Текст книги "Финансы спасут мир? Как заставить деньги служить общему благу"

Глава 3
Главный урок: утрата доверия

Экономический спад 2007–2011 гг. был обусловлен тройным кризисом, что усугубило последствия, которые характерны для более «традиционного» кризиса, вызванного чрезмерной задолженностью. Именно эта особенность кризиса помогает объяснить, почему он оказался столь глубоким и нанес такой ущерб.

Прежде всего, это был кризис финансовых инноваций. Неконтролируемую цепную реакцию, чуть-чуть не погубившую систему, в значительной степени спровоцировали быстрое развитие секьюритизации и внебалансовых механизмов рефинансирования, а также бесконечное пакетирование субстандартных ипотечных кредитов. Увлекшись идеей значительного экономического прогресса, который системе удалось обеспечить, финансисты адаптировали под нее ряд продуктов, даже не задумываясь о последствиях их применения. Связь между причиной и следствием была нарушена. Финансисты создали задолженность, а затем благодаря ей выкупили активы, доходность которых побуждала их создавать, используя все более изощренные финансовые инновации. Долгов становилось еще больше, и этот процесс продолжался до тех пор, пока не становился полностью неуправляемым. Этот подход, реализовывавшийся с помощью подобных инструментов, привел к возникновению искусственного богатства, которое какое-то время сохранялось, но затем надувшийся пузырь лопался. Самый большой урок, который мы можем извлечь из кризиса 2007–2008 гг., заключается в следующем, если перефразировать высказывание Франсуа Рабле: «Итогом финансов, используемых без совести, может быть только гибель мира»[50]50
  François Rabelais, Pantagruel (1542): “Science sans conscience n’est que ruine de l’âme” («Знание без совести способно лишь погубить душу»). Рабле Франсуа. Гаргантюа и Пантагрюэль (пер. Н. М. Любимова).


[Закрыть]. Прирученные финансы – хороший слуга, но без присмотра они становятся очень плохим хозяином. Неконтролируемые и действующие по своему усмотрению, они могут привести мир к катастрофе. Пол Волькер, бывший председатель Федеральной резервной системы, который посоветовал Бараку Обаме провести финансовую реформу, горько сетовал на то, что реальных финансовых инноваций было мало, а последней из них, действительно работающей, был банкомат.

Мы не должны забывать о том, что финансовые рынки, вопреки традиционным представлениям, могут быть иррациональными, что часто и происходит. Например, в октябре 1987 г. промышленный индекс Доу-Джонса за один день потерял 22,7 % своей стоимости, хотя никакого объяснения такого развития событий не последовало. Экономика в то время, безусловно, переживала резкий рост долгосрочных процентных ставок, но почему этот черный день случился именно тогда? Социологи говорят о «переломной точке», или о «пороге толерантности», понимая под этим критический момент преобразования сингулярного явления в обычное. В случае фондового рынка это означает, что игроки игнорируют тренд до тех пор, пока он не становится настолько заметным, что приводит к моментальной и значительной утрате коллективного доверия. Движение курсов на фондовом рынке никогда не бывает постоянным или регулярным, для него, скорее, характерны колебания и корректировки. Там можно наблюдать и повторение каких-то подходов, и даже проявление маний, подобных буму с тюльпанами в Голландии в XVII веке[51]51
  См. Charles P. Kindleberger, Manias, Panics, and Crashes: A History of Financial Crises. Wiley, 2000.


[Закрыть]. За две недели без какой-либо видимой причины тюльпаны вдруг подорожали с 50 до 1000 флоринов, что вызвало в стране небывалый ажиотажный спрос на них, но через какое-то время внезапно началась паника, и на этом рынке произошел обвал. В обоих случаях рынок захватила иррациональная и непреодолимая сила, которая толкала цены вверх до тех пор, пока они не достигали пикового значения, а затем неожиданно начинали стремительно падать, вызывая очередной крах. Тем не менее каждый раз в подобных ситуациях мы думаем: «Ну, на этот раз все пойдет по-другому»[52]52
  См. C. M. Reinhart, K. S. Rogoff. This Time Is Different: Eight Centuries of Financial Folly. Princeton, University Press, 2009.


