанное кенгуру в борьбе за существование, очень пригодилось им при конкуренции за пастбища с миллионными отарами овец, успешному размножению которых всячески способствуют люди.

Так как в засуху погибает более 75 процентов детёнышей кенгуру, покинувших к этому времени сумку матери, то важно, чтобы продолжение рода шло безостановочно, без всяких проволочек. Достигается это следующим образом. В матке самки, которая сразу же после рождения детёныша снова спаривается и оплодотворяется, зародыш развивается только до определённой стадии, когда он состоит примерно из ста клеток. После этого он как бы консервируется и застывает в неподвижности, ожидая своего часа. А час этот настаёт, как только старший детёныш погибает в сумке или становится самостоятельным. Тогда зародыш начинает быстро развиваться, и уже через четыре недели он готов: самка может родить следующего детёныша без необходимости спешно искать партнёра для спаривания. Тяжёлые времена требуют решительных действий и не допускают промедления…

Наша овца тоже хорошо приспособлена к жаре и засухе.

Она легко переносит температуру тела до 43° и может долго не пить, теряя, правда, при этом до одной четверти своего веса. (Человек же умирает, потеряв только 12 процентов влаги в организме.) Размножаются овцы быстрее, чем кенгуру, потому что у них бывают сплошь и рядом двойни. Но в то время как кенгуру в засуху и голод сейчас же подтягивают «законсервированные резервы», у овец при этих условиях все ягнята гибнут и может пройти больше года, прежде чем они произведут на свет новое потомство.

Так, в районе Пилбара в Северо-Западной Австралии за последние 25 лет число овец сократилось ровно наполовину, и больше дюжины крупных ферм, когда-то имевших до восьми миллионов овец, пришлось просто ликвидировать. В то же время обитающие здесь горные кенгуру (юро) заметно расплодились. Насколько именно они размножились, выяснилось, когда их начали травить ядовитыми приманками. На одной ферме, занимающей 14 квадратных километров, с 1930 по 1935 год было отравлено 90 тысяч горных кенгуру.

На другой ферме, занимающей 10 квадратных километров, содержалось четыре тысячи овец, но пастбища пришли в такую негодность, что ослабевшие овцы перестали приносить ягнят. А обитавшие на той же территории 30 тысяч горных кенгуру преспокойно продолжали размножаться.

На пастбищах большинства фермеров-овцеводов пасётся столько же гигантских кенгуру, сколько овец, а иногда кенгуру даже больше.

Между прочим, в прежние времена в Северо-Западной Австралии никогда не было столько гигантских кенгуру. На них постоянно охотились аборигены, для которых они служили основным источником питания. Но затем пришли европейцы, которые большую часть коренного населения истребили или продали в качестве рабочей силы искателям перламутра. По этой причине число аборигенов в районе Пилбара за короткий срок снизилось с 5000 до 1300 человек. Сейчас горстки оставшихся аборигенов живут большей частью уединёнными замкнутыми колониями. Да и европейские золотоискатели, которых прежде бродило в округе около трёх тысяч, с 1930 года почти совершенно исчезли; их теперь осталось не более дюжины. А ведь они тоже были потребителями кенгурового мяса.

Чтобы выяснить наконец причину бурного размножения кенгуру, западноавстралийское правительство решило купить в этом районе две большие фермы. На них-то биолог Е. Или в течение пяти лет, начиная с 1955 года, и проводил свои опыты, о которых я здесь уже упоминал.

В этом районе жара достигает 50° в тени и за весь год выпадает не более 2530 сантиметров осадков. Наилучшим образом приспособлен к этим условиям колючий злак спинифекс, не представляющий никакой кормовой ценности. Он-то здесь и преобладает в травяном покрове. А вот за другие кормовые травы идёт отчаянная борьба между овцами и кенгуру.

Овцам только для поддержания жизни необходимо, чтобы сухие растительные корма содержали не менее 6,5 процента белка, а для того чтобы производить потомство и давать шерсть, им нужно ещё больше. Кенгуру же, которые пьют очень мало или вообще не пьют, усваивают растительный белок значительно лучше. Кроме того, фермеры, угнав овец на стрижку, имеют обыкновение сжигать на пастбищах сухую траву, не учитывая, что вместе с ней сгорают и зрелые семена. Таким образом они сами же способствуют обеднению растительного покрова. Выпасая овец круглый год на одной и той же территории и тем самым не давая здесь растительному покрову передохнуть, фермеры все увеличивают площади никуда не годных пастбищ, а это в свою очередь способствует превосходству кенгуру в конкурентной борьбе с овцами. Е. Или считает, что никакие походы против двухмиллионной армии гигантских кенгуру, пасущихся сегодня в районе Пилбара, не нанесут им существенного ущерба.

