Текст книги "Вальсирующие, или Похождения чудаков"

Этот рассказ сразу увлек меня. Настоящий роман с вопросительными знаками в конце. С кровью, насилием и сексом. Пером писавшего водила рука любителя ужасов. По части описания происшествий это был мастак. Настоящий виртуоз. Он употреблял и сильные выражения, вроде «бандитизм», «безответственность», «мотивация», и более заковыристые, вроде «на грани добра и зла». По его словам, мы вступили на опасный путь, но это уж было известно. Оригинальным было его утверждение, что мы принадлежим к новому поколению злоумышленников. Эдакой новой волне. Смех, да и только! А ну, Пьеро, вставай! Страна надеется на нас! Час нашей славы наступил!

IX

Если умеешь пользоваться газетой, это полезный инструмент!.. Я не говорю о мелких объявлениях, о спросе на работу и другой муре. Лично меня всегда привлекает рубрика происшествий. Из этих информации я неизменно вылавливаю много полезного, особенно когда воображение начинает хромать. Там я и обнаружил, что следует предпринять. Только подумать, что было время, когда меня интересовали лишь спорт и комиксы. Сколько же я потерял!

Именно газета подсказала мне мысль воспользоваться богатой виллой. Обычная газетенка, купленная в порту на заре нового дня. На третьей странице в углу я обнаружил небольшую заметку. Надо сказать, что своими подвигами мы потеснили все другие сообщения. И все равно я нашел заголовок: «Гангстеры на отдыхе».

В голове у меня при этом что-то щелкнуло.

«Гангстеры, – подумал я, – это мы с Пьеро. Мы стали гангстерами со вчерашнего дня. Придется привыкнуть к этой мысли. Появились два новых, подающих надежды гангстера».

Больше всего поразили меня слова «на отдыхе». Ведь мы тоже нуждались в отдыхе, хотя время массовых отпусков еще не наступило. Отдых – это слово, которое прекрасно подходит для всех претендентов на инфаркт. Раз мы с Пьеро нигде не работаем, у нас есть все основания позволить себе отдохнуть. Мы здорово устали от нашей нескладной жизни, которая липла к нам, как майка в августовский день. Надо было срочно взять себя в руки. Освободиться от чувства неловкости. Отдохнуть одним, без мудаков, которые ишачат.

Поэтому, принявшись за вторую чашку кофе, я решил лучше ознакомиться с заметкой, в которой рассказывалась история гангстеров на отдыхе.

* * *

История была идиотская. Ребята делали одну ошибку за другой, так что полицейские без труда выловили их. Но их замысел был недурен. В этом следовало разобраться. Решив воспользоваться им, я тщательно сложил газету и сунул в куртку.

Пьеро дрых по-прежнему. Я безуспешно попробовал его растолкать. Ору в ухо: «Полиция! Руки вверх! Ты попался!» Ноль внимания. Он не желал просыпаться. Пришлось поднять другой конец скамейки, чтобы он шлепнулся на пол, как при внезапном торможении.

– В чем дело? – спрашивает.

– Поезд сошел с рельсов, старина. Все выходят.

Он был счастлив. Особенно когда я попросил его на четвертой скорости выпить кофе с молоком.

– Поторопись, – говорю ему.

– Я и так спешу, – отвечает. – Отстань! Куда мы идем? Зачем торопиться?

– Не задавай вопросов, кастрат несчастный! Пора уматывать!

Он совсем позабыл про свои яйца и начинает со всеми предосторожностями и удивлением рассматривать повязку.

– Давно пора туда заглянуть, – говорю. – Может, там их теперь три?..

Он не оценил моей шутки.

* * *

Мы попрощались с официантом и выползли на улицу. Погода была чудесная. Самое время отдыхать. Я уже видел, как отдыхаю.

И бодро зашагал вперед. Ничего не понимая, Пьеро следовал за мной.

– В чем дело? Куда мы идем? Почему ты так спешишь?

Не оборачиваясь, объясняю ему:

– Перестань нудеть! Наплюй на все! Поторапливайся! Мы опоздаем!

– Куда опоздаем?

Я изображал парня, который что-то задумал и спешит осуществить свой план, которым пока не может поделиться даже с лучшим другом. Я чувствовал себя гением. Но Пьеро надо было держать в руках, чтобы тот не выкинул очередной номер, как этой ночью, когда готов был похитить все наши деньги, и обращался со мной как петух с курицей.

