Текст книги "Финансы спасут мир? Как заставить деньги служить общему благу"

Все начиналось летом 1944 г., после подписания в Соединенных Штатах Бреттон-Вудского соглашения, обусловленного необходимостью восстановления Западного мира после страшной, разрушительной войны, которое было призвано обеспечить финансовую стабильность для осуществления международной торговли. Уроки 1930-х годов были усвоены: ведущие страны с развитой экономикой согласились ввести систему фиксированных обменных курсов на основе золотого стандарта и доллара США, который тогда был единственной валютой, конвертируемой в золото. Центральные банки должны были поддерживать фиксированный паритет между национальными валютами и базовой валютой. В то же время обменный курс мог быть при необходимости скорректирован под строгим контролем международного сообщества. На фоне сильного экономического роста созданная система, благодаря регулированию (путем установления предельных значений для потоков капитала между странами и введения ограничений на внутренний кредит, исключающих возможность международных спекуляций и возникновения внутреннего долга) в 1950-е и 1960-е годы, работала почти без сбоев.

Нарушение сбалансированности счета текущих операций у США, вызванное главным образом финансированием войны во Вьетнаме, покончило с этим хорошо регулируемым механизмом. Поскольку функционирование всей системы обеспечивалось американским золотым запасом, его истощение подорвало доверие партнеров. Вы, может быть, помните, что в то время Шарль де Голль вознамерился обменять франки Франции на золото. В 1971 г., видя, что весь золотой запас США отправляется в основные страны-экспортеры, президент Никсон решил приостановить конвертируемость доллара США в золото. Это стало поворотным моментом в международных финансовых отношениях: от системы с фиксированным обменным курсом мы перешли к системе гибкого обмена, «официально» принятой в 1976 г. и закрепленной Ямайским соглашением, которое узаконило режим «плавающих» валютных курсов. Обязательство по стабилизации обменных курсов и, следовательно, по накоплению достаточных для обмена резервов, возложенное на центральные банки, было отменено.

Выборы Маргарет Тэтчер в 1979 г. в Великобритании, а затем Рональда Рейгана в 1980 г. в Соединенных Штатах совсем похоронили Бреттон-Вудское соглашение, так как после этого началось широкомасштабное наступление финансового либерализма. В странах с развитой экономикой, а также в ряде развивающихся стран, которых становилось все больше, отменили контроль над трансграничными потоками капитала, и все более значимую роль стали играть международные коммерческие банки. Одновременно подавляющее большинство стран сняли ограничения на внутренний кредит, что привело к необузданному увеличению масштабов финансирования сделок с недвижимостью. Задолженность существенно выросла, увеличились в номинальном исчислении и финансовые потоки, что объяснялось значительным ростом «реальных» потоков (например, в торговле и инвестициях), которые лежали в их основе.

Эта либерализация финансовых рынков, произошедшая в 1980-е и 1990-е годы, привела к дерегулированию и массовой задолженности. С точки зрения свободной конкуренции, финансовые рынки с каждым днем становились все более взаимосвязанными и, по словам Адайра Тернера[38]38
  Адайр Тернер – бывший вице-президент европейского отделения банка Merrill Lynch и экс-руководитель британского Управления по финансовому регулированию и надзору. – Прим. пер.


[Закрыть], «такими же рынками, как и все остальные», а кредит оказался «продуктом, похожим на любой другой», который должен предоставляться «по самой низкой цене и в оптимальном количестве»[39]39
  Adair Turner. Between Debt and the Devil: Money, Credit, and Fixing Global Finance (Princeton University Press, 2015), p. 93.


[Закрыть]. Долги домохозяйств теперь финансировали не новые капиталовложения, а скорее уже существующие активы, особенно имущество.

У созданного механизма были свои преимущества. За 30 лет финансового либерализма и упомянутой выше международной финансовой революции нищета в глобальных масштабах сократилась больше, чем когда-либо в истории человечества: в 1980 г. в бедности жили около 50 % населения планеты, а сегодня их осталось 10 %[40]40
  Процент нищего населения приведен по результатам расчетов Всемирного банка. По мнению многих специалистов, в частности Амартии Сена, индийского экономиста, разрабатывавшего формулировку концептуальной структуры ежегодных отчетов ООН о развитии человечества и индекса человеческого развития, степень нищеты не следует сводить только к денежному показателю. Однако снижение уровня бедности уже является реальным фактом, несмотря на спорность его измерения.