Поэтому нельзя утверждать, что промышленное использование кенгурового мяса и массовые отстрелы гигантских кенгуру уменьшают их численность в этом районе и потому нежелательны. Услыхав об этой стрельбе, каждый непосвящённый человек поначалу начинает возмущаться и протестовать в меру своих сил и возможностей. Но справедливости ради надо сказать, что мелкие виды кенгуру, которые находятся на грани полного исчезновения, вряд ли были жертвой охотников; причина их исчезновения кроется совсем в другом.

И тем не менее волосы становятся дыбом, когда из газет узнаешь о том, в каких бешеных масштабах идёт отстрел «гербового» животного Австралии и с какой лёгкостью оно превращается в кожу для ботинок и корм для собак. Так, в штате Квинсленд с 1950 по 1960 год ежегодно продавалось примерно 450 тысяч кенгуровых шкур. Недавно одна известная американская фирма заказала этих шкур на 140 тысяч долларов, чтобы изготовлять из них лыжные костюмы. В одном только Квинсленде профессиональным охотникам было выдано 1800 лицензий. Говорят, они зарабатывали от 500 до 800 марок в неделю, а в особо благоприятных местностях – и по 250 марок в день. В одной австралийской охотничьей газете я вычитал, что 25 шкурок в день считается для охотника неплохой добычей. Стреляют обычно с расстояния от 50 до 250 метров. А губит этих животных в основном любопытство: проскакав немного, они имеют привычку останавливаться и оглядываться назад, чтобы посмотреть, не отстал ли назойливый преследователь. Тут им и конец.

С июля 1958 по июнь 1962 года из Австралии было вывезено 7500 тонн кенгурового мяса и ещё больше пошло его на корм другим животным внутри страны. А поскольку используется только задняя чарть туши, то за это время было убито от одного до двух миллионоэ кенгуру! Доктор Шармэн и доктор Фрис высчитали, что в одной только западной части Нового Южного Уэльса было отстреляно около миллиона гигантских кенгуру. Банка кенгурового мяса стоит в Австралии 23 цента. А так как на этот корм большой спрос, промышленность, специализирующаяся на переработке кенгурового мяса, развивается очень быстрыми темпами. И можно не сомневаться, что охотники, работающие сдельно, стреляют во всё, что только попадается им под руку. В 1964 году из Австралии уже еженедельно вывозилось по 50 тонн мяса. К этому ещё следует прибавить 10 тонн, которые идут внутри страны на корм собакам и кошкам. А для того чтобы получить тонну мяса, нужно убить 133 кенгуру, так что за неделю их убивают около 8 тысяч штук. Если же посчитать ещё и детёнышей, сидящих в сумках, то получится 10 тысяч голов…

Однако этим цифрам, производящим поистине удручающее впечатление, нужно противопоставить число ныне живущих кенгуру. Хотя с одного только острова Тасмания с 1923 по 1955 год было вывезено свыше двух миллионов шкур валлаби Бенетта, и наверняка ещё вдвое больше зверей было там уничтожено, тем не менее эти животные и по сей день встречаются на острове в огромном количестве.

Для спасения плантации Талга-Талга в Западной Австралии, где на 84 тысячах гектаров скудных пастбищ могло прокормиться не более 2300 овец, решились на отчаянный шаг: поочерёдно отравляли водопои – сначала в течение одной недели, потом трёх, а потом десяти недель подряд. За это время погибло 12 834 кенгуру.

Чтобы судить обо всех этих делах совершенно объективно, нужно вспомнить, что в маленькой Федеративной Республике Германии охотники ежегодно отстреливают свыше миллиона зайцев и 550 тысяч косуль; к тому же больше 200 тысяч зайцев попадает под автомашины. И тем не менее запасы такой дичи у нас в стране не уменьшаются.