[Закрыть], но события все время развиваются почти по одному и тому же сценарию, всегда заставая нас врасплох.

Если говорить о кризисе 2007–2008 гг., то надо признать, что нам очень хотелось верить больше, чем когда-либо, в абсолютную рациональность происходящего и эффективность наших финансовых инструментов, несмотря на присущую системе иррациональность. Эту иллюзию поддерживает и усиливает, несомненно, альянс финансов с цифровыми технологиями. Алгоритмический инструмент подталкивал участников рынка к системному использованию тех моделей определения стоимости, которые постепенно становились стандартными. Эта опасность грозит любым моделям, так как их применение упрощает реальность. Люди всегда склонны подменять реальность своими представлениями о ней, хотя бы для того, чтобы иметь возможность принять решение. При использовании финансовых моделей, построенных на основе средних значений, от которых они слишком часто отклоняются[53]53
  В частности, гауссовские модели.


[Закрыть], нередко хочется от них отойти, забывая обо всех рисках такого решения. К тому же модели убеждают нас в маловероятности экстремальных событий, а мы стремимся проверить, действительно ли это так. По своей сути финансовый язык – это диалекты. Если эти универсальные языки не контролировать, они начинают действовать как непреодолимые силы. При таких условиях их сближение может стать взрывоопасным, что и привело к серьезному кризису в 2007–2008 гг. Воздействие этого общего мощного языка неминуемо обернулось древним соблазном наподобие того, который привел к разрушению Вавилонской башни.

В то же время в 2007–2008 гг. случился кризис и самой финансовой глобализации. Начиная с 1971 г. и до конца века финансовая система продолжала расти в процессе либерализации потоков капитала, которые все активнее выходили за пределы национальных границ, а затем и за счет использования усложняющихся подходов к распределению кредитных рисков. Система распространялась все шире и становилась все более взаимозависимой, причем настолько, что сбой в какой-либо ее части немедленно отражался на всей ее работе.

Значит ли это, что рассматриваемый здесь кризис действительно был «глобальным»? Я до сих пор вспоминаю ироническое замечание министра финансов Индии П. Чидамбарама о том, что мы называем «глобальными» только те кризисы, которые затрагивают Соединенные Штаты и Европу, а происходящие в Индии считаем «местными». Действительно, в настоящее время в международных финансах и экономике в основном доминируют развитые страны (в узком смысле – «Большая семерка», в более широком – члены ОЭСР). Крупнейшими банками мира по-прежнему остаются европейские, американские, японские и австралийские. То же самое можно сказать и о крупных институциональных инвесторах, несмотря на появление китайских участников. Поэтому страны с формирующимся рынком, которые хотели бы играть в этой системе более заметную роль, чувствуют себя ее заложниками. Все эти вопросы обсуждались на саммитах «Двадцатки», проводившихся с 2008 г. Нельзя забывать о том, что в тяжелые часы кризиса, когда мы не раз оказывались на пороге глобального банкротства, именно Китай внес свой вклад в спасение мировой экономики, хотя возникшая у него задолженность через несколько лет стала восприниматься как свидетельство его финансовой неустойчивости. Как тогда говорили китайцы, настало время спасения капитализма. Политика стимулирования 2009–2010 гг. превратила Китай в один из мировых экономических локомотивов. В те годы ряд финансовых потоков был перенаправлен в те развивающиеся страны, которые лучше сопротивлялись краху, хотя в настоящее время в некоторых из них происходит болезненный для экономики поворот.