[Закрыть]. В этом случае себя проявляет та же самая динамика, которая позволила ООН совершенно серьезно заявить, что мы можем полностью избавиться от нищеты к 2030 г. Одной из важнейших составляющих, которые позволили нам повысить благосостояние, оптимально распределить ресурсы и добиться роста, не сопровождающегося инфляцией, являются финансы, помогающие добиваться выгодных компромиссов.

Однако при этом в западных экономиках резко возросла задолженность. Сейчас человечество живет в кредит. В каждой такой стране в этой опасной игре участвуют в той или иной степени и органы власти, и банки, и компании, и домохозяйства. В каждой сфере финансы стали важнее «реальной экономики». По словам того же Адайра Тернера, за период 1950–2000 гг. доля финансов в экономике США и Великобритании утроилась, а за 1950–2006 гг. долг частного сектора в развитых странах увеличился с 50 до 170 % национального дохода. Одновременно с этим потоки капитала между странами росли намного быстрее, чем фактические долгосрочные инвестиции[41]41
  Turner. Between Debt and the Devil, p. 1.


[Закрыть]. Активность финансовой деятельности, если измерять ее в процентах от ВВП, дважды достигла пиковых значений – в 1929 г. и 2007 г. Трудно поверить, что это простое совпадение. В те годы банкоматы работали, можно сказать, на форсаже, что резко контрастировало с пустующими зданиями в Испании и Китае или с фабриками, работающими не на полную мощность.

Сигналы тревоги раздавались не раз и до кризиса, но никто не хотел слышать о возможности «появления волка», считая это всего лишь напрасной паникой. И это при том, что азиатский финансовый кризис 1997–1998 гг. стал уже пятым всего за 20 лет, когда в мире возникали очень серьезные денежно-финансовые проблемы. Тем не менее большинство экономистов, а также финансовые регуляторы и центральные банки хотели верить в позитивность цикла создания свободных долгов и увеличения таких финансовых инноваций, как секьюритизация, полагая, что это способствует экономическому росту[42]42
  Секьюритизация – финансовый метод, заключающийся в преобразовании менее ликвидных активов (займов, дебиторской задолженности и т. п.) в финансовые ценные бумаги, выпущенные на рынках капитала (например, облигации), путем их передачи инвесторам.


[Закрыть]. Пока система казалась рациональной, приносящей прибыль и социально полезной, а центральные банки, возглавляемые лучшими специалистами, как утверждалось, все контролировали, зачем было беспокоиться[43]43
  Даже тогда, несмотря на усиление признаков «иррационального изобилия», Алан Гринспен, в то время президент Федерального резерва США, воспринимался как всемогущий дирижер. См. Bob Woodward. Maestro: Greenspan’s Fed and the American Boom (Simon&Schuster, 2001).


[Закрыть]?

И действительно, благодаря усложнению системы и применению самых совершенных механизмов контроля и распределения рисков стабильность в какой-то мере удавалось обеспечивать: чем больше мы распределяли риски и долги, как бы «размазывая» их, тем больше полагались на самокоррекцию системы. Адайр Тернер отмечает, что накануне кризиса субстандартного кредитования сложность безопасной кредитной системы и теневых банковских операций была «ошеломляющей»[44]44
  Подробнее о теневом банковском обслуживании см. главу 8.


[Закрыть].

Федеральный резервный банк Нью-Йорка попытался показать все возможные цепочки операций и их взаимосвязи на одной схеме, которые уместились на листе бумаги размером 90х120 см. Его специалисты порекомендовали всем, кто хочет понять эту систему, сделать то же самое, хотя, конечно, полного представления о ней это не дает, поскольку даже трудно прочитать все сопровождавшие цифры пояснения[45]45
  Turner. Between Debt and the Devil, p. 26.


[Закрыть].

В то же время такой изощренный подход обнадеживал, поддерживая иллюзию «Великого успокоения».

Я и сам не замечал разбухания этой системы, пока не увидел, как надувается, а затем лопается доткомовский пузырь. В те годы я работал инвестиционным банкиром в Lazard в Лондоне, а затем в Нью-Йорке, куда недавно ушел из министерства финансов, твердо уверенный в рациональности французской технократии. Я вдруг оказался в необъяснимом с точки зрения логики мире, где все предложения клиентам приходилось сопровождать обозначением «.com». Я и сам произвел на свет «WHSmith.com» и «Sainsbury.com». Это худшее из того, что я сделал за годы своей работы!