Что же касается пищевой ценности кенгурового мяса, то она на достаточно высоком уровне, и его прекрасно можно было бы использовать не только для корма собакам, если бы его не ленились перерабатывать, соблюдая те же гигиенические нормы, что и в отношении говядины и баранины. Разумеется, в мясе диких животных, как правило, встречается больше паразитов, чем в мясе Домашнего скота, но, во-первых, эти паразиты для человека безвредны, а во-вторых, это ведь относится также и к нашим зайцам, кабанам и оленям, однако же мы их с удовольствием едим.

Так что в засушливых странах кенгуру в качестве поставщиков животного белка во многом превосходят овец и тем более рогатый скот. Об этом стоит призадуматься. Почему бы не разводить кенгуру просто на воле – пусть бегают, нагуливают мясо, а потом можно регулярно и планомерно часть из них отстреливать и использовать в пищевой промышленности. Почему бы нет? Я думаю, что тут загвоздка только в одном: на кенгуру нет овечьей шерсти…

ГЛАВА ШЕСТАЯ
В ГОСТЯХ У РАЙСКИХ ПТИЦ И ЛЮДЕЙ КАМЕННОГО ВЕКА

Прилетевших на самолёте приняли за посланцев из загробного мира. – Цена райской птицы – человеческая жизнь, – Короли приходят и уходят, а райские птицы остаются. – Каждый флиртует по-своему

Когда я, как уже говорилось, попал прямо в австралийскую зиму, то решил, вместо того чтобы зябнуть в сиднейском отеле, поскорей сесть в самолёт и удрать на Новую Гвинею, заранее предвкушая, как славно будет погреться в лучах тропического солнца…

Лететь от Сиднея до Новой Гвинеи ни много ни мало – три тысячи километров – это примерно столько же, сколько от Франкфурта-на-Майне до Каира.

Новая Гвинея – второй по величине остров на Земле.

Он в три с лишним раза больше Англии. Северо-восточная часть его вместе с архипелагом Бисмарка тридцать лет подряд (с 1884 по 1914 год) была немецкой колонией. В 1914 году австралийцы заняли остров без боя. Во время второй мировой войны на северном побережье острова обосновались японцы. Западная часть его, находившаяся ранее под управлением Голландии, воссоединилась с Индонезией, а восточная часть (бывшая английская колония Папуа) находится ныне под австралийской опекой, но в ближайшие годы должна стать самостоятельной.

Остров очень горист. Его высокие горные массивы покрыты густыми лесами. Самые высокие горы достигают 45 тысяч метров над уровнем моря. Здесь выпадает много осадков; временами по целым дням, даже неделям, не увидишь и кусочка синего неба. На острове проживает более 2,5 миллиона коренных жителей. Все они темнокожие, почти чёрные, курчавые и явно сродни африканцам.

Когда пролетаешь над Новой Гвинеей, становится ясно, почему она так долго не была исследована и почему ещё сегодня во многих её местах не побывал ни один европеец: всего лишь две или три дороги ведут здесь от прибрежных городов в глубь острова. Горы труднодоступны, а удобных, плоских равнин, пригодных для использования в качестве посадочных площадок, почти нигде нет. Поэтому-то здесь так часто не находят самолётов, потерпевших аварию. И всё же осваивать эту землю совершенно невозможно без воздушного транспорта.

Так что нечего удивляться, что обширные области этого громадного острова до сих пор ещё остаются неисследованными.

Время больших экспедиций с самыми невероятными приключениями, которое в Африке охватило вторую половину прошлого века, на Новой Гвинее, по сути дела, началось только 20—30 лет назад.

Коренное население острова испытывает острую белковую недостаточность. Эти люди в изобилии обеспечены фруктами и овощами, которые они прекрасно научились выращивать, а вот надёжного источника животного белка в стране нет. И хотя птичья фауна острова весьма разнообразна и обильна, в ней больше красоты, чем мяса (кстати сказать, на Новой Гвинее обитает столько же различных видов птиц, сколько на всём огромном материке Австралия). А крупных животных на острове вообще нет, если не считать кускусов размером с кошку или древесных кенгуру (тоже немногим больше), а также змей или казуаров.

В качестве домашнего скота аборигены держат здесь только низкорослых свиней, которых закалывают лишь по большим праздникам, правда тогда уж в огромном количестве.