Это был кризис дерегулирования. Вспомните, что именно оно главенствовало в неолиберальном подходе. Мы не смогли отрегулировать свою глобальную финансовую систему, а законодатели не сумели понять ее сложность и масштабы действия. Так в Средние века церковь не могла определить своего отношения к оружию. Она одобряла то, которое обеспечивало наглядные результаты, например, топоры и булавы, но не признавала того, которое действовало на большом расстоянии, например, катапульты. Мало того, что устанавливаемые правила не позволяли строго контролировать развитие глобальных финансов, так еще и международное сообщество, слепо веря в могущество финансовой системы и надеясь получить с ее помощью большие выгоды, позволило отказаться от ряда прежних нормативов. Оно предоставляло право контролировать происходящее в этой области самим финансовым субъектам, то есть фактически имела место самооценка, к которой они прибегали все чаще. Балансы некоторых банков сравнялись с ВВП отдельных крупных стран. Например, около 2 трлн долларов у JPMorgan Chase и Bank of America были сопоставимы с ВВП Франции. И вот этим-то крупнейшим участникам финансового рынка было позволено самим устанавливать для себя правила, полагаясь только на те механизмы измерения и компенсации, а также на те стимулы, которые по своей сути не соотносились с общими целями. Все эти действия привели к тому, что система устремилась к пропасти.

Короче говоря, мы не знали, как контролировать силы, которые способствовали дерегулированию. Здесь уместно вспомнить пророческие слова Адайра Тернера: «Эта катастрофа была полностью рукотворной; ее можно было избежать»[54]54
  Turner. Between Debt and the Devil, p. 2. Мы также должны помнить об актуальности высказываний Рагхурама Раджана, главного экономиста МВФ, который еще в 2005 г. предостерегал от скрытых рисков системы, а в 2010 г. подчеркнул, что «скрытые переломы все еще угрожают мировой экономике». См. Raghuram Rajan, Fault Lines: How Hidden Fractures Still Threaten the World Economy. Princeton, University Press, 2011.


[Закрыть].

Экономический ущерб от финансового кризиса 2007–2008 гг. проявил себя очень сильно и наглядно. После «Великого успокоения» глобальное сообщество оказалось в состоянии «Великой рецессии», от которой мы еще полностью не оправились и сегодня. Хотя затраты на спасение финансовой системы в общем балансе расходов были не слишком велики, они оказались очень весомыми в другом. Во всех странах с развитой экономикой на поддержку банков власти в целом выделили более 3 % ВВП[55]55
  Turner. Between Debt and the Devil, p. 3.


[Закрыть]. Но в то же время от кризиса пострадали миллионы людей – потеряли свои дома и работу или лишились своих доходов и прежнего уровня жизни. Существенно вырос государственный долг (в развитых странах за период с 2007 по 2014 г. он увеличился в среднем до 34 % ВВП[56]56
  Там же.


[Закрыть]), но государственная помощь, выделяемая на цели развития, сократилась. Именно на этом власти решили сэкономить в первую очередь. Такой подход еще раз подтвердил старую поговорку: «Пока толстый сохнет, худой сдохнет». Сущность этого подхода я объяснил в своей книге, опубликованной в то время[57]57
  Bertrand Badré. “Un banquier dans la tourment,” in Michel Cool, Pour un capitalisme au service l’homme. Parole de patrons chrétiens (Капитализм на службе человечества: свидетельства христианских менеджеров). Albin Michel, 2009, p. 112.


[Закрыть]. Пол Таккер, бывший в те годы вторым лицом Банка Англии, предсказал, что кризис отбросит мир на 25 лет назад. Мы начали этот отсчет и продолжаем его вести… Однако финансовый кризис привел к еще более разрушительным последствиям для долгосрочной перспективы – сильнейшей потере доверия к банкам, власти, элитам и «системе» в целом. Общественность была потрясена, узнав, что многие банкиры предоставляли рискованные ипотечные кредиты американским, ирландским, испанским и британским девелоперам, а некоторые из них манипулировали ставкой LIBOR (Лондонская межбанковская ставка)[58]58
  Под LIBOR понимается серия базовых ставок денежного рынка в различных валютах.