Вот один из подобных примеров тех лет. Некий крупный участник в области сертификации[46]46
  Сертификация – это подтверждение наличия необходимых для выхода на предполагаемый рынок активов, таких, как здание, супертанкер или игрушка.


[Закрыть] заметил, что цена его акций в 2000 г. выросла просто потому, что он подписал контракт с компанией, позиционирующей себя как веб-портал внешнеторгового бизнеса с Китаем. При этом ставка делалась на такие декларации, как «преимущество первопроходца» и «победитель получает все». В те годы минимальная плата за транзакцию с учетом экспоненциального роста могла действительно оказаться в кармане той сертифицирующей компании, которая выйдет на рынок первой, благодаря чему ее стоимость резко возрастала. Например, компания Vivendi, которую в те годы возглавлял Жан-Мари Мессье, приобрела портал vizzavi.fr у неизвестного человека, который к тому времени уже зарегистрировал название (vis@vis) и установил для него «скромную сумму» выкупа – 24 млн французских франков, то есть более нынешних 4 млн долларов! Поэтому стоимость больше не имела никакого смысла. Спекулятивный пузырь неуклонно рос и мог лопнуть в любую минуту, что привело бы к обесцениванию активов, банкротствам и экономическому спаду, что, как мы помним, в конце концов и произошло. Множество финансов надо было подвергнуть чистке.

Злоупотребления продолжались, хотя финансовая система по-прежнему казалась неприкосновенной. Как отразились на ней трагические события 11 сентября 2001 г., ударившие в самое сердце глобальных финансов? Я наблюдал эту человеческую трагедию из окон моего кабинета в Lazard на 61-м этаже Рокфеллер-Центра, откуда был хорошо виден Всемирный торговый центр. Забыть это невозможно. В этот прекрасный осенний день прямо на наших глазах в башни-близнецы врезался самолет. Началась эвакуация людей из нашего здания, телефонная сеть работала с перебоями, поползли слухи, усиливалась паника. Мы оказались в вестибюле, через улицу от штаб-квартиры NBC, которая, как обычно передавала утренние новости, рассказывая о росте акций и о возвращении Майкла Джордана в НБА, а в это время два самолета врезались в две башни. Картина казалась сюрреалистической. Придя через неделю на место трагедии, я сразу почувствовал сильный запах асбеста и увидел множество документов, валявшихся повсюду. Я был ошеломлен и испытывал чувство огромной утраты. Однако все быстро вернулось к привычной жизни. Уже на следующий день после катастрофы мне позвонил мой японский клиент, который работал в одной из башен-близнецов. Он сказал мне, что у него пропали все данные о транзакции, проведенной нами на прошлой неделе, и попросил меня связаться с Токио, чтобы восстановить файл и двигаться дальше. События 11 сентября, ошеломительные по своим последствиям, в то же время показали, что жизнь продолжалась. Уолл-стрит также быстро вернулась к бизнесу, хотя цены на фондовых рынках, естественно, снизились. Финансовая система продемонстрировала удивительную отказоустойчивость. Казалось, что все ее участники стремятся показать, что не позволят ей рухнуть. Способность Уолл-стрит восстановиться после таких атак говорит, на мой взгляд, об исключительной устойчивости системы. Как и многие в то время, я был сильно озадачен. Справиться с трудностями помогла, как это ни парадоксально, война США с Афганистаном и Ираком, оздоровившая экономику. Говорят, что атаки 11 сентября убедили многих в том, что мы слепо доверяли финансированию, этой Вавилонской башне, которая возвышается над всеми нами.

То, что должно было произойти, в конце концов случилось. Попавшая в механизм горстка песка испортила всю систему. Мы оставили финансы без хозяина. Кризис субстандартного кредитования 2007 г. стал суровым напоминанием о том, что мы имеем дело с глубоко иррациональной, слепой силой. Мотивы этой игры не имели ничего общего с целями развития, сформулированными в «Декларации тысячелетия».

С начала 2000-х годов субстандартные ипотечные кредиты на общую сумму, равную стоимости имущества, безрассудно предоставлялись все менее и менее платежеспособным американским домохозяйствам, полагаясь на непрерывное повышение цен на недвижимость. О возможном снижении цен тогда никто не задумывался[47]47
  Во время обсуждения в Институте Петерсона (Peterson Institute) в июне 2016 г. Нил Кашкари, председатель Федеральной резервной системы Миннеаполиса, отметил, что Казначейство США разработало несколько сценариев кризиса, но падение цен на недвижимость в них совсем не предусматривалось, так как не представлялось возможным.