К соплеменникам эти люди испытывают искреннюю привязанность и любовь. Когда умирает кто-либо из близких родственников, принято в знак траура и скорби отрубать себе фалангу какого-либо пальца на руке. Есть пожилые женщины, у которых почти не осталось пальцев. Тела особо знатных или любимых родственников неделями окуривают над костром в специально приспособленной для этой цели хижине (во время такой процедуры ни одна капля жира не должна упасть в огонь!). Затем труп относят высоко в горы и пристраивают где-нибудь под навесом скалы в сидячей позе. Считается, что при таких условиях мёртвые вечно смогут «обозревать» свою прежнюю родину.

Многие прибрежные и наиболее доступные внутренние районы острова уже подверглись некоторой цивилизации: коренные жители ходят в европейских платьях, от них есть депутаты в национальном парламенте, дети этих аборигенов посещают школу.

Долина реки Ваги, которая нас больше всего интересовала во время нашей поездки, была впервые обнаружена лишь в 1930 году одним европейским золотоискателем.

Первая же экспедиция проникла в эти места только в 1933 году и была дружелюбно встречена аборигенами. Они не проявили ни малейшей боязни и не убежали, завидя белых людей, как это часто случалось с другими племенами в подобных ситуациях. На вопрос, не употребляют ли они в пищу человеческого мяса, они обиженно и возмущённо ответили: «Никогда в жизни». Участников экспедиции поразило также и то, что эти люди никогда не воровали.

Правда, появление белых людей их несказанно удивило. Самолёты они видели и прежде, но только высоко в небе. Поэтому они стали показывать наверх и спрашивать знаками и через носильщиков, знающих несколько слов на языке ваги, имеют ли прибывшие белые люди какое-либо отношение к самолётам. Когда Майкл Лехи, руководитель экспедиции, ответил утвердительно, аборигены бросились об– нимать его, а женщины принялись причитать и плакать: они почему-то решили, что к ним спустились с неба души их покойных родственников. Некоторые женщины «опознали» среди молодых носильщиков своих умерших сыновей. Топоры, стальные ножи, отрезы материи, которые раздаривал им Лехи, воспринимались ими не только как предметы невиданной роскоши, но и как священные послания из загробного мира. От полноты чувств мужчины предлагали носильщикам своих дочерей и жён, а белых людей с неизменным любопытством сопровождали повсюду, даже когда те удалялись в лес по своей надобности. Отогнать их было невозможно. Даже позднее, когда аборигены уже привыкли к белым пришельцам, они все ещё продолжали считать полубожеством одного из членов экспедиции, который умел вынимать и вставлять обратно свой стеклянный глаз.

Когда европейцы начали искать подходящее место для посадочной площадки, аборигены в порыве воодушевления стали сносить изгороди своих садов и разравнивать поля. Несколько сот человек с необыкновенным энтузиазмом работало над устройством посадочной площадки: им не терпелось поскорей увидеть вблизи самолёт. Но как только машина с рёвом и грохотом стала приземляться, все они от страха упали на землю лицом вниз.

Когда из самолёта вылез пилот Ян Гробовский, высокий, стройный мужчина в белоснежном костюме и больших зелёных «очках-консервах», они не решались даже поднять глаза на «духа, спустившегося с неба». Однако наиболее храбрые мужчины вскоре опомнились, побежали в деревню и принесли бананов и прочей снеди, которые осторожно положили под нос громадной металлической птице – пусть поест. Другие в это время забрались под хвост самолёта, чтобы выяснить, какого пола это чудовище – мужского или женского.

В том же году в долине появились и первые миссионеры. Большинство из них, как протестанты, так и католики, были немцами.

Из всех животных Новой Гвинеи наибольшую роль в жизни аборигенов играют райские птицы. Но отнюдь не как пищевой продукт (хотя мясо их вполне съедобно), а как источник роскошных перьев, которыми украшают себя туземцы. Перья эти подчёркивают знатность, богатство и влияние в обществе каж– дого мужчины, они делают его привлекательным в глазах молодых девушек. Поэтому нередко аборигены просят европейских ловцов животных продать им пойманных птиц, предлагая за них богатый выкуп.

Редкостные перья этих птиц высоко ценятся не одними только аборигенами – в течение длительного времени они служили предметом вожделения и европейцев. Об этих перьях у нас узнали уже свыше четырёхсот лет назад, а вот о птицах, которым они принадлежат, мы знаем не более сотни лет.

Каким же образом европейцы прознали о чудесных «жар-птицах»?