Такое больше не повторится! В хорошей банде всегда есть главарь, я чувствовал себя предназначенным для этой роли. Да к тому же был старшим. И яйца у меня были в полном порядке. Какое это счастье – иметь их ровно два…

– Мы обратно на вокзал?

– Увидишь.

А мы идем и идем, как двое парней, опаздывающих на работу. Но иногда внешний вид бывает обманчив.

Пройдя с километр, Пьеро уже больше не задает вопросов. Только старается не отставать. Не поспеваешь, старина? выдохся? хочешь знать, почему я так гоню? Извини, дружище, пока не могу сказать, у тебя с нервишками плохо, еще крыша поедет. Так что лучше тебе ничего не знать. Твое фото в газете я покажу тебе, когда мы схоронимся. Сейчас лучше думай о своих яйцах и, если хочешь, если тебе так нравится, чести меня как можешь. Я вынужден блефовать с тобой. Скоро все узнаешь и начнешь бояться каждого фараона на углу улицы или в подворотне. К сожалению, у них работают не одни импотенты и дебилы. У иных неплохая память, настоящие радары в ушах. Этим паршивцам приятно делать другим больно, некоторые на все идут ради продвижения по службе. Они умеют сливаться с цветом стен, голодать, способны, как пауки, плести паутину, часами шататься в толпе в поисках дичи. Есть среди них и волосатики. Они умеют быть неприметными, чтобы нагрянуть в нужный момент. Лучше тебе этого не знать! Лучший способ пройти по заминированному полю – это думать только о фиалках. Тогда плевать на все. Иначе габардиновые плащи сразу обратят на тебя внимание, и попадешь в кабинет дивизионного комиссара.

Мне и самому страшно. На каждой улице, на каждом перекрестке, при каждом шаге я испытываю желание блевать. Я несу свою свободу, как беременная пузо, и не хочу, чтобы меня заковали в кандалы. Вот в каком дерьме я оказался по вине этого ублюдка парикмахера. Я думаю о нем со всей нежностью, на которую способен. Представляю себе, как он покупает для своей дорогой машины часы. Валяй, папаша! Дави на газ, мудак паршивый, положив два пальца на баранку, – остальное забота техники. Ты считаешь, что она надежна. Тебе сказали – надежна. Почему же не закуриваешь мужские «Мальборо», пока машина берет подъем? Давай! Пользуйся зажигалкой машины… Ну разве так не лучше?.. Какой дивный запах! А вот и спуск с виражом внизу, солнце так и слепит глаза. Но тебе все нипочем: у тебя солнцезащитные очки. Обгоняй же задавалу в «форде-капри»! Валяй, успеешь! Грузовик еще далеко. Что тебе стоит посигналить, пристроиться рядом, притормозить перед виражом, и – все в порядке… Ты мне веришь или нет, черт возьми? Я тут рядом, на месте умершего, в черной сутане, и уже нацепил позолоченную звезду! Я рядом, чтобы помочь тебе. Меня направило к тебе начальство. Я куплю тебе на праздник маленькие яички. Не сердись, шучу. Я знаю, что делать: пел в церковном хоре, когда жил в деревне. Удивлен? Так гони, обгоняй… вот так… Жми на газ. Слышишь приятный треск?.. Не стоит ни о чем жалеть. Прекрасно умереть, выжимая сцепление. Это по-мужски и очень современно. Это лучше, чем умереть на конвейере или в воняющей дерьмом тюремной камере! Нас всех это ждет, ты просто обогнал других, ты наш разведчик, можешь собой гордиться… Так чего ты, черт побери, так орешь? Боишься? Хочешь получить свою пушку обратно?

* * *

– Конечная!

Набитый португальцами автобус выбрасывает нас в пригороде, на перекрестке двух шоссе: 10-го, в 170 км от Байонны, и 650-го, в 60 км от Аркашона. Мы купили дорожную карту.

Быстрехонько подваливаем к табличке «На Аркашон» и поднимаем пальцы, стараясь привлечь внимание водителей грузовиков.