[Закрыть]. Трансформируя, секьюритизируя и продавая эти ипотечные кредиты, финансовые организации предлагали продукты с повышенной доходностью, чего удавалось добиться с помощью усовершенствованных методов комплектации пакетов и благодаря использованию все более сложной финансовой модели. Кредитов было выдано столько, что к началу 2007 г. американский рынок недвижимости полностью изменился, из-за чего почти 3 млн домохозяйств просрочили исполнение своих обязательств, а национальные банки вошли в штопор, спровоцировав международный финансовый кризис, так как фактически вся система финансовых продуктов базировалась на высоком риске. Субстандартные активы заполонили практически весь мир, подвергая систему риску, ослабленному вначале благодаря тем участникам, у которых еще сохранялись большие «аппетиты». Анри де Кастри, в то время генеральный директор французской страховой и инвестиционной группы компаний AXA, описывая тогдашнюю ситуацию, привел образное сравнение: субстандартные кредиты по своей сути напоминают анчоусы в салате нисуаз[48]48
  Нисуаз – знаменитый кулинарный рецепт французского блюда из свежих овощей, варёных яиц, анчоусов и оливкового масла. В качестве заправки в салат также добавляют лимонный сок или винный уксус. – Прим. пер.


[Закрыть]. Хотя анчоусов в салате немного, но если они тухлые, то все блюдо окажется испорченным.

Таким образом, после бурных событий 2007 г. вся система начала постепенно разрушаться. Последовавшая за ними цепная реакция напоминала снежную лавину, которую невозможно остановить. Я поступил в Crédit Agricole в Париже за неделю до начала стремительного развития событий. Я отвечал за финансы в одном из крупнейших банков мира, имеющем на балансе более 2 трлн долларов, и внезапно оказался в самом центре урагана[49]49
  Для международных финансов сумма около 2,0 трлн долларов невелика, но для отдельной страны она огромна.


[Закрыть].

В августе 2007 г. банк BNP Paribas объявил о временном замораживании трех фондов из-за риска операций с субстандартными кредитами, после чего стало ясно, что кризис будет не только американским. Спасать пострадавших пришлось европейским центральным банкам, в первую очередь Европейскому центральному банку (ЕЦБ). В январе 2008 г. стало сомнительные операции трейдера Кервьеле обошлись инвестиционному банку Société Générale в 5 млрд евро, что для него почти смертным приговором. Это дело еще раз продемонстрировало слабость контроля глобальной финансовой системы и масштабы угрозы, которой она подвергалась. В марте того же года результаты Уолл-Стрит оказались в красной зоне, то есть убыточными, что вызвало панику на рынках. Ситуация начала улучшаться только после объявления JPMorgan Chase о поглощении им инвестиционного банка Bear Stearns, чьи акции он скупил по бросовой цене с одобрения Федеральной резервной системы.

А 15 сентября произошло событие, ставшее для кризиса символическим: Lehman Brothers, четвертый по величине инвестиционный банк в США, просуществовавший 150 лет, объявил о банкротстве, крупнейшем в американской финансовой истории, о котором Алан Гринспен сказал: «Я никогда не видел ничего подобного!». После этого известия глобальные финансы испытали еще большее потрясение, учитывая, что в то же самое время пользовавшийся хорошей репутацией инвестиционный банк Merrill Lynch был куплен Bank of America. Затем страховой гигант American International Group (AIG) объявил о срочной продаже своих активов на сумму 20 млрд долларов. Несколько дней спустя Goldman Sachs и Morgan Stanley, отказавшись от своего статуса инвестиционных банков, перешли в категорию коммерческих, то есть обычных банков, которые принимают депозиты и осуществляют рефинансирование за счет Федеральной резервной системы. Наконец, 3 октября федеральное правительство приняло план спасения американской экономики, разработанный министром финансов Генри Полсоном и обошедшийся США в целом в 700 млрд долларов. Франция, последовав этому примеру, 13 октября приняла «План поддержки финансирования национальной экономики» (фактически план поддержки банковских учреждений). Через несколько дней европейским банкам пришлось снова прибегнуть к рекапитализации.