8 сентября 1522 года в Севилью прибыл парусный корабль «Виктория» – настоящий корабль-призрак. Весь мир считал его давно погибшим; это было единственное уцелевшее судно из целой флотилии, с которой за три года до того пустился в путь знаменитый Магеллан. Матросы этого корабля привезли с собой среди прочих редкостей шкурки птиц с чрезвычайно нежными, тонкими, пёстрыми перьями. Себастьян Эль-Кано, капитан «Виктории», получил их в подарок от одного из молуккских султанов. Однако сами птицы были не оттуда, а с одного из неизвестных южных островов. Шкурки хорошо сохранились, но, к удивлению испанцев, у них не было ног! Правда, уже через несколько лет итальянец Антонио Пигафетта, участник экспедиции Магеллана, писал, что у райских птиц есть ноги длиной примерно с нашу ладонь, но ему никто не поверил. Слишком бесспорным «опровержением» были многочисленные безногие тушки, которые начали привозить голландцы для продажи в Европе. Поэтому решили, что старик Аристотель в своё время слишком поторопился, оспаривая существование безногих птиц, а Пигафетту стали считать лжецом. Знаменитый же врач и математик Джеронимо Кордано в 1550 году так представлял себе жизнь этих удивительных птиц:

«Им не нужны ноги, так как они постоянно держатся в самых верхних слоях воздуха. Спинка самца имеет углубление, которое соответствует углублению на брюшке самки. Совместив эти впадины, самец и самка насиживают помещённое туда яйцо. У самца в хвосте три тонкие крепкие нити, которыми он на время насиживания прочно прикрепляет к себе самку. При этом птицы широко распускают хвосты и крылья, а потому могут без труда планировать в воздухе. Очевидно, они не питаются ничем, кроме небесной росы».

Поскольку эта басня звучала весьма увлекательно, то она проникла во многие рассказы о путешествиях и даже в естественнонаучные книги. Ей продолжали верить даже и после того, как авторитетные учёные в Голландии, тщательно исследовав шкурки райских птиц, доказали, что вся эта история – чистейший вздор.

В последующие столетия райские птицы все ещё продолжали волновать умы и сердца в Европе. Во всяком случае больше, чем сегодня. О них писали в учёных записках и докторских диссертациях, именитые коллекционеры платили невероятно большие суммы, чтобы приобрести их тушки.

Торговцы и препараторы ловко использовали этот спрос. И сейчас ещё в коллекциях встречаются старые шкурки, искусно составленные из перьев и кусочков кожи самых различных видов райских птиц. Так, «белокрылая райская птица», которую описал в 1787 году английский зоолог Латам, раздобывший её чучело для своей частной коллекции, оказалась составленной из шкурок совершенно разных видов райских птиц с искусно прикреплёнными белыми крыльями. Один особенно роскошный и удивительный «новый» вид из коллекции француза Левайяна также впоследствии оказался составным. У этого экземпляра живот, хвост и клюв были от разных птиц. Искусственно прикреплёнными оказались и великолепные маховые перья.

Несколько позже, когда уже окончательно выяснилось, что у райских птиц есть лапки, к безногим чучелам не долго думая стали приделывать чужие конечности. Для этого нередко использовались лапы нашей галки, а иногда и ястреба.

Профессор Эрвин Штреземанн подробно описал всю историю открытия райских птиц[1]1
  «Journal for Ornithologie», 1950, Band 95, S. 263-291.


[Закрыть]. В своей книге «Развитие орнитологии от Аристотеля до наших дней» (1951) он описывает великолепные голландские частные коллекции птичьих чучел, собранные ещё в те времена.

Первые шкурки райских птиц в Парижском музее были испорчены серными парами, которыми уничтожали моль. Позже, в 1795 году, сюда из Голландии были привезены новые чучела. Необыкновенная красота оперения этих птиц будоражила фантазию художников. Они пытались изобразить райских птиц в природной обстановке, хотя никто из европейцев ещё ни разу не видел живой райской птицы. Французский исследователь Левайян обратил внимание на то, что основание роскошных перьев уходит глубоко под кожу и связано там с особым мускулом-выпрямителем. Он совершенно правильно предположил, что во время брачных игр этот мускул подымает перья и разводит их в стороны; в такой момент хвост напоминает павлиний шлейф. На основании этих наблюдений учёный представил себе предположительные бранные позы у трёх видов райских птиц и попросил художника точно изобразить их на бумаге. Позы двух видов оказались весьма близкими к истинным брачным позам этих птиц. У третьего же вида предполагаемые брачные позы совсем не совпадали с действительными.