Чтобы тебя посадили, надо быть очень неприметным. Мы старались не пропустить церковную машину среди кучи велосипедистов, кативших в одном направлении, будто во время гонки. Только эти гонщики выглядели начиненными допингом и рекламировали своими майками разные фирмы. В лучах горизонтально стоявшего солнца все выглядело замечательно. Несмотря ни на что, бездельники успевали поприветствовать нас или послать звучные поцелуи. Ревновали. Но я им не завидовал. И отвечал иногда чуть заметным неприличным жестом, нацепив кепку на руку и выставив ее на уровне ширинки, или, пососав палец, махал им в воздухе.

Пьеро, весь бледный, толкал меня в спину.

– Не валяй дурака! – шипел он. – Смотри, какие амбалы!

Но усталые парни даже не реагировали. Хотя по их глазам было видно, что они готовы нас линчевать. Пьеро же боялся, что все эти велосипедисты остановятся и, закатав рукава, набросятся на нас. Он умирал от страха, хотя только что в автобусе оказался на высоте.

Мы ехали среди невыспавшихся португальцев, так что пришлось шепотом рассказать ему о планах на отдых. Некоторые соседи читали утреннюю газету, так что, могу признать, прежде мне случалось держаться более свободно. Но никто не крестился, глядя на нас. И вот для того чтобы занять время и несколько успокоить свою нервную систему, я стал рассказывать Пьеро историю «гангстеров на отдыхе».

– Я прочитал о ней в газете в прошлом году. Это случилось в Бретани, не помню, где точно. На семейном курорте, там с октября по июнь совершенно пустынно. Обстановка понятна? Двести пустых вилл и ни одной собаки на улице.

– Потрясно…

– Еще бы! Их было четверо – трое парней и девушка. Они решили там затаиться. Не было ничего проще, как взломать дверь одного из пустых домов и, спокойно дожидаясь, когда о них позабудут, тем временем пересчитывать украденные бабки.

– Они так и поступили?

– Да. Но поселились на самом берегу.

– И что же?

– Подумай как следует: это была их вторая роковая ошибка.

– А какая была первая?

– Девушка! Брать девицу на дело никогда нельзя. Девушка плюс Пляж – равняется Тюрьма. Опасные слагаемые!..

Я часто думаю про эту девушку и трех парней. И живо представляю себе, как все случилось. Все четверо, они были мне симпатичны и не заслужили такой печальный конец. Где они сейчас? Их наверняка разлучили, и теперь каждый гниет в своем углу, не имея возможности навещать друг друга.

Эти кретины две недели прожили как домовладельцы, а тем временем полицейские вовсе потеряли их след. Чтобы убить время, они играли в карты. Денег было навалом, но, проигрывая и выигрывая, они оставались при своих. Газета умолчала о том, что в перерывах трое парней вместе или по очереди трахали деваху – на фото она выглядит доходягой. Была недурна, но измучена. И далеко не молода. Впрочем, ее дружкам тоже было за сорок. В этом возрасте надо отдыхать и не делать глупостей.

Бьюсь об заклад, их схватили после того, как бабенка отправилась помыть свою задницу в море. Делать это в Бретани 15 апреля было весьма неосторожно. Либо ей стало невтерпеж пополоскаться, либо где-то прочитала, что купание в ледяной воде молодит тело. По-моему, дело было в другом. На этот счет у меня есть мыслишка.

Во всем виновата была окаянная весна. Светило солнце, расцвел дрок… Стали лопаться почки… Чего больше? Внезапно, увидев все это, она выскочила из кровати и сама себе показалась странной. Почувствовав трепет в сердце, взбрыкнула, как молодая. Теперь она думала только об одном: броситься навстречу солнцу, пробежать по песку к морю, которое протягивало к ней свои руки. Романтичная, наверное, была бабешка, любительница природы! Ну чего от такой ждать? Возможно, учуяла запах тюрьмы, где ей уже было зарезервировано местечко в качестве уступки кладбищу. Кто знает, что такое женская интуиция? Следует сказать, что они прикончили конвоира, отца семейства, который повел себя как последний мудак, разыгрывая героя. И попался. Убиться можно, сколько на свете кретинов, мечтающих сыграть первые роли! Нагляделся вестернов по телику и отправился на тот свет.