Это долгое страшное падение, сопровождавшееся самыми невероятными слухами при полной неопределенности приводило финансовых игроков в сильное замешательство. Каждый раз, приходя на кризисные совещания в Crédit Agricole, мы спрашивали друг друга, с каким новым банком нам придется расстаться, предупредив трейдеров по всему миру: «Никаких операций!». Нам было тяжело начинать это первыми, но, очевидно, и последними нельзя было действовать! В итоге центральные банки оказались в роли трейдеров последней инстанции. Этот черный год закончился арестом в декабре финансиста Берни Мэдоффа, виновного в массовом мошенничестве, которое он осуществил через свой инвестиционный фонд, на общую сумму 50 млрд долларов. Стакан оказался наполненным до краев! Это уже было слишком. Как саркастически заметил Уоррен Баффет, обнаружить тех, кто плавает голым, можно только после окончания прилива.

Следующий, 2009, год стал триумфом интернационализма и регулирования. За двумя саммитами «Двадцатки», в Лондоне в апреле и в Питтсбурге в сентябре, в ноябре последовала встреча министров финансов и управляющих центральными банками этих же стран в Сент-Эндрюсе, Шотландия. Участники определили структуру финансовой системы и мероприятия по ее созданию, в том числе формирование Совета по финансовой стабильности, определение способов учета забалансовых счетов банков при расчете пруденциальных коэффициентов, реформирование стандартов бухгалтерского учета и составление Организацией экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) списка стран, которые отказались обмениваться налоговой информацией с органами власти других государств. Участники также договорились о возобновлении деятельности в рамках глобальной экономики, в частности, заключив соглашение об увеличении ресурсов Международного валютного фонда (МВФ). Тогда же начались разговоры о восстановлении прибыльности американских и европейских банков.

Относительное затишье после тревожных событий (если так можно назвать период с низкими темпами роста) было недолгим. В октябре 2009 г. возникла первая напряженность, которая привела к кризису евро. Недавно избранное греческое социалистическое правительство обнародовало фактические показатели государственных финансов страны: дефицит в 12,7 % ВВП по сравнению с 6 %, о которых сообщалось ранее. В январе 2010 г. проблемой Греции занялся Брюссель, поручив 27 странам-членам ЕС во главе с Германией провести в феврале саммит. В мае было достигнуто соглашение о плане спасения Греции: помощь этой стране составила 110 млрд евро, что существенно превышало масштабы прежних аналогичных мер спасения. Эти деньги, распределенные между ЕС и МВФ, планировалось предоставить Греции при условии, что она примет действенные меры по сокращению расходов в стране. Несколько дней спустя настала очередь еврозоны, членам которой пришлось за три года мобилизовать 750 миллиардов евро для поддержания единой валюты, которая подвергалась нападкам со всех сторон, и укрепления бюджетной дисциплины этих государств. Одновременно с этим, чтобы успокоить инвесторов, ЕЦБ приобрел суверенные долговые ценные бумаги (в частности, греческие и португальские) на 74 млрд евро. В ноябре ЕС предоставил финансовую помощь Ирландии.

Все это время заметную роль в координации финансовой и экономической политики продолжала играть «Двадцатка». Участники встреч на высшем уровне, проведенных в Торонто и Сеуле, постарались наметить путь, ведущий к устойчивому и сбалансированному росту. Однако смена власти в Греции и Италии в ноябре вновь вызвала панику, и 2011 г. завершился своего рода марафонским совещанием в Брюсселе, где за последние два года это был уже седьмой саммит, созванный для спасения Европы. Когда британцы отвергли реформы, предложенные Францией и Германией, возникло предчувствие, которое озвучила Le Monde в номере от 10 декабря: «Европы в составе 28 членов больше нет» («L'Europe à 28, c'est fini»). Правда, это предсказание оправдалось только через шесть лет. В январе 2012 г. Франция утратила рейтинг ААА, который до этого президент Франции считал национальным достоянием, что породило еще одну шоковую волну и вызвало у многих ощущение, что положение страны ухудшилось. К тому же еще большую путаницу во Франции, как и до этого в Соединенных Штатах, вызвало то, что в 2011 г. в результате «катастрофического понижения рейтинга… снизились кредитные издержки». Вы теряете свой статус лидера, но при этом, благодаря общему снижению ставок платите меньше, чем в прошлом. Многие люди вполне обоснованно задавались вопросом: как все это могло произойти?

Финансовый кризис взбудоражил мир. Никаких реальных прецедентов, которые подсказали бы, как «плавать в неизведанных водах», не существовало. К тому же люди, причем не только члены протестных движений, мало доверяли и самим «рулевым». Теперь, когда мир едва избежал полного развала, финансы для всех стали врагом номер один, поэтому как-то состыковать их с любой формой общего блага оказалось очень затруднительно.