Естествоиспытатели того времени стали стремиться во что бы то ни стало попасть на Новую Гвинею. Всем хотелось поскорей посмотреть на «чудо-птиц» в родной для них природной обстановке. В последующие столетия многие из путешественников поплатились за это жизнью: кто погиб от эпидемий или под стрелами аборигенов, кто утонул в бурных горных потоках. Правда, далеко не все экспедиции на Новую Гвинею преследовали только невинную цель разгадать тайну диковинных птиц. Для многих подобных предприятий райские птицы были лишь предлогом, а истинной целью была колонизация и захват новых земель.

Голландскую экспедицию за райскими птицами постигла неудача – погибло пять учёных. А вот французскому корабельному аптекарю Ренэ Лессону фортуна явно улыбнулась. Он пробыл на острове всего тринадцать дней, однако зря времени не терял. Он успел понаблюдать, как райские птицы ведут себя в естественной для них обстановке, выведал у местных жителей, как их ловят и препарируют, чтобы не повредить ценного оперения. Впоследствии он описал их крики, брачные танцы и другие повадки.

Спустя несколько лет, в 1862 году, зоолог Альфред Рассел Уоллес привёз в Лондонский зоопарк двух живых самцов райских птиц. Трудно себе представить, какой восторг вызвало это у лондонской публики!

Эти-то демонстрировавшиеся в Лондоне «божьи птицы» и побудили голландцев вновь послать на Новую Гвинею трёх исследователей, среди которых был и сын силезского художника Отто Финш. Одного из троих членов экспедиции – врача Генриха Бернштейна убили аборигены. Он стал одиннадцатой, но отнюдь не последней жертвой «птичьей лихорадки». А Отто Финш, прибыв на остров и установив в Северной Гвинее немецкий флаг, предложил своему правительству объявить её германской колонией. К сожалению, этим актом он накликал страшное бедствие на своих любимых райских птиц: до них вскоре добрались торговцы и мода. В первые же пять лет немецкого колониального режима на острове было убито свыше 50 тысяч райских птиц, перья которых пошли на украшения дамских шляп.

Вывоз шкурок продолжался даже в нашем столетии. Так, в 1911 году с Новой Гвинеи их было вывезено более семи тысяч. Отто Финш неоднократно предлагал, но так и не смог провести в жизнь меры по охране этих уникальных пернатых.

С тех пор уже найдено и описано более сорока видов райских птиц – последний в 1938 году.

Над головными уборами многих коренных жителей Новой Гвинеи раскачиваются чёрные длинные хвостовые перья райской птицы принцессы Стефании (Astrachia stephaniae), названной так в честь супруги австрийского кронпринца Рудольфа. Так называемая великолепная райская птица (Diphyllodes magnifcus) любопытна тем, что расчищает на земле круг диаметром пять метров и даже обрывает все листья с окружающих ветвей, чтобы её роскошное оперение во время брачного танца блистало всеми цветами радуги под солнечными лучами.

Голова шестипброй райской птицы (Parotia lawesi) украшена шестью тонкими и Длинными перьями с кисточками на концах; когда птица танцует, она распускает эти перья в виде зонтика.

Во время брачных игр самец совершенно преображается, превращаясь в трепещущий и переливающийся сине-зелёный грибок с длинными перьями на шляпе. (Своё название птица получила в честь английского миссионера Лавеза.)

Ленточная райская птица (Astrapia mayeri) обладает самым длинным хвостом среди своих родичей – он втрое длиннее её тела. Самец и самка, которая гораздо невзрачнее самца, долгое время считались разными видами. Только в 40-х годах наблюдения за ними позволили установить, что это всего лишь самец и самка одного вида.

Голубая райская птица (Paradisaea rudolphi) во время брачного танца повисает на ветвях вниз головой и распускает при этом свои отливающие голубизной перья. Впервые её описал немецкий коллекционер животных Карл Гунштейн, проникший за райскими птицами в глубь Новой Гвинеи. Он назвал этот вид в честь «его величества кронпринца Рудольфа, покровителя птиц во всём мире». Сам Гунштейн после этого утонул в горном ручье. О том, что покойный принц Рудольф покровительствовал животным, сейчас мало кто помнит. А вот названная его именем голубая райская птица, как и прежде, висит вниз головой на ветке, и ей нет дела до людских тревог…