Выйдя на порог дома, она опустила глаза, чтобы полюбоваться своими еще недурными сиськами, поджарым животом, на который трое мужиков клали свои головы, на свои бедра любительницы перепихнуться, и сказала сама себе, поглаживая задницу: «Все кончено, рано или поздно придется забыть о песке, море, солнце, моих бедрах и сиськах. Останутся только решетки, миски и я, превратившаяся навсегда в старуху».

Естественно, когда начинаешь так рассуждать, все становится на место. Об осторожности никто не думает. Ну что произойдет, если чуть поторопить события? Последнее купание по крайней мере запомнится надолго. И она спустилась по ступенькам.

Ее босые ноги ощутили влажный песок. Был отлив, она голой вышла на солнце и отправилась навстречу набегавшим волночкам. Далеко-далеко. Она все шла и шла. Ее влекло как магнитом. Ее грудь была устремлена к морю, бросая вызов запаху водорослей.

И никто из мужиков, наблюдавших за ней из своих коек, не удержал ее. Не в силах пошевелиться, закричать, они как завороженные следили за ней. Это было сильнее их. А когда она вернулась, вся мокрая и дрожащая от холода, никто не посмел к ней прикоснуться. Пришлось ей самой спросить: «Никто не желает меня трахнуть?»

Они закрыли ставни и, вероятно, приготовили кофе. Вряд ли кто видел купальщицу. Но на песке остались следы ее ног, которые, черт побери, вели прямо к вилле. Единственные следы на всем пляже!

Было безветренно. Не прошел и дождь. Так что следы остались.

– Догадываешься, что случилось потом? Эти следы бросились в глаза проходившему мимо голодному таможеннику. Дотопав до виллы, он приник ухом к ставням и услышал голоса играющих в покер. Тогда он отправился искать своих дружков жандармов, и те вызвали подмогу из Сен-Мало.

Пьеро разглядывал меня, ничего не понимая.

– С чего ты мне все это рассказываешь?

В этот момент сидевший напротив португалец так сложил газету, что оба наши портрета предстали во всем блеске в 15 сантиметрах от сопатки Пьеро. Поглядели бы вы на него! Он стал похож на человека, разбитого односторонним параличом!

Можете успокоиться, несколько часов спустя мы уже слышали, как стучит дождь по сосновым шишкам, нежась в кокетливой вилле с закрытыми ставнями в Пила-Пляж, симпатичном курорте для семейных людей. Мы бы теперь ни под каким предлогом, даже в жару, не решились подрыгать ногами в воде.

Все понятно? Я спрашиваю, потому что иногда так напрягаю свое серое вещество, что за моей мыслью не поспевают. Иногда.

* * *

На шоссе нам не пришлось долго ждать. Перед нами останавливается синий современный грузовик «стредер», все равно что «ДС» для своей категории: подвески на воздушной подушке, радио, кондишн. Шоферу можно не прикасаться к рулю.

– Поешьте фруктов, – говорит. – От витаминов хуже не будет.

Мы наверняка показались ему какими-то жмуриками. Но ведь он мог вполне проехать мимо.

Пьеро сзади тянется и берет большой пакет с клубникой.

– Очень сожалею, – говорит шофер (у него было телосложение, как у жокея), но сметаны у меня нет.

– Обойдемся…

Клубника была безвкусная, водянистая, как всякая крупная клубника.

– Вкусно?

– Жутко!

Это был славный парень с мордой ублюдка. Мы его интриговали.

– Люблю молодежь, – говорит. – Куда вы направляетесь?

– В Аркашон.

– Отпуск?

– Отгулы.

– Сейчас мало кто берет отпуск.

– Пришлось воспользоваться.

– У вас в Аркашоне друзья?

– Только тетка… училка. У нее потрясная вилла возле моря. Она нас кормить будет.

– Вам не мешает поправить здоровье.

– Еще бы! Кислород, йод – все, что надо. Будем разгуливать босыми ногами по песку. Хорошо провентилируем легкие.

Мы едем со скоростью 100 км/час. Самое подходящее время для беседы.

– Вы братья? – спрашивает.

– Почти.

И тут мужичок с опозданием начинает сомневаться. Оборачивается, чтобы лучше рассмотреть Пьеро, который дремлет с волосами на носу. И делится своими соображениями:

– Скажите, это парень или девушка?