[Закрыть] или продавали бумаги сомнительной ценности неразборчивым инвесторам. Тогдашний настрой прекрасно передал Франсуа Олланд в начале своей президентской кампании, выступая 22 января 2012 г. в Ле-Бурже: «Мой настоящий противник… не имеет ни имени, ни лица и не представляет какую-то партию. Он никогда не станет кандидатом, никогда не будет избран и все же он управляет. Этот противник – мир финансов. Прямо у нас на глазах за более чем 20 лет финансы взяли под контроль экономику, общество и нашу жизнь… Этот контроль стал полным – империей. А кризис, который разразился 15 сентября 2008 года, не только не ослабил этот контроль, а еще и усилил его».

Меня поразили негативный образ банкиров, который формировали СМИ на протяжении всего кризиса, и негодование людей, возмущающихся разрывом в уровне жизни между ними и этими банкирами. Работая в Crédit Agricole, я участвовал в собраниях членов, акционеров и клиентов банка, которые проходили в разных регионах Франции. Я помню свою первую такую встречу в ратуше Блуа, Франция, в марте 2009 г., когда акция Crédit Agricole стоила меньше 6 евро, то есть рухнула по сравнению с докризисными 30 евро[59]59
  Впоследствии эти акции будут стоить менее 2 евро.


[Закрыть]. Первым ко мне обратился пожилой джентльмен, опиравшийся на трость: «Сколько вы получаете, месье, и сколько получают все эти ваши коллеги, собравшиеся здесь, которые привели меня к краху, лишили работы моего внука, но ничего нам не объясняли?». Этот человек, как и многие другие, был ошеломлен кризисом и последующим экономическим спадом. За это фиаско, в котором они не виноваты, сейчас пришлось платить им, а в будущем придется это делать их детям. Меня потрясла та глубина падения, которая передо мной открылась в тот вечер. Этим людям никто не удосужился объяснить, чем были вызваны чрезвычайные меры, предпринятые для спасения системы, поэтому не стоит удивляться утрате доверия. Заместитель премьер-министра Сингапура Шарман Шанмугаратнам, выступая в июле 2017 г. в Экс-ан-Провансе, Франция, заявил, что сегодня мы сталкиваемся с тремя наиболее важными проблемами – стагнацией среднего класса в большинстве стран с развитой экономикой, отмежеванием стран с развитой экономикой от остального мира, и самое важное, утратой доверия к большинству институтов, если не ко всем, как национальных, так и международных. Конечно, эти проблемы взаимосвязаны.

Во Франции один из символических поворотных моментов случился летом 2008 г. В то время Франция обсуждала формулировку минимального социального дохода, который предложил установить министр Мартин Хирш. Эксперты отчаянно спорили о том, насколько необходим стране этот шаг и какие средства пойдут на него из бюджета – 500, 600 или 800 млн евро. В сентябре о банкротстве заявил банк Lehman Brothers. Николя Саркози тут же выделил 420 млрд евро для оказания помощи банкам, а США для Уолл-стрит нашли 700 млрд долларов. Короче говоря, два месяца спорили о том, где найти миллионы евро для бедных, а через месяц отыскали, как фокусник в своей шляпе, миллиарды для спасения финансов! Но самое смешное состоит в том, что во Франции эти два вопроса были поставлены на голосование в одном и том же законопроекте. Конфликт власти с населением страны был неизбежен. Мы никогда не сможем объяснить ни французам, ни американцам, ни другим гражданам мира, что выделение банкам 400 млрд евро или 700 млрд долларов в конечном итоге были вынужденной и обоснованной мерой органов власти, сумевших с помощью этих денег предотвратить катастрофу, которая могла случиться при крахе банковской системы в каждой стране.