– Девушка.

– Странная какая-то.

– Она только что сделала аборт. В Дании. Поэтому…

– Вы возвращаетесь из Дании?

– Да. Автостопом. Видите ли, она приустала. К тому же ей не хотелось избавляться от ребенка.

Тогда он в замешательстве затыкается. Достаю из кармана мятую сигарету, протягиваю ему.

Ну и мудак же этот парень! Он думает, что я предлагаю ему травку. Но не смеет отказаться. Боится показаться фраером и курит со странным выражением на лице. Уверен, что по возвращении домой он скажет своей половине: «Знаешь, марихуана – это буза! Годится только для педиков!»

Он высадил нас в порту Аркашона. На огромной площади, окруженной мрачными замками. Я сверился с картой, и мы двинулись дальше пешком, избегая берега, чтобы не привлекать внимания туземцев. Для чего шли по тропинкам параллельно морю. Чем больше мы удалялись от города, тем меньше людей встречали. Вскоре стали появляться закрытые виллы, сначала одна, потом две, потом навалом.

В Пила-сюр-Мер еще теплилась кое-какая жизнь. В Пила-Пляж – никого. Пустыня. Магазины, дома, кафе, рестораны, отели – все закрыто. Просто мечта! Всюду опущенные ставни, жалюзи, решетки. Мы шли как по мертвому городу после атомной бомбежки. Ни души. Только песок, ветки, совсем черные сосны, качающие кронами у нас над головами.

– Вполне укромное местечко, – говорю.

Здесь никто не станет нас искать. Если бы нам попались люди, мы бы дошли до Бискарроса, Мимизана, Вьё-Буко. Пляжей тут навалом, всем хватит. Мы были бы не прочь добраться сюда автостопом, даже в наручниках, лишь бы отдохнуть наконец. Мы очень устали.

* * *

Виллу я выбрал сам. Подальше от берега. Отличный белый домик с красными ставнями, последний на этой станции, почти рядом с лесом. Стратегически положение его было отменным.

Показываю Пьеро карту.

– Мы тут. Сзади нас на тридцать километров вглубь сосны. В случае опасности мы сможем туда сбежать.

В дом мы вошли без труда. Замок открылся с первой попытки. Даже не стал сопротивляться. Мы осмотрелись.

Дверь вела в холл, облицованный черной и белой плиткой, с лампой из литого чугуна, бамбуковой вешалкой, овальным зеркалом в бамбуковой оправе, на бамбуковой этажерке – телефон и телефонная книга. Короче, трудно было найти во всем мире более мерзостный домик. Это чувствовалось сразу.

Во всех комнатах вещи были зачехлены. Стулья перевернуты и установлены на столе, как в бистро. Щели в ставнях пропускали слабый свет. Стены были голые, как в больнице, и казались болезненно-белыми. Все выглядело новым, с запахом нафталина. А мы рассматривали все это с тем же омерзением, с каким разглядываешь рекламный проспект. Подняв чехлы, обнаружили идиотскую, безупречную мебель. Казалось, никто никогда не сидел на дерматиновом диване, на креслах в цветочек. Возможно, они подкладывали под задницу газеты, чтобы не испачкать. Все было пусто, чисто прибрано, мертво. Этот порядок вызывал подозрение. Перед нами было жилье маньяков. Даже на полу не было ни пылинки.

– Пошли отсюда, – сказал Пьеро. – Мрачно тут. В этой тюряге никогда никто не жил.

– Как раз то, что нам надо! Они приезжают сюда только на большой отпуск. Нас никто не потревожит.

В гараже мы обнаружили хоть какие-то признаки жизни: садок для креветок, флотские сапоги, три теннисные ракетки и мотороллер. Отличная, совершенно новенькая машина с фиксированной сумкой на багажнике.

– Это принадлежит девчонке, – говорит Пьеро.

– Вполне возможно…

В бачке было немного бензина.

– У хозяев есть дочь…

– Возможно.

– Уверяю тебя. Здесь три ракетки – две для стариков и одна ее.

Обращаю внимание, что мы некоторое время пристально и молча разглядываем седло. Холодное, голое седло. Я чувствую навалившуюся усталость. Не в силах двинуться с места, я не отрывал глаз от кожаного седла, которое сжимали бедра девчонки. Я даже представлял себе ее небольшой зад на этом сиденье в жаркий августовский день, когда плавятся тротуары. Пьеро явно думал о том же.

– Что, по-твоему, они носят под теннисными юбками?

– Специальные трусики.

– Прозрачные?

– Ты больной? На людях, да когда девушка играет, юбка все время задирается. Это ведь очень короткая юбка. Когда девушка наклоняется, чтобы подобрать мяч, ее задница видна всем. Ты чего придумал, парень?

Он понюхал седло. А так как оно ничем не пахло, вид у него был разочарованный.

– Пошли, – говорю. – Надо вселиться и отдохнуть.

Открываем краны с водой и газовые краны. Зажигалкой включаю нагреватель воды. Когда Пьеро подошел к электросчетчику, я сказал:

– Нет. Свет зажигать не будем. Это могут увидеть. Завтра куплю свечи.

– Забавно будет.

– В тюрьме еще забавнее.

Мы вернулись в дом. Начало смеркаться, становилось все более жутко. Мы сняли чехлы в салоне. Опробовали диван и кресла – они были жесткие. Порылись, надеясь найти что-нибудь интересное. Ничего.

– Ей тут не очень весело…

– Кому?

– Девочке…

Мы обнаружили несколько старых номеров «Жур де Франс», собрание книг о нобелевских лауреатах, тарелки на стенах и черно-белый телик.

– Будем смотреть? – спрашивает Пьеро.

– Не знаю…

– Придется получше занавесить окна.

– Только для телика. Ясно?

– Ясно.

В буфете мы обнаружили пластмассовую посуду, стаканы из-под горчицы и три салфеточные кольца с приклеенными надписями: папа, мама, Жаклин.

– Бедняжка Жаклин, – произносит Пьеро. – Представляешь ее одну за столом с этими мудаками.

В современной кухне с деревенскими пейзажами все было точно так же. Шкафы с моющейся бумагой оказались пусты. Эти сквалыги не оставили даже кусочка сахара. В последний день купили ровно столько, сколько надо, а остатки увезли с собой. Единственное, что они оставили, – рулон туалетной бумаги. Душистой.

Стрелки часов показывали семь.

– Ей было тошно тут, бедняжке Жаклин. Чтобы уехать в семь, им пришлось подняться в пять, чтобы все привести в порядок, в последний раз пропылесосить.

– А вдруг это было семь часов вечера?

– То же самое. Ясное дело, они боялись дороги. Изучив статистику, думали об одном – как бы не попасть в пробки. Поэтому и уехали или рано утром, или в конце дня, чтобы ехать ночью.

– Все зависит – куда…

– Далеко. По чистоте в доме думаю, что это маньяки с Севера.

– Бедная Жаклин… Может, из Мобёжа?

Точно так же было и в остальных комнатах. Кровати под чехлами, клетчатые покрывала, нафталин, подушки в шкафу. У родителей – две одинаковые кровати на высоких ножках, разделенные распятьем из алюминия. У девочки диванчик, и очень пусто. Подушка была в шкафу. Она не сохранила запаха ее волос. Только в одном из ящиков в красивой коробке завернутые в шелковую бумагу лежали три купальника, выгоревших на солнце. Из двух маленьких кусков материи. Для худенького тела. Бикини девочки.

– Сколько ей?

– Лет двенадцать-тринадцать.

И тут, сам не знаю с чего, стал обнюхивать внутреннюю часть бикини.

– О-ла-ла! Ей куда больше, Пьеро, куда больше! Лет шестнадцать. Судя по запаху.

Он начинает принюхиваться тоже, а я беру другие трусишки: то же самое.

Жаклин… Это была уже настоящая девушка. Мне понятно, почему она завернула в шелковую бумагу свои купальники. Она это сделала для нас. Чудом сохранившийся запах бросал вызов времени, одиночеству, холоду. Этот запах дошел до нас в нетронутом виде, почти теплый. И мы дышали им и дышали, закрыв глаза. Это была чудесная смесь янтаря, пота и водорослей, пряный запах девичьих трусов. Было так хорошо, что еще немного – и мы бы потеряли сознание.

– Кажется, будто она их только что сняла… что она рядом. Эй, Жаклин!

Эта дрянь не ответила.