Второй подобный конфликт произошел 24 сентября 2008 г. в Тулоне, Франция, когда президент Саркози заявил, что он не допустит того, чтобы какой-либо «вкладчик потерял хотя бы один евро», и направит все силы государства на защиту вкладов граждан. После этого у 65 млн французов сразу возник вопрос: «Почему мои депозиты оказались под угрозой?». До тех пор лишь немногие из них понимали, что банк – это не безопасное хранилище для денег, терпеливо ожидающих своего часа, что банки вкладывают депозиты своих клиентов в финансовую систему, используя эти ресурсы, трансформируя и перераспределяя их по всем четырем сторонам света. К счастью, речь в Тулоне не вызвала паники и не заставила жителей страны штурмовать банки, чтобы забрать оттуда свои сбережения. Но все финансовые игроки вздрогнули при этих словах! Это заявление, сделанное во Франции, эхом прокатилось по всему миру. Люди внезапно осознали, что на самом деле происходит в их банках. В то время по всему миру демонстрировался популярный мультфильм, в котором звучали такие слова: «Нобелевская премия по экономике за 2008 год присуждается миссис Джонс за то, что она хранит свои сбережения дома». Один из кадров этого мультфильма, заключенный в рамку, висит у меня в кабинете.

Люди поняли ошибочность своих представлений о финансах – оставленные без контроля, они становятся более сложным и опасным феноменом, чем казались вначале. Эта удивительная сила, призванная, как мы полагали, служить нам, вышла из-под контроля. Большинство людей прежде восхищались финансами и не сомневались в них. Но внезапно занавес, скрывавший все происходящее, упал, и все увидели, что финансы-то, оказывается, голые. Это откровение было очень пугающим.

Органы власти, как и банкиры, все еще расплачиваются за свои ошибки и неверные теории, которыми они руководствовались, а обычных людей возмущало то, что их попользовали и бросили на произвол судьбы. Им казалось, что власть спасала могущественных, «этих космократов» и тех людей, которые, по словам главного редактора агентства Bloomberg Джона Миклетвейта[60]60
  См. John Micklethwait, Adrian Wooldridge. A Future Perfect: The Challenge and Hidden Promise of Globalization. Crown Business, 2000.


[Закрыть], базируются в Лондоне или Париже и знают Нью-Йорк и Сингапур лучше Детройта, Бирмингема или Марселя. Всем же остальным предложили: спасайтесь сами, как сможете. И сегодня это огромное разочарование людей вылилось в глобальный популизм.

Но еще тревожнее то, что рынки, как и сама власть, задают вопросы и обычным, и центральным банкам. Об этом свидетельствуют дебаты в Германии по поводу «диктатуры» ЕЦБ и вновь возникшее у Конгресса США стремление усилить контроль над Федеральной резервной системой или регламентировать ею свои решения. В еврозоне, как и среди членов «Двадцатки», каждый подозревает другого в намерении обесценить свою валюту, из-за чего на биржевом рынке сохраняется напряженность. Инвесторы стали сверхчувствительны к репутационным рискам. В 2010 г. на нашей ежеквартальной выездной презентации для инвесторов один управляющий активами сказал мне: «Я больше не покупаю банковские акции по трем причинам: 1) банки больше не нравятся людям, если вообще когда-нибудь такое было; 2) при новых действующих правилах рентабельность банка будет уменьшаться; 3) даже если банк получит прибыль, он все равно останется рисковым, поскольку действительно не нравится людям (см. пункт 1), и в будущем его начнут либо облагать налогами, либо штрафовать, поэтому банки меня не интересуют».

Даже не пытайтесь говорить о банковской деятельности с каким-нибудь шотландским инвестором. В Эдинбурге, где в 2009 г. проходила наша выездная презентация для инвесторов, люди, с которыми я встречался, стыдились того, что две крупнейшие банковские катастрофы в Великобритании были спровоцированы Королевским банком Шотландии и Банком Шотландии.

Самой большой потерей, вызванной финансовым кризисом, стала утрата такого капитала, как доверие. Николя Саркози, выступая в Лионе 19 января 2012 г., заявил: «Это не экономический кризис, изначально это финансовый кризис, который привел к кризису доверия, что, в свою очередь, вызвало экономический кризис». Вся капиталистическая система, вся наша современная западная цивилизация построена на доверии, без которого невозможно и дальше давать кредиты, строить планы или сотрудничать. Ален Пейрефит, министр в правительстве де Голля, так описал этот механизм в своей книге «Общество доверия» (La société de confiance): развитие в Европе стало возможным именно благодаря «духу доверия», который позволил преодолеть традиционные табу и способствовал инновациям, мобильности и конкуренции, а также рациональным и ответственным инициативам. Общество, созданное нашими предками на основе доверия, лишившись его, становится шатким. И именно этот яд в него впрыснул финансовый кризис. Из-за того что мы потеряли веру в свою систему, сегодня она стала работать хуже, чем 10 лет назад. Причем, сказанное выходит далеко за рамки финансовой сферы. Например, вспомните, какое возмущение вызвала информации о Volkswagen, чье мошенничество привело к загрязнению ее автомобилями окружающей среды, или история с «Панамским досье»[61]61
  Обнародование информации о наличии у ряда ведущих политиков мира скрытой собственности и связанных с этим конфликтах интересов. – Прим. пер.


[Закрыть], или другие известные скандалы в области бухгалтерского учета. Вся эта система оказалась в опасности из-за утраты доверия к ней, поэтому его восстановление является неотложной задачей, без решения которой наш мир не сможет процветать[62]62
  Alain Peyrefitte. La société de confiance: Essais sur les origines du développement (Общество доверия: очерки о происхождении и развитии). Odile Jacob, 2005.


[Закрыть].

Несмотря на почти полное уничтожение финансовой системы, ее все же удалось восстановить. С помощью «Двадцатки» международное сообщество смогло спасти финансовые учреждения, договориться о принятии необходимых мер и установить новые правила, в том числе касающиеся компенсации потерь. Люди, получающие доход, смогут вновь размещать свои деньги в банке, переводить зарплату в электронном виде и оплачивать покупки кредитными картами. Валюты никуда не исчезали, и странам удалось не попасть в дефляционную спираль. Финансовая система смогла снова организоваться. Сегодня мы избежали катастрофического сценария 1930-х годов.

Однако не стоит заблуждаться в отношении характера этого восстановления. В системе всего лишь устранены бреши и заделаны трещины. Никаких фундаментальных изменений нет. Никакой ее перестройки не было, даже капитального ремонта. Для настоящего восстановления системы необходимо было добиться введения санкций против недобросовестных или некомпетентных банков, создать условия, при которых ни один банк не мог стать «слишком большим, чтобы рухнуть»; сделать так, чтобы вознаграждение финансистов зависело от общей эффективности их деятельности и продолжительности выполнения принятых обязательств, а не от отдельных второстепенных результатов, и исключить ситуацию, вынуждающую налогоплательщиков спасать банкиров, как это было в 2008 г. Однако проведенные реформы в области регулирования не решили, да и не решали истинной проблемы кризиса – неподконтрольности финансового механизма, действующего по своему усмотрению. Сегодня нужно срочно вернуть контроль над этим механизмом, чтобы деньги служили общему благу. Для этого мы должны предоставить всем участникам международной финансовой системы новый компас. Сейчас у системы такой компас есть, но никто не знает, как им пользоваться и зачем он вообще нужен. Люди даже не умеют по нему определять направление, в котором должен двигаться рынок. Если мы со всем этим не разберемся, то можем снова столкнуться с серьезным кризисом, чего не вправе себе позволить.